Текст книги "Саганы второго Солнца. Огни Ринеля"

Оставалось три часа, которые Стижиан, будучи уже обученным монахом, с великим удовольствием тратил на очень специфическую тренировку, благодаря которой ему удавалось обмануть собственное тело и даровать голове драгоценные минуты отдыха.

Прием был просто потрясающим, и назывался он вполне тривиально: «полное расслабление тела». Использовать его можно было в любой позе, в любом состоянии, в любую погоду, время года или часть суток. Стижиан предпочитал следующее: залезть на эту самую ветку, что в трех метрах над землей, правой рукой за неё держаться и впадать в транс. В процессе выполнения этого приёма, тело монаха, по-настоящему освоившего его, расслабляется настолько, что может игнорировать любые воздействия из вне, начиная от раздражающих звуков и холода, заканчивая режущей или колющей болью. Если при этом не находится в бою, а в таком спокойном месте, как это, то вполне можно впасть в полумедитативное состояние и отдыхать, внушив организму что он сейчас работает в поте лица.

И вот, наконец, над монастырем пронесся звон колокола, означающий, что через десять минут все послушники и наставники прибудут в столовую, куда Стижиану тоже не мешало бы явиться.

Воскресенье – любимый день недели мастера Тео, который вместо того, чтобы благоразумно сообщать своему ученику о новых заданиях за несколько дней, а лучше за неделю до выполнения, как это делают прочие мастера, говорил ему об этом день в день, и причем прилюдно. Одна Богиня знает, чего этим добивается мудрый и хитрый мастер, но на Стижиана и так уже весь монастырь поглядывал с нескрываемой завистью, а порой и с озлобленностью, так недавно ему ещё и на кухне запретили помогать, хотя ему очень нравилось там возиться: готовить, руководить, дегустировать. Одна монашеская работа и никакого разнообразия, хотя в монастыре найдутся десятки учеников, которые с радостью возьмутся за те дела, которые Тео поручает только Стижиану. Эти условия превратили его пребывание в монастыре в испытание терпения.

Стижиан открыл глаза и поднял голову, медленно повертел ею, проверяя, не затекла ли шея, и с нескрываемым восхищением обнаружил что освоил-таки расслабление тела – ничто не болело, ничего не затекло, и голова перестала быть такой туманной, а ведь в четыре утра, когда он сюда притащился, она ныла как дырявое судно в шторм.

Жутко довольный собой, он отпустил руку, на которой держался всё это время, и мягко приземлился на землю:

– Спасибо, – сказал он старому критши.

Удивительное создание, это дерево, Стижиан воспринимал его почти как живое: длинные ветви, плотные и крепкие, но в то же время гибкие, с несчетным множеством мелких плотных листиков, никогда не усыхавших и не опадающих, и чтобы сорвать хоть один, нужно было приложить немало усилий.  Кора то гладкая, то грубая, будто дерево менялось по настроению и погоде, а чтобы его обхватить могли бы понадобиться пять-шесть пар рук взрослых мужчин.

Дерево тихо скрипнуло в ответ, а Стижиан улыбнулся. Отряхнув и без того чистый кожаный плащ, надетый на голое тело, он поправил шнуровку ботинок, ремень, поелозил пальцами по коротким волосам и побрел в сторону второго корпуса.

Когда он до него дошел, все уже сидели за столами и тихо чавкали. Правилам поведения за столом, приему гостей, и выпроваживанию тоже, учат любого новенького послушника в течение одного месяца в первый год обучения. Всё это привили и Стижиану, и единственным, к чему его приучить не удалось, была пунктуальность, и поэтому он всегда минут на пять опаздывал – не страшно, но все же неловко.

Стижиан вошел в столовую где-то в половине восьмого. Столовая – это огромная зала, с потолками в шесть метров высотой, где практически отсутствовали окна – они были под самым потолком, чего вполне хватало для освещения. Вдоль этой залы в два ряда стояли двенадцать столов, а между ними образовались узкие проходы. Стол наставников, их принято называть мастерами, находился у противоположной стены от двери в которую вошел Стижиан. Он неторопливо двигался к своему месту за шестым столом в левом ряду, в том, что ближе к кухне, где сидели ученики, которым остался один год до окончания обучения. Стоило ему пойти в залу, как начался уже знакомый шепот:

– Вот он, наш талант, смотрите!

– Эй, он между прочим сильнейший монах, ты же слышал что говорят мастера!

– Тише, тише, ты же не хочешь, чтобы он услышал!

– Интересно сколько ещё заданий поручат ему, прежде чем вспомнят об остальных?

– Тоже мне, посланник Богини…

– Может и посланник, не злословь!

Поначалу, когда Стижиан думал, что ему просто везёт, было приятно слушать подобные разговорчики. Все же зависть – чувство, присущее всем людям, независимо от степени возвышенности их профессии, и Стижиан, который с тринадцати начал самостоятельно выполнять задания и поручения, никогда бы не мог подумать, что его успех станет причиной его одиночества. Но всё же именно это и случилось.

Приказом совета Ораны, монтэрские монахи получили статус вольных наемников: они путешествовали по самым отдаленным закоулком мира сего и за некую плату, какую именно – решала совесть монаха, зачищали проклятые места, истреблял нежить, иногда просто проводили независимые от управленческих органов расследования, ловили преступников, спасали детей и котят и прочее-прочее. Самым главным в работе монаха было сохранение жизни человеку. Обет "не убий" должен был дать любой, кто в первый раз идёт на задание, и этот обет включает возможность того, что сам монах может погибнуть, спасая чужие жизни. К счастью, подобное случалось не часто.

Тем не менее, такая перспектива очень сильно смущала, и поэтому монахи предпочитали брать себе задания связанные с истреблением нежити и искоренением древних родовых проклятий, коих, почему-то, в Оране было великое множество. Стижиан Ветру несколько лет подряд выполнял всевозможные работы, заработал немалую сумму денег, хорошее имя, обзавелся парой хороших знакомых, и это очень… очень сильно не нравилось прочим обитателям монастыря.

Монаху оставалось два месяца до восемнадцати лет – до того дня, когда он может покинуть монастырь и заниматься чем бы то ни было самостоятельно. По программе обучения он уходил на пару лет вперед и уже давно изучал приёмы, разработанные лично мастерами и не преподающимися послушникам и юным монахам. Потому, очень часто Стижиан попросту не ходил на занятия, с чем мастер Тео уже давно смирился и внеурочно обучал любимого ученика вещам, которым не стоит обучать рядовых монахов… Расслабление тела – одна из таких вещей: не каждый сможет выдержать напряжение, возникающее на ранних стадиях освоения этого трюка.

Стижиан наконец добрался до своего заветного места, что на самом краю скамьи, ближе всех к преподавательскому столу, и без особого аппетита принялся жевать маленькие красные помидоры, сладкие словно спелая вишня.

Амит, монах, бывший ровесником Стижиану и живший с ним в одной келье, оказался единственным во всём монастыре человеком, с которым можно было разговаривать. Сидел он всегда напротив и хитро улыбался, если Стижиан с опозданием приходил на завтрак и с опущенной головой доходил до своего места. Амит – юноша среднего телосложения, ростом чуть выше Стижиана, с недлинными, по плечи, солнечно-желтыми волосами, тонкими чертами лица и большими светлыми глазами, переливающимися то серым, то голубым цветом. Он никогда не говорил этого вслух, но про себя думал, что Стижиан опаздывает специально, чтобы выделиться ещё сильнее:

–…Да куда уж сильнее, – вслух закончил мысль Амит, когда его сосед уже все так же лениво пожевывал уже салат.

– Какие планы на лето? – спросил Стижиан.

– Ну если кое-кто опять не отнимет у старшеньких и младшеньких все самые интересные поручения, то я поеду в столицу. Мидзука, –  это было имя одного из наставников, – обещал поговорить с мастером Тео, и меня могут послать в Орану тренировать магов.

Стижиан присвистнул:

– Денежное дело. Только я не представляю где в Оране или в её окрестностях можно их тренировать… Хотя… Может быть маги используют пару стареньких приемов и смогут поднять кладбище, что за озерным краем. – Уже переходя на смех договорил Стижиан.

Эта шутка слишком старая, чтобы над ней смеялись люди неосведомленные, но монахи, будучи специалистами в работе с нежитью, прекрасно знали, что ни один маг, каким бы сильным он ни был, каким бы огромным ни был его запас его сосуда, не смог бы самостоятельно поднять кладбище. Заставить возникнуть негатив – да, но контролировать его невозможно.

– Ты же только вчера вернулся! – Вдруг вспомнил Стижиан. – Разве не хочешь отдохнуть? Я слышал, дела в Моисне были хуже некуда. Как всё прошло?

– А как, по-твоему, могут пойти дела, если инквизицию оповещают раньше, чем нас? – В голосе Амита отчетливо слышалось недовольство. – Когда я приехал, они уже судили двоих и отправили их в очищающее пламя. Ну, ты знаешь эту поговорку Семи Школ «незримым пламенем…

– … да очистится сосуд». – Закончил за него Стижиан. – Успели приговорить двоих? Это сколько ж времени глава города тянул с письмом к нам?

– Два месяца. – Ответил Амит, чеканя каждую букву, теребя в руках крошечный медальон на тонком шнурке, что висел у него на шее. – Инквизиторы сочли источником негатива двух престарелых вдов, лишившихся мужей из-за обвала в шахте. Из того что мне рассказали, женщины действительно походили источающих ненависть восставших, но не из-за негатива, а из-за нищеты и голода в городе: после завала шахты ни у кого из местных, кроме пары управляющих, не было денег на существование.

– Весь город источал негатив? – Догадался Стижиан.

– Да, весь город! Их дети голодали, года не прошло, как многие мужья были погребены заживо в шахте, почти всё работоспособное население занято попытками восстановить добычу руды, а тут ещё приезжают инквизиторы, начинают устраивать обыски и допросы, все на нервах. И, «БАХ»! Люди начинают слышать скрежет неупокоенных за завалом и прекращают раскопки. Вот инквизиторы и схватили пару самых недовольных и устроили над ними суд.

– Понятно, – хмыкнул собеседник, сталкивавшийся с чем-то подобным, но не в масштабе полного живых людей поселения, – и как долго они варились в собственном негативе?

– Шахту завалило десять месяцев назад, полгода назад у них закончились запасы еды и торговцы, зная об обвале и остановке добычи серебра, перестали включать Моисну в свои маршруты. – Амит умел хорошо излагать отложенные в памяти факты. – Полагаю именно тогда начало формироваться облако. Некоторые уехали в соседние города на заработки, но Моисна находится у подножья горы и хоть там и проложена дорога, путь всё равно не близкий.

– Там неподалёку Шестая Школа. – Вспомнил Стижиан.

– Да, вот они-то и приехали. А когда прибыл я, клянусь тебе, воздух в Моисне был серым. Будь там ты, ты бы смог очистить их всех щелчком пальца, мой же скромный сосуд этого не позволяет. А в присутствии инквизиции работать ещё труднее и… я предложил им провести Танец Четырнадцати. – Амит поджал губы, будто скромничая, и улыбнулся сам себе.

– Ты умеешь проводить Танец Четырнадцати? – Стижиан удивился услышать о таком решении. Он наклонился вперёд и посмотрел на собеседника, высоко подняв брови.

– Угу, – тот сделал глоток крепкого чая из высокой деревянной кружки.

– Погоди, это ведь обычный церковный обряд, его проводят почти в каждой часовне. Играют на хрустальных бокалах с водой, чтобы создать такой… высокий кристальный звон, вроде как жрецы зовут это “голосом Богини”. – Теперь брови монаха задумчиво нахмурились. – У нас не учат ни самому обряду, ни, тем более, играть на бокалах. А мастер Нитес говорил, что это абсолютно бесполезный ритуал и не надо тратить время на его изучение.

– Да, но его описание всё же в наших книгах есть, и я подумал… почему нет? – Амит развёл руками. – Главная проблема Моисны заключалась в моральном упадке, а ты знаешь, что для человека негатив, в сочетании с подавленностью, может превратить утро ясное – в дождливое и пасмурное. К тому же, у них в городе нет даже часовни. На праздники молящиеся ездят в Серетум, в Шестую школу.

– То есть, будь у них в городе часовня и жрец, облако, скорее всего, не возникло бы?

– Я тоже так думаю. Хоть жрецы и слабо владеют сиянием, обряды придумывались не просто так, они помогают человеческому сосуду генерировать сияние. Что я и сделал. – Амит снова улыбнулся сам себе.

– А как ты играл на бокалах? – Прищурившись, поинтересовался Стижиан. – Только не говори мне, что ты и их возишь с собой просто так, на всякий случай.

– Базовый курс владения стихиями, всесильный ты наш. – Амит отставил кружку и подпёр рукой подбородок. – Когда нас учили рисовать руны сиянием, их так же можно было заставить звенеть.

Стижиан понятия не имел о такой возможности, но старался не подавать вида.

– С танцем мне помогли инквизиторы, я порисовал руны в воздухе и облако почти рассеялось. А потом почти неделю я в одиночку разгребал завал шахты, потому как местные на пушечный выстрел боялись подходить к неупокоенным, а инквизиторы укатили сразу после танца. А потом меня ждала до-о-олгая дорогая сюда.

– И всё-таки, отдыхать ты не собираешься. – Хмыкнул Стижиан, наливая себе горячий чай из высокого глиняного самовара.

– Мне очень хочется посмотреть, как маги будут противостоять нежити. Зрелище, достойное моих глаз. А ты, Ветру, будешь снова практиковаться?

– Ну да, делать то больше нечего. Мастер Тео никаких заданий не давал.

– А ты не думал найти себе девушку?

Стижиан поперхнулся, и поднял наигранно утомленный взгляд на собеседника:

– Ты же прекрасно знаешь, что нам нельзя, пока мы учимся.

– Нам, – Амит развел руками, – до выпуска, нельзя с ними спать, но это не значит, что нам вовсе…

– Пока я катался туда-сюда по свету, мои наблюдения показали, что почти любая мало-мальски интересная девушка, с которой мы не будем предаваться земным утехам, попросит меня оставить её уже где-то через месяц, не говоря о том, что едва ли мне удастся задержаться в каком-нибудь городе хотя бы на неделю. Так что я пас. Тем более, мне не так уж долго осталось тут учиться. Как и тебе. – Стижиан догрыз последний лист салата и его взгляд начал метаться по столу в поисках ещё чего-нибудь вкусного, а плотные блюда, вроде мяса с крупами, принесут позже, если вообще сегодня принесут. С тех пор как Стижиана вытолкали из кухни, послушники часто ограничивали рацион слуг Богини резаными овощами.

– Эх… На том конце стоит виноград… – Подсказал ему Амит, прекрасно знавший, как сильно Стижиан его не любит. Тот посмотрел на него характерным взглядом из-под бровей и, согнув спину, облокотился на левую руку, став гипнотизировать пустую тарелку, что лежала перед ним.

Виноград – это ягода, в которой Стижиан ненавидел все: кожуру, косточки, то, что кожура горькая, а сама мякоть – сладкая. Он ненавидел это сочетание. В монастыре, когда прекращались тренировки, а задания еще не выдавались, всегда делать было особо нечего, и примерно двести лет назад один послушник решил вырастить сад, но из всех культур, которые пытались там впоследствии выращивать, выжил только этот треклятый виноград. Он был крупных размеров, где-то с большой палец каждая ягода, имел толстую невероятно горькую кожуру и огромные косточки, которые тоже сладкими не были, в тоже время мякоть по вкусу и эффекту воздействия на губы и ротовую полость напоминала хурму. Её Стижиан тоже не любил. Что странно, виноград этот очень хорошо продавался в городе, а через пару лет после начала взращивания на весенние ярмарки стали приезжать люди из отдаленных от Монтэры мест чтобы купить его. Монахи быстро сообразили, в чем дело, и построили несколько теплиц, чтобы выращивать виноград круглый год, и вместо того, чтобы продавать ягоды, на продажу стали выставляться потрясающего вкуса вина.

– Странно, что эту пакость выставили на стол. Я думал, что весь виноград уходит на вино.

– В этом году был слишком большой урожай, так что, боюсь, нам все лето придется пить виноградный сок, виноградный компот, а потом зимой ещё есть изюм…

– А-а-а. – Остановил его Стижиан, помахав пальцем из стороны в сторону.

– Ах да, у тебя в августе день рождения. Думаю, по тебе тут будут скучать.

– Что-то я сильно сомневаюсь. – Хмыкнул он, кинув взгляд на своего ближайшего соседа, сидевшего где-то в полутора метрах от него. – А лично мне будет не хватать исключительно ругани с мастером Тео, ехидства Млинес и, пожалуй, твоего храпа по ночам.

– Я не храплю, не надо придумывать!

– Ещё как храпишь, аж стекла трясутся! – Начал хихикать Стижиан, на что среагировал Амит резко: вонзил вилку в ни в чем не повинный кусок обгрызенного со всех сторон хлеба.

– Лжешь! – зашипел он, но видимо слишком громко: в столовой стало чуть тише.

Ссора двух старших послушников, уже имеющих звание монахов, могла принести много лишних хлопот младшеньким, а особенно тем из них, кто отвечает за ремонт мебели и уборку на этой неделе.

– Эй-эй, давай сойдемся на том, что ты просто громко сопишь. – Развел руками Стижиан, на что Амит одобрительно закивал головой, вынул несчастную, с немного погнутыми зубцами, вилку из многострадального куска хлеба и, осмотрев его с обеих сторон, пожал плечами, и запихнул в рот.

Сидящие у окна за своим столом три мастера, те, кому хватило сил сутра встать на завтрак, с беспокойством наблюдали за этой парой. В монастыре было правило – разнимать драки послушников считалось необходимым, но ни в коем случае нельзя лезть в ссору двух монахов, однако когда Амит стал шипеть, пусть этот настрой и был в нем всего мгновение, все трое мастеров напряглись, готовые в любой момент вскочить, чтобы разнять их. У этих двоих слишком долгая история взаимных обменов переломами.

О том, что эти двое живут в одной келье, знал каждый обитатель монастыря, а старшие из них, их ровесники, и те, что на год-два младше, помнили те времена, когда не проходило и недели, чтобы эти двое не подрались. Причины их ссор были самые разные: ни для кого, кроме самого Стижиана, не было секретом, что Амит его недолюбливает. Тем не менее, не единожды случалось и так, что инициатором драки был сам Стижиан, которого сосед мог вывести из себя буквально парой слов.

Мастера Тео Ветру, Риотто Нитес и Млинес Бессмертная вздохнули спокойно, когда два монаха продолжили мирно беседовать. Риотто, седовласый старец с крепким и плотным, как скала, телом, принимал пищу так, будто бы он находился не в монастырской столовой, а на званном ужине при королевском дворе. Ему это очень нравилось, и хотя это выглядело более, чем глупо. Все жители монастыря, а особенно сами мастера, боялись сказать ему об этом, ведь они куда лучше своих учеников знали, на что способен этот старец.

Млинес, бывшая самой старшей из всех трех собравшихся, выглядела лет на тридцать, и это исключительно из-за плохого освещения. Мастер Млинес славилась своей красотой, утонченностью, и умением буквально одним взглядом дырявить стены, что уж говорить про людей. Она одну за другой поглощала виноградины, откинувшись на высокую спинку стула.

– Как ты думаешь, а если я сейчас скажу Стижиану про оранских магов, они с Амитом всё же подерутся, или нет? – Спросил Тео у Млинес, поправляя свою кожаную куртку. Сам не зная почему, он вдруг решил одеть именно её, а не свободную золотисто-красную мантию, которую мастера по традиции носят на занятия. На боевые задания всегда надевалась кожа: старые добрые тяжелые кожаные плащи. – Я скучаю по тем временам, когда мы с тобой прятались в кустах, наблюдая за их драками.

– Да, было время. В детстве они так смешно махались друг с другом, как котята… Тео, – вдруг осеклась она, – ты бессердечен! Стижиан и так один одинёшенька, а ты лишишь его последнего человека, который с ним разговаривает! Ну, не считая близнецов и ещё десятка людей, видящих в нём кумира. – Добавила она, покачивая головой. – Тео, отдай ты это задание Амиту! Он же просил.

– Ты видела его розу, Млинес. – Тихо прошептал Тео. – Его сейчас нельзя подпускать к магам даже не пушечный выстрел. И вообще куда-либо отправлять. Прошу, позаботься о том, чтобы он никуда не уезжал, пока мы всё не выясним.

– О мудрый мастер, мы ещё не знаем, что означает изменения его розы. Может… – начала быстро отвечать Млинес, но Тео не дал ей договорить, взял в руки чайную ложку и постучал по хрустальному бокалу, стоящему на столе исключительно для этой цели.

– Стижиан, подойди, будь добр!

Амит не тихо цокнул языком, и это был последний звук, раздавшийся в столовой. Стижиан облизнул вмиг пересохшие губы и поднялся со скамьи, чувствуя на своем затылке взгляды всех собравшихся здесь учеников.

"Чтоб вы все сгинули" – думал он.

– Плохие мысли для добросовестного монаха, – улыбнулась ему Млинес. Весь монастырь гадал – она умела читать мысли, или же читать лица? Как бы там ни было, она, в отличие от мастера Тео, чью фамилию Стижиан получил когда-то, прекрасно понимала его чувства и причину его постоянных попыток увиливания от всё новых и новых, от бесконечного множества заданий. – Тео…

– Ладно, ладно, – развел он руками, – пойдем, Стижиан, поговорим на крыльце.

Монах облегчённо вздохнул, и меньше чем через полминуты в столовой снова поднялся тихий гул.

– Стижиан, – начал говорить Тео, когда они гуляли по саду двигаясь в сторону того дерева, где его ученик медитировал все утро. – Ты хотя бы этим летом поедешь к своей семье? К матери…

– Нет.

– Ты там не был… Тебе уже восемнадцать почти? Десять лет ты там не был, одиннадцать даже! Уж надо бы повидать семью.

– Нет, мастер. К тому же, я уже много лет ношу вашу фамилию, и, безусловно, мог бы сменить и имя, чтоб уж совсем ничего меня не связывало с моей матерью, но уж больно оно мне нравится. И не пытайтесь меня уговорить туда поехать, этого не случится. Я знать её не желаю.

Тео, прищурившись, посмотрел на своего ученика, и, похлопав его по спине, продолжил говорить:

– Ну, я и не заставляю, я спросил просто чтобы убедиться, что ты посреди лета не сорвешься туда. А поскольку ты летом свободен, есть у меня к тебе одно задание.

– Слушаю вас.

– Наверняка Амит рассказал тебе о приезде оранских магов…

– О нет… – Пробормотал Стижиан, прикрыв рукой глаза.

– И наверняка во время этого разговора вы с ним думали: и где же это, интересно, несчастные оранские стихийники будут тренироваться защите от нежити, – разговаривал Тео в большей степени сам с собой, искоса поглядывая на ученика: тот по-прежнему шел с прикрытыми глазами, и было видно, что теперь-то Стижиан начинает злиться. – Прежде, чем ты захочешь перестать со мной разговаривать, я отвечу на этот вопрос: Склеп Трёх Королей.

Дав мастеру Тео фору в пару шагов, Стижиан резко остановился, убрал руку от лица, глубоко вздохнул, облизнул губы и начал излагать на одном дыхании:

– Во-первых: Амит – последний человек в этом монастыре, с которым можно разговаривать. Более того: я с ним живу в одной комнате и я не хочу каждый день мёрзнуть его ледовитого взгляда. Во-вторых: если вы отнимете это дело у него и передадите мне – он меня точно задушит во сне и никакая клятва его не остановит, а я молодой и совсем не хочу умирать! В-третьих: оранские маги – наглые, заносчивые, бесспорно сильные, но редко и это если не струсят, так что против негативной магии у них нет и единого шанса. – Он остановился, чтобы сделать пару вдохов, затем снова набрал воздух в грудь. – И вообще, если я один раз смог спуститься на пять ступеней от дверей на четвертый уровень, это не значит, что смогу сделать это ещё раз. А я уверен, что мне придётся, потому что маги бесконечно любопытные и настырные люди, вечно рвущиеся к экспериментам, открытиям и в особенности к хвастовству, и я уверен, что мне туда лезть придётся!

Тео его молча выслушал, сложил руки на груди и, приподняв левую бровь, признался:

– Ох какие мы скромные! Я, будучи мастером, даже сейчас не могу подойти к дверям четвертого уровня того склепа, а ты смог открыть их, пройти, и даже спуститься, пусть и не очень далеко. Кроме того, тебе и не придется туда лезть, надо просто следить за тем, чтобы нежить нашего склепа не съела этих оранских умников. С ними должен быть сильный монах, авторитет для них. Ты всё правильно сказал, они наглые и заносчивые, но твоё имя – не пустой звук, тебя они станут слушать. У Амита известная фамилия, но для оранцев он просто аристократ, маги же всё меряют силами.

– Но Амит силён, вы слышали про его успех в Моисне? Да и он и сам хочет это дело.

– Верно, но я решил дать это задание тебе.

– Отец! – Взмолился Стижиан, сделав робкий шаг к учителю. – Умоляю, не лишай меня единственного дру-… – Впервые в своих мыслях он назвал Амита другом. – Просто не надо!

– Стижиан… Ты всё ещё ученик монастыря, так что это не просьба, это – приказ. Они приедут в среду. – Тео резко изменил и голос и взгляд, так что Стижиан почувствовал легкую обиду, но не стал этого показывать: ни бровью, ни мимикой, он лишь молча поклонился, как и подобает послушникам перед мастерами, и быстрыми шагами побрел в сторону любимого дерева, что у леса.

Эйра Перферо всю свою жизнь была худощавой, немного неотесанной женщиной с впалыми от вечной бессонницы глазами. Она носила длинные жидкие волосы, которые собирала на затылке в худой пучок, с двадцати лет окрашивала седину в черный цвет и мечтала о том, что однажды она встретит прекрасного мужчину, они полюбят друг друга до беспамятства, поженятся и у них будет свой небольшой дом с садом, где они станут воспитывать своих семерых детей.

В возрасте двадцати двух она все же встретила своего принца – это был чарующий взгляд молодой мужчина, однажды приехавший в город Кайлинн откуда-то издалека. Он назвался торговцем, унаследовавшим корабль своего отца, и теперь по морю переправлял на запад редкую руду для продажи. По крайней мере, так сказал тот мужчина, исчезнувший на утро после знакомства. Он то, после пышного фестиваля, и стал кровным отцом Стижиана, и человеком, из-за которого Эйра не смогла полюбить сына.

Когда Стижиану было семь лет, эта странная женщина, не знавшая, чем зарабатывала на жизнь и как ей в обще удавалось воспитывать сына, познакомилась с человеком, готовившимся стать новым главой города. Через месяц они поженились и Эйра с её сыном стали жить в большом красивом доме, где было великое множество вкусной еды, прислуга и огромный виноградник.

Отчим очень не любил своего приемного сына, хотя Стижиан был тихим и спокойным ребенком, оккупировавшим библиотеку с того дня, как одна из служанок научила его читать. Отчим прекрасно понимал, что перед ним – обычный невинный ребенок, но глаза этого дитя пробуждали в его душе самые страшные и не на шутку пугающие чувства. Эти глаза. "Глаза птицы". Через пару месяцев после свадьбы Эйра написала письмо в приют города Ринеля, который раскинулся на пути между Кайлинном и Монтэрой, утром посадила сына на поезд и с тех пор они друг друга не видели, а Стижиан возненавидел виноград, который был вынужден весь тот вечер поглощать в кустах, пока отчим на повышенных тонах просил супругу отказаться от мальчика. Нельзя сказать, что она долго не соглашалась или умоляла мужа пожалеть её ребенка: она прекрасно знала, что ей выгодней, и выслала сына.

Буквально через месяц или два после прибытия Стижиана в приют туда явился мастер Тео. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что из мальчишки выйдет толк, и он забрал его в Монтэру. Когда Стижиану исполнилось тринадцать, он получил допуск до экзамена, от которого зависело, сможет ли послушник в этом году выйти на задание. Во время заполнения некоторой короткой формы, Стижиан отказался называть свою фамилию, и как бы вежливо и не очень вежливо его не просили – исход был одинаковым. Хоть мастер Тео долго сверлил своего упертого ученика взглядом, уговаривал, упрашивал – все это было бессмысленно, и через два дня, в шесть утра в день экзамена, мастер Тео усыновил Стижиана, дав ему свою фамилию. Это стало первой волной нелюбви к юному послушнику, и никому ведь не было дело до того, что со дня их первой встречи Тео воспитывал его как родного сына.

Втора волна последовало на утро следующего дня, около восьми утра, ближе к окончанию завтрака. Все послушники, и, тем более, старшие, обратили внимание на уставший, но очень довольный вид мастера Тео. За несколько минут до того, как завтрак должен был закончиться, мастер Тео встал со своего места, постучал по хрустальному бокалу и сказал всем присутствующим:

– Монтэрцы! Я думаю вы знаете, что этой ночью Стижиан Ветру должен был сдавать экзамен. Как все вы знаете, задание не озвучивается никому, кроме того, кто пойдет его выполнять. Даже мне не было известно, куда он этой ночью отправится. Сегодня около четырех часов утра его нашли у врат Склепа Трёх Королей, едва живым и без сознания. Мастер Млинес провела анализ, и выяснилось, что Стижиан Ветру этой ночью проник в Покои Королей.

Все присутствующие подали призвуки искреннего удивления, после чего наступила гробовая тишина.

– Судя по реакции, все вам всем известно, что такое Покои Королей. И я хочу, чтобы вы знали, что возможно теперь в монтэрском монастыре учится монах, способный пробраться туда, куда ещё ни один из наших выпускников не смог проникнуть. – Тео окинул взглядом все помещение и выдержал долгую паузу. – И это не всё. Там, в склепе королей, кристаллов, известных как рьюджи, они же негаторы магии, было больше чем в любом руднике на свете, и единственный способ, которым он мог выбраться оттуда, была телепортация.

И снова волна охов пронеслась по столовой.

– В общем, можете писать письма родителям и сказать им, что в этом поколении в монтэрском монастыре учится сильнейший в истории Храма Сияния монах. – Он выдержал еще одну паузу, чтобы дать ученикам понять весь смысл сказанного. – И ещё… Уважаемые, я рано или поздно узнаю, кто подменил задание Стижиана, и если этот человек не сознается в ближайшее время сам, то когда я до него доберусь – кину его на тот самый четвертый уровень склепа!.. – Последние слова мастер Тео не говорил, а рычал. Его гневную тираду прервала Млинес, положив руку ему на плечо и крепко её сжав.

– Держи себя в руках. – Прошептала она. – Твой сын жив.

Глава вторая

И вот, настала среда. Будучи радостным от того, что вообще проснулся, а не был убит своим соседом, Стижиан встал в четыре утра, надел любимый плащ и взял посох…

Стижиан очень не любил драться посохами, но этот посох ему подарил мастер Тео, когда Стижиан смог встать на ноги после экзамена, и прошло не меньше двух лет с тех пор, как юный монах последний раз брал его в руки: Стижиан предпочитал рукопашный бой. После того, как он раскрошил в щепки суставы, учась голыми руками пробивать полуметровые в ширину стены, он изредка и лениво упражнялся бою с посохом, в то время как большая часть послушников тренировались этому регулярно. Хотя, в действительности редко можно было встретить монаха, таскавшего с собой оружие: их приучали полагаться только на свои силы.