Текст книги "Сообщество разума"

7.10. Гениальность

Естественно, мы восхищаемся нашими Эйнштейнами, Шекспирами и Бетховенами – и задаемся вопросом, смогут ли машины когда-либо выдвигать столь дерзновенные теории, создавать столь великие пьесы и симфонии. Большинство людей считают, что для этого требуется «талант» или «дар», который не поддается объяснению. Если так, тогда отсюда следует, что компьютеры не способны творить, поскольку все действия машин объяснимы. Но почему мы предполагаем, что творения и свершения величайших людских умов сильно отличаются от творений и свершений обычных людей? Мы ведь так мало знаем о том, что делают обычные люди! Конечно, преждевременно спрашивать, как великие композиторы сочиняют великие симфонии, до того, как мы выясним, как обычные люди мыслят себе обычные мелодии. На мой взгляд, нет принципиальной разницы между обыденной и «творческой» мыслью. Прямо сейчас, если меня спросят, что кажется мне более загадочным, я отвечу: обыденное.

Нельзя позволять нашей зависти к признанным мастерам науки и искусства отвлекать нас от вопроса о том, каким образом каждый из нас обретает новые идеи. Возможно, мы так привержены предрассудкам применительно к творчеству, поскольку они оправдывают в наших глазах собственные недостатки. Когда мы твердим себе, что выдающиеся способности к чему-либо попросту необъяснимы, то утешаемся тем, что эти супергерои, мол, наделены всеми качествами, которыми мы не обладаем. Поэтому в наших неудачах следует винить не себя, а достоинства этих супергероев – вовсе не их заслуга. Если они не обучились своим умениям, значит, этим можно пренебречь.

Когда мы действительно встречаем людей, которых наша культура считает замечательными, то не обнаруживаем в них уникальных свойств – отмечаем лишь комбинации довольно распространенных «ингредиентов». Да, в большинстве своем эти люди сильно мотивированы, но то же самое можно сказать и о многих других. Они, как правило, очень хорошо разбираются в какой-то области, но подобные познания мы называем мастерством или опытом. Они часто обладают достаточной уверенностью в себе, чтобы противостоять недовольству и презрению вышестоящих, однако применительно к себе мы могли бы назвать эту черту упрямством. Разумеется, они смотрят на мир иначе, но и все мы поступаем так время от времени. Что же касается феномена, который принято именовать «интеллектом», лично я полагаю, что всякий человек, способный говорить внятно, располагает большей частью тех качеств, которые приписывают гениям. Так что же тогда выделяет гения среди прочих, если у каждого из нас имеется «запас гениальности?

Подозреваю, что гению требуется еще одно свойство: чтобы в личности объединились выдающиеся качества, нужны чрезвычайно эффективные навыки обучаемости. Недостаточно просто многому учиться; нужно также управлять тем, чему учишься. Гении скрывают под верхним слоем мастерства некие особые навыки «высшего порядка», которые помогают им организовывать обучение и применять усвоенное на практике. Именно эти «скрытые трюки» управления разумом порождают системы, способные создавать гениальные произведения. Почему некоторые люди учатся гораздо больше и лучше других? Эти важные различия могут начать формироваться в раннем детстве. Один ребенок придумывает затейливые способы расположить кубики столбиками и рядами, другой же придумывает, как бы он расположил эти кубики – мысленно. Все будут хвалить замки и башни первого ребенка, но никто не сможет понять, что сотворил второй, и может даже сложиться обманчивое впечатление умственной отсталости. Но если второй ребенок продолжит искать наилучшие способы обучения, это может обернуться, так сказать, незаметным развитием, при котором отдельные лучшие способы обучения могут преобразиться в лучшие способы обучения обучению. А далее мы узрим поразительное качественное изменение без видимой причины – и придумаем какое-нибудь бессмысленное объяснение, сошлемся на талант, склонность или дар.

В завершение предложу жуткую гипотезу: возможно, то, что мы называем гениальностью, наблюдается редко потому, что эволюция не поощряет индивидуальность. В состоянии ли какое-либо племя или какая-либо культура существовать долго, если каждый станет изобретать новые способы мыслить? Если нет, это грустно, ведь гены гениальности в таком случае могут не пестоваться, а старательно изничтожаться.

Глава 8
Теория памяти

…мне нужно было… постараться осознать природу счастливых ощущений… и затем извлечь из этого необходимые уроки. Мне недостаточно было просто определить ту огромную разницу между истинным ощущением, что получаем мы от предмета, и ощущением искусственным, которое сами внушаем себе, когда по собственной воле пытаемся воссоздать его… я слишком хорошо понимал: то, что пробудило во мне ощущение неравных плит, жесткость салфетки, вкус мадленки, не имело никакого отношения к тому, что я часто пытался вспомнить… если можно так выразиться, обычным способом, обычной памятью… Следует признать, однако, что все эти изменения в нас происходят незаметно, понемногу; но между нахлынувшим внезапно воспоминанием и нашим нынешним состоянием, а также между двумя воспоминаниями, относящимися к событиям разных лет и мест, дистанция огромна настолько, что одного этого было бы достаточно – а ведь существует еще и особое своеобразие, – чтобы их вообще нельзя было сравнивать…[10]10
  «Обретенное время». Перевод А. Смирновой.


[Закрыть]

Марсель Пруст

8.1. Строки З: теория памяти

Мы часто упоминаем о памяти так, будто наши знания хранятся в неких ящиках разума, как вещи, которые мы храним в шкафах домах. Но эта трактовка вызывает много вопросов.

В какой форме представлено знание?

Как оно хранится?

Как оно извлекается?

Как оно далее используется?

Всякий раз при попытке ответить на любой из этих вопросов остальные, похоже, усложняются, поскольку мы не можем четко отличить наше знание от способов его использования. В следующих нескольких разделах настоящей книги будет дано изложение теории памяти и я постараюсь ответить на все перечисленные вопросы, допустив, что мы храним единицы знаний рядом с агентами, их использующими. Таким образом наши знания оказываются легкодоступными и простыми в использовании. Эта теория основана на представлении об агентах, которых я называю «строками знания», или, для краткости, строками З.

Когда вам «приходит отличная идея», когда вы справляетесь с задачей или приобретаете существенный опыт, происходит активация строки З, призванной «выразить» это воспоминание. Строка З есть подобная проволоке структура, которая «прикрепляется» к активным ментальным агентам, когда мы решаем задачу или обдумываем отличную идею.

Если активировать эту строку З, впоследствии связанные с нею агенты возбуждаются, вводя нас в «психическое состояние», схожее с тем, которое сложилось, когда мы решили задачу или породили идею. Тем самым облегчается возможность решения новых, аналогичных задач!

Другими словами, мы «запоминаем» то, о чем думаем, составляя список агентов, участвующих в этой деятельности. Создание строки З подобно составлению списка людей, пришедших на вечеринку. Вот еще один пример того, как работает строка З; это пример предложил Кеннет Хаасе, студент лаборатории искусственного интеллекта при МТИ, чьи мысли оказались весьма важны для формулировки данной теории.

Вы хотите отремонтировать велосипед. Прежде чем начать, окуните руки в красную краску. Каждый инструмент, который вам понадобится, получит в итоге красные отпечатки. Когда вы закончите, просто запомните, что красный означает «годится для ремонта велосипедов». В следующий раз, когда будете чинить велосипед, вы сэкономите себе время, заранее достав все инструменты с красными метками.

Если вы станете использовать разные цвета для разных видов работ, некоторые инструменты будут иметь в итоге разноцветные ручки. Следовательно, каждый агент может соединяться со многими строками З. Потом, берясь за новую работу, просто активируйте нужную строку З, и все инструменты, которыми вы пользовались для такой работы ранее, как бы автоматически станут доступными.

Такова базовая идея теории строк З. Но предположим, что вы взяли конкретный гаечный ключ, а он не подошел к гайке. Значит, вы зря окрасили этот инструмент красным. Чтобы строки З работали эффективно, нам понадобится более изощренная тактика. Тем не менее исходная посылка проста: для каждого знакомого вида умственной деятельности наши строки З могут поставлять разуму фрагменты идей, которые мы использовали ранее для схожей работы. В такой миг мы становимся в немалой степени похожими на прежних себя.

8.2. Воспоминания

Допустим, когда-то, давным-давно, вы решили конкретную задачу P. Некоторые из ваших агентов были тогда активны, другие пребывали в состоянии покоя. Теперь давайте предположим, что некий «процесс обучения» заставил агентов, активных тогда, установить связь с агентом kP, который мы будем называть строкой З. Если вы когда-нибудь снова активируете агента kP, он возбудит только тех агентов, которые были активны, когда вы впервые решали задачу P!

Рис. 15

Сегодня вы решаете другую задачу. Ваш ум находится в новом состоянии, возбуждены агенты Q. Ваш разум подозревает, что задача Q похожа на задачу P – и активирует агента kP.

Рис. 16

Теперь в нашем сознании одновременно действуют два набора агентов: агенты Q (недавние мысли) и агенты Р, то есть воспоминания. Если все пройдет гладко, оба набора агентов, возможно, смогут сотрудничать в решении новой задачи. Таково простейшее представление о том, что такое воспоминания и как они формируются.

Что происходит, если ныне активные агенты конфликтуют с теми, которых пытается активировать строка З? Одна тактика может заключаться в том, чтобы уступить приоритет агентам строки З. Но мы не хотели бы, чтобы наши воспоминания навязчиво воспроизводили прежние состояния разума, подавляя наши сегодняшние мысли, поскольку в таком случае мы можем утратить контроль над текущими размышлениями и уничтожить всю работу, которую мы проделали. Нам нужны лишь намеки, отсылки и идеи. Другая тактика обеспечивает приоритет «современных» агентов в ущерб воспоминаниям, а третья – подавляет оба набора в соответствии с принципом бескомпромиссности. На схеме ниже показано, что происходит при реализации каждой из этих политик, если допустить, что соседствующие агенты склонны вступать в конфликты.

Рис. 17

Идеальная схема активировала бы именно тех агентов P, которые были бы наиболее полезны в решении новой задачи. Но нелепо ожидать подобного от простой стратегии.

8.3. Ментальные состояния и склонности

Многие современные ученые считают, что странно говорить о «ментальных», или «психических», состояниях. Мол, это представление слишком «субъективно» для науки, логичнее и корректнее основывать свои психологические гипотезы на идеях обработки информации. Так появилось немало удачных теорий о решении задач, распознавании образов и других важных аспектах психологии, но в целом такой подход не привел к появлению непротиворечивого описания наших склонностей, установок и чувств.

Неужели все дело в том, как полагают многие, что наши чувства по своей сути куда более сложны, чем ситуации, которые мы непринужденно описываем словами? Не обязательно: наши воспоминания об установках и чувствах могут «вырастать» из относительно простых механизмов строк З, оставаясь при этом невыразимыми. Это объясняется тем, что строки З легко фиксируют сравнительно распространенные и раздельные действия, а впоследствии активируют их через воспоминания одновременно. Так, кстати, возможно объяснить известный психологический феномен:

Легче всего вспоминать то, что зачастую труднее всего описать словами.

Например, новичок-меломан может вспомнить, как он чувствовал себя на концерте. Более опытный слушатель запомнит больше о самой музыке – о ритмах, гармониях и мелодиях. Но лишь опытные музыканты способны вспомнить мельчайшие подробности тембров, текстур и композиций. Почему нам легче вспоминать наши отношения и чувства, чем описывать события, имевшие место на самом деле? Причина состоит в сущности воспоминаний, воспроизводимых строками З. Предположим, что некое настроение или устремление связано с деятельностью множества разных агентов. Достаточно просто составить огромную строку З, благодаря которой мы могли бы впоследствии вернуть себя в подобие этого сложного состояния – посредством повторения тех же самых действий. Но это не позволило бы нам автоматически описать пережитые чувства, ибо они порождают совсем другую картину, и такое описание потребовало бы от нас суммирования всех многочисленных и разобщенных действий в рамках куда более компактного словесного изложения.

Далеко не всегда можно оценить сложность того или иного ментального состояния по тому, насколько легко нам описать его в словах. Конкретное состояние ума может объединять громадное количество информации, и этот объем окажется чересчур велик и разнообразен для того, чтобы выразить его через небольшое число слов – а при этом он будет не очень-то сложным в научном смысле. Более того, ощущения, которые мы можем выразить словами, во многом ограничены социальным процессом, посредством которого мы учимся использовать слова. Чтобы слово оказало предсказуемое воздействие на других людей, мы должны соблюдать строгую общественную дисциплину в отношении того, как это слово употребляется; персональные же внутренние сигналы человека не сталкиваются с подобными ограничениями. Сигналы, поступающие от наших невербальных агентов, могут быть связаны со строками З, и эти связи широко разветвляются, чтобы активировать других агентов. Если каждому члену такого сообщества надлежит активировать сотню других, то всего за три-четыре шага активности агент «дотянется» до миллиона других агентов.

Если рассуждать с точки зрения воспоминаний «по строкам З», становится несложно (по крайней мере, в теории) вообразить, как человек способен вспомнить общее впечатление от сложного опыта; при этом трудно понять, как человек может с легкостью воспринимать конкретные высказывания вроде: «У Джона больше конфет, чем у Мэри». Если наша гипотеза верна, традиционный взгляд на работу разума применительно к «фактам» и «суждениям» следует, так сказать, поставить с ног на голову. Но по-прежнему тяжело разобраться, почему людские умы тяготеют к неопределенным, трудновыражаемым склонностям.

8.4. Парциальные ментальные состояния

Мы порождаем новые идеи, комбинируя фрагменты старых идей, и это означает, что в разуме одновременно присутствует несколько идей. Давайте максимально упростим ситуацию и представим себе, что разум состоит из множества «разделов», каждый из которых связан с конкретной деятельностью, будь то зрение, движение, язык и т. д. Та же схема повторяется далее, посему даже мысль о простейшем предмете является комбинацией малых мыслей и малых агентов. Мысль о крохотном белом резиновом мячике может активировать следующие «разделы»:

Рис. 18

Нам понадобится некий способ описания состояний множества агентов одновременно. Потому в настоящей книге я буду использовать выражение «ментальное состояние» или «полное ментальное состояние», когда речь пойдет о состоянии всех агентов. Словосочетание «парциальное ментальное состояние» будет обозначать конкретное состояние группы малых агентов. Теперь, чтобы все прояснить, нам следует упростить ви́дение ситуации, как поступают ученые. Мы предположим, что каждый агент нашего сообщества в каждый момент времени находится либо в «спокойном», либо в «активном» состоянии. Почему агент не может быть частично активирован? Почему он только либо «включен», либо «выключен»? Частичная активация действительно возможна, однако имеются причины технического свойства, по которым это не имеет принципиального значения для обсуждаемых вопросов. В любом случае такое предположение позволяет выдвинуть строгие формулировки:

Полное состояние разума представляет собой список, который показывает, какие агенты активны, а какие спокойны в конкретный момент времени.

Парциальное состояние разума указывает, что некоторые агенты активны, но не сообщает, какие именно другие агенты пребывают в покое.

Обратите внимание, что согласно этому определению разум в данный момент времени может иметь всего одно полное состояние – и находиться во множестве парциальных состояний одновременно, поскольку такие состояния являются неполными описаниями. На приведенном выше рисунке показано, что общество разума состоит из нескольких отдельных «разделов», поэтому состояние каждого раздела можно считать парциальным, и это позволяет вообразить, как система в целом способна «думать несколько мыслей разом», подобно компании людей. Когда ваш речевой раздел воспринимает слова вашего друга, а зрительный раздел ищет дверь для выхода, получается, что разум находится в двух парциальных состояниях одновременно.

Ситуация становится интереснее, когда строки З активируют агентов одного и того же раздела в одно и то же время; наложение двух различных ментальных состояний на одного агента может привести к конфликту. Думать о маленьком белом мячике просто, потому что активируются строки З, «подключенные» к несвязанным наборам агентов. Но когда мы пытаемся вообразить круглый квадрат, наши агенты «круглости» и «квадратности» вынуждены соперничать за влияние на один и тот же набор агентов, описывающих форму предмета. Если конфликт не устранить в ближайшее время, принцип бескомпромиссности может ликвидировать оба воздействия – и оставить нас с ощущением неопределенности формы.

8.5. Полосы пропускания

Змей (воздушный) (сущ.). Игрушка из легкой рамки, обычно деревянной, на которую натянута бумага или иной легкий материал; в основном в форме равнобедренного треугольника с дугой в основании или в форме четырехугольной конструкции, симметричной относительно более длинной диагонали (ромб); обычно имеет хвост для поддержания равновесия, движется под порывами ветра на длинном шнуре.

Оксфордский словарь английского языка

«Джек пускает воздушного змея». Какие знания нам необходимы, чтобы понять эту фразу? Полезно знать, что нельзя запускать воздушных змеев в отсутствие ветра. Еще полезно знать, как вообще змеев запускают. Мы поймем фразу лучше, имея представление о том, как изготавливают воздушных змеев, где их берут и сколько они сто́ят. Понимание никогда не заканчивается. Поразительно, сколь много мы способны вообразить о действиях Джека. Ни вы, ни я никогда не видели змея Джека воочию, нам неизвестны его цвет, форма или размер, но все же наши сознания воспроизводят подробности из воспоминаний о других воздушных змеях, которых мы видели раньше. Данная фраза, кроме того, может побудить подумать о шнуре, пускай шнур в ней не упоминается. Каким образом разум вызывает столько воспоминаний так быстро? Откуда разум знает, что не нужно перегружать человека воспоминаниями, иначе возможны серьезные психические проблемы? Чтобы объяснить все это, я хочу выдвинуть гипотезу полос пропускания.

Основная идея проста: мы учимся, соединяя агентов со строками З, но одних «прикрепляем» надежнее, чем других. Мы устанавливаем прочные связи на конкретном уровне детализации, но допускаем ослабление связей на более высоких и на более низких уровнях. Строка З для воздушного змея может включать в себя следующие свойства:

Рис. 19

Когда мы задействуем эту строку З, она пытается активировать всех перечисленных агентов, но те, что расположены у кромок, прикреплены непрочно и, как правило, уступают, когда вмешиваются другие агенты. Если большинство воздушных змеев, которых мы видели раньше, были красными и ромбовидными, тогда, услышав о змее Джека, мы, под влиянием ослабленных связей, вообразим, что этот змей тоже красный и ромбовидный. Но если мы услышим, что змей Джека зеленый, наши «слабые» агенты красного цвета будут подавлены «сильными» агентами зеленого цвета. Давайте будем называть такие типы слабо активированных агентов допущениями по умолчанию. Подобные предположения, когда они формируются в памяти, остаются активными до первого признака конфликта. С точки зрения психологии это предположения, которые мы выдвигаем, когда у нас нет оснований думать иначе. Позже мы увидим, что допущения по умолчанию воплощают некоторые наиболее ценные воззрения нашего здравого смысла, знание о том, что обычно или типично. Например, именно поэтому мы все считаем, что у Джека есть руки и ноги. Если такие предположения оказываются ошибочными, их слабые связи позволяют легко оттеснять этих агентов при поступлении более достоверных сведений.