Текст книги "Высокая ставка"

– Вы уже знаете? – удивился Сэл.

Джованни пожал плечами и развел руками – жест типичный для итальянца.

– Если вы богаты, к вам приходят и все рассказывают. Пусть даже вам неинтересно. А теперь давайте познакомимся как полагается. Я – Джованни Джемелли. – Он протянул скрюченную руку. – А вы...

– Марко Толедано. – Рука старика была холодной и костлявой, как лапка у цыпленка.

– Вы из Америки? – Джованни сложил руки на набалдашнике.

– Из Канады.

– Итальянец?

– Да, мои родители из Палермо.

– А... – Джованни поднял брови. – Говорите по-итальянски?

Сэл покачал головой.

– Могу только заказать еду.

– Или трахнуть девочку?

«К чему он клонит?» – удивился Сэл.

Словно угадав его мысли, Джованни с улыбкой произнес:

– Мистер Толедано, я пришел сюда, чтобы поблагодарить вас.

– Я... Поблагодарить меня? За что, сеньор Джемелли?

Джованни снова улыбнулся и вздохнул. Потом обвел взглядом каюту.

– У вас нечего выпить? Коньяк или еще что-нибудь?

– Только «Джек Дэниелз».

– Конечно. Если американец может...

– Я канадец.

– Конечно, конечно. Почему бы старому человеку не смочить горло?

Сэл налил два стакана и один протянул старику. Но только было собрался опрокинуть свой, как Джованни сказал:

– Позвольте произнести тост.

Он поднял стакан и произнес:

– За Изабель.

– За Изабель, – повторил Сэл. «Почему он здесь? Что, черт возьми, ему нужно?»

Джованни отпил из стакана и, сжимая его в руке, снова оперся о набалдашник.

– А она правда хороша. Верно?

Сэлу давно хотелось поговорить с кем-нибудь о своем тайном открытии. Так почему бы не с ее отцом?

– У нее есть все, чтобы стать одной из лучших. Одной... из самых... лучших.

Джованни с гордостью улыбнулся, как и положено отцу.

– По-моему, она прелестна. Я все время думал об этом, когда она пела. У меня даже мурашки по телу забегали. Это было такое... такое чувство! Но я сказал себе: отец Изабель не может, не может... – Он не мог подобрать нужного слова.

– Быть беспристрастным?

– Да, да, именно это я и хотел сказать. Ведь она моя дочь, как я могу быть... – И снова запнулся, видимо, забыл слово.

– Беспристрастным, – подсказал Сэл.

– Да, да. Но когда все стоя ей аплодировали и кричали – поймите меня! – я уже больше не сомневался в том, что она хороша.

– Не просто хороша, а великолепна! Необычайна. Видите ли, мистер Джемелли, я в шоу-бизнесе с четырнадцати лет. Но такого таланта никогда не встречал. Никогда. И пожалуй, больше не встречу.

Джованни никак не мог выбрать удобное положение и все время вертелся на койке. С тех пор, как десять лет назад у него случился первый приступ артрита, боль ни на минуту не оставляла его.

– Как вы думаете, Марко? Могу ли я вас так называть? Почему талант проявился у нее именно сейчас? У нее никогда не появлялось желания петь. Или брать уроки пения. Почему она... она... как вы говорите, расцвела только сейчас? Почему?

Сэл пожал плечами.

– Кто знает. – Он задумался на мгновение и сказал: – Должно быть, пришло ее время. Вот и все. Одни звезды начинают раньше, другие – позже. Сейчас у Изабель, ну как бы вам это объяснить, пробили ее внутренние часы, в общем, в этом роде.

Джемелли нахмурился и пристально посмотрел на Сэла.

– Вы так думаете?

Сэл кивнул.

– Да, думаю.

Джемелли мрачно покачал головой.

– Ошибаетесь.

«Странный старик. Чертовски странный старик».

– Это вы пробудили чудесный голос ее сердца, вы. – Старик ткнул пальцем в Сэла. – Я пришел поблагодарить вас. – Старик поднял стакан. – Спасибо, мистер Толедано.

– Марко, – сказал Сэл. В его голове поднялся целый рой мыслей: "Не исключено, что он поможет мне.

Познакомит меня с каким-нибудь владельцем ночного клуба или еще с кем-нибудь. Выхлопочет разрешение на работу".

– Марко, – снова заговорил Джованни. – Я искал вас после того, как Изабель спела, но вы уже ушли. Я сразу хотел поблагодарить вас. Поблагодарить за смех моей дочери. За улыбку на ее лице. Вы видели эту улыбку, Марко?

«Ее отец, этот клоп, совсем как ребенок».

– О да, я думаю...

– Эта улыбка, ведь вы ее видели... – Глаза Джованни потеплели и увлажнились. – Эта улыбка идет прямо из души моей Изабель. Я знаю, знаю мою маленькую девочку, люблю и понимаю ее, и сегодня, после того, как она спела и все окружили ее, и потом, когда она улыбалась, я знал, что моя Изабель счастлива. Никогда в жизни я не видел, чтобы моя дочь так улыбалась. И я понимаю ее чувства. Сегодня моя Изабель счастлива. Впервые в жизни. И это сделали вы. – Он палкой указал на Сэла.

– Мистер Джемелли, – скромно возразил Сэл. – Вы мне льстите. – «Если бы это что-нибудь значило. Если бы это хоть что-нибудь значило». – Я думаю, что...

– Нет, – решительно заявил Джованни, махнув рукой, словно отметая все возражения Сэла. – Только благодаря вам моя дочь обрела радость жизни. Только благодаря вам.

«А у этого скрюченного старикашки есть и ум, и сила воли, и решительность. Карлик-мультимиллионер. Смекалки ему не занимать».

– Никто не знает так хорошо мою маленькую девочку, как я, Джованни. – Он помолчал, глядя на темную жидкость в стакане, и снова заговорил: – У моей девочки... у моей девочки была очень трудная жизнь.

«Дочь богача. Какая у нее, черт возьми, трудная жизнь?»

Джованни поднял глаза на Сэла.

– Она так несчастна, моя девочка. Вы даже не можете себе представить. Марко, – Джованни наклонился к нему, – она росла без матери. – Джованни замолчал.

«Еще бы, конечно, не могу!» Воспользовавшись молчанием старика, Сэл поинтересовался:

– А... а почему вы не женились снова, сеньор Джо...

Джованни не ответил и продолжал свою мысль:

– Мне даже в страшном сне не снилось, что у моей малышки не будет матери. – Казалось, Джованни говорил сам с собой, глядя на Сэла невидящими глазами. – Какое горе! Какая боль! Какое одиночество! – Он приложил к своей груди скрюченную руку. – Моя Изабель. Она потеряла мать в день своего рождения. – Джованни взболтнул виски. – В этом я виню себя.

«Должно быть, она была великолепная женщина, – подумал Сэл, – раз он до сих пор о ней вспоминает».

– Так что понимаете, Марко, когда моя Изабель улыбается вот так, от всего сердца, мне это приносит огромную радость. – Старик усмехнулся, и на лице его появилось выражение какой-то мрачной гордости. – Как это могло случиться, Марко, что жизнь такого калеки, как я, скрасили две самые прекрасные женщины?

Сэл молчал, не мешая Джованни выговориться. К чему старик клонит? Ведь неспроста все это Сэлу рассказывает...

– Моя жена... моя жена была... э... как солнце, поднявшееся над океаном. Понимаете? И дочь тоже – как солнце. Но солнце порой закрывают тучи, и тогда начинается шторм. Понимаете? Назавтра солнце снова проглянет, и океан успокоится, но сегодня, сегодня... – Джованни пожал плечами и тряхнул головой. – Понимаете? Я плохой отец, Марко. Я слишком люблю свою дочь. Да, я сам во всем виноват. Не могу наказывать девочку. Какой же я после этого отец? – Он воздел руки к небу и с трудом продолжал: – Настоящий отец должен наказывать свою дочь. Я же не наказал ее даже тогда, когда, семилетняя, на дне рождения у подруги она растоптала все подарки, потому что они предназначались не ей. Что я за отец, если даже прикрикнуть на нее не решаюсь? Ей было тринадцать, когда она попала в полицию за то, что в поселке Роцинха купила у мафиози макону. В пятнадцать она занималась любовью с садовником прямо в машине. – Джованни сокрушенно покачал головой. – А потом убежала из школы и связалась с ангольским дипломатом. Ну какой я отец? Я слишком ее люблю. Я сам во всем виноват. Я, как это вы говорите, человек никчемный. Не могу быть с Изабель строгим, как того хочет моя сестра Ангелина. Ну не могу. Стоит ей взглянуть на меня своими большими печальными глазами, и я сразу вспоминаю ее мать и ничего не могу с собой сделать! Я – банкрот. – Он осторожно потер свои ревматические руки. – Как отец – я полный банкрот.

Наступило молчание. Первым его нарушил Джованни. – В сердце моей дочери поселилась тоска. Много, много тоски. Порой она запирается в комнате и часами – понимаете? – часами рыдает. Во всем доме слышно. Доктора говорят, что это такая... такая депрессия – маниакальная называется. Но это все от тоски. Вот здесь, – он коснулся своей груди. – Великая тоска и огромный гнев, Марко. – Он отпил из стакана виски. – И в этом нет ничего удивительного. Ведь с самого рождения она осталась без матери. – Он повернулся к Сэлу. – Так что понимаете, Марко, я не мог не поблагодарить вас, когда увидел, как моя дочь улыбается. Увидел ее счастливое лицо. Впервые в жизни. Grazio[17]17
  Спасибо (ит.).


[Закрыть], сеньор Толедано. Вы так много сделали для нее и для меня.

«О'кей, я – великолепный человеческий экземпляр. Ну и что же я заслужил?»

– Марко, я хочу кое о чем вас попросить, о'кей? «О'кей!»

– Станьте учителем Изабель. Чтобы из нее получилась певица. Вы же учили ее все это время на корабле, она мне рассказывала. Все равно капитан вас уволил. Верно? А я вам предлагаю работу. Что скажете?

«Вот это здорово. Я буду иметь укрытие, да еще учить Изабель!»

– Не знаю, право, сеньор Джемелли. У меня уйма предложений со всего света. Я вот сижу и думаю, какое из них принять.

– Да, да, – кивнул сеньор Джемелли, – знаю, вы прекрасный музыкант, очень известный, но поймите, речь идет о моей дочери. Это для меня очень важно. Очень. Я буду вам хорошо платить.

Сэл улыбнулся:

– Уверен, сеньор, мы договоримся.

– Скажу вам сразу: вы будете жить в одной из квартир компании Джемелли де Жанейро и у вас будет автомобиль. Это, как говорится, хлебные.

Сэл улыбнулся.

– Чаевые.

– Si[18]18
  Да (ит.).


[Закрыть], чаевые. Совершенно точно. – Он насколько мог выпрямился и протянул Сэлу маленькую, похожую на лапку руку. Сэл пожал ее.

– Скажите, Марко, какие у вас планы в отношении Изабель? Она ведь очень способная, да? Настоящая артистка. Что ей нужно прежде всего? Сцена? Опера, да? До-ре-ми-фа-соль? Да? Занятия, занятия, занятия – это primo[19]19
  Первый (ит.).


[Закрыть], нет?

– Конечно же не-е-е-ет, – протянул Сэл.

– Нет, нет, – с готовностью поддакнул Джованни. – Я такой глупый. Изабель не какая-нибудь оперная корова. Толстая и жирная. Она прекрасна, как сверкающая звезда. Кинозвезда. Первым делом вы возьмете ее в ночной клуб, чтобы она пела там самбу, а? – Его глаза сверкали. – Вся Бразилия будет от нее без ума.

Сэл задумчиво почесал шрам под бородой.

– Нет, сеньор Джемелли, – сказал он серьезно. – Видите ли, Изабель, возможно, бразильская гражданка, но певица она американская.

– А-а-а... – протянул Джованни, сдвинув брови и пытаясь осмыслить то, что говорил ему Сэл.

– Видите ли, сеньор Джемелли, ночные клубы не самое подходящее место для начинающей певицы. Ночные клубы, дискотеки, бары – все это не музыкальный, а алкогольный бизнес. На первом месте там торговля спиртным, а не музыка, понимаете? Не хочу, чтобы Изабель начинала на этой... помойке.

– А-а-а, это интересно, – произнес Джованни, сделав вид, что понимает, и внимательно глядя на Сэла.

– Нужны пластинки, сеньор Джемелли. Индустрия пластинок. Кассеты. Вот единственно правильный путь.

Это и есть музыкальный бизнес. Вот с чего я хотел бы начать. – Глаза Сэла горели энтузиазмом. – Привести Изабель в студию, сделать несколько записей... Хотя бы четыре песни, все новые. Три танцевальных ритма и баллада, пожалуй, это самая лучшая смесь – и затем предложить записи в какой-нибудь крупный музыкальный центр...

– Верно, – согласился Джованни. – В Нью-Йорке, Голливуде...

«Нет, нет. Мне еще не время возвращаться в Штаты».

– Лучше в Лондоне, сэр.

– А у вас там есть деловые партнеры?

– Конечно. К тому же английский рынок широко открыт для новых дарований. Понимаете, что я имею в виду? Америка – крепкий орешек. – «И опасный». – Сначала мы утвердимся в Англии, а потом завоюем Штаты.

– Понимаю, понимаю... Но скажите мне, Марко, готова ли Изабель ко всему тому, о чем вы говорите? Ну, скажем, записываться на пластинки? Я знаю, она очень хороша. И все-таки...

Сэл долго смотрел на Джованни, раздумывая, как ему лучше ответить.

– На этот счет у меня есть своя маленькая теория, сэр. Я считаю, что некоторые певцы рок-н-ролла – немногие, очень немногие, иногда "один на целое поколение – должны быть записаны в самом начале карьеры. – Чтобы придать словам особую важность, Сэл всем телом подался вперед. – Элвис, Джеки Уилсон, Отис Рединг, «Битлз» – все они вошли в первую десятку прямо из углового кафе. Потому что обладали редким даром и были уже сложившимися певцами, настоящими профессионалами. Талант не зависит от возраста. Так что прежде всего студия. Вот, что нужно всем без исключения певцам рок-н-ролла. А у Изи именно такое дарование.

Джованни склонил голову набок.

– Изи?

Сэл улыбнулся:

– Всего лишь псевдоним.

Вдруг Джованни как-то странно взглянул на Сэла:

– Марко, нам нужно кое-что выяснить.

«Черт побери, о чем это он? Хочет сказать, чтобы я держался подальше от его дочери? Эта Изабель – та еще штучка».

– У меня к вам один вопрос.

– Слушаю вас, сеньор Джемелли.

Джованни беспокойно задвигался, неловко переставляя палку.

– Дело щекотливое.

«Ну, давай же, старина, выдай мне хорошенькое наставление».

– Пожалуйста, сеньор Джемелли, спрашивайте о чем угодно.

Глаза у Джованни были темные и печальные – настоящий Иисус Христос на кресте.

– Марко, скажите, у вас СПИД?

Сэл удивленно уставился на Джованни, затем до него дошло. Он запрокинул голову и громко расхохотался.

Книга пятая

РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО – НОЯБРЬ

Рио напоминал публичный дом. Длинный, расположенный на извилистом берегу бордель. Даже океан, обрушивающий свои волны на узкую песчаную полосу Копакабана-Бич, источал запах обильной горячей спермы, растекающейся по темным бедрам взмокшей от пота потаскухи. И как в любом бардаке мира, где жаждущие утоляют свой сексуальный голод, здесь на каждом шагу случаются убийства и изнасилования, причем на глазах у всех.

Тощие чумазые подростки группами бродят по набережной, с вожделением поглядывая на часы и фотоаппараты туристов, направляющихся на теплый песчаный берег. Ночью таксисты мчатся на красный свет, только бы не останавливаться на каком-нибудь сомнительном перекрестке, где их могут ограбить.

Из окна апартаментов на седьмом этаже собственного дома «Джемелли де Жанейро», выходящего на Копакабану, Сэл мог наблюдать, как проститутки, прячась за припаркованными машинами, крадутся к какому-нибудь отелю, в то время как маленькие полицейские машины тупо кружатся рядом, без конца сигналя синими огнями. Сэл уже понял, что девицы совершенно не боятся ареста, а прячутся от вымогателей и сутенеров. На холмах Рио гнездятся многочисленные гетто: представители среднего класса, как и Сэл, живут в квартирах без особого комфорта, чтобы не враждовать с утратившими всякую надежду бедняками.

В душные вечера Сэл прогуливался по широкому, выложенному мозаикой из черно-белых плит променаду вдоль Копакабана-Бич; полчища проституток напоминали ему тараканов: они были столь же многочисленны, сколь и наглы. Блондинки, брюнетки всех цветов и оттенков, они заигрывали с ним, хватали за брюки, подсаживались за его столик в кафе, предлагая свои услуги и весьма сомнительные развлечения с женщинами самого разного возраста. Сэл улыбался, отшучивался, с четырнадцати лет у него установились деловые контакты с проститутками, так что в их обществе он чувствовал себя легко и непринужденно. Когда же их назойливость становилась просто невыносимой, он предпочитал откупаться от них деньгами, причем платил гораздо больше, чем чумазым оборванцам за бумажные кулечки с орехами, которые они жалобным голосом навязывали туристам в открытых кафе. Но орехи стоили совсем дешево, и Сэл не оставался в накладе.

Крусадо, мелкая местная валюта, котировалась чрезвычайно низко по отношению к доллару. Расплачиваясь иногда за обед, за майку с эмблемой тукана или за проезд в кебе, он мысленно переводил соответствующую сумму в доллары и бывал весьма смущен тем, что оставляет огромные чаевые. Уровень инфляции составлял 40 процентов в месяц, 1300 процентов в год. И день ото дня возрастал. Казалось, в стране вот-вот наступит анархия, за которой неизбежно последует восстание. Атмосфера была наэлектризована до предела, в воздухе витал горький запах крови, готовой пролиться в любую минуту, и тем не менее на улицах ни днем ни ночью не умолкал веселый смех. Караибки, разгуливающие по пляжу в микробикини, были, по мнению Сэла, самыми сексуальными женщинами из всех, которых ему доводилось когда-либо видеть. Их голые ягодицы блестели на солнце, отливая золотом, загорелые груди колыхались при ходьбе; так же, как профессиональные проститутки, они готовы были ублажить первого встречного, стоило ему пожелать.

Рио и впрямь был публичным домом.

* * *

Запись осуществлялась в сверхсовременной 32-канальной цифровой студии, расположенной в высотном здании в районе Фламенго, у залива Сугарлоуф. Драм-машина «Роланд R-8», шестнадцатибитовый сэмплер «Акай S-1000», эмулятор на жестком диске и рояль «Ямаха» были соединены с компьютером с помощью MIDI-интерфейса, который позволял Сэлу играть на одной лишь клавиатуре, подключая ее к разным синтезаторам.

Все дорожки Сэл записал сам – ударные, бас, многочисленные наложения партий духовых инструментов, гитарные аккорды и соло. Слава Богу, что его мать умудрялась всеми правдами и неправдами добывать хотя бы пять долларов, чтобы каждую неделю платить обучавшей его игре на фортепиано мисс Тибо – этой страхолюдине старой деве, воспылавшей к нему любовной страстью, и, к его ужасу, не оставлявшей его в покое.

Сэл записал четыре песни, балладу и две танцевальные мелодии, которые в свое время начал записывать на «Антонии», а завершил здесь. Танцевальные мелодии служили музыкальными заставками в джазовом ритме, в которых порой отчетливо выделялись звуки, напоминавшие удары мяча об стенку, и ритмы, побуждавшие слушателей вертеть задницей, – словом, эта музыка возбуждала, но запомнить ее было совершенно невозможно. Когда же начались вокальные записи Изабель, стало очевидно – они одухотворяли всю композицию, обеспечив ей высочайший класс. Заурядные мелодии диско зазвучали пронзительным гимном. Как и предполагал Сэл, Изи нашла себя здесь, в студии. Так было угодно Судьбе. Таково было ее предназначение в жизни. И теперь настала пора ее записать. Через год, а может, через полгода она будет петь иначе, более ровно, более уверенно, может быть, более профессионально, и все же не так, как сегодня. Нынешнее ее исполнение было подлинным волшебством. Дарованный ей природой голос звучал свободно и ярко. Сэл объяснил ей, как следует исполнять его песни, потом перешел в контрольную кабину к Пауло, бразильскому инженеру по звукозаписи, и стал слушать, стараясь не пропустить ни единого нюанса, ни единой ноты. Она пела в модном тогда плавном стиле Билли Холидей, и Сэл был в восторге.

– Кто эта девушка? – поинтересовался Пауло. – Какой великолепный голос! Ее лицо кажется мне знакомым.

– Изабель Джемелли, дочь Джованни, – пояснил Сэл.

– Конечно! – воскликнул инженер. – Дочь Джемелли.

Накачавшись крепким бразильским кофе и дешевым перуанским кокаином, они почти три недели работали по четырнадцать часов без выходных. Несмотря на усталость, голос Изабель становился все сильнее, все лучше звучал, будто все эти годы она сдерживала его и он только ждал возможности вырваться на волю и воспарить к невиданным высотам, и все благодаря поддержке Сэла.

Он сидел в контрольной будке за большой стеклянной перегородкой, следя, как она, слегка поддерживая руками наушники, поет перед мощным студийным микрофоном, и пел вместе с нею, только не вслух, про себя.

И когда что-то не устраивало его в ее исполнении, когда та или иная музыкальная фраза звучала не так, как прозвучала бы в исполнении Сэла Д'Аморе, он прерывал запись, шел в студию и объяснял Изабель, что от нее требуется, а она внимательно слушала, и в ее огромных глазах светился живой интерес ко всему, что здесь происходило; таким образом со второй или третьей попытки Изабель удавалось передать в своем исполнении интонации Билли Холидей, Сэла Д'Аморе и тысячи других звезд – Чаки, Ареты, Эллы Стива, – которые ей довелось услышать и записать на своеобразном магнитофоне – то есть в собственной памяти. И все оттенки их голосов сливались, словно в хоре богинь, взаимопроникая, синтезируясь в этом величественном, одухотворенном, поразительном голосе. В нем было что-то новое, неподражаемое, присущее только ей, Изабель.

* * *

Прошли три напряженных недели, и перед заключительным, самым ответственным этапом, когда отдельные части записи сводятся воедино, они решили денек передохнуть. Это была суббота. Именно тогда между ними и возникла первая размолвка. Они пили кока-колу под навесом, украшенным гирляндами кокосовых орехов, у ларька с прохладительными напитками на Ипанема-Бич.

Загорелые молодые мужчины на пляже с азартными возгласами, игравшие в свой любимый футбол, собрали многочисленных зрительниц.

– Нет, – решительно заявила она. – Нет.

Дувший с моря жаркий ветер растрепал ее длинные, выгоревшие на солнце волосы. Потемневшее от загара тело, едва прикрытое бикини, было стройным и гибким, но еще не сформировавшимся и чуть полноватым, как у крепкого подростка.

– Боже мой, Изи, весь мир знает Джемелли. Весь мир. Почему же не использовать его имя?

– Все тогда скажут, что как певица я ничего не стою, что это отец сделал меня знаменитой, что он купил мне популярность.

– Послушай, Изи, думаешь, так просто получить контракт? Вообразила, что его заключают с первым встречным? Если нам удалось сделать удачный хит, значит, появился еще один великий талант и это может служить залогом в музыкальном бизнесе?

Она отвернулась, не желая отвечать.

– Нет, я так не думаю. Тут приходится учитывать массу вещей. Главное – не упустить время. Получить контракт – значит точно рассчитать, что, когда и кому петь. Ловить миг удачи. Это своего рода азартная игра. И тут все средства хороши. А то, что я единственная наследница основателя «Дома Джемелли де Жанейро» – короля кожаных изделий, может только помешать. Это интересно. Это увлекательно. Это сулит сексуальные радости. Это... Нет, Марко! – продолжала она сердито, сдернув с лица солнечные очки. – Я хочу выступать под именем Изабель. Просто Изабель. Без фамилии, как, например, Мадонна или Принц. – Она провела рукой по волосам, и он заметил, что она не бреет волос под мышками. – Изабель. Изабель. Мне нравится, а тебе – нет?

«Боже мой, – негодовал Сэл, – не закончена еще запись ее первого ролика, а она уже возомнила себя знаменитостью».

– Послушай, Изи, мода на имена без фамилий давным-давно прошла. – С минуту он молча разглядывал ее. – А какая девичья фамилия у твоей матери?

Она прикрыла глаза ладонью и покосилась в его сторону:

– Девичья фамилия матери? Мендес.

Сэл подумал.

– Нет, не пойдет. В мире известен только один бразилец, Сержио Мендес. И не надо, чтобы тебя воспринимали как некую модернизацию Бразии 1966 года.

Изабель стала листать лежавший на столе ярко иллюстрированный журнал.

– Всем в мире известно, кто такой Пеле, – рассеянно заметила она.

Сэл потягивал теплую кока-колу.

– А кто такой Пеле?

Она опять прикрыла глаза рукой и взглянула на него, желая убедиться, что он не шутит, а потом рассмеялась вполне добродушно.

– Ну конечно, вы, американцы, считаете свою страну пупом земли!

– Я – канадец. Канадец.

Она передернула плечами:

– Канадец, американец, не все ли равно. Взгляни-ка, Марко. – Она подвинула журнал к нему. – Прочти эту статью.

Сэл, щурясь, посмотрел на залитую солнцем страницу.

– Что это?

«МЕЖДУНАРОДНЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ» – гласил крупный заголовок. ЯНВАРЬ 25 – 30. КАННЫ.

– Читай! – потребовала Изабель.

– Ежегодный съезд продюсеров, писателей, артистов и распространителей музыкальной продукции всего мира! Сюда съедутся представители восьмидесяти шести стран! Деловые контакты и грандиозные сделки, – прочитал он. – Э, минуточку! – Выступления знаменитых артистов! Симпозиумы и презентации! – Опустим эту муть! – Ежегодный конкурс телевизионных клипов, показанных по национальному телевидению. – Это уже интересно. Ниже следовал список десяти победителей ежегодного конкурса, ставших знаменитыми и преуспевающими в музыкальной индустрии.

«Потрясающе!» – подумал Сэл, обнаружив среди победителей несколько знакомых и довольно громких имен.

– А где этот самый Каннез? – спросил он.

– О, Марко, – Изабель укоризненно покачала головой. – Ты что, никогда не слышал о Каннах?

– Ах, да. Это в... в...

– На Ривьере. Во Франции.

«Прекрасно. Прекрасно. Пусть где угодно, только не в Штатах». Он вернулся к заголовку статьи. Январь 25 – 30.

Словно угадав его мысли, она спросила:

– Думаешь, успеем подготовиться?

– Должны успеть, – улыбнулся Сэл.

У него появилась надежда и в тоже время тревога.

– Думаешь, я уже могу выйти на сцену, Марко? Могу рассчитывать на успех?

Сэл откинулся на спинку шаткого металлического стула.

– Мало сказать успех. Ты приведешь всех в восторг. – В этот момент о стол ударился футбольный мяч, опрокинув бокалы и бутылки. Легкий стул под. Сэлом перевернулся, и Сэл, не успев вскочить на ноги, шлепнулся спиной на песок.

– О, Марко, – смеясь, воскликнула Изабель. – С тобой все в порядке?

Не теряя достоинства, Сэл поднялся на ноги и стал стряхивать с брюк песок.

– Посмотрел бы ты, Марко, какой забавный у тебя был вид.

Он зло пробормотал «ха-ха-ха» и увидел подходившего к ним великолепно сложенного и очень изящного молодого человека с шоколадной от загара кожей.

– Мои глубочайшие извинения. Я неудачно бросил мяч и... О, Изабель! Встретить тебя здесь я не ожидал.

Изабель мгновенно преобразилась, и это не ускользнуло от Сэла.

– Клаудио!

Они расцеловали друг друга в обе щеки.

– Я нашла швейцарскую школу... слишком... слишком швейцарскую, потому и убежала. – Она захихикала. – Но уже месяц, как вернулась назад.

– Почему же я ни разу не видел тебя на джазовых тусовках или в дискотеке Воадора? – У молодого человека были голубовато-зеленые глаза, под волосами на груди поблескивали капельки пота.

– Я делаю альбом. Разве ты не слышал? Все время в студии.

– Альбом? Не знал, что ты поешь.

Изабель игриво улыбнулась.

– Ты ничего не знаешь обо мне, Клаудио!

Сэл поднял мяч и бросил юноше. Клаудио ловко поймал его и внимательно посмотрел на Сэла.

– Клаудио, это мой продюсер, Марко Толедано.

Юнец протянул руку и поздоровался с Сэлом.

– Клаудио – мой старый друг, – объяснила Изабель.

– Как поживаете? – спросил Сэл.

– Нормально, – ответил Клаудио и полностью переключился на Изабель, встал на колени рядом с ее креслом, положил руку ей на плечо, и они начали разговаривать по-португальски о чем-то интимном. Изабель наклонилась к нему, коснулась пальцами его руки. Сэл с минуту смотрел на них, потом отвлекся, тщетно пытаясь собрать сломанный стул и водворить на прежнее место. Он снова взглянул на молодую пару. Юноша что-то говорил Изабель, скользя руками по бикини и нежно глядя на ее грудь. Большие темные очки скрывали выражение лица девушки. Оба были молоды, непосредственны, как дети, играющие на солнце. Сэл не спускал с них глаз несколько секунд и вдруг, размахнувшись, швырнул стул на пятидесятигаллонную железную бочку для масла. Испуганный грохотом, молодой человек поднял голову.

Сэл ехидно ухмыльнулся:

– Жаль, не попал.

Клаудио выпрямился и посмотрел на Изабель.

– Я позвоню тебе, – проговорил он, даже не взглянув на Сэла, подхватил мяч и на ходу бросил радостно закричавшим друзьям.

Сэл взял стул от другого столика и, досадуя, поставил на место прежнего.

– Ты всегда позволяешь мужчинам так с тобой обращаться, и еще при всех?

Изабель сдвинула свои солнечные очки на темя и удивленно на него посмотрела.

– Марко, ты ревнуешь?

– Нет, – решительно ответил Сэл. – Просто считаю это неприличным.

Она слегка нахмурилась.

– Кто дал тебе право меня поучать? Даже отец этого не делает.

Руки Сэла нервно дрожали, когда он ставил на место бутылки и стаканы, сметая со стола тающие кубики льда.

– Я... это выглядит неприлично. – Он предостерегающе поднял палец. – Заруби себе на носу. Кто занимается шоу-бизнесом, постоянно на виду у публики. Надеюсь, ты поняла меня?

– Марко, я выросла здесь.

– Не имеет значения. Кстати, кто этот парень?

– Друг детства, – проговорила она и, решив его поддразнить, добавила: – Давнишний любовник.

– Давнишний любовник? Да ему не больше двадцати, а тебе шестнадцать. Когда же ты успела?

Она положила на стол очки.

– Марко, пожалуйста, не учи меня жить.

– Но ты однажды дала мне это право. Помнишь, на корабле. Обещала во всем меня слушаться.

Изабель пристально на него посмотрела. Сквозь детские черты проглянула спокойная уверенность женщины.

– Я имела в виду профессию, а не личные дела. Сэл вертел в пальцах пачку сигарет.

– А я и говорю о профессии, Изи. Здесь все важно, любая мелочь. Тебя могут назвать шлюхой. И в конце концов ты ею станешь.

– Зря волнуешься. И, прости, но ты, кажется, ревнив.

Сэл закурил.

– Ошибаешься, меня интересует только дело. Мы ведь партнеры, не так ли? И я забочусь о своих капиталах.

Изабель несколько мгновений пристально изучала его, потом надела очки и не спеша поднялась. Ее телу была присуща врожденная красота, внушающая благоговейный трепет, как, скажем, водопад в джунглях, ягуары, нежащиеся на солнце, или какой-нибудь экзотический цветок.

– Пойдем, я хочу кое-что тебе показать.

Она вела по извилистой дороге красный «Форд-эскорт ХРЗ» с опускаемым верхом, видимо, это была излюбленная марка избалованных дочек богатых кариока, вела быстро даже по стандартам Рио. Они промчались вдоль Ле-Блона, затем по шоссе, петляющему у подножия скалистых холмов, попали в Сан-Корнадо с его огромными, обращенными к океану отелями в стиле Майами, и свернули в сторону от побережья, в горы, в такое место, которого не найдешь на карте Рио-де-Жанейро.

– Вот она, Роцинха, – сказала Изабель, кивнув на раскинувшееся на склоне гетто, к которому они быстро приближались. – Одна из самых больших трущоб в мире. Здесь живет миллион бедняков. Моя мать родом отсюда.

Машина Изабель на большой скорости промчалась мимо грузовика со всяким хламом, карабкающегося по крутому серпантину Авениды Нимейер. Шофер посигналил ей, а чумазые рабочие, облепившие борта машины, весело закричали:

– Изабель... Изабель!

Девушка нажала на клаксон, помахала рукой и с улыбкой повернулась к Сэлу.

– В Роцинхе меня все знают, и в Рио тоже. Но здесь особенно. А скоро, благодаря тебе, узнают во всем мире! – крикнула она.

– Тебе этого хочется?

– Да! Да!

«Я могу этого добиться, – подумал Сэл, – конечно же могу».

Изабель припарковала автомобиль на обочине трущобного пригорода. Гетто со своими маленькими улочками, точнее переулками, напоминало муравейник или общину из другой эры, живущую на скале.