Текст книги "Рагу. Сборник рассказов на любой вкус"

Предназначение

Я стаканчик с мороженым. Обычный такой стаканчик с мороженым. Фисташковым. Это то, которое не всем нравится, со странным вкусом, но при этом все еще имеющее право на существование.

Внутри меня встречаются следы арахиса, небольшое количество карамельного топпинга, но в целом я – обычное мороженое.

Я – тот самый бумажный стаканчик, который мерзнет на витрине, под всеми этими новомодными красивыми обертками, манящими названиями и картинками. Но кто сказал, что они вкуснее? Кто сказал, что именно эти цветастые зазывные картинки и то, что под ними, принесут вам счастье?

Но никто не утверждает, что вам понравлюсь я. Разве кто-то может с уверенностью сказать, что я могу прийтись вам по вкусу? Кто сказал, что мелкий шрифт моего натурального состава будет тяжеловеснее внешнего вида?

Конечно, здесь все решает дело вкуса. При этом, разве кто-то посмотрит на потерявший былую форму бумажный стаканчик с фисташковым мороженым, когда рядом, только руку протяни, лежат красивые пломбир в шоколаде, крем-брюле с шоколадной крошкой, развязное клубничное или совсем уж нескромное шоколадное? Кто выберет натур продукт вместо яркого фантика?

Я – стаканчик с мороженым. Фисташковым, приятно-зеленого цвета мороженым. Меня еще не купили, но уже выскребли до дна. На стенках до сих пор ощущается холод металлической ложки.

Я полон, я в полном порядке, но я чувствую пустоту.

Я существую, но меня нет.

Я чувствую, что меня нет, но я есть.

Чем быстрее забирают моих красивых коллег, тем быстрее я опускаюсь на дно холодильника. Я знаю, что будет дальше. Я уже слышал раньше это страшное слово – ревизия. Я знаю, что будет со мной, единственным, оставшимся из нашего рода.

Я пережил много сбоев температурного режима. Я защищал новичков, прикрывая их собой, когда забывали закрыть стекло витрины.

Я стар. И я умру, так и не выполнив своей главной цели – принести кому-нибудь счастье.

Я уже почти готов к этому. Я уже почти смирился. И однажды меня достанут со дна холодильника, но не для свершения моего предназначения, а для того, чтобы…

Вот, снова кто-то ищет сладость на час. Полчаса блаженной сытости. Минутку удовлетворения. Кто-то открыл витрину. Но я уже так глубоко, что даже не вижу света.

Но что это? Неужели настал мой час? Неужели эти руки старательно отбрасывают в стороны свеженьких новичков с замысловатыми вкусами и пробираются ко мне?

Не верю. Меня взяли в руки. Вытащили на свет, повернули составом к лицу. Не верю. Я еще кому-то нужен? Возможно ли, что какой-то странный человек нашел меня, такого же странного, себе по вкусу?

Хотя, может, я ошибаюсь? Может, именно так и проходит та самая ревизия?..

Движение. Я зажмуриваюсь. Не хочу видеть падение на дно мусорного ведра. Я не перенесу еще одного разочарования!

Покачивание. Успокаивающее, приятное. Я должен открыть глаза. Как бы ни была страшна правда, я должен ее узнать!

Металлический каркас продуктовой корзинки. Я слышу звук кассы так близко, что не могу сдержать слез. Покачивание корзинки убаюкивает меня, и я засыпаю. Засыпаю навсегда, зная, что выполнил свое предназначение.

Я принес кому-то счастье.

Ироничный кирпич

…Впервые я увидел ее, когда мне было около двух лет. Воспоминание в силу возраста осталось в моей памяти довольно смазанным, расплывчатым, но все же я запомнил ее улыбку: ободряющую и ласковую. И запомнил ее белое одеяние.

После я снова увидел ее, когда мне только исполнилось шесть. Она пришла ко мне перед сном, села на кровать и представилась:

– Привет. Я – твоя Жизнь.

Я удивился, но из вежливости не подал виду и тоже представился, а она почему-то засмеялась. Потом она не раз приходила ко мне, сидела рядом, гладила меня по голове невесомыми теплыми руками, напевала спокойные колыбельные…

Потом она на какое-то время пропала, а я списал все на слишком развитую детскую фантазию и впечатлительность. Но я оказался неправ и осознал это, когда мне исполнилось 16 лет.

Тогда я встречался с одной девушкой. Вы же знаете этот возраст, когда стыдно быть без девушки, а ничего серьезного затевать как-то не хочется… В общем, эта не совсем верная моя спутница стравила меня со своим бывшим и меня вызвали «на стрелку». Я, как справедливый и честный боец, пришел один, а против меня вышло пятеро парней с битами и прочей доступной амуницией наперевес.

В ходе драки, когда я неистово пытался отбиваться, я краем глаза заметил какое-то сероватое движение рядом со мной, и буквально тут же мой соперник отлетел в сторону и, влетев в столб, осел наземь. Позже подобным необъяснимым способом от меня отлетел и второй… И в итоге я оказался стоять, когда пятеро парней лежали рядом без сознания. Я был один. Но в том мимолетном движении я почувствовал что-то знакомое, и в памяти всплыл образ улыбчивой девочки в белом…

Мне было уже за тридцать, я был женат, в детской спали дети, а я вышел на балкон покурить. Стояла летняя безветренная ночь. И вдруг за спиной я почувствовал едва уловимое движение. Я обернулся и тут же в ужасе отшатнулся – за моей спиной стояла женщина средних лет в черном балахоне, ее лицо было испещрено глубокими морщинами, губы из-за отсутствия зубов завалились в рот, глаза при этом безумно на меня таращились.

Я хотел закричать, но крик так и застрял у меня в горле.

– Ты меня не узнаешь? – прошамкала женщина с грустью в глазах. Я смог лишь заставить себя моргнуть. – Это же я, твоя Жизнь…

Я удивленно округлил глаза и все же смог выдавить бессмысленное:

– Но как же так?

Она пожала худыми плечами и грустно вздохнула:

– Я взрослею вместе с тобой.

– Но ведь мне всего тридцать пять! – негодование, наконец, сняло мое оцепенение.

Жизнь молчала и пристально на меня смотрела. Я подробнее осмотрел ее внешность, наряд… и вдруг заметил, что она что-то прячет за спиной. Женщина заметила мой взгляд и показала руку – она держала косу.

Я отшатнулся, чуть не выпав с балкона.

– Ты не Жизнь! Ты – Смерть! – воскликнул я, чувствуя, как волосы на затылке встали дыбом.

– Я – Жизнь, я же и Смерть, – откликнулась женщина. – Вы, люди, разделяете эти понятия, но мы – это одна личность. То есть все это – я.

Я потрясенно молчал, стараясь переварить информацию. И тут до меня дошло то, что она мне хотела изначально сказать.

– Ты пришла… за мной, – выдохнул я почти шепотом. Женщина кивнула, и мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы.

– Прости, но такова моя роль, – прошамкала Жизнь, ставшая Смертью, и вдруг растворилась в воздухе.

Я шокировано затянулся почти дотлевшей сигаретой и, повернувшись к улице, бросил вниз окурок. В тот же момент я почувствовал глухой удар по затылку. Вслед за окурком вниз пролетел кирпич. По затылку потекло что-то теплое, меня качнуло.

«Кирпич, – подумал я, оседая на пол. – Как иронично»

Очередь в рай

Позади меня стоял настоящий богатырь, что называется «шкаф», метр в ширину, который угрюмо сопел и хмурил свои мохнатые брови, будто топор, торчащий из его головы, не причинял ему никаких неудобств.

Чуть впереди, через одного, виднелось что-то мокрое и зеленоватое: молодой парень частенько сплевывал в сторону и вытряхивал из рукава всякую морскую мелкую живность.

– А здесь очередь в рай? – донеслось из-за широкоплечего.

Я выглянул в сторону и невольно отшатнулся: судя по фигуре, она была молодой девушкой, но у нее отсутствовали руки и половина головы, остались только пухлые, некогда довольно аппетитные губы, которыми она и задала вопрос.

– Да-да, – раздалось еще дальше – голос принадлежал старенькому, с виду вполне обычному старичку.

Пока я пытался высмотреть остальных позади себя, я не заметил, что подошла моя очередь: «шкаф» напомнил мне об этом невежливым тычком в плечо, подталкивая к столпу света, льющегося непонятно откуда и уходящий высоко вверх.

Я вступил в столп света и зажмурился от накатившей тошноты: перед глазами закружились значительные и не очень события моей земной жизни.

Меня сдуло ветром, стало вдруг жарко, мокро и тревожно, а потом резко – холод, какой-то шлепок и, открыв глаза, я смутно различил лица врачей в масках.

«Нет! Я снова переродился! За что?» и я горестно заплакал.

– Мамаша, у вас девочка!

Вещица 358

Полкомнаты занимала картонная коробка. Края ее были помяты, один угол был чуть продырявлен, а другой был бессовестно смят. Скотч, обмотанный по периметру, местами отошел от сторон и неопрятно заворачивался по краям, обнажая запыленную некогда клейкую сторону.

Геворг моргнул и пошевелил пальцами ног, стараясь разогнать кровь в затекших конечностях. Быстрый взгляд на старые настенные часы, снова на коробку и – на наручные часы. Геворг резко поднялся, сделал два шага и уперся грудью в коробку. Сделав глубокий вдох, он решительным движением оторвал скотч и распахнул створки коробки.

Тысяча маленьких пенопластовых шариков высыпали из коробки и примагнитились к свитеру Геворга, его рукам, брюкам, но мужчина не обратил на это внимание. Он протянул руки и бережно подвинул к себе неповрежденное содержимое коробки – еще одну, уже фирменную, коробку.

Прямоугольная с человеческий рост коробка была цвета индиго, отдававшего ярко-розовым при поворотах на свету. Лаконичная надпись в верхнем правом углу гласила «TheThing358».

Геворг судорожно выдохнул и только сейчас понял, что задерживал дыхание. Он ласково погладил стенки коробки, любовно провел пальцем по выгравированным серебряным буквам и издал звук, чем-то похожий на всхлип.

Убрав руки от коробки, Геворг сделал два шага назад и уперся голенями в край кровать. Пенопластовые шарики взвились от его шагов и снова прилипли к мебели, брюкам и загадочного цвета коробке. Геворг покусал большой палец и снова решительно шагнул к коробке. И, выдохнув со стоном, вернулся к кровати.

Резкий хлопок заставил его вздрогнуть, подскочить к коробке и непроизвольно обнять ее, а через секунду сквозь грохочущее в ушах сердце понять, что всего лишь хлопнула соседская дверь. Геворг выдавил смешок и, глубоко вздохнув, развернул коробку. На задней стенке находилась скрытая для невнимательного взгляда черная молния и выгравированная черная стрелка, указывающая вниз, с надписью «RightThere».

Геворг решительно схватился за еле выступающую «собачку» и очень медленно стал расстегивать молнию. Как только «собачка» достигла низа, края коробки будто внезапно превратились в шелк и опали к ногам еще не успевшего встать с корточек Геворга. Он медленно поднял взгляд и шумно выдохнул, в волнении прикусив большой палец руки.

Над Геворгом возвышалась металлическая ножка, согнутая сверху под тупым углом. Ножка была сделана из особого сплава металла, отчего она сияла на солнце так, будто могла стать еще одним источником света, помимо общепризнанных.

Геворг откинулся назад и, сев на пол, восхищенно вздохнул. В глазах его стояли слезы, отчего Геворг даже шмыгнул носом. И тут же встрепенулся, торопливо поднялся с пола и стал кружить вокруг вещицы 358, разглядывая ее с разных сторон.

Его идиллию сладостного любования прервали голоса за дверью:

– Чего Геворг к чаю не вышел?

– Да ему снова что-то там пришло.

– Очередная коллекционная штука из прошлого века?

– Скорее всего.

– Уже весь подвал ими заставил…

– И не говори, хлам этот копит…

Голоса отдалялись, а Геворг мотнул головой, будто стараясь выбросить из памяти услышанные слова, и аккуратно взял вещицу в руки. Не удержавшись, он примкнул к ней губами и тут же судорожно натянул рукав и протер им место поцелуя.

Развернувшись, Геворг сделал шаг к уже готовой стеклянной витрине. Аккуратно разместив вещицу внутри, мужчина закрыл дверцу, которая тут же слилась с остальными створками, не дав возможности открыть данную витрину вновь.

Геворг сделал шаг назад, снова любуясь своим приобретением. И через мгновение вдруг метнулся к табличке с надписью, дыхнул на нее и краем рукава протер. Оставшись довольным результатом, он отступил на шаг назад и шепотом, почти торжественно прочитал название вещицы:

– Ко-чер-га.

На благо

Все-таки испоганил.

Как окурок потушил о свежевыкрашенный белый косяк подоконника. Испоганил красоту, оставил свой след. Выжег, оставив свою метку: «Здесь был я». Чтобы запомнила. Чтобы все знали.

Пусть не по-хорошему, значит – по-плохому.

Никто не помнит нежности, все запоминают боль и страдания. А шрамы будут о себе напоминать неровными краями и белизной тонкой кожи.

Я всегда знал, что я такой. Но принял это только что. И не почувствовал ни капли вины за своё поведение.

Заслужила. Кто-то должен был ее научить жизни. Кто-то должен был спустить ее с небес на землю. Так почему бы ни я?

В этой истории я – антагонист, но не антигероев ли вешают в топы самых обожаемых персонажей? Не на них ли строятся все сюжеты? Кем был бы Бэтмен без яркого Джокера? Обычным клерком, любящим латекс и понты.

Она знала, на что шла. Она знала. И сейчас ее недоумение выглядит глупо. Какая она глупая!.. Зубы сами собой сжимаются от ее наивности.

Испортил. А так ли уж? Может, сделал сильнее и подготовленней к жизни?

Да она благодарить должна!

Ничего, наступит момент, она поймёт. Она все поймёт. До неё дойдёт, что все, что я сделал – я делал для ее же блага. Вот заживет рана, поутихнет вихрь негодования – и она осознает.

А пока – пускай ненавидит. Ненависть – сильное чувство, мотивирующее.

А я подожду. Подожду, пока она поймёт, кто я и зачем я так сделал. И приползёт обратно, понимая, что только я – единственный человек, который ее любит.

Рано

Он стоял на вершине горы. Не отводя взгляда от горизонта, он слегка переминался с ноги на ногу, стараясь удержать равновесие на снежном пике. Снег под тяжелыми ботинками жалобно поскрипывал, но поддавался давлению, и вскоре молодой человек замер, ощутив под ногами приятную каменистую твердь породы.

Несмотря на высоту, дышалось здесь легко, а ветер ласково касался его лица и рук, больше походя на легкий морской бриз, а не на высокогорный ледяной шквал.

Он вытянул голые руки перед собой и отметил, что не чувствует холода. Тут же в голове всплыла неприятная информация об определенной стадии обморожения, когда человек, теряя рассудок, начинает непроизвольно раздеваться.

«Но это не про меня», – тут же успокоил себя юноша и снова воззрился вдаль.

Собственно, вглядываться было особо не во что. Все, что он видел, это непроглядный туман и далекие лучи солнца, уже перешедшего рубеж зенита. Но этот туман тянул его, манил, будто молчаливо умолял вглядеться повнимательней, прочувствовать, услышать, понять…

«Почему мне так нужно что-то увидеть там?.. Ах да, там же – мое будущее».

Осознание затопило парня невысказанным восторгом причастности к тайне, близости к раскрытию секрета. Туман мог хранить в себе как хорошее, так и плохое, но ведь, пока он ничего конкретного не разглядел, можно нафантазировать абсолютно что угодно, и это что-то будет иметь некую вероятность произойти в действительности.

Его разбирало любопытство. Он чувствовал, что он близок к правде. Подул очередной порыв ветра, и туман неровными вихрями стал уплывать в сторону, позволяя рассмотреть…

– Эй, как ты там?

Голос прозвучал так близко, будто его владелец стоял рядом. Парень от неожиданности вздрогнул и обернулся – он все еще стоял на вершине горы в полном одиночестве.

Он торопливо вгляделся в туман и с трудом нашел тот клочок, который медленно, но верно начал отползать в сторону…

– От тебя почему-то тянет холодом….

Его затопило раздражение, но он сосредоточенно наблюдал, как оголяется что-то пока непонятное, что-то неясное, какой-то кусочек его будущего.

Парень моргнул и…с удивлением увидел перед собой что-то белое, но это точно не был вид с вершины горы. Моргнув еще раз, он увидел перед собой потолок. Опустив взгляд, он рассмотрел чье-то смутно знакомое лицо рядом.

– О, боже мой! Ты очнулся! – какая-то девушка бросилась ему на грудь. Парень испытал неловкость и попытался заговорить, но не смог. Он будто никогда этого не умел.

Он разозлился, набрал в легкие воздуха, чтобы как следует закричать – уж это он точно должен уметь! – но чувство глубокого сожаления накрыло его, словно лавина, и заставило медленно выдохнуть: он был так близок, чтобы увидеть свое будущее! В шаге от того, чтобы понять все! Понять абсолютно все!..

– Теперь все будет хорошо, – сказала девушка, вытирая слезы и ласково смотря на парня.

«Или нет, – подумал парень досадливо. – Ведь я так и не успел ничего увидеть».

Заявление

Я, ниже подписавшийся, прошу возместить мне затраты на приобретение следующих средств:

чувство юмора (130 килограмм)

доступ к человеческому интернету (безлимит)

креативность (110 килограмм)

оригинальность (80 килограмм)

доброта (90 килограмм)

сочувствие (125 килограмм).

Данные средства были потрачены на устранение Трещины в мире в связи со всемирной пандемией. Также прошу не учитывать прогулы на работе в связи со срочностью и тяжестью устранения трещины.

Информационная справка: всемирная пандемия была включена в список масштабных уроков (далее – Трещин) для включения разумности и сочувствия человечества еще при прошлом Правителе, но не была осуществлена в связи с кадровыми перестановками. Поэтому подготовка к заделыванию Трещины не была проведена заранее. В связи со срочностью и внезапностью данной акции коллектив Высшего Разума не был тщательно подготовлен, и работы по заделыванию Трещины все еще продолжаются.

Так же прошу выделить специалиста с Нижнего отсека отдела Высшего Разума для согласования вековых планов жизненных уроков для человечества для исключения внезапности Трещин и форс-мажорных ситуаций.

Тринадцать тысяч восемьсот первый год со дня основания Вселенной. Подпись: безымянный работник номер семьсот девяносто два Верхнего отсека отдела Высшего Разума.

Fight!

Давай жару! Подливай масла в огонь, шевели почти потухшие угли – я все равно не дам разгореться этому огню, сколько бы попыток ты не делал.

Это как представить, что ты стоишь с зажженным факелом, а я рядом с брандспойтом, держа руку на рычаге, чтобы в любую секунду потушить то, что ты подожжешь.

Ты пытаешься сбить меня с ног, налетая со спины, как и раньше, боясь посмотреть мне в глаза, валишь меня на землю, стараешься задушить меня, заставляя вдыхать горькую пыль. Но я все равно скидываю тебя со спины и продолжаю идти, не обращая внимания на твои камни, летящие мне в спину.

Если мы долго не видимся, ты становишься чуть спокойнее. Стоишь рядом, ведешь светскую беседу, но я-то знаю, что это ненадолго, и, стоит мне отвернуться, как снова придется обороняться.

Я пыталась решить конфликты разными способами: игнорированием, спокойной беседой, яростными криками и действиями, но все – словно горох об стену.

Я – великий анализатор, мыслитель и философ. Я искала решение в книгах, в рассказах людей, в интернете – решения нет.

Остается только одно – смириться с положением дел.

Поначалу ты ранил меня, резал до крови, до мяса, мне приходилось годами залечивать раны. Теперь же моя кожа загрубела, твои наскоки на меня с острыми предметами оставляют только мелкие ссадины.

Ты тоже неглуп. Ты знаешь, на что надавить. Ты знаешь мои больные места, изучил с годами. И для меня твои злые выпады каждый раз, как ушат воды на голову. Все никак не привыкну.

Ты – великий манипулятор. Ты любишь подстрекать меня и мое окружение на отрицательные эмоции. Позитивные проявления ты никогда не умел интегрировать.

Но, видя, что я знаю большинство твоих привычных ходов и перестаю на них реагировать, ты применяешь свой излюбленный метод – метод сравнения. Ты думаешь, что уж тут я не смогу устоять и брошусь доказывать, что «я не такая!».

Но нет. Я тебя разочарую. Это вызывает во мне лишь чувство презрения к тебе. И даже немного – жалость.

Я тоже знаю, как тебя уколоть, но все время себя удерживаю – «Я выше этого». И снова ухожу от конфликта, ожидая ремиссии…

Казалось бы, в чем проблема? Разойтись в разные стороны и все: мир, покой, никаких войн и сражений.

Но это невозможно. Мы связаны до самой твоей или моей смерти.

Я не выбирала этого всего, как не выбирал и ты. Но жить в мире и согласии для тебя, видимо, чересчур скучно. И ты снова потираешь руки, разжигая костер вражды, подкидываешь дровишки – оскорбления, достаешь из-за пазухи старые записи моих грехов и громко их декларируешь, стараясь привлечь мое внимание.

Иногда я забываюсь и поддаюсь на твои уловки, теряя спокойствие. Никак не научусь тебя игнорировать. Но все чаще я, сцепив зубы, молча тушу то, что ты уже довел до масштабов катастрофы.

Назовите это дуростью, но я не теряю надежды, что все изменится. Изменится в лучшую сторону. Хотя практика показывает, что наши с тобой отношения могут измениться только в одну сторону, и эта сторона не имеет указателя «плюс».