Текст книги "Саганы второго Солнца. Огни Ринеля"

– У него на спине пять тонких царапин, сделанных явно женскими руками. – Тут же выпалил Амит, не задумываясь.

– Да, а снег уже тает. – Сказал Тео, встав с кресла. Сонливо зевнув, он потянулся, так, что спина захрустела, и обратил свой печальный взор на счастливого Амита. – Спасибо, что доложил. Можешь быть свободен.

Молодой монах кивнул, и вышел из кабинета. Через десять минут Тео уже стоял у двери Млинес и без остановки барабанил по ней до того момента, пока замок не щелкнул и перед ним не возникла мастер во всей красе (и тот факт, что на ней был один халат, лишь радовал Тео).

– Ох, бесстыжий нарушитель спокойствия, – пробубнила она, распахнув дверь, намекая, что можно войти, и тут она увидела перед собой небольшой мешочек, который полетел к ней в руки. – Хм… Мастер Ветру, здесь триста ринельских золотых? Ох… Что за хмурый взгляд?!

– Ночью снег выпал, правда, уже растаял, но факт остается фактом. – Тео не стал входить в её комнату – так и остался стоять в двурях. – А значит, я все-таки проспорил.

– Снег? Он все же нарушил правило? С Арьеннет?– Засмеялась Млинес так внезапно и громко, что Тео едва не перепугался. – Ура! – Стала ликовать она, правда, уже потише. – Проходи давай, если уж такое дело, то придется устраивать ему наказание, а значит мне нужно приодеться. Тео, не смей краснеть… и не отворачивайся, узри же мою красоту, не мальчик уже. Ну ладно, ладно, проходи давай, и дверь закрой. Вот, так лучше. Так что у нас там, на него Амит настучал?

– Да, он самый, – ответил Тео, рассматривая единственную во всем монастыре картину, которую Млинес нарисовала её младшая сестра, или мать, или приемная дочь, а может и сама мастер: никто точно не знает. Смотреть на нарисованный маслом первоначальный вид монтэрского монастыря было любимым делом Тео, каждый раз, пока Млинес копалась в шкафу среди своих абсолютно одинаковых ряс.

– Эх, как ты с ним поступишь?

– Не знаю пока что. Ты долго?

– Нет, мне десяти минут хватит, потом я уже Милфа с Маретти позову. Что ты вздыхаешь?

– Млинес, а каков шанс того, что в годы своей юности я и впрямь мог стать отцом Стижиана? Ведь я был в Кайлинне, я был там с женщинами…

– Ты был в стельку пьян и почти не помнишь той ночи. Да и это не важно, ведь после тех "гулянок" мы мастерами тебе всыпали так же, как сегодня всыпем твоему сыночку. – Млинес подошла к Тео, который с задранным вверх подбородком и по-прежнему отчужденным лицом продолжал разглядывать картину. – Он – твой сын, – пояснила мастер, – носит твою фамилию, занимается тем же, чем и ты, а течёт ли в его жилах твоя кровь – вопрос десятый. Главное, что у вас отношения… семейные. Может он однажды в честь тебя назовет своего ребенка…

– Надеюсь, Богиня этого не допустит. – Ухмыльнулся Тео, а когда Млинес вопросительно подняла брови, добавил. – Теоллус. Не знаешь, что это такое?

– Видимо твое полное имя.

– Теоллус это фрукт такой, похож на груши, только мелкие и черные. Ты оделась?

– Да, о великий Фрукт!

– Прекрати. – Тео невесело покачал головой из стороны в сторону.

– Да ни за что!

Было где-то десять часов утра, когда чья-то грубая рука схватили Стижиана за плечо и стала трясти. Монах лежал на боку, лицом к проходу, и первым, что он увидел, были колени человека, посмевшего его разбудить.

– Доброе утро, Стижиан. – Хором поздоровались с ним близнецы Милф и Маретти, один из которых дергал его за плечо, а другой стоял в дверях. Кто из них кто Стижиан не мог сказать никогда, да и не нужно было – эти двое всегда ходили вместе и работу свою делали тоже вместе.

– Я надеялся, что вы двое никогда не постучите в дверь моей комнаты. – Улыбнулся монах, приподнявшись на локти. – Ой, болит то как…

– Спина то? Уже догадываешься, почему мы здесь? – Ухмыльнулся тот, что стоял у кровати.

– А-а-а… – Протянул Стижиан, кинув взгляд на кровать соседа – она была пустой и не заправленной. – Потрясающе…

– Он все утро бегает счастливый настолько, будто мелон получил в наследство… – (Мелон – древний легендарный артефакт, абсолютно бесполезный в руках монаха, но очень красивый и дорогой. Он был всем, что осталось от некого народа, который был стерт с лица земли очень много лет назад. О самом народе ничего не известно, как и о их культуре, лишь изредка в разных концах света из ниоткуда всплывают их артефакты).

– Амит?! – Удивился Стижиан, приподняв брови. – Ему-то зачем на меня стучать?

Тот, что стоял поближе, удивился не меньше чем Стижиан секунду назад. Он открыл было рот, чтобы ответить, но с полминуты лишь хватал им воздух:

– Ты воистину воплощение доброты и наивности! – Наконец выдавил он из себя, хлопнув в ладоши прямо перед носом Стижиана. – Как бы там ни было, у колонн тебя уже ждут.

– У колонн? – Брови его поднялись ещё выше. – В смысле, прямо сейчас? А-а-а… А как же долгая речь о том, какой я плохой? О том, что я провинился, раскаиваюсь и все такое?

– Стижиан, не ври нам, и тем более себе: по твоей довольной морде видно, как сильно ты раскаиваешься. К тому же, Млинес, когда посылала нас за тобой, готова была упасть со смеху, и сказала что-то про спор с мастером Тео на целую гору ринельских. В общем, отчитывать тебя будут сразу перед наказанием.

– А какое наказание? В смысле… Сколько и чем?

– Пятьдесят, трехметровой. – Ответил тот, что у двери, разглядывая царапинки на спине Стижиана. – Ветру, – он любил называть его по фамилии, а значит, это был Маретти, – у тебя ведь высокая скорость регенерации, почему кровь идет?

– Кстати да, – подхватил брата Милф, –  если с тобой что-то не так, скажи, наказание просто перенесут.

– Нет-нет, – отмахнулся Стижиан, засунув руку под кровать в поисках плаща. Хоть царапины и были тонкими, боль они причиняли знатную. Потянувшись, монах уже успел пожалеть, что не признался о своей проблеме с регенерацией. – Кто из вас двоих должен будет обыскать комнату?

– Я! – Милф поднял руку, а Маретти вышел из кельи, вслед за ним поплелся Стижиан.

Эту парочку вот уже два года отправляли за провинившимися послушниками. Милф и Маретти только выглядели небольшими, невысокими, отбитыми от общества и страдающими от одиночества. Нет. Вовсе нет.

Во-первых их все-таки было двое и скучать им не приходилось: они никогда не упускали шанса "забыть" кто из них кто и поиздеваться над окружающими, особенно над теми, кто ещё не умел читать ореол, или умел, но плохо, хотя над этими людьми пошутить удавалось получше. Во-вторых эти двое обладали весьма редким типом строения связи между душой и телом, в которых магия и физическая сила неразделимы: они не умели плести простейшие заклинания, даже исцеления, даже не силовые, а бумажные (те, для которых применяют свечи, большинство монахов пользовалось именно ими), но они умели вкладывать чистую магию в свое тело, что делало их очень опасными противниками. В-третьих: они были близнецами не только в телах, но и в своих магических отражениях: их потоки силы неразличимы, следовательно ореолы – одинаковы. У близнецов, наделенных силой, выявилась удивительная и ещё толком не изученная способность обмениваться событиями. Они не читали мысли друг друга, не могли видеть глазами друг друга, не менялись телами, просто каким-то образом вся полученная информация одним принималась и другим. Им легко давались все устные экзамены…

Их двоих отправляли за теми, кого ожидало наказание, поскольку всегда находились трусы, пытавшиеся сбежать, и в случае необходимости, Милф или Маретти скручивали ему руки и за шкирку тащили на "раскаяние".

Маретти не был столь самонадеян, чтобы прикасаться к Стижиану, ему даже не понравилась идея будить его, но выбора не было. Для него Стижиан Ветру был чем-то неземным, запретным и неприкосновенным, словно бы герой детской сказки, который почему-то жил в паре комнат от него. И больше всего Маретти не нравилось смотреть Стижиану в глаза, да и никому не нравилось, многие и видеть их не могли. Мысли о том, что придется пустить кровь этого "неземного" человека, казались Маретти совсем уж дикими. Он поравнялся со Стижианом, шедшим широкими быстрыми шагами, и взглянул на его лицо: оно было вполне себе счастливым, а никак не удрученным фактом грядущего наказания. Сын Тео Ветру лишь чуть хмурил брови и поджимал губы, когда вспоминал о своем соседе, которого, несмотря на все их ссоры и драки, считал другом и никогда бы не заподозрил в предательстве.

– Наверное это из-за оранских магов. Он обиделся, что это задание дали мне. – Пробубнил монах, войдя в центральный корпус.

Им нужно было идти к двум мраморным колоннам, стоящим у главной лестницы, высокой и широкой настолько, что в жаркие дни здесь проводили лекции. Она вела на второй этаж в, преподавательскую и тренировочные залы.  Стоило Стижиану войти в двери черного хода, как он услышал некий гул, тихий смех Млинес, и был готов поклясться, что слышал скрип зубов отца.

На лестнице сидело не меньше тридцати монахов, среди которых затесался и Амит, опустивший глаза, но не спрятавший свою улыбку. Сонный Стижиан ещё не определился, как будет относиться к  соседу в дальнейшем, так что просто отвёл взгляд от него.

Герой сегодняшних событий остановился на расстоянии пары метров от Млинес и Тео, сидевшего на нижних ступенях. Они увлеченно о чем-то болтали, точнее, она увлеченно ему что-то рассказывало, а "виновник" сего собрания две минуты стоял рядом с ними:

– Кхе-кхе, – кашлянул он в кулак, и только тогда учителя обратили на него внимание.

– Ах, доброе утро Стижиан! – Облегчено воскликнул Тео, освободив руку от цепких объятий увлекшийся рассказом Млинес. Она обиженно фыркнула и помахала Стижиану руками, в знак того чтобы тот сделал пару шагов назад – к колоннам.

– Итак, – начала говорить она, едва наступила тишина. – Стижиан Ветру, вы нарушили одно из основных правил, которые послушники нашего монастыря должны строго соблюдать. Вы вступили в связь с женщиной, ещё будучи нашим учеником. За этот проступок полагается двадцать ударов плетью. – Проговорила она и губы её чуть искривились. – Но, да будет вам известно, у каждого проступка есть своя степень тяжести, а вы почти достигли восемнадцатилетнего возраста и в скором времени должны будете завершить обучение. Ваше нетерпение говорит само за себя, из чего следует, что ваше наказание будет ужесточено.

Млинес спиной чувствовала, как ореол Амита теплеет – он сидел на ступенях, улыбался, и даже не подозревал, что его так легко прочитать. Даже человек обделенный силой почувствовал бы тепло удовлетворения, расползающееся по ярко освещенной почти белой комнате, в которой они сейчас находились.

– Вашим наказанием станет пятьдесят ударов. Хотите что-то сказать?

– Да… – Протянул Стижиан, снимая с плеч мантию. – Оно того стоило.

Млинес тут же улыбнулась и прищурила глаза: утреннее солнце было на редкость ярким, тем более здесь – в белокаменной мраморной комнате. Несколько широких лучей падали прямо на колонны, рядом с которыми уже стоял Стижиан, и его толком не было видно – все заливал свет.

Он бросил свою мантию на пол, получил от Маретти легкое похлопывание по плечу и встал между колоннами.

Этот ритуал наказания – пережиток сотрудничества с прочими школами инквизиции, которые наказывали своих провинившихся учеников привязывая их руки к двумя деревянным столбам, стоящим на расстоянии двух метров, и в зависимости от проступка наносили то или иное количество ударов плетью. Мастера монтэрского храма с одной стороны оказались более милосердны: они не привязывали провинившихся, они им просто разрешали держаться руками на эти колонны, впиваться в них пальцами, но не более, ведь если ты не сможешь устоять на ногах, то будешь исключен из монастыря без права вернуться. Вся колонна была испещрена царапинами, вмятинами, и являла собой старинное мраморное напоминание всем учащимся о том, что будет с теми, кто нарушит основные правила монастыря. Поговаривают, что каждый из монтэрских мастеров и многие из монахов, ныне странствующих или преподающих, стояли у этих колонн, оставляя на них свои царапины.

Маретти без малейшего удовольствия выполнял такого рода поручения, как это. Но он, в отличие от большинства пострадавших от его руки послушников, знал, что таких "козлов отпущения" как они с братом, мастера выбирают во благо провинившихся, ведь если наказания станут проводить мастера, то послушник лишится жизни после первого же удара.

Он открыл почти плоский светло-коричневый деревянный сундук и взял в руки "орудие". Плеть длиной в три метра, матово черная, с гладкой отполированной поверхностью, такая, что разрезая ею воздух, можно было оглохнуть.

Стижиан растянул руки между колоннами и у него в голове снова прозвучал голос Маретти, который пару минут назад сказал: "Я постараюсь быть по аккуратнее." Интересно, насколько это возможно?

– Стижиан, – услышал он голос Млинес, – я буду вести счет максимально громко. И… Богиня с тобой. Маретти, прошу вас. Раз!

             Громкий свист прорезал воздух и Стижиану показалось, будто его прокусил живой

дракон: боль поразила спину, и её эхо разошлось по всему телу. "Какой же ты дурак", – говорил он себе, когда почувствовал, как по спине потекла кровь.

– Пять! – пронесся над ним голос Млинес.

Уже пять? А где же два, три и четыре?  Проклятье! Должно быть у тела наступил шок.

– Девять! – Горланила Млинес под нарастающий за её спиной гул: монахи ничем не отличаются от других людей, и так же, как и они, любили всё обсуждать.

– Одиннадцать!

             Первым неладное почувствовал Амит. Не смотря на всю свою нелюбовь к человеку, стоящему у колонн, он ни в каком виде не желал Стижиану смерти: только унижения и, может быть, немножко боли, но не смерти. Он привстал со ступеней и сощурился, пытаясь разглядеть засвеченную лучами солнца спину соседа.

Тео тоже уловил эту странную, появлявшуюся до этого лишь однажды, волну, исходящую от его сына. Лишь когда на небе появилась мелкая тучка, и лучи белого света перестали скрывать происходящее впереди, а с губ Млинес сорвалось число двадцать три, он вскочил с места и хотел было рвануть вперед, но твердая рука Млинес остановила его.

– Нельзя, – рыкнула она, и произнесла следующее число.

"Стижиан, ты дурак", подумала она, когда поняла почему он все ещё на ногах стоит – он использовал технику, которой не учат в монтэрском монастыре, да и не учат нигде вообще.

Прием был чистой импровизацией Стижиана, он его придумал когда попал под обстрел в одной деревушке. Причинять вред местным ему тогда казалось немыслимым, а скрыться попросту не удалось, и тогда он решил объединить технику полного расслабления тела с техникой подавления боли. Это было потрясающим решением в данной ситуации, ведь прервать наказание пока Стижиан стоит на ногах мастера не имели права, хоть и понимали, что жизнь монаха под угрозой, а используя этот прием он мог быть уверен, что смерть от болевого шока ему точно не грозит. Никто другой, быть может только сама Млинес, не смог бы выдержать подобного и остаться стоять.

– Тридцать четыре! – Прокричала она, увидев округлившиеся глаза Маретти, и пары других послушников, стоявших не за её спиной. Тепло ауры Амита вмиг исчезло – оно сменилось холодом. Произнося одну за другой цифры, Млинес очень хотелось устроить нежный поцелуй носу Амита и со столу, и объяснить этому завистнику как он на самом деле дорожит своим соседом и другом. Но это потом. Все это потом, а пока: – Сорок один!

Амит сорвался с места и подлетел к Тео:

– Мастер! – Тихо сказал он, на что тот кинул на него полный злобы взгляд.

– А разве ты не этого хотел, Амит?

– Пятьдесят!

– Нет, не этого!

Наступила тишина.

Стижиан, стоящий ногами в небольшой лужице собственной крови, поднял голову и все услышали, как захрустела его шея. Медленно, он опустил затекшие побелевшие руки, с застывшими и обескровленными пальцами, и только тогда все присутствующие смогли увидеть, что на самом деле скрывали лучи утреннего солнца: кровоточащие раны, не оставившие живого места на спине монаха. Пятьдесят ударов сделали свое дело: разошлась кожа, порвались несколько мышц. С виду нельзя было сказать, целы ли ребра и позвоночник. Стижиан не чувствовал ничего уже удара с десятого, и не помнил, как прохрустев шеей, нагнулся, чтобы подняться свою мантию и накинуть её на окровавленные плечи.

Один шаг. Второй. Третий.

Он рухнул на пол в трех шагах от колонн.

Амит сделал рывок вперед, но рука Млинес схватила его за шкирку и отшвырнула назад, к лестнице, на которой сидели неспособные пошевельнуться от удивления прочие монахи:

– Мастер! – Крикнул ей Амит, вскочив на ноги и нахмурив брови, его, в тот день голубые, а не серые, глаза были готовы выпрыгнуть из орбит и пуститься бежать в разные стороны.

– Ты уже достаточно сделал, Лоури. – Рыкнула она, в то время как Тео присел рядом с сыном на колени и приложил к его щеке свою руку. – Доживет до палаты целителей? Отлично. – Оба мастера подхватили Стижиана под руки, и с невиданной ранее скоростью поволокли его в третий корпус.

Глава пятая

Последующие четыре дня для всех жителей монастыря тянулись дольше, чем обычно. Первой причиной переполоха были россказни о том, как проходило наказание. Даже очевидцы, хоть их было и немало, уже начинали путаться в показаниях и нести откровенную чушь. Второй причиной – прием, который использовали мастера для скоростного передвижения, и каждый был готов поклясться в двух вещах: что перед этим сверкнуло нечто ярко-белое, круглое и вращающееся, и что этот прием не был телепортацией. Третьей – известия о том, что Стижиана из мраморного зала уносили.

Стижиан Ветру для прочих обитателей монастыря был тем учеником, который раздражал всех одним своим существованием ещё до того, как его стали отправлять на задания. С первых лет обучения в монастыре он получал хорошие оценки, лучше всех выполнял упражнения (разве что иногда не приходил на занятия и в такие дни подобно одинокой звезде в небесах светился Амит). О нем мастера говорили как о книжном персонаже, ставили его всем в пример, просили обращаться к нему с вопросами и всё такое подобное. После того как Стижиан со скрипом и руганью сдал экзамен, отлежался в лазарете и получил свое задокументированное право самостоятельно бороться с нежитью, появилась ещё одна причина для "негодования" тех, кому не так сильно "везло".

Монахи, обучающиеся в монастыре и проходящие практику, десятую часть денег за выполненные задания отдавали на нужды монастыря. С остальной частью разбирались кто как: Амит посылал деньги матери в Орану, хотя она в них не нуждалась, Милф и Маретти все пропивали ещё по дороге в Монтэру, а Стижиан хранил их в Ормартском банке. Невероятная волна негодования пронеслась средь умов обитателей монастыря, когда однажды монастырский казначей (точнее несчастный мастер Даттос, который с удовольствием бы целыми днями преподавал среднему потоку (монахам в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет) свою любимую тему самообороны, но был вынужден заниматься бюджетом) болтая с кем-то за обеденным столом высказал короткую, но весьма четкую фразу о том, что ах какой у Тео сын – отдает монастырю больше половины своих денег. После этой случайно услышанной кем-то фразы на Стижиана свалилось ещё больше ещё более недовольных взглядов.

И вот, несколько лет спустя, в монастыре узнают, что "тот-самый-Стижиан-Ветру" не только нарушил одно из главных правил монастыря, настойчиво требовавшее от учеников целомудрия и терпения, но и чуть было не отбросил копыта во время исполнения приговора. Разумеется, никто, и не вспомнил, что за неделю до этого Стижиан лез на четвертый уровень легендарного склепа, чтобы спасти мага-бестолочь, что он был вымотан, что он, в конце концов, всю ночь провел с женщиной, что тоже утомляет под утро. И никто не обратил внимания на то, что с того часа как Стижиана положили в лазарет, Амит исчез.

Никто не знал куда он делся и тем более чем он занимается, да и дела до этого никому не было: наступили экзамены. Их было всего четыре: история Храма Сияния (для первого потока), основы контроля силой (для них же: приходилось материализовывать мизерные частицы энергии и рисовать из них всякие фигурки в воздухе). Второй поток сдавал всего один экзамен (состоящий из двух этапов) и им была акробатика: в течении некоторого времени экзаменующийся должен был добраться с одного конца города до другого не ступая на землю; и четвертый экзамен сдавал старший поток (самый малочисленный). Младшие считают, что этот экзамен – легкий, ведь нужно всего-то привезти десять благодарственных бумаг, подписанных десятью разными людьми из разных городов. Эти бумаги становились свидетельством того, что монах успешно ликвидировал десять угроз негатива. В целом, младшие были правы – тем, кто доживал до этого экзамена (а это ребята в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет) и ежемесячно выполняли подобных заказов штук по двадцать, собрать эти письма не составляло труда. А вот младшие ныли, особенно средний поток.

Мастер Тео радовался тому, что Млинес, ввиду недавних событий, сняла с него обязанность принимать экзамены у "средненьких" и позволила тому целыми днями бегать с выпученными глазами туда-сюда со склада до лазарета, хвататься за голову и нянчить уже большего сыночка.

Стижиана положили на самой мягкой из всех кроватей, что были в монастыре. Обработали раны пятью лучшими препаратами, приготовленным лично Тео. Кровотечение удалось остановить почти сразу, но сами раны не заживали. Млинес, с грустью взирая на своего коллегу, всё свободное время просиживающего у постели сына, утром, на следующий день после наказания, принесла в лазарет небольшую белую коробку:

– Вот. – Сказала она, поставив её на тумбочку у постели Стижиана, так и не пришедшего в себя.

– Что это? – Спросил Тео, но увидел печати, по четыре на каждой из сторон коробки, и с невыразимой благодарностью в глазах улыбнулся. – Ох, Млинес. Это очень дорогое удовольствие…

– Не шурши. За прошедший год Стижиан принёс монастырю денег на сотню таких удовольствий. – Она положила руки по бокам коробки и прошептала ключевые слова. Печати, изображенные в форме тени от бабочки, задрожали, засияли и уже через мгновение исчезли. – Кристаллы Масмуне – чистая энергия. Помоги мне.

Тео встал с постели, и Млинес вручила ему три небольших, длиной с указательный палец, плоских прозрачно-голубых кристалла-стержня.

– Их там пять. – Пояснила она, вынув ещё два и какой-то листочек. – Ха-ха, усмехнулась она, пробежавшись по записке, – они просят после истощения кристаллов вернуть их изготовителю. У Масмуне есть чувство юмора, ведь никогда не знает, где она живет.  Итак. Будем их ставить сферой или просто по кругу?

– Сферой? – Улыбнулся Тео, хитро сощурив глаза.

– Ой-ой-ой, – Млинес хлопнула себя по лбу, – что я несу. Конечно кругом. Ты первый.

– Хорошо.

Тео посмотрел на сына, который вот уже сутки не открывал глаз и (хвала Богине) продолжал ровно дышать, и, переложив один из кристаллов-стержней в свободную руку, поднял его на высоту в полметра над постелью. Кристалл неярко блеснул, и Тео отпустил его. Голубой стержень остался висеть в воздухе, примерно на том уровне, где начиналась граница ореола Стижиана.

– Мне кажется, – подняла брови Млинес, – или раньше ореол этого ребенка был куда меньше?

– А мне кажется, что она у него попросту размазалась, всё же ему неслабо досталось за последнюю неделю. Но ничего. Я думаю, эти кристаллы за пару дней ему силу восстановят.

– Главное, чтобы он к тому времени не помер. – Сказала женщина.

Тео подвесил оставшиеся в руках два кристалла, и пока Млинес прощупывала ореол спящего монаха, положил руку сыну на лоб и только тогда увидел короткие, едва заметные серебряные корни волос, которые сливались с кожей головы.

– Мда, не повезло ему. Такой ореол: насыщенный, яркий, но стоит хоть немножко его повредить…

– Согласна с тобой. – Млинес вернулась к тумбочке и закрыла коробку, а пять стержней, почувствовав друг друга, начали вращаться вокруг Стижиана, подмигивая ему синими бликами. – Иметь огромный запас энергии и низкую скорость её восстановления – это проклятие.  Может, стоило сказать об этом Амиту, чтобы он успокоился?

– А мне ты что скажешь, чтобы я успокоился? Вот скажи мне, как я мог проморгать тот факт, что Стижиан потерял часть силы когда дрался с той тварью в Склепе?

– С тварью в Склепе? – Переспросила Млинес, удивлённо. – Он дрался не с одним из Королей, Тео, он дрался с Майхемом. С магом, отдавшим свою жизнь в попытке запечатать Склеп Трех Королей. С чего кто-то вообще решил, что он дрался с Королём? С Королями не справлюсь даже я, поверь. А в бой с Майхемом я поверить могу, он был могущественным стихийным магом, носившим четырехгранный серебряный крест. Фамильный. – Приложила она руку к губам и устремила свой взгляд в потолок, вспоминая. – Да, я помню, каким был Майхем: спокойный не шибко привлекательный мужчина, и единственное на что он мог жаловаться – на то, что его крест привязался к шее и он никак не мог его снять. Это очень сильный маг с редким даром. Ринельский уроженец, поэтому-то он и вызвался запечатывать четвертый уровень склепа. Но я не думаю, что Стижиан смог уничтожить его. Майхем стал демоном, а не нежитью.

– Ого… Ты помнишь Майхема живым? Это ж сколько тебе лет тогда было? Ладно-ладно, не буду допытываться. Но скажи мне, если ты так хорошо помнишь, как выглядел он и его крест, то почему?.. – Тео вытащил из-под одеяла левую руку Стижиана, на которой болтался тот самый артефакт. – Во время наказания ты не заметила это?

– Ой-ой, я его даже не почувствовала… Старею совсем. Но если крест теперь у него, то значит… О Богиня, он и правда столкнулся с Майхемом! Когда эта бестолочь очнется, накорми его и шли ко мне, нам придется поговорить. Но… Тео. – Улыбка убежала с лица Млинес. – Такая седина – явление обыкновенное. Это пяти-семи процентная потеря энергии, что вполне нормально для молодого парня, пусть даже столь одаренного. Если из-за такой мелочи у него исчезла способность быстро залечивать раны, то его рано выпускать из монастыря. Ты же знаешь – инквизиторы не жалуют свободных монахов, а не умея удерживать в себе энергию, Стижиан загнется от любого негатора, даже мелкого.

– Ты же можешь обучить его сферической медитации?

– Могу, но ты же знаешь, что без разрешения наставницы не имею права.

– А если так? – Тео засунул руку в карман и вытащил то самое письмо, которое читал когда к нему пришел Амит. – Что ты на это скажешь?

– Хм… Печать Храма Северной Звезды? Занятно. Даже твой учитель не получил такого, Тео. Хотя, – сощурившись, Млинес улыбнулась ему, – у тебя были все шансы стать учеником мастера Визы. Приглашают Стижиана?

– Нет, здесь два имени.

– Два?! – Очень громко переспросила она: её брови подскочили вверх, ноздри раздулись, а рот приоткрылся. – Два имя? Не может быть!

– Да, – Тео развернул письмо и передал его ей, – и мастер Визы просит тебя удостовериться в том что оба заслуживают обучения в Храме… Почему ты улыбаешься? Ты лично знакома с мастером Визы?

– Она меня обучила всему, что я знаю… И немного по ней скучаю.

– Ох батюшки мои, это и есть твоя наставница, – Тео театрально закатил глаза, – сколько ж ей тогда лет?..

– Не важно, главное, что она возглавляет Храм Северной Звезды. И… Амит? Стижиан и Амит? Их имена в этом письме?

– Да… – Он ухмыльнулся и присел на край кровати Стижиана. – Фантастика, правда? Впервые за столько лет приходит письмо из Храма, а один из претендентов куда-то сбежал, в попытках скрыться от собственной совести, а другой при смерти…

– Амит вернётся, куда он денется. Проветрится, и вернётся. А Этот… – Млинес пошла к Тео со спины, устремив взгляд на его спящего сына. – Через пару дней будет как новенький.

– Млинес, ты ведь не пустишь Амита в Храм?

– Не пущу, и нечему тут удивляться.

– А если я устрою ему хорошо замаскированное испытание?

– Испытания здесь не нужны, Тео. Если до мастера Визы дошли слухи о существовании этих двоих и их силе – значит, они уже достаточно потрудились. Амит ненадёжен, а некоторые черты его характера могут поставить под удар весь Храм, а ты знаешь, что я не могу этого допустить. Тебе известно о его существовании исключительно потому, что ты – нынешний глава Монтреского монастыря. Больше никто не должен знать о Храме. Никто.

– Но Амит ещё молод, его можно перевоспитать, привить ему некоторые ценности. – Начал было протестовать Тео, но Млинес подняла руку, в знак того, что не желает больше ничего слышать.

– Поэтому то, Тео, ты и не получил этого письма – ты видишь только лучшее в людях, ученикам Храма… Это ни к чему.

Тот ухмыльнулся, глянув на Стижиана, и подумал о том, что последние слова Млинес были ни к месту. Его сын отличался большей добротой, чем он, а невнимательность и рассеянность не единожды ставили его под удар. Но быть может, думал Тео, такому авторитету, как наставнице Млинес видны черты характера, которые любящий отец просто не способен увидеть.

             Кристаллы, повисшие неровным кругом на границе ореола Стижиана, засияли приглушенным лазурным светом. Млинес улыбнулась: сосуд ученика начал поглощать энергию и вскоре, регенерация к нему вернётся. Тео тоже успокоился, женщина ощутила как камень тревоги отлёг от его сердца.

Но вдруг, кристаллы, не звеня и не вибрируя, плавно начали менять окраску. Млинес сощурилась, не понимая что происходит, но теории объяснения быстро стали прорастать. Лазурные кристаллы медленно переходили в бирюзовую гамму и продолжали менять свой цвет в сторону зелёного.

– Что это? – Камень волнения вновь придвинулся к сердцу волнующегося отца.

– Всё в порядке, это реакция на крест Майхема, – солгала Млинес своему коллеге.

Крест помогал магам-элементалистам увеличивать силу своих заклинаний, завязанных на управлении природными стихиями. Сам же крест сохранял строгую нейтральность и никак не мог вызвать смену цвета энергетического кристалла.

Млинес нахмурила брови, и её лицо тут же набрало пару десятков лет. Она посмотрела не на Стижиана, но на его сосуд. Все сосуды одинаковы в глазах медиума, но абсолютно разные. Сосуд Стижиана действительно размылся из-за воздействия негатора, но не изменил ни цвет, ни состояние, и всё же что-то Млинес показалось другим.

Прикусив губу она крепко задумалась.

На четвертый день после исчезновения, Амит всё же пришел к выводу, что он таки балбес. Но не простой какой-нибудь, а высокопробный и качественный. Но для того, чтобы прийти к этому несложному и весьма логичному умозаключению, ему нужно было отправиться на юг города, к реке с небольшим водопадом, прикрытым высокими массивными деревьями. Найти этот водопад можно было только по звуку и то не всегда: стоило появиться легкому ветру, как шуршание листвы приглушало звон, и водопад словно бы исчезал.