Текст книги "Пожиратели мертвых (13-й воин)"

СОБЫТИЯ, ПОСЛЕДОВАВШИЕ ЗА ПЕРВОЙ БИТВОЙ

Поистине, жители Севера всегда ведут себя не так, как ожидаешь от нормальных, разумных людей. После нападения демонов черного тумана и их битвы с Беовульфом и его отрядом, включая меня, в королевстве Ротгара не произошло ровным счетом ничего.

Не было назначено ни празднования, ни пиршества, ни церемониального поздравления, и вообще никто не проявлял даже намека на радость. Подданные Ротгара приходили со всех концов королевства посмотреть на отрубленную руку чудовища, подвешенную под потолком большого зала, и бурно выражали свое изумление при виде этакой диковины. Но сам король Ротгар, полуслепой старик, лишь пожал плечами и отвернулся, не выразив никакой радости. Я был поражен тем, что он не преподнес Беовульфу и его отряду никаких подарков, не устроил в их честь пира, не подарил им рабов, или серебра, или красивых одежд и вообще не воздал никаких почестей.

Вместо того чтобы хоть как-то выразить свою радость по поводу успешно отбитого нападения, король Ротгар лишь еще больше помрачнел и, как мне показалось, стал еще опасливее озираться по сторонам. У меня возникло такое ощущение (о котором, впрочем, я предпочел не говорить вслух), что Ротгар чувствовал себя спокойней в прежней ситуации, до того, как была одержана эта победа над черным туманом.

Но столь же странно, с моей точки зрения, вел себя и Беовульф. Он был мрачнее тучи. Никакого празднования, никакого пиршества с подобающими такому случаю питьем и едой устроено не было. Его воины быстро выкопали могильные ямы для погибших в бою товарищей и накрыли их деревянными крышами. 1км покойным предстояло пролежать положенные перед погребением десять дней. Как я заметил, все эти работы были проделаны в изрядной спешке.

Один лишь раз, когда тела погибших воинов были положены в погребальные ямы, я заметил на лицах Беовульфа и его товарищей некое подобие улыбок. Проведя достаточно долгое время среди норманнов, я успел уже узнать, что они приветствуют улыбкой гибель воина в бою: так они выражают свою радость, но не за живых, а за тех, кто пал в битве. Нет для них большей чести, чем погибнуть смертью бойца. Абсолютно верно в отношении норманнов и обратное утверждение: сочувствие и скорбь вызывает у них смерть мужчины во сне и вообще в своей постели. О таком человеке они говорят: «Он умер, как корова на соломе». В этом нет ничего оскорбительного, но такую смерть считают недостойной.

Норманны верят, что от того, как именно умрет человек, зависят и условия его загробной жизни. И смерть воина в бою они ценят превыше всего. А «смерть на соломе» является постыдной.

О человеке, который умер во сне, говорят, что его унесла ночная ведьма, именуемая ими маран. Эти существа представляются в женском образе, что и делает смерть постыдной, потому что для викинга смерть от руки женщины считается более унизительной, чем что-либо другое.

Позорной считается также смерть без оружия в руках, поэтому норманнские воины всегда ложатся спать с оружием, чтобы, если маран явится ночью, иметь оружие под рукой. Воины очень редко доживают до преклонных лет, и потому их смерть почти никогда не бывает вызвана какой-либо болезнью или старческой немощью. Мне рассказывали об одном короле по имени Эйн, который дожил до таких лет, что впал в детство: потеряв все зубы, он вынужден был питаться тем же, чем кормят младенцев, и проводил все дни в своей постели, посасывая молоко из рожка. Но рассказывали мне об этом как о каком-то действительно редкостном и почти невероятном явлении для страны норманнов. Своими глазами я видел лишь нескольких мужчин, доживших до преклонных лет, причем под преклонными Я понимаю такие года, когда у человека борода не только седеет, но и начинает редеть, вновь обнажая подбородок и щеки.

Нечасто доживают до старости и их женщины, особенно до такого возраста, когда становятся действительно настоящими старухами, которых они называют ангелами смерти; этим старым женщинам приписывают некие магические силы и способность излечивать раны, налагать заклятия, отводить злые чары, а также предсказывать и толковать будущее.

Женщины этого северного народа не дерутся и не вступают в схватки между собой; более того, я нередко видел, как они вмешивались в разгорающуюся ссору или даже поединок двух мужчин, чтобы разнять их и утихомирить их гнев. Особенно часто они поступали таким образом, если воины были в чрезмерном подпитии и потому не слишком ловко владели оружием и не отличали дружескую шутку от смертельного оскорбления. А такое случалось сплошь и рядом.

Так вот, те самые норманны, которые пьют огромное количество пьянящих напитков в любое время дня и ночи, не пили ничего на следующий день после битвы. Они даже не пригубили вина или меда. Изредка кто-либо из подданных Ротгара предлагал им кубок, но и в этих случаях воины отказывались пить. Меня это сильно поразило, и в конце концов я решил обратиться за разъяснениями к Хергеру.

Хергер в ответ лишь пожал плечами – это жест, который у норманнов обозначает неуверенность или безразличие.

– Все боятся, – сказал он.

Я спросил его, какова причина этого страха. Он ответил:

– Все знают, что черный туман вернется.

Здесь я должен сделать отступление и добавить, что к тому моменту мне уже понравилось причислять себя к участникам боя. К тому же большинство окружающих относило к числу тех, кто реально одержал эту победу, и меня. Впрочем, в глубине души я ни на минуту не забывал, что ничем не заслужил такого к себе отношения. И все же я был настолько горд, что мне удалось выжить в этом кошмаре, а подданные Ротгара своим почтительным отношением только поддерживали во мне ощущение причастности к сонму могучих воинов, что я, на миг забывшись, дерзко возразил:

– Ну и что с того? Если они снова вернутся, мы разобьем их во второй раз.

Я прекрасно понимаю, что вел себя в тот момент как последний глупец, как молодой петушок-задира, и сейчас мне совестно, что я так безосновательно хорохорился. Но Хергер совершенно невозмутимо ответил:

– В королевстве Ротгара нет ни сильных воинов, ни ратников, искусных в военном деле; все его лучшие бойцы давно погибли, и защищать королевство придется нам одним. Вчера нас было тринадцать. Сегодня осталось десять, при этом среди нас двое раненых, которые не могут сражаться в полную силу. Демоны черного тумана разгневаны после вчерашнего и намерены жестоко отомстить.

Я сказал Хергеру, который, кстати, тоже получил несколько ссадин во вчерашней битве – не шедших, однако, ни в какое сравнение с оставленными когтистой лапой ранами на моем лице, которыми я очень гордился, – что я никаких демонов не боюсь и не вижу, почему надо пугаться их мести.

На это он ответил, что я – араб и ничего и не понимаю в том, что происходит в северной стране. Затем он объяснил, что месть демонов черного тумана будет ужасной и беспощадной.

– Они вернутся в облике Коргона, – сообщил он мне.

Значения этого слова я не знал.

– Что такое Коргон?

И Хергер ответил:

– Это дракон в виде огненного червя, спускающийся с холмов и летящий по воздуху на высоте человеческого роста.

Конечно, такое описание более всего походило на сказку, но я уже видел морских чудовищ, причем именно там и тогда, где мои спутники опасались встречи с ними. Судя по напряженному выражению лица Хергера, я понял, что он всерьез верит в дракона в виде огненного червя. Мне оставалось только спросить:

– Когда же придет этот Коргон?

– Вполне возможно, сегодня ночью. Выйдя после разговора с Хергером из дворца, я тотчас же увидел Беовульфа, который, несмотря на усталость после бессонной ночи и жестокого боя, которую выдавали красные глаза и утомленный вид, снова руководил возведением оборонительных сооружений. Строить защиту вокруг дворца вышли все жители королевства, включая детей, женщин, стариков и рабов, которые работали под руководством Беовульфа и его помощника Эхтгова.

Линия защиты была проведена по периметру Харота и прилегающих домов, включая резиденции короля Ротгара и некоторых его придворных, примитивные хижины рабов, принадлежащих этим семействам, и даже несколько крестьянских домов, расположенных ближе всего к морю. С одной стороны этот участок был защищен морем, а со всех остальных местные жители под присмотром Беовульфа отгородились чем-то вроде забора из перекрещенных и наклоненных к внешней стороне копий и заостренных пик. Эта изгородь была не выше, чем по плечо человеку среднего роста, и, несмотря на то что концы копий и пик были острые и выглядели угрожающе, я не видел в этом сооружении серьезной преграды для противника. Изловчившись, любой враг мог без особого труда перебраться через такую изгородь.

Я попробовал поговорить об этом с Хергером, который в ответ лишь обозвал меня тупым арабом. Он явно был в плохом настроении.

Одновременно с сооружением забора из кольев строилась вторая линия защиты. Она представляла собой столь же несерьезное на вид, подобие рва огибавшее частокол с внешней стороны буквально в полутора шагах от него. Канава была неглубокая, не глубже чем по колено взрослому человеку, а кое-где даже мельче, причем вырыта была словно нарочно неровно по глубине, и отдельные ямы зияли в ее дне словно оспины. В некоторых местах в дно были воткнуты короткие колья с заостренными концами.

Смысла в таком будто игрушечном рве я видел не больше, чем в легко преодолимом частоколе, но задавать вопросы по этому поводу Хергеру я не стал, уже зная, что он сегодня не в духе. Вместо этого я решил сам по мере сил поработать на строительстве. Оторвался я от работы лишь один раз, чтобы, действуя уже по норманнскому обычаю, воспользоваться прелестями одной из рабынь. Отмечу, что после чрезмерного нервного напряжения прошедшей ночи и активной деятельности в течение дня я вдруг испытал прилив внутренних сил, в том числе мужских.

В течение моего путешествия с Беовульфом и его воинами с берегов Волги в эти северные земли Хергер много рассказывал мне о нравах и обычаях своего народа. Так, например, я узнал, что незнакомым женщинам, в особенности красивым и соблазнительным, доверять ни в коем случае нельзя. По словам Хергера в лесных чащобах и в разных диких местах северных стран живут женщины, которых так и называют – лесными. Эти коварные существа увлекают мужчин своей красотой и сладкими речами, а когда мужчина подходит вплотную и обнимает такую женщину, то обнаруживает, что перед ним лишь призрак, обладающий только лицом и передней частью тела, но пустой. Затем лесные женщины накладывают заклятье на соблазненного мужчину, и он становится их пленником.

Действуя так, как учил меня Хергер, я подошел к рабыне не без некоторого сомнения, потому что эта женщина была мне незнакома. Сам того не сознавая, я провел рукой по ее спине, чтобы убедиться, что это не лесной призрак, и она рассмеялась; по-видимому, смысл этого прикосновения был ей вполне понятен. Я вдруг почувствовал себя полным дураком, который под влиянием окружающих его варваров стал верить во всякие сказки и небылицы. Тем не менее за время своего пребывания среди норманнов я успел удостовериться в том, что если все вокруг верят во что-то, быть может, кажущееся пустым суеверием, то рано или поздно у тебя все равно возникнет искушение поверить в то, что все считают абсолютно достоверным и реальным. Так в данном случае произошло и со мной, и я могу списать свое недоверие к незнакомой женщине на счет варваров, с которыми общался.

Женщины этого северного народа имеют такую же светлую кожу, как и мужчины, и почти не уступают им в росте; в большинстве случаев эти женщины смотрели на меня сверху вниз. У них голубые глаза и очень длинные волосы, причем волосы обычно тонкие и прямые. Поэтому их легко уложить так, как желает владелица: обычно волосы обматывают вокруг шеи или укладывают кольцами вокруг головы. Чтобы облегчить себе эту задачу, местные женщины придумали множество всяких заколок и шпилек, которые делаются из украшенного орнаментами серебра или дерева. Заколки для волос составляют основу их украшений. Кроме того, как я уже говорил, жены богатых мужчин носят на шее золотые и серебряные цепочки; женщины также любят надевать серебряные браслеты в виде драконов и змей, которые носят на верхней части руки между локтем и плечом. Узоры на этих и других украшениях норманнов порой бывают очень затейливы и прихотливы, они изображают переплетенные ветви деревьев, свернувшихся кольцами змей и зачастую представляют собой поистине прекрасные произведения искусства[23]23
  Вполне логично, что наблюдатель-араб так высоко отзывается о прикладном и ювелирном искусстве норманнов: исламская художественная традиция тяготеет к нерепрезентативности, и скандинавское искусство в этом смысле часто соответствует представлениям о том, что и как должно быть изображено на предметах, предназначенных для украшения. Однако у норманнов не было предубеждения и против воспроизведения образов богов, что подтверждается многими данными археологических раскопок.


[Закрыть].

Норманны считают себя тонкими ценителями женской красоты. Но на самом деле все скандинавские женщины, на мой взгляд, излишне худые и даже истощенные, их тела угловаты, и можно сказать, что у них отовсюду торчат кости; лица у них также довольно костлявые и при этом скуластые. Эти качества своих женщин норманны ценят и хвалят, хотя такая «красавица» в Городе Мира не привлекла бы восхищенных взглядов мужчин, а была бы охарактеризована ими как тощая собака с выпирающими ребрами. У норманнских женщин ребра порой действительно выпирают под кожей, как у голодных собак.

Мне неведомо, почему эти женщины остаются такими худыми; едят они много и с большой охотой, съедая, как я имел возможность наблюдать, столько же, сколько мужчины, но почему-то они не полнеют и тела их не становятся более округлыми.

Кроме того, все эти женщины проявляют излишнюю, на мой взгляд, вольность поведения и полное отсутствие какого бы то ни было воспитания; они не только не скрывают своих лиц, но даже могут порой справить нужду прямо там, где их организм потребует этого, даже на глазах у других людей. Точно так же они совершенно недвусмысленно демонстрируют свои намерения в отношении тех мужчин, которые привлекли их симпатии; воины же никогда не винят их за такую вольность. Следует отметить, что норманны излишне терпимо относятся к поведению женщин даже в том случае, если эти женщины – рабыни. Я уже упоминал, что норманны вообще довольно снисходительно относятся к своим рабам, и в особенности к рабыням.

По мере того как день клонился к вечеру, мне становилось все яснее, что даже жалкое подобие оборонительных сооружений, наскоро возводимых под руководством Беовульфа, не будет закончено до наступления ночи: не будут закончены ни частокол, ни неровная как в ширину, так и в глубину канава. Беовульф понимал это не хуже меня и в какой-то момент обратился к королю Ротгару, который вызвал старуху – ангела смерти. Увидев ее при свете дня, я просто поразился тому, насколько же она была стара. На подбородке у нее росли волосы, почти как у старика-мужчины, а лицо было изрезано морщинами, глубокими, как трещины в сухой земле. Старуха убила овцу и раскидала по земле ее внутренности[24]24
  В буквальном переводе «вены, кровеносные сосуды». Неправильное толкование этого арабского выражения привело к ошибкам в работах многих исследователей. Так, например, Э.-Д. Грэхем пишет: «Викинги предсказывали будущее, используя для этого ритуальное перерезание вен животного, распростертого на земле». По всей видимости, такое толкование является неверным; согласно арабской традиции, для того чтобы очистить предназначенное в пищу животное, ему нужно «перерезать вены», то есть слить кровь из его туши. Возможно, это и явилось причиной ошибочного толкования ранними переводчиками. На самом деле Ибн Фадлан в этом фрагменте описывает пример широко распространенной практики гадания по внутренностям жертвенного животного. Лингвисты, работающие с подобными народными выражениями и эвфемизмами, обнаруживают немало противоречий и даже случаев несовместимости во многих из них; у Хальстеда любимым примером такого рода в английском языке является выражение look: out, в буквальном переводе означающее «посмотри снаружи», а по сути подразумевающее обратное действие, связанное скорее с поисками какого-либо укрытия от грозящей опасности.


[Закрыть]. Затем последовали разнообразные магические песни, которые затянулись довольно надолго, и обращенные к небу мольбы.

Я не стал спрашивать Хергера о цели этого ритуала, памятуя о его дурном настроении. Вместо этого я внимательнее присмотрелся к другим воинам Беовульфа, которые тем временем обратили свои взоры в сторону моря. Океан выглядел серым и суровым, низкое небо свинцовой плитой нависло над ним, но важнее для нас было то, что с моря в сторону берега дул сильный бриз. Этот факт явно радовал воинов, и я догадался, почему: ветер, дующий с моря, не даст туману спуститься с холмов на побережье. Так оно и оказалось.

Строительные работы продолжались до того часа, когда стало темнеть. К моему удивлению, в этот вечер Ротгар вновь устроил роскошный пир; на сей раз, насколько я мог заметить, Беовульф, Хергер и другие воины нашего отряда не отказали себе в удовольствии выпить столько меда, сколько в них влезло, и вообще вели себя беззаботно и беспечно, как дети. Насладившись пьянящим напитком и ласками с готовностью отдававшихся им рабынь, они погрузились в беспробудный пьяный сон.

К этому времени я заметил вот что: каждый из воинов Беовульфа избрал среди местных рабынь одну, к которой относился с наибольшей симпатией, хотя для удовлетворения похоти отнюдь не пренебрегал и другими. Выпив изрядное количество меда, Хергер сказал мне о женщине, особо отмеченной его вниманием:

– Если будет нужно, она умрет вместе со мной.

Из этого я сделал вывод, что каждый воин Беовульфа выбрал женщину, которая должна будет взойти на его погребальный костер, и к этой женщине проявлял больше внимания и любезности, чем к другим; как я понял, это было сделано потому, что у них, оказавшихся в чужой стране, не было здесь собственных рабынь, которые могли бы исполнить этот обычай.

В первые дни моего пребывания в стране Венден норманнские женщины старались не приближаться ко мне по причине, как я понимаю, моей смуглой кожи и темных волос. Тем не менее я часто ловил на себе их заинтересованные взгляды и слышал за спиной их перешептывание и хихиканье. Больше того, я заметил, что эти женщины, обычно не знающие стеснительности, все же прячут иногда лица от посторонних, по крайней мере прикрывая их ладонями, когда смеются или рассматривают незнакомого мужчину. Я спросил Хергера:

– Почему они так ведут себя?

Я чувствовал, что ко мне относятся не так, как к другим, и если уж со своей внешностью я поделать ничего не мог, то я хотел по крайней мере вести себя так, как ожидают от меня местные жители, в соответствии с их обычаями и традициями.

На мой вопрос Хергер ответил мне вот что:

– Женщины считают, что арабы – настоящие жеребцы. По крайней мере, такие среди них ходят слухи.

Меня такое отношение нисколько не удивило, и вот почему: во всех странах, в которых мне довелось побывать, а также и внутри стен Города Мира, равно как и в любом месте, где живущие бок о бок люди образуют какое-то подобие сообщества, обязательно ходят всякие небылицы об обитателях других стран и городов. Разумеется, по большей части люди из той или иной страны считают свои традиции наиболее здравыми, естественными и обязательными для исполнения. Кроме того, любой чужестранец, будь то мужчина или женщина, заранее определяется местными жителями как человек, низший по сравнению с ними во всех отношениях, за исключением того, что касается продолжения рода. Так, например, тюрки считают персов искусными любовниками; персы отдают первенство в этом отношении чернокожим; те, в свою очередь, считают лучшими любовниками кого-то еще; так происходит везде и повсюду. В одних случаях эти пересуды и слухи касаются размера гениталий, в других особой страстности в момент близости и умения совокупляться подолгу и по многу раз кряду, а иногда речь идет о выборе самых изощренных и особо удовлетворяющих партнера поз.

Не знаю, действительно ли норманнские женщины верят в то, о чем сказал мне Хергер, но я обнаружил, что при ближайшем знакомстве они оказывались просто поражены сделанной мне операцией[25]25
  Имеется в виду обрезание.


[Закрыть]. Разумеется, у этих грязных дикарей ничего подобного не практикуется. Что же касается типичной манеры вступления в близость, то я могу сказать об этих женщинах, что они ведут себя шумно и энергично; кроме того, от них исходит такой запах, что мне приходилось задерживать дыхание едва ли не на все время близости; еще они имеют склонность много двигаться, всячески извиваться, царапаться и кусаться, и делают это с такой силой, что могут, как норовистая лошадь, сбросить с себя седока, – так образно выражаются норманны о поведении своих женщин. Что касается меня лично, то я испытывал в моменты близости с этими женщинами едва ли не больше боли, чем удовольствия.

Рассказывая о совокуплении, норманны часто пользуются выражением, которое можно перевести следующим образом: «Я поборолся с такой-то женщиной»; при этом принято с гордостью показывать товарищам синяки и царапины, как демонстрируют собратьям по оружию полученные в бою раны. Однако мужчины, насколько мне известно, никогда не причиняют женщинам никакого вреда, не бьют и не истязают их.

В тот вечер, когда все воины Беовульфа крепко уснули, мне еще долго было как не до сна, так и не до смеха; меня обуял страх перед возвращением вендолов. Однако они не вернулись, и в конце концов я тоже уснул, хотя сон мой не был глубок и спокоен.

На следующий день ветер стих, и все жители королевства Ротгара, подгоняемые страхом, с удвоенными силами взялись за работу; все только и говорили о Коргоне и о том, что он наверняка нападет на нас ближайшей ночью. Отметины от когтей лохматой твари у меня на лице стали заживать, но болели еще сильнее, чем в первый день. Стоило мне раскрыть рот, чтобы поесть или что-то сказать, как края начинающих затягиваться ран снова расходились, и я испытывал довольно сильную боль. Кроме того, боевой дух к тому времени уже покинул меня. Мне снова стало страшно, и я старался отвлечься от тяжелых мыслей, молча работая вместе с женщинами и стариками.

Ближе к середине дня ко мне подошел тот самый беззубый старец, с которым я беседовал во время пиршества, устроенного в нашу честь. Разыскав меня, старик обратился ко мне на не совсем правильной латыни: «Я хочу иметь слова с тобой». Сказав это, он отвел меня на несколько шагов от того места, где я работал вместе с его соплеменниками.

Маскируя истинную причину своего обращения ко мне, старик устроил настоящий осмотр моих ран, которые никак нельзя было назвать серьезными даже по моим меркам. Вот что он мне сказал:

– У меня есть предупреждение для твоего отряда. Сердце Ротгара не спокойно. – Произнес он все это на латыни.

– В чем же причина? – спросил я его.

– Это герольд, а также сын Виглиф, который стоит возле уха короля, – сказал знатный старец. – И еще друг Виглифа. Виглиф говорит Ротгару, что Беовульф и его отряд планируют убить короля и править королевством.

– Но это же неправда, – возразил я, хотя на самом деле я этого не знал. По правде говоря, такая мысль время от времени приходила мне в голову; Беовульф был молод и силен, а Ротгар стар и слаб, и, судя по тому, какие своеобразные нравы царят в норманнском обществе, меня нисколько бы не удивило, если бы наш командир поступил не самым лучшим, с точки зрения цивилизованного человека, образом. Ведь в конце концов все люди одинаковы.

– Герольд и Виглиф завидуют Беовульфу, – предупредил старик. – Они отравляют воздух возле ушей короля. Я говорю тебе это, чтобы ты передал другим, что нужно быть начеку и действовать, как в бою с василиском.

Потом он громко произнес несколько слов на норманнском языке – по-видимому о том, что раны у меня не серьезные. Затем отвернулся и пошел было прочь, но вдруг снова повернулся ко мне и сказал:

– Друг Виглифа – Рагнар.

Потом он ушел и больше не смотрел в мою сторону.

Пребывая в глубоком замешательстве, я продолжал работать на строительстве защитных сооружений и словно невзначай перебрался туда, где находился Хергер. Судя по выражению лица, настроение у него со вчерашнего дня не улучшилось. Приветствовал он меня такими словами:

– Только не вздумай опять задавать свои дурацкие вопросы.

Я ответил, что вопросов у меня нет, и передал то, что сообщил мне старик, пересказав все подробно слово в слово; не забыл я упомянуть и о бое с василиском

[26]26
  Ибн Фадлан не дает в своем повествовании описания василиска, судя по всему, рассчитывая, что читателю это мифологическое существо хорошо знакомо. Это создание присутствует в ранних верованиях и религиях практически всех западных культур. Традиционно василиск представляется в виде петуха со змеиным хвостом и восемью ногами; иногда встречаются его изображения с чешуей вместо перьев. При всех различиях в описаниях василиска у разных народов, его крайняя опасность никогда не ставится под сомнение. Смертельным считается как его взгляд (наподобие взгляда Медузы Горгоны), так и яд, пропитывающий все тело. Согласно некоторым верованиям, человек, пронзивший василиска мечом, сразу же почувствует, как яд проникает через меч в руку. Тогда ради спасения своей жизни воину не остается ничего иного, как отрубить себе руку.
  По всей видимости, в этом тексте василиск упоминается именно в связи с коварной способностью отравить своего убийцу даже после смерти. Старый викинг предупреждает Ибн Фадлана, а через него и его товарищей о том, что прямое столкновение с заговорщиками не решит проблему. Интересно в связи с этим вспомнить и о том, что, согласно традиционным верованиям, расправиться с василиском можно было с помощью зеркала; чудовище должно было погибнуть от собственного смертоносного взгляда.


[Закрыть]. Внимательно выслушав меня, Хергер нахмурился, затем выругался и, топнув ногой, потребовал, чтобы я пошел вместе с ним к Беовульфу.

Беовульф руководил земляными работами на другой стороне поселения; Хергер отвел его в сторону и стал о чем-то говорить на норманнском языке, то и дело показывая рукой в мою сторону. Беовульф нахмурился, выругался и топнул ногой гораздо сильнее, чем Хергер, а потом задал тому какой-то вопрос. Хергер перевел мне:

– Беовульф спрашивает, кто этот друг Виглифа? Старик сказал тебе, как зовут друга Виглифа?

Я ответил, что имя этого друга – Рагнар. Выслушав меня, Хергер и Беовульф заговорили между собой на своем языке, явно обсуждая какой-то план действий. После этого Беовульф развернулся и ушел, оставив меня с Хергером. Тот сказал:

– Все решено.

– Что решено? – поинтересовался я.

– А тебе лучше держать язык за зубами, – заявил Хергер; как я понял, в норманнском языке это означало пожелание молчать и не говорить посторонним то, что знаешь.

Мне оставалось только вернуться к моей работе. Даже пообщавшись с Беовульфом, я узнал о заговоре не больше, чем знал до этого. В очередной раз мне пришла в голову мысль, что эти норманны – все-таки самые странные и противоречивые люди на свете. Ни в одном случае они не поступают так, как мог бы ожидать любой здравомыслящий человек. Убедившись в правоте своего суждения, я тем не менее продолжил помогать в строительстве их жалкого заборчика и столь же бесполезной, на мой взгляд, канавы. Понимая, что вмешаться в ход событий мне не удастся, я просто смотрел и ждал.

Примерно в час послеобеденной молитвы я заметил, что Хергер как бы невзначай переместился во время работы к высоченному и очень крепко сложенному молодому парню. Некоторое время Хергер усердно рыл землю рядом с этим пышущим силой и молодостью красавцем, и вдруг мне показалось, что мой переводчик приложил некоторые усилия, чтобы слетевшая с его лопаты грязь полетела прямо в лицо парню, который, по правде говоря, был на голову выше Хергера и к тому же моложе его.

Молодой человек возмутился, а Хергер поспешил принести ему свои извинения; но вскоре грязь опять полетела в лицо его соседу. Хергер снова извинился, но видно было, что на этот раз молодой человек рассердился не на шутку. У него от гнева даже покраснело лицо. Не прошло и нескольких минут, как Хергер, изловчившись, снова направил в его сторону порцию грязи. Тот выругался, сплюнул и, судя по выражению его лица, готов был немедленно любым способом объяснить Хергеру, как нужно правильно копать землю, чтобы не мешать другим. Он заорал на Хергера, который впоследствии пересказал мне содержание их, если можно так выразиться, беседы. Впрочем, основной смысл был мне понятен сразу, даже без перевода. Парень сказал:

– Ты копаешь, как собака. Хергер в ответ спросил:

– Ты что, назвал меня собакой? На это молодой человек возразил:

– Нет, я сказал, что ты копаешь, как собака, бросаешь

[27]27
  И в арабском, и в латинском тексте использованы слова, означающие не «швырнуть», «кинуть» или «бросить», как обычно это переводилось в данном фрагменте, а скорее «полоснуть», «хлестнуть». Считается, что использование Ибн Фадланом более жесткого и эмоционально заряженного слова, сходного по значению с глаголом «пороть», связано с его желанием подчеркнуть серьезность нанесенного оскорбления. Таким образом он сознательно или бессознательно передает нам отличное от арабского отношение скандинавов к оскорблениям и разного рода наказаниям.
  Другой арабский наблюдатель, аль-Тартуши, посетил город Хедебю в 950 году нашей эры и написал о скандинавах следующее: «Преступников и провинившихся они наказывают странным и непривычным для нас образом. Всего у них существует три вида наказаний. Первое, которого виновные боятся больше всего, заключается в изгнании из племени. Второе – это продажа преступника в рабство, а третье – смертная казнь. Провинившихся женщин обычно продают в рабство. Мужчины же всегда сами выбирают смерть. Порка и вообще телесные наказания норманнам неизвестны».
  Эту точку зрения разделяет, хотя и не в полной мере, Адам Бременский, германский историк и богослов, написавший в 1075 году: «Если норманны узнают, что чья-либо жена неверна своему мужу, ее тотчас же продают в рабство. Если же в предательстве или другом преступлении уличен мужчина, то он скорее предпочтет, чтобы ему отрубили голову, чем согласится на наказание плетью. У этого народа не практикуется другого способа наказания, кроме отрубания головы и продажи в рабство».
  Историк Шёгрен придает большое значение утверждению Адама Бременского о том, что мужчины предпочитали быть обезглавленными, лишь бы не подвергаться порке. С его точки зрения, отсюда следует вывод о том, что наказание плетьми все же было известно среди норманнов; он выдвигает предположение, что такое наказание в основном применялось в отношении рабов. «Рабы являются собственностью, и экономически невыгодно убивать их за незначительные проступки; скорее всего, порка была общепринятой формой наказания для рабов. Вот почему свободные воины и расценивали такое наказание как позорное, уравнивавшее их с рабами». Шёгрен также заявляет: «Все, что нам известно о викингах, дает нам картину общества, имеющего в качестве негативного поведенческого полюса не понятие вины, а понятие стыда. Викинги никогда не чувствовали себя виновными в чем-либо, зато свою честь и достоинство они готовы были защищать любой ценой, чтобы избежать позора. Покорно подставить себя под плеть было для них решением запредельно постыдным и куда худшим, чем даже сама смерть».
  Эти рассуждения возвращают нас обратно к рукописи Ибн Фадлана и его выбору глагола «хлестать» в словосочетании «хлестать грязью». Использование арабом столь тонкой метафоры, несущей в себе оттенок презрения и брезгливости, наводит на мысль о том, что таким образом в его тексте отражается исламское отношение к этой проблеме. В связи с этим нам не следует забывать, что хотя в мировоззрении Ибн Фадлана все вещи, явления и поступки подразделяются на чистые и нечистые, сама по себе земля вовсе не относится к категории грязных веществ. Для этого достаточно привести всего один пример: tayammum – омовение песком или пылью – предписывается заповедями в том случае, если омовение водой не представляется возможным. Таким образом, Ибн Фадлан вряд ли воспринимал осыпание чьего-либо лица землей как смертельное оскорбление; скорее всего, он куда более оскорбился бы, если бы кто-нибудь предложил ему выпить из золотого кубка, что было строжайше запрещено религиозными нормами.


[Закрыть] землю куда попало, как делают животные.

Хергер сказал:

– Значит, ты назвал меня животным?

Юноша ответил:

– Ты неправильно понял мои слова.

На это Хергер заявил:

– Еще бы, ведь твои слова вьются как змеи и дрожат, как руки старухи.

– Сейчас эта старуха заставит тебя почувствовать вкус смерти, – воскликнул молодой человек, выхватывая меч. Хергер, в свою очередь, тоже взялся за меч, потому что, как выяснилось, этот молодой человек и был тот самый Рагнар, друг Виглифа, вместе с которым они плели заговор против Беовульфа. Судя по всему, такое развитие событий было запланировано Беовульфом во время разговора с Хергером.

Норманны очень чувствительны ко всему, что так или иначе затрагивает их честь. Они вступают в драки и поединки между собой не реже, чем во время пира справляют малую нужду, и смертельные исходы в таких поединках – дело обычное. Поединок может состояться либо непосредственно на месте нанесения оскорбления, либо, если соперники решили соблюсти все формальные требования, в том месте, где сходятся три дороги. В этот раз Рагнар решил вызвать Хергера на поединок по всем правилам.

Обычай норманнов при проведении поединков таков: в назначенное время родственники и друзья противников собираются в условленном месте и расстилают на земле коровью шкуру. Эта шкура закрепляется четырьмя колышками. Поединок должен происходить на этой шкуре, причем каждый из участников обязан все время находиться на ней хотя бы одной ногой; это правило служит для того, чтобы ограничить свободу перемещения дерущихся и заставить их держаться близко друг к другу. На поединок каждый из участников приходит с одним мечом и тремя щитами. Если у кого-либо из них по ходу боя будут разбиты все три щита, он должен продолжать сражаться без защиты, и бой идет до смерти одного из противников.

Эти правила были оглашены старухой – ангелом смерти – перед расстеленной на земле коровьей шкурой. К тому времени место поединка уже окружили все люди из отряда Беовульфа и жители королевства Ротгара. Я тоже был там, хотя и не в первых рядах зрителей, и больше всего меня поразил тот факт, что все эти люди готовы забыть об угрозе нападения Коргона, которого, как мне казалось раньше, они боятся больше всего на свете, ради того, чтобы присутствовать на поединке и переживать за одного из участников.

Бой между Рагнаром и Хергером шел следующим образом. Хергер нанес первый удар. Это право всегда принадлежало тому, кого вызвали на поединок. Меч Хергера с грохотом обрушился на щит Рагнара. Лично я всерьез опасался за судьбу Хергера, потому что молодой человек был намного крупнее и явно намного сильнее. Первый же удар Рагнара выбил щит из рук Хергера, и тому пришлось попросить второй щит из его запаса.

Противники снова сошлись в жестокой схватке. Я бросил взгляд на Беовульфа, но лицо нашего командира не выражало ровным счетом ничего; как мне показалось, с не меньшим любопытством поглядывали на Беовульфа и стоявшие по другую сторону от дерущихся Виглиф и королевский герольд.

Буквально через несколько секунд был разбит на куски и второй щит Хергера, и он попросил третий и последний. Судя по красному и покрывшемуся капельками пота лицу Хергера, он уже очень устал; в отличие от него, Рагнар вел поединок если не играючи, то, казалось, без серьезных усилий.

Когда под ударами меча Рагнара треснул третий щит, положение Хергера стало просто отчаянным – по крайней мере, так показалось в какой-то момент. Он стоял, крепко уперевшись обеими ногами в землю и чуть согнувшись, тяжело дышал и выглядел крайне усталым. Именно этот момент Рагнар выбрал для того, чтобы напасть на него. В этот миг Хергер стремительно, будто на крыльях, переместился в сторону, и меч молодого Рагнара рассек воздух там, где только что стоял противник. В ту же секунду Хергер перекинул меч из одной руки в другую, поскольку норманны умеют биться и правой, и левой рукой, причем одинаково хорошо. И в столь же стремительном броске Хергер отсек голову Рагнара одним молниеносным ударом клинка.

Я своими глазами видел, как кровь фонтаном ударила из шеи Рагнара и как его голова полетела по воздуху прямо в толпу, и я также своими глазами видел, что голова упала на землю прежде, чем рухнуло обезглавленное тело. Теперь Хергер отошел в сторону, и тут мне вдруг стало ясно, что поединок целиком и полностью был притворством с его стороны, потому что больше он не пыхтел и не задыхался, а стоял без всяких признаков усталости, и его грудь не вздымалась от тяжелого дыхания; он держал свой меч легко, и вид у него был такой, будто ему ничего не стоит расправиться еще с дюжиной таких противников. Потом он подошел к Виглифу и сказал: – Воздай почести своему другу. – Это, как я понял, относилось к проведению погребального обряда.