Текст книги "Роза"

Клеть поднялась и остановилась вровень с платформой, пара клогов вышла из нее и встала перед Блэаром, загородив ему обзор. Это были знакомые клоги с обитыми медью мысками, сверкавшими, как золотые наконечники копий. Едва они уставились на Блэара, Смоллбоун дернул за сигнальную веревку, и клеть отправилась вниз.

– Здорово ты от меня удрал, – проговорил Билл.

– Гожусь в христианские атлеты? – вспомнил Блэар свой первый разговор с Джейксоном в «Юном принце».

– Почти.

«Наверное, машинист недоумевает, почему клеть гоняют вверх и вниз, – подумал Блэар, – но для него это тем большее основание не отлучаться со своего рабочего места».

– Ты был с Твиссом, когда произошел взрыв, – сказал Блэар Джейксону.

Билл глянул на Смоллбоуна, внимательно следившего, как ствол шахты в очередной раз поглотил клеть, и ответил:

– Неважно.

Ни на какие железнодорожные пути или канал они его тащить не собираются, понял вдруг Блэар. Как только клеть дойдет до самого низа, они просто сбросят его вслед, и он станет еще одной жертвой неосторожных прогулок по ночному Уигану. Он представил, как будет лететь вниз по шахтному стволу. Блэар вспомнил Вордсворта: «Я выпустил в воздух стрелу, она упала на землю, не знаю где». Ну, он-то будет знать где.

– Что же, по-вашему, произошло? – спросил Блэар.

– Из-за чего взрыв? Мое мнение? – переспросил Смоллбоун. Всей тяжестью тела он давил на лопату, глаза же его были устремлены на бегущий вниз канат. – Смех один. Господь дает, Господь и берет, а по ходу дела еще и перебегает с одной стороны на другую.

Блэар посмотрел на перекрученный кусок меди, бывший когда-то шахтерской лампой:

– А Мэйпоул знал?

– Возможно: мозги у него в принципе варили. Дело вот в чем: шахтер, который забывает, что работает в собственной могиле, – дурак. Мэйпоул именно таким дураком и был. Меня удивляет, что и ты такой же.

Он кивнул Биллу, и тот уже отвел ногу, чтобы ударом клога сбросить Блэара вниз, но тут его внимание привлекла какая-то фигура, быстро и без лампы пересекавшая шахтный двор.

Смоллбоун прищурился, чтобы разглядеть идущего:

– Кто это? Ведж? Бэтти?

– Я говорила с Розой, – послышался в ответ голос Шарлотты.

– Кончай с ним, – проговорил Смоллбоун Биллу, и тот ударом ноги перебросил Блэара через кромку ствола.

Шарлотта была в рубашке и брюках и держала лопату с длинной ручкой, такую, какими пользуются на сортировке угля. Она ударила этой лопатой Смоллбоуна, и металлический совок издал звук наподобие китайского гонга.

Блэар успел ухватиться за один из стальных направляющих тросов и пытался выбраться обратно. От второго удара Шарлотты Смоллбоун свалился. Вне себя, она орудовала тяжелой лопатой как двуручным мечом. Блэар уже дотянулся до платформы, но тут его поджидал Билл. Шарлотта вогнала лопату Биллу в спину и, когда это не произвело на него никакого впечатления, с размаху треснула его по голове, чтобы отвлечь на себя его внимание. Он обернулся и наотмашь ударил ее. Блэар, выкарабкиваясь на доски платформы, видел, как Шарлотта упала. Он схватил оставшуюся беспризорной лопату и, когда Билл оказался к нему спиной, со всей силы рубанул его сзади под колено, как рубят дерево. Билл повалился набок. Блэар бросил ему лопату. Билл ухватился за нее обеими руками, и в этот момент Блэар шагнул вперед и изо всех сил ударил его кулаком в то место, где сходились брови. Билл отступил назад, но там ничего не было, только воздух, и он ловил равновесие, стоя на одной ноге на самой кромке ствола. Шарф захлестнул его под сильной тягой устремляющегося вниз воздуха. Билл уронил лопату, падая, она стукнула его по ноге, подвинув Джейксона еще на миллиметр ближе к стволу. Лопата полетела вслед за клетью, со звоном ударяясь о каменные стенки ствола.

– Билл, мальчик, я тебя держу! – Смоллбоун крепко ухватил Джейксона за руку.

Дернувшись к нему, Билл еще больше нарушил равновесие. Несмотря на попытки Смоллбоуна удержать его, угол наклона продолжал увеличиваться, и клог Билла сдвинулся с места. Металлическая набойка, на которой он скользил по рельсам, теперь легко ехала по обшарпанному дереву края платформы.

– Чертов Мэйпоул, – проговорил Билл и добавил: – Конец.

Глаза его закатились, он качнулся назад, взмахнул свободной рукой и соскользнул вниз.

– О Господи! – воскликнул Смоллбоун.

Стараясь зацепиться за что-нибудь ногами, он полз боком, как краб, по доскам платформы, пытаясь высвободить руку из вцепившейся в нее руки Билла, но в конце концов и сам перевалился через кромку шахтного ствола и исчез.

Глава двадцать восьмая

Ветер бежал впереди Блэара, вспенивая маргаритки. Ему и раньше приходилось ходить по следу, так что делать это теперь не представляло труда, тем более что след обозначали то оторвавшаяся с юбки атласная лента то периодически вспыхивавший впереди кашель ружейных выстрелов.

Луга шли вверх по склонам; на них, отделенные друг от друга стенками из черного камня, паслись стада овец. Поверх казавшихся Блэару новыми ребер на нем висел твидовый пиджак от Хэрриса, и вдыхал он – без боли – воздух, казалось гудевший жизнью, как если бы переливчатое сверкание висящих в нем насекомых являло собой электрическое поле, заряжавшее напряжением все, что в него попадало. Время от времени Блэар останавливался, чтобы скинуть с плеча рюкзак, достать новую подзорную трубу и навести ее на парящего под полуразрушенной каменной пирамидой[68]68
  Невысокие, сложенные из камней пирамиды использовались в Шотландии и некоторых частях Англии как надгробия, условные знаки, искусственные ориентиры и т.п.


[Закрыть] ястреба или на пощипывающего вереск ягненка.

Наконец в поле зрения его трубы попал холм под белыми и неподвижными, словно колонны, облаками, где ветер трепал траву вокруг расположившихся на ней участников пикника. Как и в прошлый раз, траву покрывал принадлежащий семейству Хэнни восточный ковер. Леди и Лидия Роуленд опять были разодеты так, что походили на живую выставку цветов. Ансамбль матери обыгрывал в бархате розовато-лиловые тона американской астры, а крепдешиновое платье дочери – бледно-лиловые оттенки сирени. Золотистые волосы Лидии скрывала шляпа от солнца. Приглушенные цвета отражали то двусмысленное положение, в котором пребывало теперь это семейство. Мужчины – Хэнни, Роуленд, Леверетт – были в черном. Сонные мухи лениво ползали по остаткам утки в горшочках, пикантного пирога, бисквитов и по недопитым чашкам кларета. В воздухе висел мускусный запах пороха.

При виде Блэара на лице леди Роуленд появилось раздраженное выражение, а похожая на позолоченную статую Лидия завертела головой в поисках подсказки, как ей следует себя держать.

– Только этого типа нам не хватало, – проговорил Роуленд.

Сидевший на ковре Хэнни выпрямился и прикрыл рукой глаза. Блэар обратил внимание, что внешность его носила следы некоторой подзапущенности: подбородок епископа покрывала короткая серебристо-белая щетина.

– Очень хорошо. Вот кто нас подбодрит. Мы все безутешны, а вы, Блэар, похоже, полностью пришли в себя. Выздоровели, побрились, весь розовенький.

– Больше того, получил расчет, – добавил Блэар. – Успел экипироваться, чувствую себя уже на полпути в Африку, и все это благодаря вам. Мне жаль, что так получилось с вашей дочерью.

– Это было полной неожиданностью.

– И огромным разочарованием, – добавила леди Роуленд. В голосе ее, однако, не чувствовалось признаков разочарования. А в уголках рта притаилось нечто, похожее скорее на удовлетворение.

Лидия блистала, как предназначенный для украшения торжественного стола букет, который вдруг вынесли на улицу.

– Когда вы уезжаете? – спросила она.

– Завтра. Ваш дядя любезно нанял меня завершить начатое мной исследование шахт Золотого Берега, хотя я подумывал остаться еще на некоторое время здесь, чтобы отыскать следы моей матери и ее семьи. Она была родом отсюда. Возможно, другого шанса сделать это у меня уже не будет.

– Я вообще удивлен, что вы пробыли здесь так долго, – произнес Хэнни.

– Страна хороша, и место чудесное.

– От старого убежденного «африканца» это комплимент, – заметил Роуленд. – Считайте, что вы из могилы выкарабкались. Я слышал, вы целую неделю прожили в нашем старом доме, прежде чем вернуться в «Минорку». Воистину, заполонили собой все вокруг. Так сказать, наш чернокожий родственник.

– Что, мышьяк еще не кончился?

– Аптекарь – хороший человек. Да вы его и сами знаете.

– Да, это то общее, что нас объединяет.

– Первое и последнее. Как у вас с юмором?

– Впитал с молоком матери.

– Начальник полиции Мун рассказал мне о двух шахтерах, которые свалились пару недель назад, среди ночи, в ствол шахты Хэнни. Их нашли утром, когда подняли клеть. Оба они были мертвы: если верить следователю, получили смертельные травмы от удара при падении и ударов об стенки ствола во время падения.

– Какая ужасная история, – проговорила леди Роуленд. – А зачем начальник полиции беспокоит вас подобными рассказами?

– Он знает мой интерес ко всему необычному.

– Что необычного в двух свалившихся в колодец пьяницах?

– Необычно то, что два опытных шахтера свалились в ствол той самой шахты, где они работали. И эти же два человека проявили себя героями во время январского взрыва на этой же шахте. Разве это не ирония судьбы?

– Или басня с моралью, – сказал Блэар.

– А в чем же мораль? – Голос Лидии прозвучал явно растерянно.

– Этого, дорогая, мы никогда не узнаем, – ответила леди Роуленд. – Такие люди ведут очень специфический образ жизни.

Но Роуленд еще не закончил:

– Это произошло той же ночью, когда исчезла Шарлотта, так что тут есть и ирония, и совпадение. Возможно, именно на совпадение и следует обратить внимание.

– Тогда между ними должна была бы быть какая-то связь, – вступил в разговор Леверетт. – Шарлотта не знала этих шахтеров, скорее всего, даже никогда их не видела.

– Она была знакома с шахтерками. По моему настоянию дядюшка закрывает «Дом для женщин».

– Лишь бы вы получили удовлетворение, – заметил Блэар.

– Мне ничто не даст удовлетворения. Я заработал известность и славу. У меня благородное имя; или, по крайней мере, будет. Но у меня такое ощущение, будто мне был обещан сад, в центре которого растет яблоня с известным яблоком. Всю свою жизнь я представлял себе, как вгрызусь зубами в это яблоко, а теперь мне говорят, что сад мой, но яблоко кто-то украл. Это мое удовлетворение украли.

– Уголь, по крайней мере, остался вам, – утешил его Блэар.

– Блэар сам свалился и покалечился несколько недель назад, – проговорил Хэнни. – Я тогда его навещал. Он почти все время был без сознания. Его выздоровление поразительно.

– Благодарю вас, – ответил Блэар. Епископ был прав: даже малярия как будто отпустила его. И моча была теперь не коричневой, а прозрачной, как горный ручей. – Возможно, воздух сделал свое дело.

– Вам надо бы поселиться в Уигане постоянно, – сказала Лидия.

– Я подумываю над этим. Покончить с золотоискательством и заняться поисками угля у себя под боком.

– А что именно вам известно о вашей матери? – спросила Лидия.

– Ничего. Мы плыли в Америку, когда она умерла. На корабле она говорила, что родом из Уигана. Могла быть здесь горничной, фабричной работницей, продавщицей, шахтеркой.

– Должно же было быть имя на багаже или еще на чем-то, – заметила леди Роуленд.

– У нее не было багажа. Если у нее и были какие-нибудь бумаги, она их порвала или выбросила.

– Влипла в какую-нибудь историю, – предположил Роуленд. – Или, возможно, не хотела, чтобы вы со временем вернулись и стали беспокоить родственников.

– Я тоже всегда так думал, – произнес Блэар. – И тем не менее я здесь.

Хэнни налил Блэару бокал вина, тот принял его, но остался стоять.

– Видели бы вы, какой Роуленд стрелок, – сказал епископ. – Просто поразительно. Он тут всех зверей перебил.

– Мы с ним охотились вместе в Африке. Там он стрелял и по людям.

– За ваше здоровье, – обратился к Блэару Леверетт, подняв свой бокал. – Я рад, что вы еще здесь.

Леверетт ни словом не упомянул о том, что две недели назад, когда все считали Блэара слишком больным и неспособным подняться с кровати, тот появлялся в конюшне и брал у него коляску.

– Любопытно, – задумчиво проговорил Хэнни. – Мы вечно опасались, как бы Шарлотта не появилась на обеде или на пикнике. А теперь я прихожу к мысли, что она всегда была центром любого события. Без нее все кажется каким-то бессмысленным.

– Жизнь продолжается, – заключила леди Роуленд.

– Но другая жизнь. – Хэнни наблюдал за тем, как Роуленд открывал коробку с патронами. – Племянник, у вас руки дрожат.

– Это малярия, – вмешалась леди Роуленд. – Мы уедем в Лондон, проведем там зимний сезон и походим по врачам. Роуленд будет там самым желанным женихом. Боюсь, ему придется просто бегать от женщин.

– И наоборот, – заметил Блэар.

– Без Шарлотты все будет не так, – вмешалась Лидия. – На меня ее присутствие всегда действовало подавляюще, слишком уж она умная. Но зато с ней всегда бывало интересно: я никогда не знала, что она может сказать.

– Дорогая, и о чем только ты говоришь?! – возмутилась леди Роуленд. – У тебя будет собственный великолепный сезон, а ее мы даже не вспомним. И про мистера Блэара забудем.

– Сыщики нашли что-нибудь? – спросила Лидия.

– Нет. – Мамаша бросила взгляд в сторону егерей и добавила чуть потише: – Нет. Твой дядюшка нанял лучшее в Манчестере частное агентство. Но они не нашли ничего. Пора тебе начинать думать о собственной семье.

– Блэар мог бы попробовать, – предположила Лидия.

– Да, он так преуспел в розыске Мэйпоула, – отозвался Роуленд. – Дядюшка, прочтите, пожалуйста, письмо, которое пришло сегодня.

Взгляд епископа был неподвижно устремлен на каменную стенку, как бы обозначавшую линию горизонта. Рука его машинально нащупала в нагрудном кармане пальто письмо, и он протянул его Леверетту.

– Читайте! – приказал Роуленд.

Леверетт развернул лист бумаги, проглотил застрявший в горле комок и начал читать:

«Уважаемый лорд Хэнни!

Это письмо – и прощание, и извинение за то беспокойство, какое я вам причинил. Я не прошу прощения за свое поведение; у меня, однако, были для него свои причины, которые я хотел бы объяснить в надежде, что когда-нибудь вы подумаете обо мне с пониманием и прощением. Если я разочаровал вас, то себя самого я разочаровал вдесятеро сильнее. Я не сумел стать тем викарием, каким мог бы быть; а Уиган оказался не таким простым приходом, каким я его счел поначалу. В нем сосуществуют два мира: залитый солнцем мир слуг и карет, и другой, совершенно отдельный от него мир, что трудится под землей. Чем дольше я работал, тем больше понимал, что не смогу равно чистосердечно служить как викарий одновременно обоим этим мирам. Был период, когда я, подобно преподобному Чаббу, ставил сухую ученость выше дружбы своих собратьев. Теперь я могу сказать, что нет на земле награды выше, чем доброе мнение и отношение простых мужчин и женщин – тружеников Уигана. О суетном тщеславии церкви я и не вспомню. Уиган же останется в моем сердце навсегда.

Завтра я начинаю новое, собственное служение. Благодарение Господу, я понесу это бремя не в одиночестве, потому что Шарлотта присоединилась ко мне. Я не могу открыть вам, куда мы направляемся, но знайте, что мы находимся с ней в полном согласии, как два человека, вооруженных глубокой и истинной верой в Господа. Завтра начинается великое приключение!

С уважением и любовью,

ваш смиренный, послушный Джон Мэйпоул».

Леверетт осмотрел конверт:

– Судя по почтовому штемпелю, отправлено из Бристоля три дня назад.

– Я был готов поклясться, что Мэйпоула нет в живых, – проговорил Блэар.

– Если верить этому письму, он жив, – возразил Роуленд.

– Почерк Джона, – сказал Леверетт. – И он действительно думает и чувствует так, как здесь написано. Он сам говорил мне то же самое почти теми же словами.

– За последние три дня из бристольского порта вышли сотни судов, – произнес Роуленд. – Сейчас эта парочка может быть уже где угодно в Европе, а может и разыгрывать из себя миссионеров где-нибудь в трущобах южной Англии.

– Как вы думаете, они поженились? – спросила Лидия.

– Конечно, поженились, – ответила леди Роуленд. – Но это неважно, ваш дядюшка все равно лишит ее наследства. Он просто обязан это сделать. Она наплевала на всю семью, чтобы сбежать с каким-то сумасшедшим.

– И больше Мэйпоул ничего не пишет? – спросил Блэар. – Ни слова о том, почему он исчез или куда уехал?

– Это все, – ответил Леверетт.

– Мы ведь все эти месяцы ждали от Мэйпоула какого-нибудь письма, верно? – напомнила присутствующим Лидия.

– Видимо, он все это время поддерживал тайные контакты с Шарлоттой, – заявила леди Роуленд. – Мы отозвали всех сыщиков. Какой смысл искать двух беглецов!

Леверетт снял шляпу, словно только сейчас обнаружив, какая она жаркая и тяжелая. Кожа его по линии волос была усеяна голубыми точками.

– Вам не нужен будет в Африке помощник? – спросил он Блэара.

– Нет. Извините.

– Вопрос в том, – проговорил Роуленд, – не был ли Блэар с самого начала заодно с Мэйпоулом. Я обратил внимание, какими глазами Шарлотта смотрела на него, когда я приехал с дарами для Королевского общества.

– С теми перчатками из обезьяны? – спросил Блэар.

– Эрншоу говорил мне, что Блэар увивался вокруг нее и настраивал ее против меня.

– Судя по тому, как она себя вела, она не сильно в меня влюбилась.

– Вы оба играли. Вы все это время были агентом Мэйпоула.

– Ваша Светлость?! – воззвал Блэар к епископу, как бы прося о заступничестве, но Хэнни, казалось, не слышал.

– А вы узнали что-нибудь о своей матери? – попыталась сменить тему Лидия.

– Нет, пожалуй, ничего. Наверное, в душе я предпочитаю, чтобы она была окутана тайной.

– Какая там тайна! – фыркнул Роуленд. – Обычная шлюха забеременела от какого-нибудь ученика продавца, родила щенка, теперь она уже товар несвежий, снова подзалетела на ребенке, но от человека, у которого не слишком толстый кошелек, чтобы на ней жениться. Она выклянчивает у него билет в Америку и по дороге расстается со своей короткой и безобразной жизнью. Возможно, в паре мелочей я ошибаюсь, но, по-моему, никакой тайны тут нет. И нечего пытаться сотворить из этой женщины героиню, окружая подобную историю тайной.

Блэар прикинул: до Роуленда прямо через ковер было два шага, первый пришелся бы на горчицу, второй – на пирог; но Роуленд поднял ружье и проговорил:

– Что, нет здесь пальм или туземцев, за которых можно было бы спрятаться, а? И как тебе нравится мое расследование? Кажется, наконец-то я тебя достал! Твоя мать – проститутка, сифилитичка, ничтожество, даже без имени, тот мусор, что ежедневно выбрасывают с каждого корабля за борт. И она сама все это выбрала. Верно я говорю?

– Знаешь, – пожал плечами Блэар, – я сам рассуждал так же и даже хуже. На протяжении многих лет. Поскольку, что бы она там ни сделала, осталась бы жива или умерла, но меня бросила. Хорошо, что ты сказал то же самое. Услышав это со стороны, я понимаю теперь, насколько эти слова глупы и злобны. Но прежде всего глупы. Потому что она сама была еще девочкой, и когда я думаю о том, какой одинокой и всеми брошенной она должна была себя чувствовать, без единого пенни в кармане, после того как истратила все на билет, без багажа, без друзей, обессиленная, смертельно больная еще до того, как села на корабль, зная, что, вероятнее всего, умрет в море по дороге, – я понимаю, какое мужество ей потребовалось, чтобы вырваться отсюда. Так что одно о своей матери я знаю точно: она была мужественным человеком, и, поскольку я не понимал этого, пока не приехал в Уиган, значит, стоило сюда приехать.

Он допил вино и поставил бокал. Чудесно было ощущать, что ни одна кость его не болит, словно ее грызут черви. Ружье в руках Роуленда дрожало все сильнее, лицо его залил пот.

– Ты слишком много стрелял, дорогой, – озабоченно произнесла леди Роуленд. – У тебя от этого лихорадка.

– Роуленд, – подавшись вперед, тихо, почти шепотом, но очень твердо проговорил Хэнни, – если бы ты ел меньше мышьяка, у тебя не тряслись бы руки. Если бы ты был чуть побелее, то сошел бы за снежного человека, а чуточку более сумасшедшим – то мог бы стать архиепископом кентерберийским. Мой тебе совет – женись, пока ты еще не свихнулся и не стал лазать по занавескам. Все начинается с ответственности: сумасшедших в палату лордов не принимают. Вот попадешь туда, тогда можешь свихиваться.

– Разрешите? – Леверетт перехватил ружье из рук Роуленда.

– Не хочется, но надо идти, – проговорил Блэар.

Он забросил рюкзак за плечо и двинулся назад по той же дорожке, по которой пришел. Он отошел на сотню ярдов, когда услышал, что прямо по траве кто-то с трудом догоняет его. Блэар обернулся и оказался лицом к лицу с Хэнни.

– Ваша Светлость?

– Спасибо, Блэар. Не часто бывает, что вы делаете какой-то добрый жест в мою сторону. Я имею в виду письмо.

– Да?

Хэнни держал письмо в руке. Он развернул страницу и пробежал взглядом по строкам.

– Хорошо сделано. Со всеми типичными для Мэйпоула вывертами и завитушками. Вопрос только, верю ли я этому письму.

– Верите?

– Ни секунды.

Блэар не ответил. Хэнни заморгал. На глаза его навернулись слезы. Пальто развевалось по ветру, как отвязавшийся парус.

– Не буквально, – добавил епископ.

– Что вы имеете в виду?

– Не буквально каждому слову. Меня иногда спрашивают, верю ли я Книге Бытия. В то, что земля и небо сотворены за шесть дней. Что Ева сделана из ребра Адамова. Верю, но не буквально. То и другое не факт, а откровение. Самое большее, что мы можем сделать, – это попытаться понять его.

– И вы понимаете?

– Да. – Хэнни сложил письмо и аккуратно вложил его в нагрудный карман.

Пройдя еще немного вниз по дорожке, Блэар оглянулся. Хэнни присоединился к сидящим на ковре, и пикник продолжался, слов говоривших на таком расстоянии уже не было слышно. Вся сцена снова приобрела расслабленный вид английского семейства, удобно устроившегося между английскими холмами и английскими облаками, на фоне жидкого, как вода, английского неба.

Снизу, от подножия холма, Блэар оглянулся еще раз и сидевшие наверху показались ему крошечными, будто в капельке воды.