Текст книги "Ковыряясь в мертвой лягушке: инсайды от топовых комедийных авторов"

Как вы думаете, будет ли у будущих поколений интерес или талант создавать юмор исключительно для печатных изданий?

Печатное слово – это вещь совершенно особенная. Не хочу перехвалить себя, но она требует дисциплины. Ей близка телевизионная комедия. Она хорошо организована, и ее очень вдумчиво пишут, а затем переписывают, и переписывают, и переписывают. Но все-таки это не то же самое. Это другое. В комедии ты знаешь, что тебе есть кому помочь. Есть люди с чувством юмора, у которых на лице будет все написано, если реплика не работает. Думаю, некоторые писатели будут продолжать работать над печатными изданиями, но это уже не кажется таким логичным выбором, как когда я начинал свою карьеру.

И справедливости ради по отношению к начинающим писателям, это не самый денежный бизнес.

Нет, не самый. В этой индустрии никогда не было много денег, а теперь и подавно. Это просто нерентабельно. Даже не близко к этому. «Нью-Йоркер», стоит отдать ему должное, все еще окупается, но зачастую они скорее опубликуют несмешной материал, написанный кем-то известным, чем смешной материал, написанный кем-то, про кого никто никогда не слышал.

Просто писать юмор для печатных изданий – это очень сложно. Не так давно я пытался разобраться в этом вопросе. За время работы в National Lampoon, мне кажется, я написал миллион слов. Боже, надеюсь, большая часть была смешной. Не могу представить, чтобы кто-то такое повторил. Не могу представить, что я сам такое повторил бы. Вызывайте санитаров. Оглядываюсь назад и сам себе не верю.

Вы как-то сказали, что Дуглас Кенни, один из авторов фильмов «Зверинец» и «Гольф-клуб», смог добиться в Голливуде большего, чем любой другой писатель National Lampoon. Почему так?

Первопроходцем National Lampoon в Голливуде и был Дуглас Кенни. Дуглас был по природе своей смешным писателем, и печатное слово ему давалось легко и естественно. И тогда я даже не осознавал, что он был талантливым комедийным киносценаристом. У Дуга было отличное врожденное юмористическое чутье, которое можно было применить к чему угодно. Когда у него появилась возможность написать «Зверинец» (в середине 1970-х), стало понятно, что ему следует заниматься именно этим.

Так происходило благодаря тому, что Дуг умел чувствовать кинематограф на фундаментальном уровне, и он был неутомим в работе над проектами, которые ему были интересны. Нужна невероятная решимость и целеустремленность, чтобы хоть что-то сделать в мире кино, и он обладал и тем, и другим. А еще он был хорошим партнером для всех, с кем работал.

За все эти годы гибель Кенни много обсуждалась. Он погиб на Гавайях в 1980 году в возрасте 33 лет. Одни считают, что он сбросился с обрыва. Другие – что он поскользнулся или его столкнули. А как вы думаете, что произошло?

Я не знаю. Честно, я просто не знаю. Мне кажется возможным, что он покончил с собой. Это такая мутная история. У Дуга были взлеты и падения, в этом нет никаких сомнений. Думаю, это издержки профессии. За много лет до этого Дуг поехать навестить друзей на Карибы, и его поймали с марихуаной в багаже. Но дело удалось замять. Среди знакомых Дуга оказались люди с хорошими политическими связями, и поэтому он избежал наказания. Но после этого случая он никогда больше не путешествовал с наркотиками. Это наталкивает меня на мысли, что на Гавайях он мог попытаться раздобыть наркоты. Возможно, сделка пошла не по плану, и его убили. Но я, честно, не знаю.

Говорят, что Дуг был недоволен тем, как получился «Гольф-клуб». Думаете, он был недоволен фильмом или жизнью в целом?

Думаю, и тем, и другим понемногу. Когда (в 1980-м) вышел «Гольф-клуб», он был совершенно подавлен. Он сказал: «Ну, что ж. Это не второй “Зверинец”». И я ответил: «Слушай, дай ему время». «Гольф-клуб» был одним из самых смешных фильмов, что я когда-либо видел, но он сравнивал его с успехом, которого достиг «Зверинец». Это было несправедливо.

Вы работали вместе с Дугом над «Пластилином колец». Расскажите, как появилась эта идея?

Я убедил Дуга, который, к слову, до этого не читал «Властелина колец» и справедливо считал мою затею дурацкой, что мы должны написать на него пародию. Нам удалось продать эту идею Ballantine, издательству, которое первым опубликовало «Властелина колец» в мягкой обложке. Опять-таки, будучи осторожными людьми, мы написали Дж. Р. Р. Толкину со словами: «Мы хотим спародировать ваши книги. Что вы об этом думаете?» И он в ответ отправил нам такое милое, крайне причудливое письмо, в котором говорилось в общих чертах следующее: «Что ж, не знаю, зачем вам это. Но если вы настолько любите страдать ерундой, чтобы захотеть таким заниматься, я не имею никаких возражений. Вперед».

После того как нам удалось получить у издательства небольшой гонорар, Дуг прочитал «Властелина колец» за один день. В итоге около 3/4 пародии написал он. Помню, как сидел напротив него за чем-то вроде двойного стола в Гарвардской библиотеке. У каждого из нас с собой была портативная печатная машинка. И пока я сидел, возился над каждым абзацем, он успевал настрочить несколько страниц так быстро, как только было можно набирать текст. Это было невероятно. Он писал по 35–40 слов в минуту. И выходило смешно до истерики. Это было просто невероятно. Это Дуг – классический Дуг.

Когда мы сдали готовую работу, глава издательства Иэн Бэллэнтайн (который опубликовал «Властелина колец»), казалось, даже брезговал брать ее в руки. Он не был в восторге от книги, для него она была ядом. Хотя впоследствии именно эта книга (опубликованная в 1969 году издательством Signet) помогла нам содержать Harvard Lampoon. А в 2012-м Simon & Schuster опубликовали еще одно издание.

Стиль печатного юмора в National Lampoon был очень сложным, и пародии основывались на очень разношерстном материале. Вы пародировали множество разных жанров: комиксы, инструкции к видеоиграм, альбомы выпускных классов, журналы и т. д. Должно быть, делать новый выпуск каждый месяц было выматывающей работой.

Совершенно точно. И возвращаясь к Дугу: у него был огромный дар к созданию визуального материала. Он чаще, чем кто-либо другой, говорил мне: «Слушай, журнал не может быть одними лишь словами на листе. Мы должны делать очень точные пародии и карикатуры». Дуг инстинктивно понимал, что это было отличной возможностью делать смешной материал. У него это было в крови. И как только мы все уловили, как это делается, стало совершенно ясно, куда двигаться дальше.

В самых первых номерах National Lampoon художественное оформление выглядело бессвязным. Материалы были не слишком уж похожи на то, что они пародировали.

Поначалу оформление было довольно топорным. Оно просто не работало. Так продолжалось до тех пор, пока в 6-м или 7-м номере к нам не присоединился (арт-директор) Майкл Гросс. Его большой заслугой было то, что Майкл позвонил нашему издателю еще до того, как его наняли, и сказал: «Знаете, это смешной журнал, но выглядит он хреново. Я арт-директор. Наймите меня. Я все исправлю». И мы наняли. И он исправил. Абсолютная точность в визуальных материалах пародий. Их легко было спутать с оригинальной версией.

Очень талантливый комик по имени Эд Блюстоун пришел в офис в 1972-м со строчкой: «Если вы не купите наш журнал, мы убьем эту собаку». На следующий день Майкл нашел собаку, которая отводила бы глаза от дула пистолета по команде. Это фото сделали для январского выпуска 1973 года. Я увидел фотографию и глазам своим не поверил. А для него это было как двумя пальцами щелкнуть. Магия. Вот такие вещи сделали возможным наш успех.

Сколько раз на журнал подавали в суд за слишком точную пародию?

На нас без конца подавали в суд. Как-то раз (в 1973-м) мы опубликовали «Чудесный набор для мухлежа в “Монополии”». Мы напечатали тысячные и пятитысячные купюры, которые можно было незаметно подмешать к пяти– и десятидолларовым игровым купюрам «Монополии». Единственная причина, по которой на нас не подали в суд, в том, что автор National Lampoon Кристофер Серф учился вместе с сыном одного из братьев Паркер[29]29
  Parker Brothers – братья Паркер, компания, выпускавшая «Монополию».


[Закрыть], и тот спустил все на тормозах. Люди постоянно подавали на нас в суд. Часто нам приходилось идти на досудебное урегулирование и просто говорить им: «Нам очень жаль. Мы так больше не будем».

Как вы думаете, был бы журнал так же успешен сегодня, как в дни своего расцвета? Этот тип юмора во многом зависит от того, знает ли читатель то, что пародируется. И многие форматы, с которыми вы имели дело, уже не так популярны, как были.

Совершенно верно. Все дело было в общем опыте американцев. С усилением визуализации печатных изданий и появлением телевидения после Второй мировой войны (и это было время моего поколения) у каждого из нас был чердак, забитый общими воспоминаниями и опытом. Все читали The Saturday Evening Post, все читали тупые комиксы, и таким образом мы все были связаны. Вокруг нас был целый мир визуальной информации, и мы проглатывали ее со скоростью света. Количество материала, которое мы за пару лет поглотили для National Lampoon, было шокирующим. Потому он просто закончился.

Большая часть юмора в National Lampoon, а ему уже больше сорока лет, остается понятной. Включая даже те материалы, которые в менее умелых руках казались бы крайне устаревшими, такие как Уотергейтский скандал и война во Вьетнаме.

Журнал очень живучий. Его было сложно выпускать, но, я думаю, большая часть материалов не состарилась. Я до сих пор смотрю на некоторые пародии и смеюсь вслух. Недавно я перечитал пародию на школьный альбом выпускного класса 1964-го. Это прекрасно. Ну просто отлично.

Многие поклонники комедии считают, что Выпускной альбом 1964-го (опубликованный в формате книги в 1973-м под редакцией Дуга Кенни и Патрика О’Рурка) изобрел ностальгию. По крайней мере, определенный вид ностальгии, когда ты оглядываешься на прошлое, но уже с теми знаниями, которые у тебя есть сейчас.

Бесспорно. Ну, я не уверен, что мы изобрели ностальгию. Мы красиво ее упаковали и немного пропиарили. Но мы создали символ ностальгии, это так. Формат выпускного альбома был одной из немногих абсолютно универсальных вещей, по крайней мере, в этой стране. А теперь их больше нет. Где теперь люди будут делиться своим первым опытом, в твиттере? Нет. Все мы прошли через старшие классы, и выпускной альбом был квинтэссенцией этого опыта.

Это очень специфичный тип ностальгии. Ведь когда вы говорите про старшеклассниц «часто пропускает “по болезни”» или «плакала на уроке труда», мы понимаем, что это эвфемизм, которым маскировалась беременность, неприемлемая в то время. И это совсем другая ностальгия, это уже не те теплые воспоминания о концерте на городской площади, где играл духовой оркестр.

Да, совершенно другая. У нее есть глубина. Или ширина, или долгота, какое геометрическое измерение вы бы ни захотели использовать. Думаю, что частично это из-за того, что мы росли в 1960-е, очень пуританское, не терпящее инакомыслия время. Общество начинало становиться немного более расслабленным после избрания Кеннеди, но в первый раз я услышал, чтобы кто-то употреблял наркотики, в 1965-м. Это была марихуана. Помню, как кто-то сказал: «Боже мой, если они его поймают, он отправится в федеральную тюрьму до конца жизни!» Можете себе представить? Спустя два года нельзя было пройти по Гарвардской площади, чтобы случайно не забалдеть от всего этого дыма вокруг. Просто вся система развалилась. Так что не могло быть лучшего времени для выхода National Lampoon. У нас появился шанс воспользоваться этим странным общим прошлым бумеров в период, когда все устои пошатнулись. Думаю, National Lampoon был первым печатным журналом, который использовал все матерные слова.

Помню, в самом начале наш издатель нам сказал: «У меня плохие новости. Мне позвонили из типографии. Они не будут печатать одну из карикатур». Кажется, кульминацией это шутки была фраза «Ну что ж, тогда иди на хуй». Но уже через 6 месяцев они печатали все подряд. Они просто сдались.

Это было еще до того, как Playboy начал печатать матерные слова.

Совершенно верно. Чтобы отдать им должное, Playboy были осторожнее, потому что они были умны. Хью Хефнер хотел чистый грязный журнал. Нас же устраивало выпускать грязный грязный журнал. Хефнер был очень умным человеком. Когда я работал в Harvard Lampoon, мы хотели сделать пародию на Playboy. Мы, заранее не договариваясь, позвонили Хефнеру, чтобы попросить его разрешения. Его секретарь сказала: «Одну минуточку». Хефнер моментально подошел к телефону. Он сказал, что он очень хотел бы, чтобы мы сделали пародию, и что он договорится, чтобы мы могли использовать его типографию: «Я скажу, что вы добропорядочные граждане. И все, что вам, ребята, останется сделать – это получить на счете подписи некоторых ваших богатеньких выпускников для уверенности, что нас не нагреют». Мы напечатали примерно 635 000 копий в сентябре 1966-го и распродали их за 11 дней.

Это был момент, когда я начал думать: слава богу, мне не придется идти учиться на юриста.

Это был первый знак, что впереди вас ждет большой успех?

Это был первый большой знак. Мы осознали, что делаем журнал, который появится на прилавках всей страны, не только на Восточном побережье. И мы поняли, что сможем достичь определенного качества производства, необходимого для создания точной пародии.

Материалы и Harvard Lampoon, и National Lampoon довольно сильно основываются на культуре употребления. Вы когда-либо принимали наркотики?

Нет. И не из-за какой-то моральной добродетели. Думаю, что я, как Билл Клинтон, никогда не курил, потому что когда друг предложил мне косячок, я глубоко затянулся и чуть насмерть не подавился дымом. Идеальное отрицательное подкрепление. Никто никогда не предлагал мне чего-нибудь покрепче, они, наверное, думали, что это будет как классический гэг[30]30
  Гэг – англ gag, шутка; чаще всего гэгом называют шутку, выраженную не словами, а изображением или посредством физической комедии.


[Закрыть] у Вуди Аллена: я чихну, когда буду занюхиваться, и рассыплю весь их дорогостоящий кокаин.

Вы когда-нибудь разделяли мнение, что накротики и алкоголь могут помочь комедийным писателям сделать свой юмор круче и достичь таких высот, которые без допинга им были бы недоступны?

Нет.

Должно быть, странно говорить о своих однокурсниках, которые впоследствии стали иконами в мире комедии. Как-то нереально, не так ли?

Абсолютно. Все это кажется совершенной случайностью. Это похоже на то, когда ты думаешь, что если бы ты перешел улицу не на этом светофоре, а на следующем, тебя бы не сбила машина и ты бы остался жив. То есть это все было такой совершенной и невероятной случайностью. Я поступил в Гарвард. Мой отец выпустился из Йельского университета в 1913-м. И я пошел в Гарвард, чтобы побесить отца. Это был мой подростковый бунт. Это была единственная причина, по которой я выбрал этот вуз. Если бы я пошел в Йельский университет, всего этого бы не случилось. Никак. Понятия не имею, где бы я оказался. Это все так банально.

Так значит, удача и правда играет большую роль как в достижении успеха, так и в поражениях?

Не хочется это признавать, но все зависит от удачи. Вообще все. И поэтому меня как вечного демократа так расстраивает, когда я слышу, как республиканцы говорят об усердной работе. «Главное – это усердно трудиться». Да, нужно усердно трудиться, но мир полон людей, которые усердно трудятся, но им не везет, и жизнь дает им пинка под зад.

Люди, которые основали National Lampoon, были очень везучими. Мы появились в совершенно особенное время. Все ограничения постепенно снимались. Это был, наверное, один из последних моментов, когда можно было основать ежемесячный юмористический журнал. Когда мы выпускали первый номер, мы были единственным журналом такого рода с рекомендованной розничной ценой в 75 центов. Нам казалось, это крайне рискованной авантюрой. Кто станет платить 75 центов за такое? Конечно, только так наше существование было возможным. Долгое время мы не могли заполучить рекламу. Рекламодатели говорили: «Я не буду размещать рекламу в этом отвратительном журнале». Но вскоре все изменилось. С тиражом 295 000 экземпляров мы были отвратительным журналом. С тиражом в 305 000 экземпляров это уже была важная аудитория, с которой нужно было взаимодействовать.

Комедийному журналу чрезвычайно сложно заполучить рекламу, в отличие, например, от спортивного журнала.

Если бы National Lampoon появился сегодня, у нас была бы реклама типа: двое сидят в ванне, и мужчина пытается получить эрекцию. Существует не так много категорий рекламы, подходящей для юмористического журнала. Журнал про гольф, например, может рекламировать гольф-клубы, одежду, книги про гольф, все, что хоть как-то касается гольфа. Основным рекламодателем в National Lampoon к нашему бесконечному стыду были сигаретные компании. Но я не извиняюсь. Мы никогда не задумывались, брать или не брать рекламу сигарет. Она нам была жизненно необходима. Без нее мы бы загнулись.

Все эти годы вы очень неохотно говорили о времени, проведенном в National Lampoon. Более того, мне кажется, я никогда не слышал, чтобы вы давали интервью для биографических книг о журнале или его авторах, а таких было много.

Ну, здесь не было никакого скрытого мотива. Просто это становится утомительно. Не думаю, что большинство людей, писавших эти книги, можно назвать беспристрастными свидетелями того, что происходило. Мне казалось, что будет проще не вмешиваться во все это. А еще очень сложно рассказывать эту историю. Проблема в том, что большая ее часть просто невыносимо скучная. Кроме того, что время от времени к нам в офис присылали коробку динамита, как это было в 1972-м, все, что мы делали, – это пахали, пахали и пахали. Изо дня в день у нас были жестокие дедлайны.

Через пару лет после того, как я ушел (в 1975-м), я дал интервью репортеру Esquire, который меня неверно процитировал, и часть того, что он неправильно пересказал, обидела людей. После этого я на долгие годы зарекся говорить об этом с кем бы то ни было. Я не чувствовал, что могу доверять этим людям. Но сейчас я несколько подразмяк. Все это уже стало частью истории. Грустно говорить об этом, но все люди, чувства которых могли бы быть задеты, уже умерли.

Вы когда-нибудь сожалели, что ушли из National Lampoon после всего лишь пяти неполных лет работы?

Нет, и это, возможно, спасло мне жизнь. У меня был университетский друг – психиатр, который сказал мне: «Если бы ты не сбежал оттуда, нам бы пришлось за тобой приехать. Сам знаешь, что не было никаких шансов, что ты долго бы там продержался». Как бы эгоистично это ни прозвучало, я не испытывал никакого чувства вины. Я извлек из этого опыта максимальную выгоду. К моменту, когда мы выдворили Никсона, мы просто плыли по течению, мы всего уже добились. По-настоящему одаренные люди начали уходить. Несмотря на его сложный характер, Майкл О’Донохью был необычайно талантлив, но он ушел делать «Субботним вечером в прямом эфире». Я знал, что мы не можем тягаться с SNL. И Дуг двинулся дальше, в Голливуд, и я понимал, что он не вернется. Осталось мало людей того же уровня. И все стало даваться чуть сложнее, при этом превращаясь в чуть большую рутину. Я просто выгорел. Нельзя делать что-то такого масштаба так долго.

Вы довольны своей жизнью в качестве писателя сегодня? Сейчас вы публикуете одну юмористическую книгу в год или около того.

Конечно. Никто никогда не бывает всем доволен до конца, но да. Все сложилось для меня гораздо лучше, чем я мог себе представить. Я люблю писать книги, хотя издательский мир стал таким конкурентным и сложным. Когда сочиняешь малозначимые небольшие книжки, мало надеешься, что их кто-то опубликует. Но я продолжаю писать книги сейчас, как писал статьи для журнала: «Французский для кошек: весь французский язык, который когда-либо может понадобиться вашей кошке» (French for Cats: All the French Your Cat Will Ever Need, издательство Villard, 1991 год) была бы самой короткой статьей, которую я написал. А это целая книга!

Испытывали ли вы когда-нибудь противоречивые чувства по поводу вашего выбора стать комедийным писателем? Думали ли вы когда-нибудь, что стоило выбрать другой род деятельности?

Даже несмотря на то, что я как бы случайно стал профессиональным писателем в юмористическом жанре, не могу представить, чтобы я мог заниматься чем-то еще.

С тех пор как вы покинули National Lampoon, он переживал свои взлеты и (по большей части) падения. На вас это как-то влияет – видеть, как журнал и его бренд переживают тяжелые времена и с точки зрения бизнеса, и в творческом плане?

Думаю, что глубоко в душе я всегда знал, что у журнала, скорее всего, будет довольно короткий золотой век. Когда на телеэкраны вышло шоу «Субботним вечером в прямом эфире», появилось новое поколение очень умной современной ситуационной комедии. Очень талантливые люди, от которых мы всегда зависели и которых нам всегда не хватало, получили намного более интересный и прибыльный способ реализовывать свои таланты. Нам всегда было тяжело придумывать качественный материал, которого бы хватило для наполнения месячного издания: типичный номер журнала длиною в 96 страниц состоял примерно наполовину из материала и наполовину из рекламы, то есть нам нужно было заполнить почти 56 страниц. Можно сказать, у нас были довольно ограниченные возможности с творческой, культурной и финансовой точек зрения. Вспоминая об этом сегодня, и правда кажется, что мы появились в идеальное для нас время и нам невероятно повезло.

Итак, какой совет вы бы дали молодому юмористическому писателю? Или тому, кто хочет повысить свое положение в мире комедии?

Единственный совет, который можно дать, – просто делайте работу. И начинать нужно как можно раньше. Еще стоит поискать работу в Голливуде или на SNL. Но такая работа, хоть она и является прибыльной, будет отнимать все ваше время и силы. Не думаю, что найдется много авторов, которые пишут сценарии для ТВ-шоу или фильмов и одновременно с этим иногда пописывают книги. Конечно, если они уже не заработали состояние и могут писать, что захотят. Но когда ты уже всего добился, ты же не станешь писать книги, не так ли?

Возможно, это обычная ситуация для комедийного писателя. Сидни Джозеф Перельман всегда жаловался, что у него за душой не были ни гроша. Ему всегда не хватало денег. Роберт Бенчли сделал хорошую карьеру в Голливуде, но она его погубила. Он никогда не был там счастлив. Поэтому я не знаю. Что-то всегда происходит, всегда меняется. Ситуация сегодня отличается от того, через что прошел я. Я просто благодарен, что у меня была такая возможность.