Текст книги "Роза"

С улицы послышался равномерный марш клогов: шахтеры шли по домам. Ливень кончился, и с наступлением вечера город перешел из темноты в кромешный мрак, как будто весь Уиган опустили в преисподнюю. Блэар чувствовал, что страх захлестывает его, словно водный поток. «Ниггер Блэар» сидел в кресле и боялся пошевелиться.

Наконец он поднялся, осторожно переступил через натянутые шнуры, снял пружинное ружье с боевого взвода и запихнул его под кровать, открыл свой рюкзак и достал завернутую в кусок замши блестящую медную трубу телескопа.

Блэар вышел из гостиницы через заднюю дверь, перешел улицу в самом темном месте и направился к приходской церкви, из которой доносился негромкий гул: шла вечерняя служба, и передние скамьи были заняты немногочисленными прихожанами. Преподобный Чабб шаркал ногами[56]56
  Труднопереводимая игра слов: «to shuffle» – «шаркать ногами», но также и «хитрить, обманывать, вилять».


[Закрыть] возле алтаря. Пока молящиеся негромко вторили словам молитвы, Блэар незаметно проскользнул в дверь колокольни и поднялся наверх.

Луны не было, и потому с открытой площадки на самом верху колокольни было особенно видно, как же мало света дают на самом деле уличные фонари. Уиган казался одним сплошным черным озером, только в отдельных местах, куда попадал свет из окон, тускло поблескивали мостовые.

Прошедшему ливню удалось на какое-то время прочистить воздух. Звезды блестели на небе так ясно и сочно, что создавалось впечатление, будто колокольня взлетает им навстречу. Блэар достал телескоп, штатив с раздвигающимися ножками, привинтил телескоп к штативу и устроился возле стены.

Картина звездного неба зависит от того, где находится наблюдатель. Орион движется вдоль экватора, на котором расположен Золотой Берег. Звезды южного полушария собраны в белые архипелаги, отделенные друг от друга черным пространством. Северное небо Уигана, наоборот, освещено более равномерно, чем-то напоминая горящий на большой плоскости уголь. Положение самого наблюдателя, однако, определяется по планетам – Полярной и Утренней[57]57
  Т.е. Венеры.


[Закрыть] звездами, но более всего по Юпитеру. Невооруженному глазу последний кажется белым. В телескоп, однако, хорошо видны розовые полосы на самой планете и три вращающиеся вокруг нее луны. Слева от Юпитера красной точкой висит Ио, справа видны две серые жемчужины – Ганимед и Каллисто.

По мере того как глаз его постепенно привыкал и становился острее, Юпитер словно вырастал и превращался в кружок розоватой бумаги. На нем прорисовывались подробности: Большое Красное пятно и похожие на ленты течения, светлое и темное. С помощью обычного арифметического сложения можно было определить долготу любого видимого на Юпитере места. Более того, при помощи имевшихся у Блэара справочников с таблицами взаимных расположений Юпитера и его лун – книжек, многие страницы которых были отмечены загнутыми уголками, – он мог определить долготу той точки, в которой находился на Земле. Именно так поступали путешественники и мореплаватели до изобретения хронометра. Так выходил из положения и сам Блэар, не имевший средств на дорогие часы.

Спустя час положение лун относительно друг друга изменилось. Ио как бы раздалась вширь. Однажды Блэару довелось посмотреть на юпитерианские луны в большой «ньютоновский» телескоп, и там он увидел цвета, которые запомнил на всю жизнь: в момент, когда Ганимед и Каллисто частично перекрывали друг друга, их цвет менялся с серого на холодно-голубой. Из тени Юпитера вышла четвертая, самая большая из его лун – Европа, желтая и гладкая, как галька.

– Чем это вы занимаетесь?

Блэар обернулся. В Уигане он слишком привык концентрировать внимание на тех, кто носил клоги или сапоги; Шарлотта же Хэнни взобралась на колокольню в легких, похожих на тапочки туфлях. Блэару показалось, что на ней оставался все тот же туалет, возможно пришедший с утра в легкий беспорядок, хотя в темноте трудно было судить об этом с уверенностью.

Блэар снова прильнул глазом к окуляру телескопа:

– Определяю свое местонахождение. А вы что тут делаете?

– Леверетт подсказал мне, где вас можно найти.

«Значит, она меня специально разыскивала, – отметил Блэар, – но, судя по всему, еще не готова сказать, зачем я ей понадобился».

– Для чего вам это надо? Можно же просто взглянуть на карту, – поинтересовалась Шарлотта.

– Интересно. И нервы успокаивает. У Юпитера несколько лун, наблюдения за ними ведутся уже многие столетия. Известно, во сколько по Гринвичу каждая из них должна всходить. Разница во времени с фактическим восходом показывает, где вы находитесь. По крайней мере, указывает на долготу. Занятно: прямо в небе есть часы, по которым любой может проверять время.

Луны быстро поднимались над горизонтом Юпитера. Европа уже наполовину вошла в тот световой поток, что освещал ее сестер. Блэар что-то черкнул на листке бумаги.

– Вы весь в грязи. Где вы были? – спросила Шарлотта.

– Прогуливался.

– Что-нибудь исследовали?

– Да, «ходил вверх и вниз по земле». Так сказано в Библии о сатане, что подтверждает: сатана был первопроходцем. Или по крайней мере шахтером.

– Неужто вы читали Библию?

– Я читал Библию. Если сидишь всю зиму в лачуге, заваленной снегом, то проштудируешь Библию лучше большинства проповедников. Хотя должен сказать, что, на мой взгляд, миссионеры – не более чем статисты, подыгрывающие тем миллионерам, что стремятся продавать всему миру манчестерские ткани. Но, конечно, это мое личное мнение и только.

– Что же еще вы обнаружили в Библии, не считая того, что сатана был шахтером?

– Что Бог был картографом[58]58
  Игра слов: в оригинале «mapmaker», что может быть переведено как «составитель карт», но и как «творец карт».


[Закрыть].

– Вот как?

– Вне всякого сомнения. Он только этим и занимался. Вначале были пустота, вода, небо и земля, а потом Он разбил Сад Эдема.

– Ну, это восприятие очень примитивного ума.

– Нет, коллеги по профессии. Адам и Ева – не главное. Самая существенная информация там заключена в словах: «Из Эдема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее».

– Вы помешаны на золоте.

– Как и Бог. Хотите посмотреть?

Блэар подвинулся, но Шарлотта выждала, пока он не отодвинулся еще дальше, на расстояние вытянутой руки, прежде чем сама заняла место у окуляра. В телескоп она смотрела гораздо дольше, чем ожидал Блэар.

– Я вижу только какие-то маленькие белые точки. Не знаю, как вам удается через него что-нибудь разглядеть, – сказала она.

– В Африке лучше, там совсем не мешают огни на земле. Луны Юпитера видны даже без телескопа. Лучше всего, конечно, смотреть вертикально вверх. Ложишься на спину, и ощущение такое, будто вокруг тебя вращается Вселенная.

Шарлотта отступила назад, в темноту:

– Вы сегодня охотились вместе с Роулендом?

– Наблюдал, как он подстрелил несколько безобидных птичек.

– Вы ему ничего не сказали?

– Нет. Не считаю вас настолько ужасной, чтобы самому отдавать вас прямо в лапы Роуленду.

– Ну, и где же мы находимся? Что говорят луны?

– Я еще не подсчитал. Вам что-нибудь известно о том рискованном предприятии, что замышлял Мэйпоул: спуститься под землю вместе с шахтерами, проникнуть вслед за ними в забой и там, во время их получасового перерыва, прочесть им проповедь?

– Джон хотел прочесть проповедь в шахтном дворе.

– Нет, внизу, на глубине в целую милю, прямо возле угольного пласта. Чего я не понимаю, так это откуда ему взбрела в голову подобная мыль. Быть проповедником одно, а устраивать маскарад – совсем другое. Понимаете, что я хочу сказать? Нет ничего необычного в том, чтобы викарий присоединялся к шахтерам в спортивных состязаниях; но пытаться выдать себя за шахтера – до этого, кроме него, никто еще не додумался. Однако у него самого на подобное не хватило бы воображения. Кто подсказал ему эту мысль?

– Еще чего вы не понимаете?

– С чего бы кому-то понадобилось ему в этом помогать.

Блэар ждал, когда же Шарлотта заговорит о том, что он напугал ту девушку в коттедже. Но поскольку вот уже вторую их встречу она об этом не упоминала, Блэар сделал вывод, что девушка не доложила Шарлотте о его посещении.

– Ждете не дождетесь, когда сможете вернуться в Африку, да?

– Да.

– Кажется, она вас очень притягивает. Я начинаю понимать, насколько вам ее не хватает.

«Что бы это значило, – подумал Блэар. – Тусклый огонек в конце туннеля? Сочувствие? Или ей просто надоело постоянно ожесточать свое сердце непрерывными насмешками?» Его вдруг поразило, что и голос у Шарлотты был не такой сухой и сдержанный, как обычно, а глаза ее блестели сейчас в темноте даже сильнее, чем днем.

– Вы явно неравнодушны к судьбе африканцев, – проговорила она. – По идее мы посылаем туда войска, чтобы им помогать, а на самом деле единственное, что делаем, это стреляем их самих.

– Англичане – хорошие солдаты. Но они воюют за пиво, за посеребренные ложки, за мыло «Пиэр»… они не знают, за что воюют. Просто их туда послали, вот и все. А я знаю. Знаю, что за картами, которые я составляю, придут новые солдаты, инженеры-путейцы, машины для промывки золота. Я хуже, чем тысяча солдат или десять Роулендов.

– По крайней мере, вы хоть что-то делаете. Полезное, а не играете в… как это вы сказали – кукольные домики.

– Ваш приют не кукольный домик. Он произвел на меня большое впечатление. Вы действительно здорово помогаете этим женщинам.

– Возможно. Но я иногда думаю: вот я научила чему-то девушку, она выходит за порог и возвращается к тому самому мужчине, который довел ее до такого состояния. Неважно, шахтер он, лакей или продавец магазина. Я поняла: девушка всегда будет верить всему, что скажет ей мужчина. Чему угодно.

– Иногда бывает верно и обратное. Я тут познакомился с девушкой, которая кого угодно убедит, что она – царица Савская.

– Вас она убедила?

– Почти.

– Ну, это просто флирт. Я говорю о трезвомыслящих женщинах, у которых уже на руках дети и которые тем не менее готовы верить мужчине, даже если тот станет утверждать, что луна – это круглый хлеб, который лучше всего идет с кружкой эля и пуховой подушкой.

– Это не вера, просто им нужны мужчина и пуховая подушка.

– А вы что ищете в жизни? – Шарлотта подняла взгляд и посмотрела прямо на Блэара.

– Я путешествую. Повсюду. Одиссея бедняка. Начал заниматься этим еще мальчишкой, сочинял тогда разные истории. Брал что-то известное, выворачивал наизнанку и пытался вообразить, что бы из этого вышло? Если бы Дева погналась за Львом, а не наоборот? И если бы они вместе переплыли через Млечный Путь к Ориону и его верному Большому Псу? Что бы придумали древние греки в этом случае?

– Вы жили в бедной, но любящей семье?

– Да, но не в своей. Меня кормила семья китайцев. Уже потом, много позже я узнал: мамаша больше всего боялась, чтобы какая-нибудь из ее дочерей не влюбилась в меня, дикаря.

– А одна из них влюбилась?

– Нет. Я был полным, абсолютнейшим дикарем. Но сам я в одну из них влюбился.

– Похоже, у вас слабость к экзотическим женщинам.

– Не знаю, слабость ли это. Вы не были когда-нибудь влюблены в своего кузена Роуленда?

– Нет, но я его понимаю. Роуленд – тот же Хэнни, только без денег. Не бедный в том смысле, какой вкладываете вы в это понятие. А гораздо хуже. Вы были бедняком и жили среди бедняков. И совсем другое дело быть бедным, когда общество, в котором вы вращаетесь, состоит из богатых. Какое унижение сознавать, что средства семьи ушли на туалеты, чтобы мать и сестра могли появляться на должных балах. Если бы не помощь моего отца, Роуленды жили бы в какой-нибудь дыре, в трех комнатах, не больше. Роуленд звезд не видит, он видит одни только деньги.

– Ну, так не выходите за него замуж.

– Если я этого не сделаю, отец закроет «Дом». У меня самой никогда не будет достаточных средств, чтобы открыть новый. Я тоже в ловушке, как и Роуленд.

– Похоже, вы в худшей ловушке, чем обитательницы вашего «Дома». Девушки страдают от последствий, но они, по крайней мере, получили удовольствие. А у вас с Мэйпоулом было хоть какое-то удовольствие?

– Полагаю, я ему и минуты удовольствия не доставила.

– Тем не менее он вас любил.

– По-моему, вы говорили, что он был без ума от какой-то шахтерки.

– Это еще одна вещь, которую я не понимаю. Вам не холодно?

– Нет. Что это за созвездие, вон тот треугольник?

Блэар посмотрел в ту сторону, куда показывала рукой Шарлотта.

– Камелопарда.

– Что значит «камелопард»?

– Жираф.

– Так я и думала. Я видела камелопардов[59]59
  В оригинале «cameleopard»; составлено из двух слов: «camel» – верблюд и «leopard» – «леопард», т.е. нечто вроде «верблюд в леопардовой шкуре».


[Закрыть] на картинках и еще тогда подумала, что они похожи на жирафов. Значит, они и в самом деле жирафы. Ну что ж, по крайней мере этот вопрос снят, легче будет отправляться в могилу.

– А вы действительно собирались спрыгнуть вниз? Там, на обрыве в живодерне?

– Нет, смелости не хватило.

– Вы имеете в виду, в тот раз?

– Сама не знаю, что я имею в виду.

Они помолчали. Снизу донесся стук проезжающей повозки; казалось, он долетел до них откуда-то издалека.

– Я плохо обращалась с Джоном, – проговорила Шарлотта. – Он бы пошел на такой ущербный брак и позволил бы мне жить так, как я захочу. Он был слишком хорошим, слишком чистым, настоящим образцовым христианином.

– Ну, не совсем образцовым. – Блэар подумал о Розе.

– Но лучше меня.

– А Эрншоу?

– Это страшный человек. Как бы мне хотелось заставить его пострадать!

– Если уж вам это не удалось, то никто не сможет. Это я говорю в порядке комплимента.

– Спасибо. Ради вашего же блага должна вам сказать, что Джона Мэйпоула вам не найти никогда. Я не знаю, где он или что с ним произошло, но уверена, что его нет в живых. Сожалею, что вас втянули в это дело. Вы интересный человек. Я была к вам несправедлива. – Шарлотта подошла к перилам. Пепельный свет с улицы упал ей на лицо. – Оставляю вас вашим звездам, – добавила она.

Он ощутил быстрое прикосновение к руке, и Шарлотта исчезла, легко и бесшумно спустившись по деревянной стремянке к ступеням лестницы, что вела с колокольни вниз.

Блэар снова отыскал Юпитер. Ио по-прежнему висела все с той же стороны планеты. С противоположной Ганимед и Каллисто слились, превратившись в двух голубых близнецов. Европа поднялась высоко и стояла на большом удалении от Юпитера, словно камень, брошенный чьей-то гигантской рукой.

Мысли Блэара, однако, были устремлены к Шарлотте. Еще когда она стояла на площадке колокольни, в том слабом свете, что падал на нее снизу, с улицы, Шарлотта показалась ему очень необычной, какой-то совершенно другой, и в сознании Блэара родилась абсолютно новая идея. Теперь он уже не мог сосредоточиться, чтобы вычислять долготу по юпитерианским лунам. Он вообще перестал понимать, где находится.

Глава двадцать четвертая

В памяти Блэара всплыла Роза, тот момент, когда он поймал ее бледное, даже очень бледное отражение. И девушка из коттеджа Шарлотты. То, как она спряталась в темноте, словно горничная, которую застали за примеркой платьев хозяйки. В силуэте этой девушки было отдаленное сходство с Розой, но Блэар не смог бы уверенно сказать, объяснялось ли оно ростом или блеском волос. Ему вспомнился недопитый чай на кухонном столе и сама кухня – без единой книжки, даже без лампы. Больше всего его поразило, что, несмотря на испытанный девушкой неподдельный страх, она ни слова не сказала Шарлотте о странном человеке, которого видела в окне.

Он сложил телескоп и треножник, убрал их в чехол, спустился с наружной площадки внутрь башни колокольни и сбежал по ступеням лестницы. Служба закончилась, и погруженная в полную тьму церковь возвышалась чернеющим бочонком, только в боковых приделах тускло мерцали поставленные прихожанами свечи. Когда он вышел на улицу, Шарлотты не было видно ни перед церковью, ни позади, на прилегающем к церкви кладбище. Вероятнее всего, возле его гостиницы Шарлотту поджидала коляска.

Кратчайший путь назад к гостинице пролегал по той аллее, что шла мимо мясных рядов. Блэар устремился по ней, надеясь догнать Шарлотту, но вдруг споткнулся, шляпа его отлетела в сторону. Чья-то возникшая из темноты нога резко ударила его в живот. Он упал и перевернулся лицом вниз, силясь перевести дыхание, но теперь уже множество ног продолжали бить его. В рот ему загнали промасленную тряпку, почти пропихнув ею язык в горло, после чего рот завязали. Скрутив ремнями руки и ноги, его бросили в какой-то деревянный ящик, и под ним немедленно пришли в движение колеса. «Тележка», – сообразил Блэар. Они пересекли улицу, и в слабом свете ее Блэару удалось разглядеть, что стенки ящика изнутри выкрашены красным. Признаков лошади не чувствовалось, однако повозка резко набирала ход под стук дюжины клогов по булыжникам мостовой.

Билл Джейксон заглянул внутрь тележки и произнес:

– Он смотрит.

На голову Блэару накинули мешок. Накопившаяся в нем едкая пороховая пыль облаком окутала Блэара, обожгла ему глаза, сделала почти невозможным и без того предельно затрудненное дыхание. Было слышно, как колеса тележки, торопливо переезжая из улицы в улицу, давили устричные ракушки, скользили в овечьем навозе. Процессия протиснулась в ворота и устремилась дальше по какому-то спуску. Блэар надеялся, что его лишь повозят по городу, просто чтобы запугать, и отпустят. То, что Билл Джейксон не один, возможно, могло служить хорошим признаком. Раскрылись тяжелые ворота, и тележка, судя по возникшему эху, загрохотала по туннелю. Блэар не припоминал, чтобы в центре города находилась действующая шахта. Рука его нащупала на дне тележки какую-то гладкую палочку. С одного конца обломанную, с другого ее густо покрывала шерсть. Блэар сообразил, что красный цвет тележки вовсе не краска и что он опять очутился возле живодерни с ее провалом.

Мешок сорвали с его головы, выдрав заодно и клок волос. На этот раз он оказался в нижней части провала, где днем, когда шла работа, живодер поджидал остриженных перед забоем овец: они падали с обрыва, ломали ноги, так их было легче забивать и разделывать. Однако теперь живодер внизу отсутствовал, как не было и овец, только весь пол покрывала корка из накопившихся жира и запекшейся крови. Сбоку стояли два стола для разделки туш, красные, как алтари. На крючьях для мясных туш висели лампы. Побелка, когда-то очень давно нанесенная на стены, едва просматривалась под толстым слоем налипшей черноты и свежими розовыми брызгами.

Билл Джейксон разделся, оставшись лишь в шелковом шарфике и обитых медью клогах. Блэар узнал Альберта Смоллбоуна. Четверо других были шахтерами, о чем свидетельствовала въевшаяся в лица угольная пыль. Еще одного, человека с густыми, как щетка, усами, Блэар вспомнил: это был конюх с шахты Хэнни, тот самый, которому Блэар помог тогда справиться с пони. С Блэара содрали одежду, рванув рубашку так, что пуговицы разлетелись в разные стороны. Когда его повалили на спину и стали сдирать штаны, Блэар вдруг обратил внимание, что все окружавшие его шахтеры были без масок. Значит, они не боялись оказаться впоследствии узнанными, такой проблемы для них не существовало.

– Теперь и у тебя черная рожа, как у нас, – Билл нарочно произнес эти слова, коверкая их так, как говорили на местном диалекте. Но Блэар понимал: его-то лицо черно от пороха, остатки которого были в мешке, а не от угля.

Билл приплясывал на месте, разминаясь и с удовольствием предвкушая то, что должно было последовать. Блэара поставили на ноги, и он ощутил себя нагим и маленьким, перепачканным кровью, что оставалась в тележке и скопилась здесь, на полу. На ноги ему насильно нацепили клоги и защелкнули застежки.

– Пойду посмотрю, не идет ли полиция, – сказал конюх и убежал.

– Понял, что бывает, когда путаешься с уиганской девкой? – проговорил Билл. – Хочешь быть уиганским парнем, учись пуррингу. Вынь пробку. – Последние слова относились уже к Смоллбоуну.

Тот извлек изо рта Блэара кляп и поднял руку с кляпом высоко вверх. Кто-то подтолкнул Блэара вперед, чуть пригнув ему голову, и Билл обвил свой шарф вокруг шеи Блэара и принялся стягивать его, пока их лбы не встретились.

– Я бы мог дать тебе утонуть, – припомнил Блэар.

– Твоя ошибка.

Смоллбоун сделал отмашку кляпом вниз, и Билл нанес два удара Блэару, прежде чем тот успел даже пошевелиться. Обе ноги Блэара мгновенно онемели, их залила кровь. Блэар, ошеломленный и будто оцепеневший, упал на колени.

– Помочь подняться? – спросил Билл.

Стоило Блэару подняться, Билл снова ударил его, и Блэар почувствовал, что нос его словно расплющило. Кровь хлынула ему на грудь. «Прошла только пара секунд, – подумал он, – а я уже похож на рухнувшую в глубокий провал овцу».

Блэар заставил себя подняться. Трудность заключалась еще и в том, что его клоги, ломая образовавшуюся на полу корку, неуклюже скользили по скопившемуся под ней бараньему жиру. Билл же перемещался легко и свободно. Он расставил руки в стороны, накинул шарф на собственную шею, сделал ложный выпад и, когда Блэар поскользнулся, несильно стукнул его в самый центр лба и начал медленно разворачиваться, готовясь нанести туда же удар страшнейшей силы, однако Блэар уже успел откатиться.

– Прекратите это! – крикнул он шахтерам, но те оттолкнули его назад к Биллу, а сами сгрудились вокруг, словно свора псов.

Билл, с важным видом чемпиона, сверкая белизной тела на фоне красного пола, взбивал пятерней свои длинные черные волосы. Его массивный торс двигался гибко и подвижно, с лица не сходила улыбка человека, привыкшего превращать спорт в искусство. Джейксон сделал одно лишь легкое движение вперед, и Блэар отлетел назад и упал.

– Помочь подняться? – снова спросил Билл.

Блэар неуверенно поднялся сам. Билл набросился на него, оторвал от пола и грохнул об стену. Блэар был раздавлен, руки его оказались за спиной Билла. Он схватил Билла за волосы, дернул назад, ударил его головой и высвободился.

Шахтеры загородили выход тележкой. Блэар взглянул вверх, на кромку обрыва, где накануне он стоял с Шарлоттой; теперь там виднелся силуэт конюха. Чтобы звук, выйдя из-под обрыва, поднялся над загонами для скота и достиг ближайших домов, надо было бы не кричать, а выть сиреной.

Билл потряс головой и поводил плечами, на нем не было никаких повреждений, лишь покраснел от удара лоб.

– Ничего интересного не заметил? – спросил Смоллбоун Блэара.

– Чего именно?

– Мэйпоул тебя уже больше не интересует.

Билл приближался, почти танцуя на мысках клогов. Блэар же скользил куда-то вбок, пытаясь отступить. Билл сделал ложный выпад, как бы собираясь подсечь ту ногу Блэара, что была ближе; Блэар отклонился назад, и тогда Билл сделал второй, мощный выпад вперед и ударил Блэара по внутренней стороне бедра, продолжил движение по инерции и другим клогом ударил Блэара в копчик. Блэар сделал шаг вперед и ответил Биллу ударом в челюсть. Это произвело не больший эффект, нежели попытка действовать кулаком против вооруженного мечами человека. Билл ударил его в грудь, и Блэар покатился к стене.

«Коты уже урчат[60]60
  Игра слов. Purr – урчать (англ.) – созвучно пуррингу.


[Закрыть]. Но они же не избивают друг друга, – подумал Блэар. – И не пытаются никого убить окованными медью деревянными ботинками». Блэар сам не заметил, как снова, опершись о стену, поднялся. Он был весь красен от налипшей крови, словно с него содрали кожу. Блэар присел, и удар Билла пробил дыру в белой штукатурке. Когда Блэар попытался провести захват, Билл отклонился в сторону, поставил ему подножку и нанес удар сбоку по голове. Но Блэар уже падал, иначе удар этот вышиб бы ему через ухо мозги.

– Хватит, Билл, – сказал один из шахтеров.

– Билл еще не кончил, – возразил Смоллбоун.

Клог Билла въехал Блэару в подбородок – не со всей силы, но достаточно крепко, так что один из зубов оказался у Блэара под языком. Сперва разлетелись пуговицы, теперь разлетаются зубы – с ним расправлялись, будто с тряпичной куклой. У Блэара все расплывалось перед глазами, Билл же прыгал и вертелся, как черт. Еще удар – и Блэар очутился у противоположной стены. Он снова поднялся. Похоже, его роль здесь только в том и заключалась, чтобы постоянно падать и подниматься. Удар под ребра отбросил его на середину пола, и он налетел на разделочный стол. «Нож мясника оказался бы сейчас кстати», – пронеслась у него в голове мысль. Цепляясь за стол, Блэар снова поднялся.

– Ты что, убить его хочешь? – спросил кто-то.

– Он же пока стоит, – ответил Билл.

«Ну, если дело только в этом, я готов упасть хоть сей миг», – подумал Блэар. Но прежде чем он успел это сделать, Билл в грациозном прыжке нанес ему удар такой силы, что Блэару показалось, будто по нему выстрелили из пушки. Он сложился. Билл сзади ударил его по ногам. «Ну, теперь я уже точно не встану», – подумал Блэар.

Но это уже не имело никакого значения. Пока он корчился на полу, Билл ударил его в бок, потом в руку, ногу. Так, непрерывно дубася, куют холодное железо. Блэар весь дрожал, но не от холода.

– Полицейский идет! – крикнул сверху конюх.

Но шел он слишком медленно. Билл рванул рюкзак Блэара.

– Только не это! – слабо простонал Блэар.

Билл развернул телескоп и со всего маху хряснул его об стену. Медная труба сломалась, разбитые стекла мелкими брызгами разлетелись во все стороны. Билл отбросил трубу и заехал Блэару ногой по голове.

Когда Блэар очнулся, ламп на крюках уже не было. Он полежал некоторое время, не шевелясь, чтобы убедиться, что здесь, в темноте, он один. Он еще не разобрался, что именно пострадало у него сильнее всего. Да и не особенно желал сейчас это знать. Часть тела совершенно потеряла чувствительность. Блэару очень бы хотелось, чтобы это произошло со всем телом.

Проще было бы столкнуть его с кромки провала. Он вспомнил, как тело его матери падало с корабля в море. Сейчас, ретроспективно, принявшие ее волны казались Блэару теплыми и нежными, и уж, конечно, куда более мягкими, чем пол живодерни.

Блэар внушил себе, что если сумеет добраться до ближайшей стены, то найдет и выход, а если найдет выход, то сможет выбраться на улицу. Но от попытки поднять голову все вокруг поплыло; последним усилием уходящего сознания Блэар постарался не проглотить зуб, все еще болтавшийся у него во рту.

Холодная струя привела его в чувство. Это вернулся конюх, притащив с собой лампу, ведро воды и простыни.

– Знаете, никакого полицейского не было, но иначе Билл бы вас всего наизнанку вывернул. Мне кажется, он и так это сделал.

«Неужели это мои руки, – подумал Блэар, – такие красные и распухшие?» Он ополоснул их остававшейся в ведре водой, потом залез пальцами в рот, нащупал дупло и сунул туда выбитый зуб.

Конюх обтирал его простынями:

– Можете обратиться в полицию, но ничего хорошего вам это не даст. Мы все будем за Билла, а он говорит, что вы путались с его девушкой.

– С Розой? – Блэар попытался говорить так, чтобы не двигать челюстью.

– А с кем же еще?

Даже самое легкое прикосновение воспринималось мучительно, словно его резали бритвой. Блэар выжидал, пытаясь разобраться, как отдаются его движения в разных частях тела, сломаны ли руки или ребра.

– У вас не голова, а сплошной кусок мяса.

Блэар застонал, выразив этим одновременно согласие с оценкой, отсутствие удивления и охватившую его тошноту.

– Я постарался вымыть угольную пыль из ран, чтобы вы не выглядели шахтером всю оставшуюся жизнь; но вам нужно наложить швы и как можно быстрее сесть на поезд. Пока вы здесь, Билл не успокоится. Я постарался привести в порядок вашу одежду, насколько смог; нашел ваши ботинки, шляпу и мешок. Сожалею, что так получилось с телескопом. Вы можете встать?

Блэар поднялся и потерял сознание.

Когда Блэар снова пришел в себя, он лежал в тележке. Он оказался одет, тележка куда-то катилась, и все это вместе уже было прогрессом. Блэар с трудом разомкнул веки: над головой его проплывали уличные фонари.

Конюх сам толкал тележку. Он заглянул внутрь и спросил:

– Что еще я могу для вас сделать, мистер Блэар? Достать что-нибудь?

– Макароны… – пробормотал Блэар.

– Мака… – А-а, пониманию. Макароны. Как в Африке. Мы уже почти добрались, мистер Блэар. Я вас прямо до комнаты доставлю, не беспокойтесь.

Конюх сделал из простыней подстилку на дне тележки, но тряска и толчки все равно создавали у Блэара ощущение, будто его катили прямо по булыжникам мостовой. Он попытался приподнять голову:

– Мэйпоул?..

– Никто не знает. Забудьте о нем. Вот что я вам скажу, мистер Блэар: вас мне будет не хватать сильнее.