Текст книги "В погоне за утром"

Я никак не успевал добежать туда вовремя, но все равно продолжал мчаться. Они могли еще не уйти на такое расстояние, чтобы не услышать моего крика – или я мог сесть на какое-нибудь суденышко и последовать за ними…

Добежав до причала, я поскользнулся на влажных от рассветной росы булыжниках, удержал равновесие, схватившись за угол стены и почувствовал, как краска на покоробившейся стене из дранки шелушится и трескается под моими пальцами. Сердцевина отпустила меня, и я вернулся назад. Но я не чувствовал возбуждения, одно изумление. Ибо у корабля, скользившего прочь по позолоченным водам, как призрак ночи, пропадающий перед рассветом, были три мачты, а не две, и его высокий транец возвышался на одном уровне с верхушками дымовых труб буксира. Я озирался широко раскрытыми глазами, оглядывая доки во все стороны, наугад прикинул путь и снова бросился бежать.

Моя догадка оказалась правильной. Спустя всего двадцать минут я взлетел вверх по сходному трапу и, тяжело дыша, повалился на палубу, снова гладкую, источавшую густой запах смолы, льняного семени и сочной древесины. С квартердека раздался топот: это Джип и остальные прямо-таки скатились вниз по трапу, а за ними возбужденно ковылял старик Ле Стриж. Женщина и мужчина из палубной вахты практически подняли меня на ноги и посадили на крышку люка, запиравшую трюм, однако я так задыхался, что почти не мог говорить.

– Они… здесь…

– Да, да, мы знаем! – успокаивающим тоном сказала Молл. – Придержи язык, пока паруса не набрали воздуха. Кроме этого, ты не пострадал? Это благословение, гораздо лучше, чем мы опасались.

– Это так, приятель, – заметил Джип, покачивая головой с лаконичным облегчением. – Мы рады, что ты вернулся живым и здоровым, еще как рады. Как только мы обнаружили, что ты пропал, мы пустили по твоему следу старика Стрижа – и вот он является и говорит, на тебя что-то наслали и увели, заманили обратно в Сердцевину – в ловушку – ну… Он сказал, что послал зов от твоего имени, и это все, что он мог сделать! – Джип сплюнул за поручни. – Черт, могли бы мы сообразить, что тут может случиться беда. Здесь старый центр торговли рабами – тут все еще как вши кишат ОБЕЙЯ, ВУДУ, много чего еще можно назвать. Здесь это вроде как часть закона. Только вот зачем каким-то местным БОКОРАМ бить ради нас в барабаны? Вот чего я не пойму. Здесь мы вроде как никому не наступали на хвост – черт, как они вообще про нас узнали?

– С «Сарацина»! – задыхаясь, выговорил я.

– ЧТО?

– Именно это я и пытался все время вам сказать, – хрипло прокаркал я. – Он тоже стоял здесь на якоре, все это время – примерно в миле вниз по реке, на том берегу – я видел, как он отплывал, совсем недавно…

Пирс схватил меня за плечо:

– Ты уверен, парень – то есть, я хочу сказать, вы уверены, хозяин?

– Да, уверен – черт побери, меня послали, чтобы я его увидел…

– ЭЙ, НА ТОП-МАЧТЕ! – взревел Пирс.

Стриж приблизил свою гранитную физиономию к моему лицу так близко, что мне стало противно:

– Послан? Кем? Как?

– С-старик чернокожий, бродячий… уличный музыкант, вы знаете…

– ЭЙ, НА ПАЛУБЕ! ПЛАВУЧИЙ ЧАЙНИК С ЧЕРНЫМ, КАК САЖА, ТОРГОВЫМ КОРАБЛЕМ НА БУКСИРЕ! В ЦЕЛОЙ ЛИГЕ ОТСЮДА!

– Все наверх! – заорал Пирс. – Мистер Помощник! Ступайте на берег и притащите сюда эту старую тарахтелку – буксирщика! Все наверх! Мы, наверное, поддали им крепче, чем думали, они зашли сюда на ремонт – и увидели нас, когда мы проходили мимо – ха! Какова наглость, а, братцы мои?

Глаза Стрижа устрашающе сверкали:

– Какой старик? Кто отозвался? Кто пришел?

– У-уличный музыкант, я же сказал – играл на трубе – у него был плакат… называл себя «Открыватель путей», вот так все было…

Стриж отдернул голову. Джип присвистнул и захлебнулся, Молл провела рукой по волосам:

– Клянусь верой, неплохая у тебя оказалась компания!

– Послушайте, он был добр ко мне, кем бы он там ни был! Он спрятал меня от полицейских – он указал мне путь назад, «Сарацин», он спас мою шкуру! А, может статься, что и рассудок – после той штуки на кладбище я уже думал, что у меня сейчас крыша поедет! Может, это он и ответил на этот твой зов…

– Какой штуки? – резко спросил Стриж, но голосом, совершенно не похожим на его обычное рычание. По-моему, я заметил маленький проблеск подлинного чувства за каменной злобной маской – это я мог бы только приветствовать, если бы оно не было так похоже на страх. Я рассказал ему все, и увидел, как его лицо скорчилось. Джип посерел, а Молл, к моему изумлению, присела на корточки рядом со мной и крепко, до боли, обняла меня.

– Барон! – прокудахтал Стриж высоким дрожащим голосом. – И Легба! Глупый мальчишка сбежал от Барона, встретился с Легбой и еще называет его слепым стариком! Станет ОН являться на мой зов!

– А кто может сказать, что это не так? – мягко возразил Джип. – Все это… принимает форму, которой я и боялся. Здесь многое поставлено на карту – не просто рейд в Сердцевину… или похищение девушки – много, много больше! В игру вступили мощные силы, если вмешались даже Невидимые!

– Не просто вмешались! – резко сказала Молл. – Неужто ты не понимаешь? Они принимают разные стороны – а когда они вообще так поступали? А Стивен оказался в центре всего этого!

Джип сжал кулаки:

– Хорошие или плохие, но людям с ними лучше не связываться! Эй, мистер помощник, что там с буксиром?

– Буксиров нет! – закричал, задыхаясь, помощник, пренебрегая трапом и прыгнув на борт рядом с новыми опорами грот-мачты. – Три загорелись – но два из них за одну ночь – нарочно подожгли. Благодарение Богу, что у них котлы не разлетелись на мелкие кусочки. А последний забрали Волки под пистолетом вместо платы! Нам придется ждать часами!

Пирс швырнул на пол шляпу и топнул по ней ногой:

– Клянусь огнем Вельзевула! Пропустить рассвет? Никогда! Все на брасы! Мы погонимся за ними под одними парусами! Мы догнали этих ублюдков раньше и, клянусь всеми громами и молниями ада, мы сделаем это снова, даже если они удерут от нас к черту в задницу! ЭЙ, НА МАРСЕ! БЫСТРО ЗА ДЕЛО, ПРОСПИРТОВАННЫЕ СУКИНЫ ДЕТИ, МЕРЗАВЦЫ…

Лоснящееся лицо помощника беспокойно сморщилось:

– Но, капитан… как мы узнаем их курс, чтобы следовать за ними? Мы никак не можем…

– Еще как можем! – мрачно заявила Молл. – Стриж пусть проверит, если ему заблагорассудится, но сомневаюсь, что его божественное откровение скажет нам больше. Похоже, тут раздор между Невидимыми. В таком случае, куда еще может направляться «Сарацин», как не на остров, где находится их дом?

Джип ударил ладонью о ладонь:

– Точно! Что ж, шкипер – на Эспаньолу?

– Да, бери курс, – пробормотал Пирс, вся его ярость куда-то испарилась. – Эспаньола! Гаити! Подветренный берег для душ, масса теней, весь пропитан кровью и черной магией. Но надо так надо! Старший рулевой – к рулю! И молите Бога, чтобы мы поспели вовремя!

8

Над нами возвышались темно-зеленые стены, задумчивые, непроницаемые, бурлящие под грозовым небом. Изумрудное пламя вспыхнуло из-под мечей, когда они скрестились. Мой был отброшен в сторону, как надоедливая муха; острие другого просвистело в дюйме от моей левой подмышки. Я как-то ухитрился парировать удар, отпрыгнул назад, снова поднял свою гарду, ловя ртом воздух. Некоторые из порезов открылись, и я вздрогнул, когда в них попал пот. Мы кружили, обходя друг друга, защищаясь. Молл усмехнулась – зрелище не слишком обнадеживающее. Она гипнотически покачивалась, как кобра, выжидая время и выбирая место, куда ударить.

Так было всю дорогу от Нового Орлеана, и доказательством тому были мои шрамы. Сначала казалось, что наш поспешный отъезд оправдывает себя. Мы прямо-таки полетели вниз по этой огромной реке на крыльях утра. Ле Стриж ставил себе в заслугу свежий ветер, надувавший наши паруса, сопутствовавший нам долгое время, сводя на нет преимущества парового буксира Волков; однако я больше склонялся к тому, что это заслуга безошибочного ведения корабля Джипом. У меня было странное ощущение, когда я наблюдал за ним, стоящим у руля, что этот его спокойный взор был устремлен сквозь пелену времени и пространства, выбирая какую-то невидимую нить судьбы и беря прямой курс между ее извилистыми витками, скользя от одного к другому. Я сделал ошибку, сказав об этом Молл, когда мы перехватывали легкий завтрак на баке.

– Не так уж она и странна, твоя фантазия, – был ее ответ. – Считается, что у каждого есть врожденные способности, однако немногие живут достаточно долго, что они могли развиться полностью. В Центре люди, подобные ему, всего лишь хорошие навигаторы, но снаружи, на Колесе они скоро научаются различать человека на звезде сквозь каждый поворот и изгиб переменчивого времени. Только здесь настоящая сила может расцвести с помощью мастерства и обучения, что ее питают. Ты, мой друг, возможно, мог бы со временем стать могущественным коммерсантом; однако сперва тебе надобно было бы заполнить ту пустоту, что есть в тебе, напитать твой изголодавшийся дух, чтобы он мог расти. В тебе не хватает не только страсти. Людям в жизни надобно настоящее дело, пока его для них не подыскали другие. – Она бросила последний кусочек хлеба в кружку с кофе и осушила ее до последней капли. – И коль скоро мы стали праздными философами, Стивен, мой мальчик, пора мне сдержать слово и приоткрыть тебе кое-что из моей собственной особой тайны. Мои лекции коротки, зато обоснования глубоки! Так вставай и к бою!

Так начались мои уроки – уроки владения мечом и, может быть, чем-то еще. С самого начала, с первой позиции они были строго практическими; мы фехтовали с обнаженным лезвием и незащищенным острием, а это очень скоро обучает уважать оружие, которым дерешься. Сначала, пока мы шли вниз по реке, Молл отмечала каждое касание только легкими игривыми ударами клинка плашмя. Так что, когда она стала делать настоящие уколы, для меня это почти комплимент.

К тому времени мы уже были в море. Мы так быстро прошли этот путь, что я стал надеяться увидеть на горизонте паруса черного корабля, как только мы покинем дельту, или узнать его последний курс от буксира, когда тот будет возвращаться. Но вместо этого мы прошли мимо его останков, дымившихся на песчаной отмели.

Но что лежало под нашим корпусом ночью, – это был вопрос, который я задал лишь однажды. Джип устремил взгляд в бесконечность и улыбнулся:

– Моря к востоку от солнца, к западу от луны! – спокойно ответил он. – Лежат они между Проливом Ночи и Звуками Утра, за Вратами Полудня. Волны, бьющиеся под зачарованными казематами, под заоблачными башнями замков. Есть другие, что могут дать тебе более простые ответы, но, прямо тебе говорю, ты им за это спасибо не скажешь. Некоторые вещи лучше увидеть своими глазами – и в один прекрасный день, если повезет, ты увидишь.

Это заставило меня замолчать. Я так и не собрался с духом, чтобы спросить у кого-то еще. Я более чем немного опасался того, что могло случиться, если бы я не смог поверить в ответ. Но мне это все время напоминало то, что я видел однажды, во время одинокого ночного полета, возвращаясь из какой-то безрадостной командировки во Франции. Тогда наш маленький самолет забрался между двумя слоями туч: нижние были ровные и катились, как сине-стальное море, верхние были выше, круче, суровые, как серый гранит; и только одинокий мазок бледно-оранжевого света отмечал горизонт, который в противном случае затерялся бы в бесследной бесконечности. Если бы я тогда посмотрел вниз и смотрел бы дольше, смог бы я мельком заметить высокие мачты над этими гребнями туч, широкие паруса, скользившие по направлению к тому последнему далекому свету?

Ост-зюйд-вест – вот как лежал наш курс – к острову Тортуга и оттуда – снова на юго-восток, между Великой Багамской отмелью и призрачным Гаванским побережьем до Наветренного пролива. За все это время нам попались несколько других парусов, но ни одни из них не были черными. А когда мы вызывали их, оказывалось, что им черные паруса тоже не попадались. Мы скоро догадались, что Волки идут весьма эксцентричным курсом, чтобы избежать встречи с нами – в какой-то мере нам это даже льстило. Зато это оставляло нам последнюю надежду в лице Ле Стрижа, а это не нравилось никому. Стриж постоянно сидел в своей каюте, откуда доносились странные звуки и еще более странные запахи, и появлялся время от времени только для того, чтобы подтвердить, что наш противник был где-то впереди нас примерно по этому самому курсу. Каждый раз он казался все более седым и измученным.

– Их становится все труднее преследовать, – ворчал он неоднократно. – Что-то новое тянется к ним, что-то, стремящееся укрыть их от моих глаз. Но оно еще не достаточно сильно. Не теперь.

А пока Молл систематически отделывала меня до синяков. Оказывал ли я сопротивление? Не спрашивайте. К концу длинного дня упражнений с мечом у меня так деревенели мускулы, что я едва мог ходить. Не то чтобы я жаловался. Если Молл пользовалась временем, чтобы преподать мне жестокий курс выживания, это было потому, что она боялась, что он мне понадобится. И я знал, как мне повезло, что у меня оказался такой восхитительный озорной учитель, способный заставить трещать воздух, но никогда не забывающий при этом, что значит быть неуклюжим новичком. Помнится, я где-то вычитал, что почти в каждой области есть знак подлинного величия. Когда на третий день наших занятий Молл вдруг перестала оставлять тонкие порезы, похожие на порезы от бумаги, которые скорее чесались, чем болели – во всяком случае, пока в них не попадал пот, – я начал ощущать себя неким подобием бойца.

Но также и неким подобием мазохиста. Правда, по крайней мере, Молл знала, когда остановиться. Как раз.

В один прекрасный полдень – по-моему, на четвертый день – матросы на топах мачт прокричали предупреждение, и мы побросали все и побежали к поручням. Но не черные паруса поднимались над горизонтом. Это были увенчанные гребнями зеленые клыки гористого острова, и для нас они были символом поражения. Если на горизонте была Эспаньола, имелся шанс, что мы пропустили своих противников, и они уже были здесь.

– А Клэр… – я не смог договорить.

Джип покачал головой:

– Спокойно, приятель. Что бы они там ни задумали с ней сделать, это что-то вроде… ритуала, а для этого у них есть предназначенное время, место и все такое. Есть шанс, что это еще не сейчас, едва ли они могли так точно рассчитать свое прибытие – во всяком случае после той маленькой стычки с нами. И если они уже не причинили ей вреда, скорее всего до тех пор и не причинят.

– Если из-за всей проклятой заварухи она от страха не лишилась рассудка!

– Сомневаюсь, – сказала Молл, ласково кладя руку мне на плечо. – Мы крепче, чем вы нас считаете, Стивен, – наш пол. Она будет думать, что живет в кошмаре, конечно, но она уже увидела проблеск надежды. Не терять мужества и выполнить задачу – вот твоя роль. Так сыграй ее до конца!

Во время последнего пути на юг, в Порт-о-Пренс атмосфера на борту была наэлектризована. Нас вполне мог поджидать неприятный сюрприз. Вскоре после восхода солнца мы под всеми парусами вошли в окруженный горами залив, при этом пушки у нас были наготове, а их экипажи скорчились за закрытыми портами, с глубоким подозрением оглядывая каждый маленький островок и проход, достаточно большой для того, чтобы в нем мог скрываться корабль. Но когда главный порт острова вырос, а точнее, разостлался впереди нас в конце залива, сразу же стало очевидно, что ни один корабль, хотя бы отдаленно напоминающий по размеру корабль Волков, там не пришвартован.

В состоянии мрачного перевозбуждения мы пришвартовали «Непокорную» в шатком доке неподалеку от разрушенного лесного склада в дальнем конце города. Ле Стрижа, горько жаловавшегося на крайнюю усталость, упросили еще раз использовать свой божественный дар. А в это время мы послали группы людей на берег, чтобы потихоньку разузнать, нет ли каких новостей. После моего маленького инцидента мне, разумеется, было позволено не идти. Они оставили меня сидящим на поручне – залечивать свои царапины, грызть ногти и смотреть на город, который, как предполагалось, был для меня слишком опасным.

Город, однако, таким не выглядел. Это было совсем не то, что приближаться к Новому Орлеану по темной Миссисипи, окутанной ночью и таинственной. Воздух был свеж, прохладен и прозрачен, освежающий свет вычерчивал каждую подробность с поразительностью ясностью. Вовсе не опасный и не зловещий – скорее ленивый, он вытянулся, как задремавшая неряха, по всему плоскому побережью, тесня назад лесистые склоны гор. И даже вдоль побережья, у самого моря попадались пятна разросшихся деревьев между стенами из белого камня и выбеленных солнцем досок, обветшалых и отбеленных солью, между элегантными старыми виллами во французском и испанском стиле и полуразрушенными доками. Местами деревья редели и переходили в пятна заросших низкорослым кустарником пустынных земель, где бродили желтоватые волы, тряся головами, отгоняя первых мух. На более высоких склонах сгустки той же густой растительности произвольно смешивались с группами выбеленных солнцем зданий. Что порождало рост – здания или джунгли? Я не мог сказать с уверенностью. Двадцатый век этого места не коснулся. Здесь не было слышно шума городского транспорта. До нас доносились крики запоздалых петухов вперемешку с воплями летавших стаями попугаев: в остальном, поблизости все было тихо. Я даже не слышал детских голосов, чуть ли не самого универсального в мире звука. Все, что я мог временами расслышать – было постоянное глухое пульсирование и заунывное пение или, возможно, завывание. Это была единственная нестройная нота во всей этой мирной сцене. Ничего в ней не было опасного; и все же, чем дольше я наблюдал и слушал, тем более меня охватывало чувство, что что-то не так, что-то здесь дьявольски не так.

Двадцатый век…

Минуточку… Я в свое время много читал о Порт-о-Пренсе, так ведь? Год назад или что-то около того, когда делал короткую справку одному из мелких клиентов Барри об условиях торговли в Карибском море. Всю ту музыку, что печатает Министерство торговли о том, каким современным выгладит город по сравнению с большинством столиц третьего мира. Даже до обидного современным по сравнению с тем, в каком состоянии пребывает остальная часть страны. Офисы, отели, ночные клубы с неоновыми вывесками, сверкающие казино, доки, которые могли принять небольшие суда для круизов – где они все? Широкие бульвары, высокие башни из стекла и бетона – целый небосвод, который должен был отражать солнце, как лес зеркал – куда они все попрятались, черт побери? Как бы тщательно я ни осматривал пейзаж, всего этого не было и в помине. Раз или два мне почудился блеск стекла в воздухе – почти за пределами поля зрения. Но всякий раз, когда я начинал всматриваться снова, это оказывался белый шпиль церкви, ряд белых соломенных крыш на холме или просто случайная игра света. И больше ничего.

И эти заросшие лесами холмы… На острове очень остро стояла проблема исчезновения лесов. Об этом я тоже читал. Но отсюда это казалось маловероятным, а с моря – совсем невероятным.

На минуту у меня появилась паническая мысль, что это был какой-то фокус Волков, какая-то новая маскировка вроде той, что они придумали, чтобы увезти Клэр. Они даже могли стоять здесь на якоре, прикрываясь этим. Но ведь тогда Ле Стриж, конечно же, узнал бы об этом.

Истинное объяснение подкрадывалось ко мне постепенно, как надвигающийся холод. И несло с собой именно ощущение холода.

Тени. Я видел тени. Тени в ярком свете дня, в самом его разгаре. Тени города восемнадцатого или девятнадцатого века, а возможно, смешения обоих веков; те же тени, что лежали позади Канал-стрит в Новом Орлеане, позади Дунайской улицы там, дома. Длинные образы их прошлого, их духа, далеко раскинувшиеся в безвременье за пределами Сердцевины. Однако здесь тени были сильными, не просто образами в темноте, но более сильными, чем дневной свет. Должно быть, весь остров был наводнен ими, они не робко проглядывали по краю ночи, но находились прямо под живущим днем, готовые в любой момент проявиться. Даже в разгар дня они были достаточно сильны, чтобы поглотить все то, что заняло их место, – по крайней мере, для тех, кто уже двигался в тенях. И даже для тех, кто в них не был, их присутствие, должно быть, ощущалось постоянно – осязаемое, почти подавляющее, вечно следующее за ними по пятам привидение, стоящее за каждым сделанным ими шагом. Их яркий современный мир, должно быть, казался здесь всего лишь проблеском света на темных водах. И глядя под нужным углом, всегда можно было посмотреть насквозь, прямо в бездонную глубину внизу.

Как я уже сделал раньше; как делал даже сейчас. Меня пробрала дрожь. Был уже полдень; но когда-то наступит ночь. Если тени были так сильны даже при свете, какую же всепоглощающую власть принесет им ночь? И я вдруг очень обрадовался, что не сошел на берег.

Когда на борту стали собираться остальные, пропыленные, с усталыми ногами, все согласились, что для этого похода были серьезные основания. Они обнаружили, что над районом доков нависло заклятье страха. Мало кто охотно отвечал вслух на вопросы, поскольку «Сарацин» действительно приходил, всего за несколько часов до рассвета, прибыв перед штормом, от которого, казалось, раскалывались небеса, но только для того, чтобы снова отчалить еще до того, как поднялось солнце. И люди шептались, что встречать его по улицам шли странные фигуры, а те, кто попадался на их пути, так и не вернулись.

– Половина народу все еще притаилась в своих хибарах и трясется! – мрачно сказал Джип, благодарно потягивая холодное шерри из бокала, поднесенного ему стюардом Пирса. – Или побежали к своим БУНГАНАМ, чтобы те занялись экзорцизмом и врачеванием. Но бунганы и сами трясутся точно так же – черт, барабаны слышны даже отсюда!

– Да, и пение, – добавила Молл так же мрачно. – Но прошел слух, что кое-кто из языческих священников – те, что, как они думают, тайные БОКОРЫ и, похоже, служат и нашим и вашим, то есть, и светлым, и темным силам, – так они нарочно ходили встречать черный корабль. И что вся их утварь исчезла из храмов, будто они упаковали ее для какого-то великого праздника в другом месте…

И тут даже Молл подскочила: впрочем, подпрыгнули мы все. Хрустальный кубок Пирса разлетелся на куски прямо у него в руке. Дверь большой каюты с грохотом распахнулась, и оттуда во всем своем убожестве вылетел Ле Стриж, почти таща за запястье то создание – девушку.

– Туманы! – рычал старик. – Пар! Думают, могут напустить мне все это в глаза, а? Нет, ничего у них не выйдет!

– Что? – заревел Пирс, слизывая шерри с пальцев. – Нашел их, господин хороший? Куда направляются?

– Зюйд-вест – они идут вдоль побережья, и вам надо сделать то же! Давайте, следуйте за ними, пока можете! Пелена становится все гуще по мере того, как они приближаются к источнику! Мне пришлось прибегнуть к отчаянным мерам, – измученно, задыхаясь, произнес Ле Стриж и опустился на шелковые подушки Пирса. – Или будете стоять и спорить, пока они будут обгладывать косточки драгоценной и дорогостоящей Клэр?

Пирс и Джип уже покинули свои стулья и прошли мимо спутницы Стрижа, не удостоив ее даже взглядом. Зато я с содроганием увидел, что, хотя ее лицо оставалось тупым и неподвижным, из-под ее левого глаза тонкой струйкой, как слеза, стекала кровь. Наверху медный колокол созвал команду, прервав их отдых, и пол каюты задрожал, когда мужчины стали выскакивать внизу из своих гамаков. Ле Стриж обмяк, как поломанная кукла.

– Ближе к источнику? – резко переспросил я. – К какому источнику?

– Глупый мальчишка, как я могу сказать? Но я знаю одно: если только Стриж не полный дурак, а он не дурак, это точно – они направляются в какое-то тайное жилище отшельника. А теперь оставь меня, я совершенно выдохся! Хочешь знать больше, посмотри сам своими телячьими глазами!

Так я и сделал, пристально разглядывая море и землю в те несколько коротких минут, которые отвела мне Молл для перерыва в наших свирепых упражнениях. Казалось, она была как никогда полна решимости вбить в меня какую-то науку, и я все чаще и чаще оказывался лицом к лицу с острием и лезвием ее безжалостного меча. Конечно, вполне возможно, что мне вскоре предстояло встретиться с мечом в настоящем бою, но я подозревал, что Молл проделывала все это, чтобы чем-то занять меня и не дать слишком беспокоиться. Я поймал себя на том, что легкомысленно думаю о том, каким партнером по игре в сквош могла быть Молл, кружившая вокруг меня, нападая, обороняясь и рубя со стремительной грацией, в то время, как я тяжело ковылял за ней через палубу. Был уже вечер, и мои ноги были словно налиты свинцом, причем еще и были готовы расплавиться.

По лесистому побережью сверху пробежала быстрая рябь. Вокруг нас, как долгий медленный вздох, заиграл ветерок с земли – не прохладный, а жаркий, томный, наполненный странными ароматами мускуса, специй, дыма и зловещего гомона птичьих криков. Я отвлекся – и Молл сделала выпад. Отчаянным усилием мне удалось парировать удар, сделать захват и повернуть оба меча. Я хотел повернуть меч Молл на нее же, как она учила. Но каким-то образом мечи продолжали вращаться в вертикальном положении. И это мой меч оказался отведенным назад. Мы встретились, свирепо шипя, лоб в лоб. По нашим лицам струился пот. Это был мой пот, ибо Молл даже не разогрелась как следует. По крайней мере, я хоть удержал ее…

А потом каким-то образом ее клинок лениво перевернулся, и сталь злобно зашипела, соскользнув прямо по моему клинку. Что-то лизнуло мою шею с холодной кошачьей нежностью. И оставило легчайшее ледяное прикосновение, напоминающее щекотку. А потом горячая кипящая влага принесла более резкую боль – прямо над яремной веной.

Я взвизгнул и отшатнулся, как лошадь, укушенная оводом. Разумеется, она проделала все движения с точностью скальпеля, черт бы ее побрал. Корабль мягко поднялся под порывом знойного ветра. Захват рухнул, наши мечи со звоном полетели на палубу, и я, потеряв равновесие, полетел на Молл. Мы схватились друг за друга, чтобы не упасть…

Один укол за другим. Я вдруг остро ощутил ее обнаженные руки, переплетенные с моими, прикосновение гладкой загорелой кожи, прохладный шелковистый поток ее волос на моей шее – такой необыкновенно женственный, и так близко. Молл попыталась резко отодвинуться, но не смогла, и ее бедра только крепче прижались к моим. Острота моей собственной реакции поразила меня; я резко притянул ее к себе и поцеловал. И – чудо из чудес! – она ответила на мой поцелуй. Ее бедра скользнули по моим. Ее губы крепко прижимались к моим губам. На одно прекрасное мгновение ее зубы раздвинулись, и я ощутил солоноватое тепло ее рта, жаркий изгиб языка.

На одно мгновение. До тех пор, пока на нас не обрушилось молчание и острое сознание того, что каждая пара глаз на этом распроклятом корабле глазеет на нас. Светлые глаза Молл широко распахнулись. Она змеей вывернулась из моих объятий – я не смог ее удержать – и бешено отскочила, тяжело дыша, отплевываясь и вытирая рукой губы. Корабль закачался от прокатившейся по нему волны хохота, и у меня появилось неприятное ощущение, что я не смогу так быстро загладить это происшествие. Это если предположить, что я его вообще переживу. Молл стояла, глядя вниз на свой меч. Я поспешно нагнулся и подхватил свой. Меня трясло как в лихорадке и, клянусь Богом, ее тоже. Можно было подумать, что дело зашло гораздо дальше одного короткого объятия.

Предложить мир? Это казалось наиболее естественным до тех пор, пока я не увидел, как сжимаются и разжимаются ее кулаки. Последняя естественная вещь, которую я попытался сделать, получилась у меня не очень-то хорошо. Я быстро огляделся. На квартердеке сардонически ухмылялся Джип, а Пирс тактично согнулся пополам, причем его физиономия была такой же багровой, как его заляпанный портером жилет. Искать убежища в респектабельной компании было бесполезно – таковой просто не существовало. На меня упала тень вант фок-мачты, и мне пришло в голову, что я никогда еще не лазил на мачту, и, в конце концов, сейчас мне представлялся самый лучший случай.

Непринужденно, без ненужной поспешности я заткнул меч за пояс, потянулся вверх – я видел, как это делают моряки, и подтянулся на поручень. Я теперь уже почти освоился на борту, во всяком случае, так я себе говорил. А что до риска, так тот, на который я пошел только что, был гораздо сильнее. Я посмотрел вниз на Молл, она ответила мне взглядом. Ее лицо было бесстрастным, но все пылало. Я поставил ноги на выбленку и стал взбираться наверх.

Сначала я даже получал от этого удовольствие. Скалолазание подавило во мне страх высоты, и потом мне же не было нужды лезть до самого верха, хватит просто до верхней платформы. Лезть по туго натянутым вантам было не труднее, чем по лестнице, но похожие на ступеньки выбленки слегка прогибались под моими ногами при каждом движении корабля, казавшегося странно живым. Я никогда раньше так остро не ощущал «Непокорную» живым существом в том смысле, как это понимают моряки – это было все равно что лезть по гриве какого-то огромного морского зверя. Причем почти так же страшно. Это было совсем не похоже на скалу; судно качалось, небрежно, непредсказуемо, так, словно у него был свой разум. И чем выше ты поднимался, тем сильнее была качка. В первый раз, когда я глянул вниз, мне показалось, палуба находится уже в нескольких милях, а смотревшая на меня снизу Молл была не более пятнышка с развевающимся белокурым пухом. Она ведь не подумывала о том, чтобы лезть вслед за мной, нет? Я обнаружил, что спешу добраться наверх; но когда я туда залез, сидеть на этой голой платформе на свистящем ветру без поручней или чего-то другого, за что можно было бы держаться, оказалось куда страшнее. Только матрос на толе в своем вороньем гнезде, где он нес вахту, казался надежным пристанищем. У меня не было желания так быстро спускаться вниз, даже если Молл за это время немного поостыла. Я ступил на ванты топ-мачты и снова полез наверх.

В этот раз я старательно не смотрел вниз, и это, похоже, помогло. Я довольно быстро добрался до фор-марса, хотя от канатов у меня образовались мозоли, а пот разъедал порезы. Воронье гнездо было ничуть не похоже на те симпатичные надежные ванночки, что показывают нам в фильмах – просто еще одна голая платформа, но с железными петлями, приделанными на уровне пояса по обе стороны мачты и поручнем, под который можно было просунуть пальцы ног. Часовая, пиратка с просоленным лицом и сложением, как у капитана русского траулера, показала мне, как привязать ремень к петлям. При этом она все время посмеивалась.