Текст книги "И. А. Милютин. Дело и река"

Марк Бородулин, Эльвира Риммер
И.А. Милютин. Дело и река

Истинный центр не в столице и не в провинции, не в верхнем и не в нижнем слое, а в глубине всякой личности.

Н. Бердяев

«Судьба России»

Документально-художественное исследование

издание 5-ое, исправленное и дополненное

© Риммер Э. П., Бородулин М. А., 2018

© Оформление. ООО Издательский дом «Порт-Апрель», 2019

Предисловие

Это напоминание не бесполезно как для нас самих, так и для будущего нашего поколения.

Из приветственного адреса череповецкой городской думы. 1886 г.

В уездном городе N, одном из тех, что во множестве разбросаны по широким просторам Российской империи, два купца, отец и сын, сидели друг против друга в дремотном послеобеденном размышлении: «Что бы такое придумать, чтобы слух о нашем маленьком городке прошел по всей Руси великой и чтобы это было полезно и городу, и совместному их торговому промыслу?»

– Если с умом взяться, – говорил отец, – то свой город можно будет так выдвинуть – страсть. Вся Россия ахнет!.. Дескать, не было ни гроша, да вдруг алтын.

– Как же это, тятенька?

– А как Милютин в Череповце… Ну-ка, как он город свой возвеличил! Ни одному губернскому не уступит.

– Так ведь Милютин-то один на всю Россию.

– Не уж русская земля клином сошлась, и только и есть в ней, что Милютин Череповецкий?

Сей тет-а-тет состоялся на страницах книги А. Соколова, вышедшей в Петербурге в 1911 году под несколько жутковатым названием: «Городской голова – убийца».

Однако дело не в названии. Герои придуманного мира говорили, как ни странно, о самом реальном, известном в широких деловых кругах череповецком городском голове² Иване Андреевиче Милютине.

Это имя в конце XIX века стало почти нарицательным, ибо не было на всей Руси великой человека, который бы так долго стоял во главе городского самоуправления и так много сделал для блага своего родного города. При Иване Андреевиче малоизвестный городок северо-западной части России вырос и как связующее звено между продовольственным Югом и промышленным Севером, и как известный всюду «северный центр просвещения».

Обложка всероссийского альбома, в котором описаны жизнь и деятельность И. А. Милютина

Петербургские чиновники называли Череповец, входивший тогда в состав Новгородской губернии, не иначе как «Милютин» – просто и бесхитростно.

В 1904 году в Санкт-Петербурге вышел в свет красочный альбом «Современная Россия в портретах и биографиях выдающихся деятелей». Альбом был дорогим, и все доходы от его продажи поступали в «Фонд помощи больным и раненым Дальнего Востока», т. е. в пользу пострадавших на русско-японской войне. Среди известных имен в разделе «Местные деятели» был представлен череповецкий городской голова Милютин. «Один из выдающихся русских самородков, поработавший и для своего края, и вообще для отечества», смотрел на читателя спокойным взглядом уверенного в себе и все понимающего человека.

К портрету прилагалась небольшая биографическая справка, и она, конечно же, не смогла на одной страничке в полной мере отразить все его несомненные таланты и достоинства.

Крупный судовладелец, финансист и филантроп, автор многих книг на экономические темы, И.А. Милютин сумел до конца дней своих сохранить великое чувство сопричастности к судьбам «ущемленных в своих правах соотечественников», к их вечно неустроенной жизни.

И они отвечали ему неизменным и постоянным доверием. Все сорок шесть лет, через каждые четыре года сограждане отдавали свои голоса Милютину: другого лица в роли городского головы они себе и представить не мыслили. А когда приходили к нему грустные времена, когда в силу трудных жизненных обстоятельств он просил «отпустить его на волю», то черепане могли утешить его только тем, что вновь избирали городским головой.

И.А. Милютин прожил, по русской мерке, довольно долгую жизнь -78 лет, и работоспособность его была поразительной.

Новые замыслы переполняли эту деятельную натуру до самой последней минуты, и никакая важная новость не оставалась вне его внимания. Находясь в Старой Руссе на лечении, за два года до своей кончины, Иван Андреевич узнает, что его друг С.Ю. Витте,³ получив ответственное поручение от Государя, отправляется в США с важной миссией: заключить достойный мир с японцами и положить конец позорной русско-японской войне.

И. А. Милютин (1829–1907)

Третьего июля 1905 года Милютин направляет ему телеграмму:

«Уполномоченному Статс-Секретарю Сергею Юльевичу Витте. Находясь на Старорусских водах, не могу не выразить глубокой патриотической радости ввиду торжества высшей мудрости, которою теперь только проникнулся Государь, посылая Вас как мужа разума и опыта на совершение великого дела. Я верю, что Ваша поездка в Америку будет началом светлой эры исстрадавшейся Госсии за последние два года. Да пошлет Господь Бог Вам здоровья и благословит высшею мудростью. Остальное все нужное содержится в Вашей недюжинной личности.

Неизменный почитатель, старейший городской Голова в Госсии Иван Милютин».

Ответная телеграмма Витте была короткой:

«4 июля в 10 час. 25 мин. пополуночи. Ст. Гусса. Милютину.

Сердечно благодарю за доброе слово.

Здравствуйте. Витте».⁴

Это была их последняя переписка. Иван Андреевич скончался в 1907 году скоропостижно, не обременяя своих родных долгим и мучительным ожиданием горького конца. Второго июля, проработав целое утро над вопросом об осуществлении железнодорожной гавани в Череповце (ближайшего и наиболее дешевого выхода к столице всех волжских грузов), он вдруг почувствовал себя плохо, встал, желая отдохнуть, но потерял сознание. Прибывшие врачи констатировали кровоизлияние в мозг.⁵

С. Ю. Витте (1849–1915). Председатель Совета министров, Почетный гражданин г. Череповца

У Ивана Андреевича была мечта, сокрытая в тайных глубинах его широкой натуры. Кое-кто из гласных Городской думы, возможно, и догадывался о ней, поскольку в служебных разговорах эта тема иногда всплывала, но именно как мечта, как фантазия, не более. Однако известно, что всякая, даже самая сокровенная мечта в конце концов становится предметом всеобщего достояния. Как выразился один из друзей Ивана Андреевича, «он намечал будущность Череповца и, по воле Божией, конечно, не дожил до этого».

В марте 1911 года из Тихвина в Череповец приходит частное письмо. После новостей личного свойства тихвинский корреспондент, помянув Ивана Андреевича Милютина добрым словом, сообщал, что при большой «раскинутости Новгородской губернии, управлять ею при отдаленности Северных уездов затруднительно и невозможно, а потому признано возбудить ходатайство, чтобы изменить границы губернии (…), а в северной части Череповец сделать губернским городом».⁶

Череповец, правда, по внешнему виду к роли губернской столицы никак не подходил. Писателю Ивану Порошину он показался «маленьким городком, напоминающим приволжское село средней руки», но имеющим «несомненное будущее».⁷ Зато настроение в нем было вполне губернским. Милютину, например, удалось добиться ликвидации двух соседних судов – Белозерского и Устюженского, расположенных на окраинах своих округов, с тем чтобы оставить один центральный в Череповце.

Для размещения суда Иван Андреевич пожертвовал свое собственное каменное двухэтажное здание в самом центре города. Пришлось тогда устюженскому прокурору Петру Яковлевичу Вангенгейму, окончившему в 1851 году Лицей князя Безбородко, переехать в Череповец и занять должность товарища председателя Череповецкого Окружного суда.

Окружный суд в г. Череповце

Далее в письме говорилось о том, какие именно уезды предполагалось объединить. Среди них назывались, в частности, Тихвинский и Устюженский. Но империя этого сделать не успела: войны и революции нового века помешали свершиться милютинской идее. А вот при советской власти в 1918 году Череповец, спасаясь от голода, чуть менее 10 лет существовал как губернский город. В то тяжкое время (истинное значение которого пусть оценивают успокоенные и потому более справедливые потомки) прожить иначе было бы невозможно: распределительная система на больших расстояниях работала неэффективно, а Череповец был слишком отдален от Новгорода, своего губернского центра.

Н. Д. Чечулин (1863–1927)

Известный историк, член-корреспондент Российской Академии наук Николай Дмитриевич Чечулин в петербургской газете «Новое Время» поместил некролог «Памяти И. А. Милютина»: «Череповецкий городской голова Иван Андреевич Милютин, скончавшийся 4 июля 1907 года, был личностью крупною и оригинальною». И далее: «.Была в нем замечательная и высокая черта – желание работать у себя, на пользу своего города, своей области. И.А. Милютин мог бы входить в ряды крупнейших банковых и международных дельцов-воротил, особенно в 60-х-70-х годах, но он всегда оставался череповецким деятелем.

И не потому, чтобы не хотел быть в другом месте вторым, бывши у себя бесспорно первым: он понимал, что для успехов страны, для ее блага – а блага Родины он любил всегда горячею и живою любовью – необходима широкая и многосторонняя работа на местах». Заканчивалась поминальная статья такими словами: «.Можно только пожелать, чтобы побольше было у нас на местах работников, которые были бы так же, как И. А. Милютин, неутомимы, так же знали бы свои местные нужды и потребности и так же любили бы свое дело и свой родной край».⁸

…29 июня 1915 года у пароходной пристани собрался весь город: мужчины и женщины, девушки и юноши, дворяне и крестьяне, купцы и мещане, служащие и рабочие (да мало ли хороших людей жило в Череповце). И вдруг зазвучал гудок одного парохода, второго, десятка. Все гудки слились в единый, мощный и чудный хор. Гудели суда на всех пристанях, в Алексеевском доке, в гавани. К ним присоединились колокола Троице-Сергиевской и Христорождественской церквей. И вот он появился, этот белоснежный двухпалубный пароход Товарищества «Север». Он все ближе и ближе подходил к причалу, все яснее виделись надписи на его бортах – «Иван Милютин».

Глава 1
Речное путешествие

Чудна чудная машина -

Развеселый пароход.

Уж мы сядем и поедем

Во Черепов городок.

Фольклор рекрутского набора

Уважаемый Читатель, прежде чем Вы познакомитесь с череповецким городским головой, действительным статским советником Иваном Андреевичем Милютиным, позвольте предложить Вам речное путешествие в уездный город Череповец (Новгородской губернии), где Иван Андреевич завершает свою более чем полувековую деятельность на поприще служения городскому обществу.

До появления железной дороги Вятка – Петербург столичному жителю, вздумай он посетить наш город, пришлось бы добираться сначала поездом (очень недешево) по Николаевской железной дороге до станции Бологое, затем по Рыбинско-Бологовской ветке до Рыбинска, а там – пароходом по Мариинской водной системе до Череповца, избегая тем самым тряских перегонов почтовыми через Боровичи и Устюжну. Мы тоже пойдем пароходом от Рыбинска по Шексне тем путем, которым много раз следовал молодой купец Иван Милютин на своих баржах, груженных хлебом, от Волги до Калашниковских пристаней северной столицы.

Купив проездные билеты в кассах Коммерческо-Крестьянского пароходства (ибо в правилах для господ пассажиров совершенно справедливо и не без основания замечено, что «каждый пассажир обязан иметь билет от той пристани, от которой он едет»), Вы получаете право ступить на палубу, скажем, «Михаила» или «Марии», а, может быть, если позволит вода, и на двухпалубный красавец «Владимир». Расписание обещает недолгое, чуть менее суток, путешествие, приятность которого подкрепит объявленный в пароходном «Прейс-Куранте кушаньям и винам» обед из трех или четырех блюд, чашка кофе или стакан чая со сливками или лимоном – «для одной персоны».

Не меньшее удовольствие доставит Вам вид изящно отделанной рубки, где пассажиры обедают, читают и даже музицируют; бархатные диваны первого класса и суконные второго; отличный буфет с разнообразными напитками и, наконец, любезность воспитанной команды. Путь от Рыбинска до Череповца составляет около 230 верст.¹

В два часа дня, взмутив волжские воды пенными бурунами, наш пароход устремляется в широкое устье реки Шексны. За кормой остается великолепная панорама рыбинской набережной с высоченной колокольней пятиглавого Преображенского собора.

Шексна встречает нас многочисленными корпусами Николаевско-Абакумовского заводского комплекса. Связанные в единый промышленный узел, абакумовские цеха нацелены на обслуживание волжско-балтийского судоходства и торговли. Здесь плетут пеньковые канаты, строят пароходы в железных корпусах «американского» типа, туэра – особого рода речные буксиры (о них мы еще найдем время поговорить), запасные части к ним, мукомольные мельницы, паросиловые установки. С абакумовских стапелей сходят и грузные волжские баржи, и баржи полегче – типа «унжаков», предназначенные для хождения по шекснинским перекатам.

Рыбинск. Набережная Волги

Основатель этого фабричного гиганта Николай Михайлович Журавлев, волжский самородок, с успехом торговал крепчайшими, машинной выделки канатами, которых его завод вырабатывал до 400 тысяч пудов в год. Они хорошо продавались и в Астрахани – для каспийского судоходства, и в Петербурге – на экспорт. Крепкий клан Журавлевых² являлся, если можно так выразиться, естественным конкурентом череповецкой компании «Братья Милютины и К0». При этом и М.Н. Журавлев-младший (1840–1917), и Милютин Иван Андреевич, меняя друг друга, избирались председателями Рыбинской хлебной биржи.

Ее здание, выполненное в стиле классицизма, до сих пор стоит на высоком волжском берегу, и, как говорят специалисты, «оно не затерялось бы и на столичных улицах». За поворотами извилистой Шексны скрылись дымные, остро пахнущие чугунолитейки и потянулись малоинтересные берега с редким, изрядно порубленным лесом. Сквозь шум падающей с пароходных колес воды слышится неведомый голос всезнающего, уверенного в себе человека, каковой сорт людей непременно встретится среди десятка впервые путешествующих пассажиров:

– Шексна, милостивые государи, несет в себе воды Белого озера.

Как утверждает знаток здешних мест ученый-археолог Е. В. Барсов³, «едва ли есть в России река, которая бы текла такими кривизнами и изгибами, как Шексна, или, как правильнее называют ее в народе, Шехна; едва ли есть река, которая упором своего течения так подрывала правый берег, намывая левый, как эта река. (…) На пространстве 400 верст не много у нее берегов, на которых бы безопасно мог поселиться человек (…); но и те высокие места, где ютились древние люди, так быстро размываются, что в течение нескольких лет они совершенно исчезают».⁴

– По весне разлив Шексны соединяется с разливом реки Мологи, да так, что суда проходят из одной реки в другую прямо по затопленным лугам. В нижнем плесе, то есть от Рыбинска до Череповца, Шексна спокойна и легко проходима.

– Пассажирское сообщение здесь открыто в 1860 году череповецкими купцами братьями Милютиными. Теперь к ним присоединились пассажирские рейсы и вездесущего общества «Самолет», и судовладельцев Моисеева и Кашиной. Но главное назначение Шексны – хлеб. Масса хлебного груза поднимается с юга вверх по Волге, постепенно приращиваясь. Идет безостановочно, пока не достигнет Рыбинска. Там, перекинувшись на баржи-«маломерки», народный каравай продолжает свое движение Мариинским водным путем к Санкт-Петербургу, к его порту и далее к малохлебным областям России. Если бы система почему-либо перестала существовать, то у производителей приволжского региона недобор на одном только хлебе выражался бы колоссальной суммой – до 30 миллионов рублей. А Петербург с его миллионным населением не только лишился бы обильного и сравнительного дешевого снабжения прекрасной рожью и пшеницей, но и крупной торговли с заграничными фирмами…

В конце 80-х годов XIX века прошел Шексной на пароходе «Спокойный» писатель-демократ Г.И. Успенский. В очерках «По Шексне» он писал: «Вот ведь и Шексна тоже река, и так же, как и по Волге, ходят по ней пароходы, хотя бы и старого типа. Но есть в ней что-то особенное, тенденциозное, переносящее мысль путника на биржу, в бюджет, в размышления о политическом положении всего света. Все на этой реке связано одной нитью: лесопильные заводы со складами напиленного леса, в бесчисленном количестве кряхтящие, охающие, лающие буксиры, барки, долженствующие поглотить однообразнейшие полчища стогов, тесин, брусьев, бочек. Самым неотразимым образом рисуются они исключительно в виде цифр, цифр в биржевых отчетах, в отчетах Министерства финансов, в торговых берлинских, лондонских телеграммах. Кажется, что река только и думает о государственном бюджете, о том, чтобы наше отечество скорее других стран могло заявить: настроение с овсом, с сеном, с пшеницей крепкое, и тем получить возможность ответить на угрожающие статьи Северо-Германской Всеобщей газеты, внушаемые, конечно, самим «железным канцлером». Словом, Шексна – река коммерческая.

Между тем солнце, светившее то с левого борта, то с правого, покатило к западу, а время – к обеду. В буфетной уже разносили заказные блюда.

– Есть ли стерлядка? – спрашиваете Вы у буфетчика, открывая меню.

– Как же-с, – изумляется он вашей неосведомленности. – Как не быть? На Шексне-с, сударь, стерлядь для всякого буфетчика обязательна. Вот, извольте-с, рыбное горячее: солянка жидкая сборная из стерляди, солянка московская из стерляди же, стерлядь паровая, стерлядь разварная и она же по-русски, и кокиль из рыбы.

Есть и севрюжка «американъ», и осетрина по-русски, и рыбное жаркое из стерляди, осетрины и судака, и рыбное холодное – ботвинья с осетриной, осетрина с хреном, майонез из рыбы, салат. Из закусок – икра, балык, бутерброды со свежей паюсной икрой… Возьмите лучше стерлядку. В любом виде. Прочувствуйте ее нежный вкус вместе с запахом речной волны и, если рядом с Вами окажется человек бывалый, наслушаетесь от него много интересного про эту чудесную рыбу.

– Знаток стерляжьих блюд, сударь мой, – скажет он, поглядывая на вашу тарелку, – как опытный рыбак-волгарь, с первого взгляда определит, где выгуливалась «пиковка»:⁵ на Волге или на Шексне.

Волжская стерлядь бледновата и тонка, во вкусе жесткая, в ухе не наваристая; стерлядь шекснинская, напротив, желтая, толстая, нежная на вкус, с янтарным жирком. А дело все в корме. В шекснинских илистых берегах рождается совершенно замечательное насекомое. Местные жители дали название этому существу – «метлица», ибо в миллионном количестве во время своего «выхода» белой метелью пронзает воздух у самой поверхности воды. Тут и хватает метлицу всякая рыба: лещ, сорога, чеша, голавль. Но стерлядь берет осторожно, скромно, словно делать ей это никак не позволительно.

– А помните ли Вы, сударь, знаменитое «Приглашение к обеду» Г.Р. Державина. Среди блюд, коими собирался он потчевать своих именитых гостей, первой называется «шекснинска стерлядь золотая»:

 
Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая,
То льдом, то искрами манят;
С курильниц благовонья льются,
Плоды среди корзин смеются,
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая.
 

– На Шексне в прежние времена водилась не только стерлядь, но и севрюга, осетр, белорыбица. Для их ловли на реке устраивались огромные перегородки – езы. Это дало повод европейскому путешественнику Генриху Штадену заметить: «По реке Шексне нет городов или замков, но по дну забиты забои из бревен, на них ловится осетр. Осетр этот поедается при дворе Великого князя».

Изысканные блюда из стерляди были украшением любого стола

Нечаянный Ваш собеседник задумчиво оглядывает пробегающие мимо шекснинские берега и говорит совсем уже грустно:

– Тяжело только добывать ее стало, стерлядку-то нашу. Пароходов на Шексне, знаете ли, тьма развелось. Особенно туэра цепями своими рыбу пугают. Теперь она по мелким речкам разбежалась, часть в озеро ушла, а что осталось – во всякие снасти худо идет.

– Пароходы поубавили не только стерлядь, – решил оживить наш разговор еще один знаток-любитель старины.

– Из-за них Шексна лишилась, по моему твердому убеждению, оригинальности и, если хотите, поэзии.

Исчезли, и, надо полагать, навсегда, роскошные старинные баржи – «белозерки», «унжаки», украшенные арабесками и раскрашенными фигурами, прежде так радовавшие взор.

 
Так и слышишь порой:
По реке, по Шексне, с Волги-матушки,
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда Государевы —
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые…
 

А. Приклонская

Вам необыкновенно повезло, дорогой Читатель. Вы встретились с настоящими знатоками этой чудесной реки. Однако смеем заметить, что им известны и менее привлекательные, а порой просто ужасные моменты из того же недавнего прошлого шекснинского судоходства.

В. Верещагин. «Бурлаки». Этюд. Х.м. 1866

Мы говорим о бурлаках⁶ – основной тягловой силе. На Шексне их называют «путинными». Среди них можно встретить не только крестьян, но и мещан, бывших купцов, лиц духовного звания и даже дворян. Потеряв свой капитал, лишившись мест, они обеднели и опустились, махнули рукой на прошлое и «безропотно тянут здесь свою лямку, питаясь летом трудами, а зимой, когда выйдут деньги, – Христовым именем».⁷

С парохода, особенно с верхней палубы, бурлаков не разглядеть и не услышать: пароходы очень шумят и быстро бегают. Сойдите на берег, станьте у бечевника⁸ и вы услышите – сначала далекий, а затем все ближе и ближе слышимый хор: «По-дер-нем, по-дер-нем, по-дер-нем!» Не менее полусотни людей, босых, оборванных и загорелых, издают этот звук настуженными голосами. Бурлаки медленно идут, ступая нога в ногу и наваливаясь всем туловищем в жесткую лямку. Баржа скрипит, покачиваясь на встречном течении. Головы с всклокоченными волосами, часто ничем не покрытые, склонились низко к груди, едва прикрытой одеждой. Издали все бурлаки кажутся одним огромным существом, тихо двигающимся вперед и мерно переваливающимся сбоку на бок. Такими запомнил их младший брат знаменитого художника А.В. Верещагин.

 
– Ну, живее! Хозяин на барке кричит
И костями на счетах стучит…
Сосчитай лучше ты, борода-грамотей,
Сколько сложено русских костей
По кремнистому берегу Волги-реки,
Нагружая твои сундуки!
 

Л.Н. Трефолев

Мы не станем открывать все «прелести» этой тяжелой службы. Слава Богу, она тихо и безвозвратно исчезает и на Волге и на Шексне. Хотя надо признаться, что это не совсем так. Выше Череповца существуют места, пройти которые, особенно когда вода стоит низко, нет никакой возможности, если не воспользоваться женской силой. Пароход здесь замедляет ход, а то и просто останавливается из-за обилия скопившихся судов, и тогда хорошо слышен шум, описанный очевидцем: «Характерной особенностью здесь является то, что лодки тянут не мужчины, а женщины. Обилие судов, вереницы лошадей и женщин в ярко-пестрых сарафанах и платках, визг, смех, «Дубинушка», крики мужиков, управляющих судами, – все это придает местности значительное оживление. (…) Когда все это исчезло из глаз, когда уже не видно было этих женщин-бурлаков и не слышно неприятно-визгливой «Дубинушки», на душе стало тяжело и неприятно».⁹

Не только бурлаков можно встретить на изменчивых перекатах Шексны. Вот длинную барку, раскрашенную зеленой краской, тянут пятнадцатьлошадей, запряженныхгуськом. Коноводы, спотрескавшимися губами, черные от солнца и пыли, сипло кричат, свистят и щелкают бичами. А на корме, держась за руль, стоит, весь в напряженном внимании, щеголеватый лоцман в красной кумачовой рубахе и высокой поярковой шляпе. Он протяжно кричит: «Гоняй-й, гоня-й, Ванюха, гоняй-й-й!»

Пришекснинские жители исстари зашибали довольно значительные деньги на коноводских работах. Но не все добытую копейку сполна приносили домой. По ходовому берегу реки, где только предоставлялась возможность для более или менее продолжительных остановок каравана судов, всюду в изобилии понастроены были злачные места с надписью: «Распивочно и на вынос». В них, по свидетельству автора путевых очерков «От Шексны до Кубенского озера» – Ф.А. Арсеньева, «во всю свою могучую ширь гуляла русская буйная головушка, гуляла и прогуливала без числа и счета свои заработки».

 
Умны крестьяне русские,
Одно не хорошо,
Что пьют до одурения:
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть.
 

Чашка кофе со сливками выпита. Разговор, пробудивший малоприятные воспоминания, угас сам собой, и Вы решаетесь прогуляться по палубе, понаблюдать за проплывающими слева-справа окрестностями. Однако через короткое время с удивлением обнаруживаете, что глазу решительно не на чем задержаться.

По обеим сторонам тянутся низкие заливные луга, торфяные болота, деревушки, поля да редкий ольховый лес. Никакая возвышенность не разнообразит убегающий вдаль горизонт.

Полистайте-ка лучше хорошо иллюстрированный справочник-путеводитель, изданный пароходной компанией.

Из него Вы узнаете, что к трем часам ночи наш «колесник» подойдет к пристани села Козьмодемьянска. Берег здесь приподнят искусственно на четыре аршина, и потому весеннее половодье вымывает из берега очень даже ценные, с точки зрения истории, предметы: «черепки глиняной посуды с древнею обливкою, медные и серебряные монеты, относящиеся ко времени Ивана Грозного».

Село известно еще и тем, что в нем с 1852 года живет известный народный поэт-самоучка Степан Яковлевич Дерунов. А к пяти часам утра пароход подойдет к причалу «Борки». Это уже пределы новгородские. Станция «Борки» находится на содержании Иоанно-Предтеченского Леушинского женского монастыря¹⁰, отстоящего от пристани на 12 верст. Эта святая обитель замечательна своим быстрым ростом.

За каких-нибудь 30 лет она превратилась в первоклассный монастырь. На пристани устроена часовня, и в ней каждый раз, как только причалит пароход, раздается стройное пение монастырских сестер. Пассажиры охотно сходят на берег для слушания молебного пения. Через 10–15 минут пароход отчаливает, а священник в благое напутствие осеняет его святым крестом.

Иногда у причала, рядом с часовенкой, можно увидеть настоятельницу монастыря матушку Таисию, ожидающую дорогого гостя – отца Иоанна Кронштадтского¹¹, всея Руси чудотворца. Почтенная игумения пользуется в крае глубоким уважением и всеобщей любовью. Выпускница Павловского института, мать Таисия так поставила дело воспитания и образования в обители, что к ней отдают своих дочерей помещики и купцы не только Новгородской, но и соседних губерний. Будущие жены воспитываются в духе истинного благочестия, изучают различные науки, домоводство, сельское хозяйство, рукоделие, шитье машинное и ручное, вязание и вышивание, золочение по материи и сафьяну хоругвей, плащаниц и т. д. Для обучения мастерству в особом просторном здании устроена учительская женская школа с рукодельными классами, предполагающая шестилетний курс обучения. В монастыре находится до 200 сестер.¹²

В деревеньке, расположенной рядом с пристанью, для желающих посетить монастырь всегда найдется удобная подвода, а в обители – гостиница для богомольцев.

Здешние места, можно сказать, напоены Святым Духом. По разным направлениям от Леушино в старые времена существовало множество монастырей, теперь уже закрытых и сохранившихся лишь в качестве приходов: Златоустовская церковь, Спасский храм, приход Монастырек, Досифеевская пустынь.

На берегу маленькой речки Выксы, впадающей в Шексну в 33 верстах ниже Череповца, стоял небольшой монастырь святителя Николая Чудотворца. С апреля 1592 года томилась здесь в заточении по приказу грешного царя Бориса Годунова пятая законная супруга Ивана Грозного – Мария Федоровна, урожденная Нагих, в иночестве Марфа, мать убиенного царевича святого Димитрия. В 1605 году она была вызвана в Москву Лжедимитрием. Разгневанный этим обстоятельством, Борис Годунов лишил Выксинский монастырь самостоятельности и обратил в мужской, а инокинь, соболезновавших и помогавших многострадальной матери царевича, изгнал. В 1690 году патриарх Иоаким приписал Выксинский монастырь к Череповецкому Воскресенскому домовому патриаршему монастырю, с упразднением которого в 1764 году был упразднен и Выксинский обращен в приходскую церковь.

Речные путешествия из Рыбинска в Череповец были весьма длительны

В церкви есть придел святого царевича Димитрия, а на колокольне – колокольчик с написанным на нем именем Марии Нагой.¹³

Мятежная душа царя Ивана Грозного, может быть, до сих пор обретается на Шексне, ибо где-то здесь он потерял и другого своего малолетнего сына, также нареченного Димитрием. Проходил государь эти места речным караваном «во втором лете казанского взятия», когда отправился молиться в Кириллов монастырь к честным угодникам «о мире, и о тишине, и об устроении земском» вместе с царицею Анастасией, царевичем Димитрием и «со всеми князьями и с боярами». Князь А.М. Курбский в своей книге «История о великом князе Московском» писал, что царевич Димитрий, которому не исполнилось и двух лет, разболелся и, «не доезжаючи монастыря Кириллова, еще Шексною рекою плывучи, по пророчеству святого, умре…»

 
Ниже пустыни славной Кирилловой,
Выше Рыбной слободки над Волгою,
Где Шексна-река круто согнулася,
Где колышутся травы прибрежные,
Где волна набегает на отмели,
Где журчит она тихо у берега
И сверкает несчетными струйками, —
Помяни там пред Богом Всеведущим
Со смиреньем: младенца Димитрия! ¹⁴
 

А. Приклонская

«Ниже пристани Вахново, – листаете Вы далее все тот же путеводитель (а мы подойдем к Вахново в восемь часов утра, как только минуем Вичеловские мели), – есть село Любец, которое считается родиной трех довольно известных братьев Верещагиных.

Один из них – знаменитый художник В.В. Верещагин, безвременно погибший в последнюю японскую войну. Другой – Н.В. Верещагин, замечательный сельский хозяин, основатель в России маслоделия и сыроварения. Третий – генерал А.В. Верещагин, писатель рассказов, преимущественно из военной жизни».¹⁵

Село Любец, расположенное на крутом берегу Шексны, еще издали привлекает внимание своими благовидными каменными церквями: зимней – во имя Преображения Господня и летней – в честь Казанской иконы Божией Матери. Последняя, большая и нарядная, построена в 1800 году. Совсем недавно в сотне-другой шагов от них стоял крашенный в зеленую краску большой барский дом с мезонином, белыми колоннами и такими же ставнями. Построен он был в конце XVII века и принадлежал бабушке братьев Верещагиных – Наталье Алексеевне. Она имела большое состояние и происходила из старинного боярского рода Башмаковых. Предки ее служили царям – Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. В 1682 году царь Федор Алексеевич дал Лукьяну Башмакову жалованную грамоту, по которой ему в Любецкой волости Пошехонского уезда «пожаловали, похваляя его службу, промыслы и храбрость, в роды и роды (…) из его поместья в вотчину (…) треть села Любца, половину деревни Вичелава, половину деревни Раменья…» ¹⁶