Текст книги "Забег на невидимые дистанции. Том 2"

Клиффорд решился на авантюру, прямо сейчас, в эту секунду.

– Останься дома семнадцатого сентября, сделай одолжение.

– В честь чего?

– Не важно. Просто сделай, как я говорю.

Нина вздрогнула.

– Как ты сказал?

– Что именно?

– Повтори.

– Сделай, как я тебе говорю. Ты об этом?

– Да.

Взгляд Нины стал жестким, испытующим. Она как будто пыталась расколоть его или загипнотизировать.

– Ничего не хочешь мне рассказать, офицер Клиффорд? – спросила она сквозь зубы, вся как-то напружинившись.

Лоуренс покосился на нее и абсолютно спокойно произнес:

– Не знаю, что ты там себе придумала и чем я тебя разозлил, но я не понимаю, к чему ты клонишь, и мне нечего тебе сказать.

Тон его голоса заставил Нину отступить. Возникшая уверенность в том, что карты сейчас будут вскрыты, сдулась резиновым шариком. Ларс вовсе не выглядел пойманным с поличным, несмотря на то что употребил ровно ту же фразу и с тем же смыслом, что и Icebreaker недавно. Все еще оставалась вероятность обычного совпадения.

Стоило умерить пыл, чтобы не обидеть офицера.

– Хорошо, – заявила Нина. – У тебя включен звук на телефоне?

– Опять же: к чему это?

– Просто ответь.

Он кивнул положительно, без тени волнения. Диалог начинал его раздражать, как и что угодно на свете, чего он не до конца понимал.

Нина открыла чат, послала короткое сообщение, уставилась на мобильник Ларса, зажатый в подстаканнике. Тот не издал ни звука, даже экран не засветился. И как ей раньше в голову не пришло устроить такую легкую, но эффективную проверку?

– Извини. Паранойя.

Клиффорд молчал, уязвленный, и смотрел на дорогу, которую все еще заливали бурные пенящиеся потоки воды, черно-синей от дорожного полотна, с которым соприкасалась.

Позволив Нине в тишине изучать архитектуру своего лица, он калькулировал, что все это могло значить. Казалось, будто ответ лежал на поверхности, но задавать вопросы означало раскрыть свою ревнивую натуру. Проявлять ярко выраженный интерес к чему-либо на людях было против его инстинктов.

– Так почему мне лучше остаться дома?

– Не уверен, что тебе нужна остальная информация.

Это была его маленькая месть за собственную неосведомленность, за этот спектакль с проверками, который она устроила, ничего не объяснив. Будучи полицейским, всегда знаешь больше простых горожан. И можешь это использовать.

Нина восприняла его нежелание делиться информацией как повод сыграть в горячо-холодно. Они всякий раз начинали ее, когда у Клиффорда не было настроения или времени все ей подробно рассказывать, и тогда Нина просто заваливала его уточняющими вопросами, чтобы докопаться до сути, а заодно подействовать на нервы.

– Получается, мне лучше не находиться в школе семнадцатого числа.

– Горячо.

– Ты просишь об этом, чтобы обезопасить меня?

– Тепло, – с неохотой признал Клиффорд, не глядя на нее, потому что, если бы посмотрел, сразу бы улыбнулся.

– Есть подозрения о теракте?

– Холодно, как в Арктике, – фыркнул офицер, включая поворотник.

– Я не должна об этом никому рассказывать?

– Тепло.

– Будут пожарные учения или типа того?

– Тепло.

– Это угрожает моей жизни?

– Холодно.

– Кто-то еще может пострадать?

– Кто я, по-твоему? Злодей или офицер полиции? – Ларс подмигнул ей, и она расцвела. – Если бы кто-то мог пострадать, об этом знали бы все, а не только ты.

– Но почему тогда мое присутствие в школе в этот день нежелательно? – взвыла Нина и заерзала в своем кресле, выражая любопытство. Она терпеть не могла неразгаданные тайны и всякие недомолвки.

– Если я тебе скажу, это может нарушить чистоту эксперимента. Уверен, у тебя в памяти есть все элементы, сопоставив которые, ты найдешь ответ.

– Одна маленькая подсказка! – взмолилась девочка.

– Ну, хорошо. Вот она: я давно хотел это сделать. Смотри, вот и твой спорткомплекс. Не забудь вещи на заднем сиденье. Знаешь парней на входе?

– Знаю.

– Тебя ведь больше никто не обижает?

Нина закатила глаза и чуть-чуть зарычала сквозь зубы, как и каждый раз, когда Клиффорд намекал на ее слабые стороны.

– После того как убили тех двоих, нет.

– Когда я докажу, что это сделала ты, мне сразу выдадут значок детектива.

– Боюсь, к тому времени у преступления истечет срок давности. – Нина не удержалась от колкости на прощание, это всегда держало Клиффорда в тонусе.

– Домой как?

– Отец заберет.

Ларс удовлетворенно кивнул, и девчонка выскочила из машины. У них не принято было прощаться, впрочем, как и здороваться. Для этого они виделись слишком часто – уже практически каждый день.

Хоккеисты нагло зыркали на полицейский «форд», выдыхая клубы дыма под козырьком входа и не стесняясь встречаться глазами с офицером.

Дождь поутих, но не до конца. Лоуренс остался ненадолго, чтобы увидеть, как ребята отреагируют на появление Нины. Но парни помахали ей издалека, как только девчонка вышла из салона, а один из них вообще пошел к ней, держа тонкую куртку над головой, чтобы довести до входа, где она поздоровалась со всеми за руки и заговорила, широко улыбаясь, и ей улыбались в ответ.

Здесь ее компания, Ларс. Здесь она счастлива, здесь – на своем месте. А не с тобой. Как бы тебе ни хотелось. Ты ничего не можешь предложить, чтобы сделать ее счастливой. Кроме освобождения от своей компании.

Возвращаясь в участок, Лоуренс думал, догадается ли Нина, что он имел в виду, клюнет ли на искусно расставленные силки или забудет о просьбе, как только сойдет на ледовое поле. По правде говоря, оба варианта были равновозможны. Пятьдесят на пятьдесят. Предсказать ее поступки крайне сложно, даже если у тебя вместо мозга вычислительная машина. Она достаточно сообразительна, чтобы догадаться, но забывчива и действует по настроению. А как меняется ее настроение, не знает никто.

В финале затянувшегося из-за нескольких тяжелых брифингов рабочего дня дома Клиффорда ожидал сюрприз, к сожалению, неприятный.

Раньше она никогда не приходила сама, хотя знала, где лежат запасные ключи к задней двери его дома. Была слишком послушной и не смела вторгаться в его жилище без приглашения. Приходила, только если он сам ее звал. Когда нуждался в ней, чтобы спустить пар.

Входя в дом, Клиффорд мысленно был в рабочих вопросах, но сразу почувствовал чье-то присутствие. Оно витало в воздухе, не выраженное, как невидимая пыльца, но ощутимое, если у тебя на нее аллергия.

Обнаружив Джессику обнаженной в собственной спальне, он опустил табельное оружие и на секунду расслабился.

– Что ты здесь делаешь?

– Жду тебя, конечно же.

– Ты приходишь, когда я позову. Никак иначе.

– Сегодня я решила проявить инициативу. Я так тебя хочу…

– Инициатива наказуема.

– Ты меня разве не хочешь? Я весь день думала о твоем…

– Пошла вон отсюда.

Но Джессика лишь повыше натянула белоснежное одеяло. Спокойствие его голоса не встревожило ее, несмотря на грубость слов, и напрасно. Нина бы точно поняла эту интонацию, хотя, в отличие от Джессики, ни разу не спала с ним.

– Лоуренс, что случилось? Тяжелый день?

– Не хочу тебя видеть.

– Наверное, ты не хочешь видеть никого, потому что очень устал. Давай поговорим, мы же все-таки вместе, выскажись мне. Станет легче.

– Мы с тобой не вместе. Я просто трахаю тебя, когда мне хочется.

Джессика застыла, переваривая услышанное с перекошенным ртом. Проглотила.

– Хорошо, называй это так. У тебя паршивое настроение. Я тебя одного не оставлю.

– Пошла. Отсюда. Вон.

– Используй мое тело, чтобы избавиться от негативных эмоций. Как делаешь это всегда. Я дам тебе, куда ты хочешь. Сделаю, что ты скажешь. Только не прогоняй.

Везде воняло ее духами, ее шампунем, ее выделениями. Сколько она ждала его здесь? Ларсу захотелось продезинфицировать спальню, утопить в химикатах соседскую дочь, чтобы выстирать из нее то, какой он сам ее сделал за последние полгода.

Девушка все еще ждала положительного вердикта, сидя в его кровати в позе лотоса и с наивным взглядом поправляя волосы. Испорченная. И травмированная отношением как к вещи. Потому что ей попался такой мерзавец, как ты.

– Я сказал тебе выметаться. Ты оглохла?

– Я никуда не уйду, пока ты не расскажешь, что случилось.

И только тут Клиффорд почувствовал, что действительно расстроен. Нет, закипает от злости, как чайник, у которого пар срывает крышечку. С того самого момента, как отвез Нину на хоккей. Поэтому и ругался так ожесточенно с Лиоттой на совещаниях по поводу грядущих облав. Поэтому был такой раздраженный весь день.

Не задумываясь, он навел «беретту» [16]16
    Beretta M9 – самозарядный пистолет под патрон 9×19 мм «Парабеллум», состоящий на вооружении всех видов вооруженных сил, родов войск и служб войск США.


[Закрыть] на Джессику и снял с предохранителя. Ему даже не хотелось что-то говорить. В любой другой день он выпроводил бы ее более мягко, а может, и воспользовался, выместив гнев на юном упругом теле. Но не сегодня.

Девушка смотрела в дуло табельного оружия, с которым ее разделяло не больше пяти футов. Наивные карие глаза, черные под электрическим светом, медленно расширялись, лицо покидала краска. Она знала Клиффорда достаточно хорошо, чтобы понять, что он не шутит, но здравый смысл подсказывал ей не верить в блеф.

– Ты не выстрелишь.

– Почему ты так думаешь?

– Ты полицейский и не можешь убивать просто так.

– В мой дом кто-то проник, пока меня не было. В нашем штате я имею право применять оружие к нарушителям частной собственности, особенно в темное время суток. Даже если это моя соседка, о чем я узнал только после выстрела. Я выстрелил один раз, среагировав на шум в темноте. Удачно не задел жизненно важных органов. Потом включил свет и обнаружил тебя в своей спальне, где хранил, например, сбережения и ценные вещи. Которые ты хотела украсть, пока меня не было.

Джессика сглотнула. Стала медленно двигаться, как будто загипнотизированная черным стволом, который Ларс не спешил опускать. Выбравшись из-под одеяла, она начала одеваться, шмыгая носом. Идеальное тело выглядело униженным, будто политым невидимыми помоями.

– Больше не приходи сюда. Наши встречи окончены. А если ты кому-то расскажешь о том, что было, я просто тебя убью.

– Я никому не расскажу… я же люблю тебя, Лоуренс. – Она уже плакала.

– Вон.

Клиффорд указал стволом на выход из комнаты, и девушка выскочила, застегиваясь на ходу, крупно дрожа и размазывая слезы по щекам. С самого начала Джессика боялась его, подчинялась ему и не говорила ни слова против. Это было чертовски скучно. До тошноты.

Стискивая ее запястья, швыряя по кровати, как вещь, дергая за волосы, вгрызаясь в ее пресную кожу, заливая язык спермой, используя соседскую дочь так, как ему хотелось, он испытывал отвращение к себе, потому что все, о чем он мог думать в эти моменты, сосредотачивалось вокруг другой девочки.

Ее футболки, надетой поверх водолазки, стеклянно-переливчатого смеха, пуха и родинок на лице, смугло-розового, почти кирпичного цвета губ и ногтей (наверняка такого же оттенка, как и соски, которых он никогда не увидит).

Некоторые вещи хороши не сами по себе, а просто потому, что до них не было ничего подобного. Беспрецедентность идеализирует, отвлекает от недостатков. Но только не в случае с Ниной. Она бы ужаснулась, познав его истинные намерения относительно себя.

С ее одеждой и телом он жаждал сотворить самые запретные вещи из возможных. Осознавая, насколько это ужасно, мысленно он проделывал это уже не раз и в глубине души давно себе в этом признался. Сдерживаемое накапливалось, и он готов был пойти на любые безумства, которые вытворяют поехавшие тайные поклонники, чтобы добиться желаемого. Если бы не работал в полиции, он бы уже давно что-то предпринял.

Ларс понимал, что ненормален, но психотерапевту о таком не расскажешь.

Если бы ему предложили целый гарем юных наложниц или одну конкретную, он бы выбрал второе. Было ясно, что это не временная прихоть, как раньше: он хочет именно ее и навсегда. Офицер полиции Лоуренс Клиффорд, обворожительный молодой мужчина, жаждал растлить школьницу. Осознавая всю дикость и неприемлемость этого желания, он мог только сдерживать его, но не мог избавиться насовсем.

И никакие суррогаты не облегчали его борьбу с собственной природой. Сколько ни туши свет, невозможно сделать черный еще более черным.

Episode 2

НЕДОЛГО ПРИШЛОСЬ ГАДАТЬ, что Ларс имел в виду. Как он и подсказывал, стоило всего лишь соединить уже имеющуюся в памяти информацию.

Сойдя на ледовую арену в тот день, Нина автоматически очистила сознание от лишнего инфомусора, и, наверное, это помогло ей больше всего. Во время игры она ни о чем не думала, кроме шайбы и клюшек команды соперника, оставив мозгу возможность решать загадку в фоновом режиме.

Озарение посетило ее поздно вечером того же дня, после того как она, обсудив с Отто по телефону новую серию «Разрушителей мифов» и поругавшись с мамой, вновь ложилась спать у себя на чердаке. Мечтая об отдыхе после изнурительной тренировки, Нина расслабила тело, уронила голову в пышную белую подушку, долгожданно закрыла глаза и тут же открыла, подскочив от внезапности, с которой ее ужалила разгадка. Она поняла, на что намекал офицер.

Облава. Будет облава. Семнадцатого сентября. Почти через неделю.

Такое уже случалось в других школах округа, не только в Мидлбери. Полицейские накрывали здание колпаком – никого не впускать, никого не выпускать, – приводили с собой экспертов и кинологов с собаками, чтобы проверить всех без исключения на наличие наркотиков – в крови и карманах. В такие дни много дорогого порошка было спущено в школьных унитазах, и еще больше нервных клеток навсегда уничтожено.

Должно быть, именно это Клиффорд имел в виду. Что же еще? В разговоре с нею он неспроста упомянул наркош, которых в школе развелось, как лопухов на огороде Стакеров. Да и все наводящие вопросы, которые она ему задала, пока играла в горячо-холодно, укладывались в теорию. А еще он дал подсказку, что давно хочет это сделать. Он хочет, конкретно он, а не кто-то еще. Значит, точно облава.

Конечно, он не может рассказать о таком прямо. Это ведь будет утечка информации, которая навредит мероприятию. Но попросить Нину не приходить в школу в этот день, не называя истинной причины, он может. Благодаря программе надзора Лоуренс знает, что девочка чиста – каждые две недели она проходит тесты, которые скоро заставят сдать всю школу. Без возможности отказаться. А раз ее незачем проверять, следовательно, девочке незачем находиться там в день облавы. Можно до ночи провести под колпаком, пока всех не отпустят.

Вот от чего он ее уберегал. Мило с его стороны.

С каждой секундой Нина убеждалась, что догадка верна. Сон куда-то исчез, и она ворочалась, безуспешно пытаясь принять более удобную позу. А в голове всплывали новые подтверждения, вынуждая против воли раскрывать глаза, снова менять положение тела, переворачивать подушки и закидывать ноги на стену.

Только идиот не заметил бы, как Лоуренс подбирается к школьным барыгам через Нину. Не сразу, но вскоре после того, как она попала под надзор, офицер стал осторожно прощупывать почву. Довольно быстро выяснилось, чем конкретно он занимается в отделе нравов, какие дела ведет – проституция и наркомания были тем, на чем Клиффорд специализировался и строил карьеру.

Сближаясь с Ниной, Ларс неоднократно намекал, что она может что-то знать (и рассказать ему) о тех, кто продает или употребляет в школе. Но знала она катастрофически мало – ее будни текли за пределами этой сферы, как будни людей этой сферы не соприкасались с ее собственной.

Друзей среди школьной элиты у Нины не было (деньги на наркоту водились преимущественно только там), а разнюхивать что-то через Кейна означало верную катастрофу – все бы сразу поняли, что Дженовезе информатор, и в мгновение ока неприятное открытие стало бы достоянием общественности. Такой славы Нина себе не хотела и всячески препятствовала ее обретению.

Но это не мешало Ларсу использовать ее как глаза и уши. Приезжать за ней в школу, мимолетом беседовать с учителями, как бы случайно оказываясь внутри, наблюдать за учениками, договариваться о новых открытых лекциях… Дженовезе была не только непосвященным шпионом, но и универсальным ключиком, который открывал школьные двери и позволял офицеру отдела нравов находиться в среде подростков и наблюдать, не вызывая подозрений.

Неожиданно Нина поймала и поближе разглядела мысль, которая давно зудела в голове – вероятно, Клиффорд сближался с нею ради личной выгоды.

В те многочисленные моменты, когда она ощущала его навязчивость, когда встречала его желание провести вместе время, когда он был добр, заботлив и ласков с нею (что в целом несвойственно его натуре), когда она подозревала его во флирте, Лоуренс, должно быть, просто пытался заручиться ее доверием, залезть под кожу и получить нужную информацию. Стать ей другом (или кем он там хотел ей стать), чтобы добиться рабочих целей. Это объяснило бы его привязанность к ней, слишком сильную, чтобы игнорировать, слишком для него нехарактерную, чтобы понять.

Мысль выглядела такой логичной, такой правдоподобной, что Нине, успевшей обрадоваться, вдруг стало неприятно до озноба. Хорошо, конечно, что Клиффорд не питает к ней чего-то на самом деле, но, кажется, ее использовали, а в этом уже ничего хорошего нет.

Получается, Ларс играл хорошего копа, чтобы она рассказывала ему все, что знает, помогая тем самым продвигаться по карьерной лестнице. Почему она раньше не догадалась? Это ведь так очевидно и так многое объясняет! Ждать чего-то искреннего и натурального от такого прибора, как Клиффорд, может только дурак. Калькулятор навсегда останется только калькулятором, даже если в него вставить самые лучшие, самые современные батарейки.

А может быть, дело не только в Ларсе, может быть, сама программа создана как раз для этих целей, а вовсе не для перевоспитания? Что, если социальный надзор трудных подростков – не что иное, как удобное прикрытие полиции, чтобы проникнуть в школьную среду? Теперь точно не уснуть.

Сдавшись, Нина взяла мобильник и написала Отто, чтобы тот придумал причину не приходить в школу семнадцатого числа, и в ответ на панику пообещала исключительно вслух объяснить, что происходит. Мысли ее слабо коснулись вопроса о том, кого еще можно предупредить. И остановились, к ее удивлению, на фигуре Сета Ридли.

Конечно, о нем с самого начала ходили слухи разного рода, в том числе о связи с наркотиками. Понаблюдав за Сетом, ты скорее верил в них, чем не верил: шрам на лице, пусть и бледный, но не менее угрожающий, странная татуировка на шее, назначение которой никто так и не узнал; базовая одежда (всегда однотонная, всегда спокойных оттенков и без принтов), черный плащ, воротник которого в двух местах пробит металлической цепочкой, слегка позвякивающей, когда он проходит мимо; упрямая молчаливость, сама манера держаться в стороне и ни с кем не сближаться, – все это в совокупности, а также куча прочих мелочей, замечаемых в нем ежедневно, наводили на мысль о темном прошлом, а может быть, и настоящем. Но никаких очевидных фактов на руках не было, как и возможности узнать наверняка.

Стоит ли предупреждать Сета на всякий случай? Их отношения нельзя было назвать ни дружескими, ни нейтральными. Они друг другу никто, и те редкие случаи, когда им доводилось контактировать, подчеркивали этот статус.

В школе они даже не здоровались, несмотря на пару случайных диалогов за ее пределами. С чего бы Нине переживать о его безопасности? Вряд ли он это оценит, даже если действительно толкает дурь. Наверное, и поблагодарить не додумается. Так что пусть сам решает свои проблемы по мере их поступления. А может, он уже сам все знает из своих источников.

Нина попыталась вспомнить, видела ли Сета рядом с подозрительными личностями или передающим что-нибудь мелкое в школе. И пришла к выводу, что при обучении в одном классе постоянно упускает его из поля зрения. Может, потому что просто не интересуется им, а может, из-за навыков Сета держаться в слепой зоне. И в этой зоне заниматься любыми темными делишками, не привлекая к себе внимания.

Затем вспомнился первый эпизод с биноклем (но не последний, как ни постыдно). Именно тогда Нина видела Сета на площадке с подозрительным субъектом, которого Ридли то ли боялся, то ли просто не хотел видеть. Затравленные взгляды через плечо, нервные жесты и закрытая поза Сета. Большие руки, сложенные на большой груди. Он пытался казаться еще больше, чем есть, как любое испуганное животное стремится отогнать врага, демонстрируя габариты и агрессивное поведение, но тот странный худой мужчина не боялся. Словно Ридли полностью находился в его власти.

Может, все-таки стоит рассказать Ларсу о школьных сплетнях и собственных наблюдениях? Чью сторону принять? И не лучше ли остаться на своей, ничего не предпринимая? Если жизнь достаточно справедлива, она никогда не создаст такие обстоятельства, в которых Нине придется решать, кого из этих двоих приблизить, а кого оттолкнуть. Это было бы очень нечестно – заставлять делать такой выбор, даже гипотетически сложный. Легче быть независимым наблюдателем, который не вмешивается и не позволяет кому-то вмешивать себя. Будучи сам по себе, всегда останешься в выигрыше.

Но как быть, если Сет как раз тот, кого Клиффорду нужно поймать? Предупредив одноклассника, она нарушит планы «надзирателя». И это при условии, что правильно все поняла насчет грядущего предприятия. Нет, Клиффорду помогать она не будет. Если всплывет, что она знала про облаву и молчала, к ней и без того навсегда пристанет клеймо стукача. Из школы можно будет переводиться.

Ни о каком содействии офицеру не может быть и речи. Зачем он вообще намекнул ей на это? Лучше бы промолчал.

Возможно, с Сетом и стоило сблизиться, но точно не сейчас. И нет уверенности, что ему это нужно. Он ведь неглупый (не просто так Видар и Отто хотели подключить его к проекту), с кем попало не водится (да ведь он ни с кем и не общается), один на один вполне нормальный, просто замкнутый, безразличный и местами перегибает с грубостью. Если бы не этот невыносимый, противоречивый, отталкивающий характер, Сет Ридли давно бы влился в их компанию отшельников (к огромной радости Ханны).

Сестрица Биллингсли всегда питала страсть к верзилам вроде Сета, и только им давала шанс на отношения. Ничего удивительного в том, что она до сих пор за ним бегает. Только сейчас Нина начинала понимать ее вкусы. Оказывается, не такие они с Ханной и разные. Просто раньше Дженовезе не задумывалась, что имеет какие-то предпочтения. Должно быть, обладатель ключевых качеств не встречался ей на пути.

Если элегантный Клиффорд больше напоминал привлекательную девушку, которая следит за своим внешним видом, состоянием одежды, ногтями и волосами, то Сет был живым воплощением маскулинности.

Его сила и выносливость, неоднократно наблюдаемые как в школе, так и на спортплощадке (история с биноклем повторялась несколько раз), близились к эталону в личном понимании Нины. Она со своей субтильной комплекцией могла только мечтать о подобном. Что-то мощное всегда притягивало ее внимание, будь это звери или строительная техника. Поэтому отказаться от слежки было невозможно, и Дженовезе уже назубок знала, где находится дом Сета и во сколько он приходит поиграть в баскетбол по субботам.

Когда Ридли занимался в майке без рукавов, дельтовидные мышцы его рук напоминали шары для боулинга – не только округлостью, но и размерами. Бицепсы казались гладкими на ощупь, без каменной твердости, но все равно поражали объемами. Бычью шею и прочную раму плеч поддерживали могучие ключицы, упрямые линии которых проступали даже сквозь ткань футболки. Его щиколотки всегда виднелись внизу, намекая, как сложно найти подходящие брюки на такие длинные ноги, а узкий таз уходил в поразительно мясистые бедра, натягивающие ткань, когда Ридли садился или вставал.

Надо же, сколько мяса может нарасти на костях, даже не верится! Пока смотришь, рот приоткрывается сам собой, и приходится шлепать себя по щекам, чтобы опомниться. Мало кто из парней на площадке (да и в школе) мог похвастаться такой комплекцией. Превосходная, пышущая здоровьем плоть, ровная как глазурь и упругая как мармелад. Высший сорт, бери и кусай. Но это эстетически приятное тело скорее для профессионального спорта или тяжелой физической работы, а не для музейного созерцания. Что делало его еще более привлекательным, ибо особенно хороши те мускулы, которым есть подходящее применение.

Сета легко можно было представить тягающим поезда. Или подкидывающим вагоны в воздух. Как минимум он способен, судя по всему, без особых повреждений отправить в нокаут дюжину хулиганов, если его как следует разозлить (такие истории тоже ходили в инфополе школы).

Своими глазами Нина ни разу не видела, чтобы Ридли вступал в потасовки, если не считать мелких игровых стычек с соперниками по площадке. Несмотря на угрожающий вид, он скорее производил впечатление того, кто при конфликте повысит голос, но никогда не ударит без надобности. Его самоконтроль так же идеален, как и физические показатели.

Понятно, почему мистер Уиттрок все еще пытался завлечь Ридли хоть в какую-нибудь сборную – ему как тренеру было больно видеть, что эта гора мышц оставалась непричастной к спортивной жизни школы и почти никак не реализовала свой потенциал. Хотя, если подумать, откуда им знать? Может, было нечто, чем Сет занимался втайне от всех. Однако Нина не видела его ни на хоккее в своем спорткомплексе, ни в здании, где получала уроки самообороны. Там же преподавали бокс и другие боевые искусства, на которые Дженовезе давно положила глаз и пыталась уломать родителей.

Физрук – единственный, кто продолжал спорить с новеньким и доставать его, но далеко не единственный среди учителей, которые с ним не ладили. В общении с ним Сет сохранял спокойствие, но не стеснялся в выражениях. Уиттрок терпел, потому что не терял надежды побороть упрямца – слишком ценный кадр. С того самого первого конфликта Ридли больше ни разу не выходил из себя, и злоба, на которую он способен, давно выветрилась у всех из памяти.

Бо`льшую часть времени Сет вел себя сдержанно, даже слишком. Иногда он просто смотрел куда-нибудь, долгое время не произнося ни звука, и в этом взгляде было так мало выражения, что ты мог приписать ему любую эмоцию – раздражение, чувство превосходства, презрение, скрытый гнев, желание оказаться в одиночестве, усталость… А может быть, все вместе. Если бы Нина чаще глядела в сторону Сета, она бы заметила, как некомфортно ему находиться в обществе.

Тут ее мысли переключились на анонима под ником Icebreaker, которому она недавно выдвинула ультиматум, в результате чего их теплое общение прервалось. Почему каждый раз, как она надолго задумывалась о Сете, обязательно вспоминала о своем друге (теперь уже бывшем) по переписке, и наоборот? Почему они связаны в ее сознании, на каком основании? Это ведь абсолютно разные люди, во всем противоположные.

Новая загадка увлекла ее, помогла отпустить ситуацию, расслабиться и заснуть.

Глядя на себя в потрескавшееся зеркало, она торопливо красилась в запертой изнутри ванной.

Странно, что после удара поверхность вообще устояла, не лопнула, не рассыпалась. Чуть выше центра стеклянной пластины даже углубление появилось, но сетка трещин упрямо держала вместе фрагменты былого целого.

Неделю назад он подкрался к ней со спины, схватил и сжал своей клешней ее затылок и толкнул вперед так, чтобы лицо протаранило зеркало. Вот откуда эти трещины. Вот почему теперь она закрывается. И вот почему не ходит в школу уже целую неделю.

Несмотря на нетрезвый вид, он действовал целенаправленно. Не то чтобы он становился совсем другим человеком, но алкоголь развязывал ему руки и обострял намерения. Выпивая, он делал все, от чего сдерживался в обычном состоянии. Например, бил свою дочь за то, что она выросла такой шлюхой.

Как будто у нее был выбор, каким образом быстрее заработать денег, лишь бы не оставаться с ним. Кто виноват, что дороже всего люди платят за секс без обязательств? Она виновата? Нет. Это мир такой. Мир мужчин щедро поощряет порно, проституцию, эскорт и вебкам (ни за одну честную профессию столько не платят), а мир женщин вынужден подстраиваться под условия, чтобы выжить. В этом она была убеждена с того самого дня, как впервые осознала себя привлекательной – опять же благодаря окружающим ее мужчинам, которым разница в возрасте не мешала вести себя похабно.

Подкрашивая ресницы, она замирала, прислушиваясь к каждому звуку в доме. Надеялась, что он так рано не проснется, и она успеет сбежать от него в школу на целый день. А потом… потом посмотрим. Может, получится заночевать у кого-то из бойфрендов. Или подруг. Станет ясно в течение дня.

Если живешь под одной крышей с монстром, который тебя ненавидит и постоянно ищет повода сорваться, сам собой заостряется слух, развивается осторожность и паранойя, а еще – прокачиваются навыки грима. Синяки уже пожелтели, так что замазать их тональником теперь несложно. Практически незаметно.

Всю эту неделю он вел себя более-менее. Понимал, что перегнул палку. Ее лицо и так напоминало вздувшийся гнилой помидор. Показаться на людях в таком виде она не могла и не хотела – это бы разрушило ее статус первой школьной красавицы, – а он и не заставлял. По своим причинам. Знал, чем это может для него обернуться. Нет, она нужна ему дома, а не в интернате. Нужна в качестве боксерской груши, громоотвода собственной злобы на свою сраную, конченую, потраченную жизнь.

Едва ей стукнуло четырнадцать, выбивать из дочери все дерьмо стало его любимым хобби. Заслуживала она этого или нет, он всегда находил, за что. Каждый день после работы он выпивал, и это затягивалось. Она не помнила, когда в последний раз видела отца трезвым. Сколько лет назад? И может быть, он уже должен сдохнуть от этого? От какого-нибудь цирроза. Как стало бы легче жить!

Вот и сейчас он валяется на диване в гостиной, все еще мертвецки пьяный, потому что пил всю ночь. Отключил будильник и спит дальше. Видимо, на смену сегодня не пойдет. Только бы его не уволили. Если он будет дома в течение всего дня, ее жизнь из чистилища превратится в ад.

Она закончила, сложила косметику в сумочку и застегнула ее, придирчиво осмотрела лицо, стараясь, чтобы на него падало как можно больше света под каждым углом. Густо накрашенные шоколадные глаза и матовая коричневая помада. Если эта сука из воспитательного отдела снова сделает ей замечание за внешний вид, сегодня она пошлет ее на хуй. И не станет извиняться.

Первый день учебы после фальшивой кори. За справку пришлось заплатить, но на это он дал ей денег. Не дурак все-таки.

Как ужасно лицо выглядело поначалу, и как быстро затянулось. Наверное, у нее отличная регенерация тканей, потому что первые сутки от боли она не могла ни есть, ни пить. Рот просто не открывался, а в носу засохла кровь, дышалось тяжело.