Текст книги "В погоне за утром"

Нам вслед раздался кислый смешок:

– Не утруждай себя, щенок. Я сам узнаю.

Когда я ехал назад в город, начинался туман, и похолодало. Моей первой остановкой была квартира, и по многим причинам. Я хотел переодеться и уложить вещи, выбрав наиболее подходящую одежду для того, что могло оказаться весьма беспорядочным путешествием. Сделав это, я совершил сложную процедуру открывания маленького стенного сейфа и стал рыться в нем в поисках своей скромной коллекции чуть-чуть нелегальных Крюгеррандов. Затем я запер квартиру, не без задней мысли о том, когда мне снова доведется ее увидеть, и отправился в «Либерал Клаб». Я знал, что это наиболее вероятное место, где можно в это время найти Морри Джекмэна. Морри продал мне монеты, и я знал, что через пять минут после того, как я его найду, он неизбежно предложит мне купить еще. Мне нравился Морри, и я надеялся, что его сердце выдержит удар, когда на этот раз я дам согласие.

– Сегодня? Ты хочешь сказать – сейчас, сию минуту? – Морри поставил стакан и уставился на меня, как добрая сова. – Что ты собираешься делать, Стив, мальчик, облететь всю страну?

Иногда правда бывает самым лучшим средством:

– У меня тут одна сделка – шанс на Карибском чартере, очень дешево, если сделать прямо сейчас. И тем более в гинеях.

Морри кивнул со знающим видом:

– Карибы за четыре куска? Что ж, я тебя не виню. В такую ночь я и монетами по восемь бы заплатил. А лишняя доля не причитается, нет? А, да ладно. Еще одна такая штука, и мы откроем свою мастерскую.

Я ехал назад в доки очень осторожно. Дымка превращалась в густой туман, и я не хотел рисковать попасть в аварию, имея эту маленькую сумочку, полную монет, незаконно позвякивавшую и посмеивавшуюся про себя на сидении рядом со мной. Морри выдал мне потрясающий ассортимент, начиная с четвертаков с ангелами и джерсейских крон и кончая полуталерами Австрийской империи в современном исполнении, и, как хороший мальчик, с готовностью принял мой чек на добрые пять тысяч фунтов по своим не облагаемым налогом ценам. Если полиция обнаружит меня со всем этим хозяйством, она неизбежно что-то заподозрит, и меня могут задержать, и, возможно, с концами. Так что я сдерживал нетерпение, позволяя подвыпившим личностям с ревом мчаться мимо меня в туман, и сосредоточил свое внимание на том, чтобы отыскивать дорогу. Сначала я пару раз свернул неправильно, и уже начинал слегка исходить потом; завитки тумана показывали во все стороны, как тонкие насмешливые пальцы. И только уже когда наступила полночь, мне на глаза попался мягкий свет в конце улицы, и я затормозил у «Иллирийской таверны». Ну, вот, я уже начинал ориентироваться здесь, правда? Вписываться в обстановку. Как ни странно, от этих мыслей мое беспокойство только усилилось. Вылезая из машины, я бросил нервный взгляд в ночь. В том мире, который я знал, я никогда не боялся темноты, но здесь?

В таверне было много народу, судя по гулу, но тени хорошо скрывали их. Я еще стоял на ступеньках, когда Джип возбужденно помахал мне из маленькой кабинки у огня.

– Стив! Позволь представить тебе капитана Пирса с бригантины «Непокорная»…

Позади него из кабины поднялась огромная фигура, возвышаясь над нами обоими.

– Вашу руку, сэр! – прогремел капитан и протянул мне руку, утопавшую в таком количестве кружев, что ее почти не было видно: – Ваш покорный слуга, мастер Стивен!

Спрятанная в кружевах рука была размером с окорок и твердая, как камень. Его длинные песочного цвета волосы, все в локонах, как уши у спаниеля, обрамляли лицо такого же ветчинного цвета. Под тяжелой челюстью по странного покроя жакету слой за слоем спускалась пена кружевных оборок, а борта жакета были густо покрыты вышивкой и доходили почти до колен.

– Надеюсь познакомиться с вами поближе, сэр, во время нашего путешествия! А теперь время нас торопит, а прилив ждет, и боюсь, что нам должно скорее завершить сделку!

– Ты достал деньги? – выдохнул Джип.

Я высыпал содержимое сумки на стол. Увидев, как оно лежит, освещенное светом камина, я ощутил, как меня охватила паника. Вдруг я опростоволосился? Или не понял Джипа? Может, в этом безумном мире и цены другие, как и все остальное? Кучка казалась такой жалкой, по сравнению с теми пиратскими грудами, что мне приходилось встречать в книгах и фильмах. Джип и капитан с минуту молча смотрели на деньги, и я весь покрылся потом. Затем Джип тихонько присвистнул:

– А ты еще говорил, что не богат!

Бросив на меня извиняющийся взгляд, капитан выбрал наугад монету, попробовал ее на зуб и уставился на результат:

– Господи, твоя воля! – выдохнул он. – Это отличная монета! Почти чистое золото, черт побери!

Едва держась на ногах от облегчения, я сообразил, что золото, предназначенное для использования, в отличие от того, что красуется на бархатных подставках, почти всегда шло по сниженному курсу, якобы для того, чтобы сделать курс более твердым, а скорее всего – чтобы увеличить его стоимость. Джип кивнул с величественным удовлетворением:

– Что я говорил тебе, шкипер? Здесь хватит на ваш корабль, людей и их снаряжение и еще останется достаточно, чтобы купить все это снова. Хотите сейчас взвесить вашу долю?

– Оставшаяся сумма, – решительно вмешался я, прежде капитан успел вставить слово, – для вас и вашей команды, как только мы получим Клэр назад в целости и сохранности. И еще столько же по возвращении. Скажите им это!

Пирс поднялся и отвесил мне поклон с такой отменной церемонностью, что мне оставалось только ответить ему тем же.

– Вы настоящий принц, сэр, принц! Клянусь всем, что для меня свято, вы получите назад девицу, пока у нас есть сила в руках! Возьмете понюшку, сэр? – Боясь обидеть капитана, я взял умеренную порцию из бараньего рога, отделанного по краю серебром, который он торжественно протянул мне, и вдохнул его носом, как это проделывали в фильмах, с ладони. Я надеялся, что не расчихаюсь. Однако, если тебе в каждую ноздрю засунут большую зажженную гаванскую сигару, не больно-то чихнешь, а ощущение было именно таким. Я лишился дара речи, но, к счастью, Пирс был слишком занят, набивая этой адской смесью собственные пещерообразные ноздри, чтобы заметить мое состояние. Однако он не преминул заметить, как Джип одним быстрым движением смел золото в сумку и протянул ее мне.

– Насчет прилива… – сказал Джип.

Пирс яростно чихнул в свои оборки и громовым голосом потребовал, чтобы ему принесли плащ и шляпу. Появился старый Мирко с длинным, до колен, сюртуком, жестким от замысловатых галунов и сверкающих пуговиц. Поверх сюртука Пирс пристегнул широкий кожаный ремень, с которого свисала огромная шпага, нахлобучил на голову широкополую фетровую шляпу с высоким плюмажем, сунул подмышку трость с набалдашником из слоновой кости и заметил:

– Здесь всего пара шагов до причала, сэр! Желаете пойти пешком или возьмем вашу машину?

Он как-то не подходил к моей машине, ни морально, ни физически. Джип считал, что в любом случае будет надежнее оставить ее у таверны – здесь за ней присмотрят.

– Особенно Катька, – сухо произнес он, пока мы шли вверх по ступенькам. – Опять приставала ко мне, чтобы я о тебе заботился, вот так-то…

– Она здесь? Хотелось бы попрощаться…

– Нам лучше не мешкать. – Однако я замешкался, стоя на последней ступеньке, полный странных ощущений. И каким-то образом я увидел ее в глубине темной залы – она стояла, отбросив назад волосы, а ее кошачьи глаза следили за мной одновременно бесстрастно и пристально. Она подняла руку, чтобы послать мне воздушный поцелуй, но дотронулась до губ не пальцами. Колодой карт.

Туман снаружи изменился, он не то что рассеялся, но сконцентрировался в полосы и потоки, кружившие над нами в легком холодном бризе. Мы шли молча, только трость Пирса постукивала по камням и его ножны хлопали по жесткому сюртуку. Меч Джипа был перекинут через его плечо, а сам он, казалось, был погружен в собственные мысли. Так же, как и я, только все мои мысли были беспокойными. Я и раньше пускался в долгие путешествия, но в них место назначения было четко отпечатано на билетах, находившихся в моей сумке, а ритуал отъезда был обычным для любого аэропорта в мире: проверка, место у прохода, не курить, проверка багажа и паспортный контроль, просвечивание, объявления, произносимые аденоидным голосом, и мигающие экраны с расписанием отлета. Мне это и раньше казалось не слишком ободряющим, но теперь я бы радовался этому, вступая в туманную пустоту бесконечных возможностей. Может, мне предстояло упасть с края мира.

Однако когда пустота открылась перед нами, это был всего лишь конец улицы, а круги золотого света были не звездами, а фонарями на причале. За его краем поднимались вверх призрачные мачты, а вокруг них суетились люди, лазая вверх-вниз по трапу, поднимая мешки и катя бочонки. Над их головами вдруг что-то заскрипело, и на брусе закачалась сеть с большими бочками, которую опустили с громкими криками и бранью – куда-то вниз, в тени. Пирс набрал полные легкие воздуха, и его крик без труда перекрыл весь шум:

– МИСТЕР ПОМОЩНИК! КАК ОСТОЙЧИВОСТЬ?

– Хорошо, сэр! – откликнулся голос снизу. – Последние партии груза уже прибыли, и она стоит прекрасно! Затем последовал ряд подробностей по поводу погрузки, звучавших на удивление современно, и короткий обмен приказами, пославший группы одетых в черное мужчин бегать то в одну сторону, то в другую. Я отошел к причалу, чтобы не мешать, и посмотрел вниз.

– Ну как? – спросил Джип, хлопая меня по плечу.

– Как она тебе нравится?

У меня пересохло во рту от тревоги:

– Джип! – запротестовал я. – Она такая КРОШЕЧНАЯ! Ты же видел этот проклятый здоровенный корабль Волков! Да она в четверть его размером…

Джип фыркнул от смеха:

– Да, конечно, то огромный неуклюжий торговый корабль! «Непокорная» его запросто обгонит и ветра она забирает гораздо меньше: она переплюнет «Сарацин» по всем статьям и пройдет там, где эти сядут на мель или пойдут ко дну. А если понадобится, то она и бьет дальше. Смотри туда, прямо за той кучей! – Он указал на ряд закрытых панелей, очень похожих на люки, идущих по низкому изогнутому корпусу. – За этими портами – восемнадцатифунтовые пушки, по десять на каждый борт, и длинные девятифунтовые – для морской охоты – и на носу, и на корме. Может нести больше артиллерии, чем обычно корабли ее размера, почти столько же, сколько фрегат, но эта так и устроена, видишь? «Сарацин» – качающийся кит, но эта – это акула, созданная для скорости и чтобы отхватывать добычу. Думаешь, я нашел бы тебе что-нибудь меньшее? Хотя, конечно, нам повезло, что Пирс продержал ее в доках до этой недели, ее кренговали. Нам ведь нужен капер, а «Непокорная» – из числа самых лучших!

Похоже, я нанял себе частный военный корабль в миниатюре. Я всегда стоял за частное предпринимательство, но это уже было чуть-чуть слишком. Я все еще хватался за голову при мысли об этом, когда откуда-то с высоты, с утонувших в тумане мачт, донесся протяжный крик. Все движение на палубе и причале неожиданно замерло, и напряженное молчание прорезал чистый певучий голос:

– ВЕТЕР С БЕРЕГА! РАССВЕТ! СОЛНЦЕ ВСТАЕТ!

Этот призыв, казалось, разрезал туман, разорвал его сплетенные потоки, расплющил волны. Сквозь туман, где-то там, во все еще скрытом далеко, я увидел первый слабый отблеск света. Он упал на лица стоявших вокруг меня людей, и обнаружилось, что они выглядят как самая причудливая команда головорезов, каких я мог бы себе представить. Изборожденные морщинами, покрытые шрамами лица, лица, которые могли бы быть вырезаны из старого дерева или просто образоваться в нем в силу капризов возраста. Свирепые, грубые лица, какие в современную эпоху встречаются очень редко, лица всех рас, какие я знал, и несколько – рас, мне неизвестных. Не все они были мужчинами. Были здесь и несколько женщин, точно с такими же грубыми лицами и одетые почти так же, хотя одежда их и не была одинаковой. И, услышав этот крик, не дожидаясь, пока за этим последует приказ, они схватили все хозяйство, завалившее пристань, и, пошатываясь, тяжело нагруженные, побрели к трапу. Кто-то рядом со мной кашлянул, я обернулся и увидел невысокого грубого человека с тяжелым взглядом, нервно подпрыгивавшего, дотрагиваясь костяшками пальцев до кирпично-красного лба:

– Прошу прощения, хозяин, но капитан шлет свои пожелания, и не подниметесь ли вы теперь на борт?

Да, конечно… – начал я, но он уже подхватил портплед, составлявший весь мой багаж, схватил меня за локоть и почти поволок к трапу. Трап был шириной всего в три планки, без всяких поручней или чего-нибудь в этом роде по бокам, но я легко поднялся по нему почти до конца. Но тут какая-то нетерпеливая душа вступила на него слишком резко и чуть не сбросила меня за борт; однако с палубы в мгновение ока протянулась длинная рука, подхватила меня за локоть и практически втащила на палубу.

– Как, уже не стоим на ногах, мастер Стивен? – сардонически осведомился хрипловатый голос.

– Молл! – рассмеялся я. – Ты тоже с нами?

Она обернулась на зов, раздавшийся с кормы, но приостановилась, чтобы похлопать меня по спине:

– Стыд и срам – бросить охоту на полпути и только понюхать запах Волка! Да, я приписана старшиной-рулевым – и это меня сейчас зовут к рулю!

– Говорил я тебе – достану все самое лучшее, Стив, – ухмыльнулся Джип, появляясь так же внезапно, как и исчез. – Все они забияки, а она им всем даст сто очков вперед.

– Если дойдет до драки, то я не мог бы пожелать никого лучше, чтобы стоял рядом, – согласился я. – Кроме тебя разве что.

– Меня? – Джип с сожалением покачал головой. – Это очень любезно с твоей стороны, Стив, – сказать такое, да только где же тебе знать. Она… понимаешь, во всех портах ни один человек, что умеет держать в руках меч, – ни мужчина, ни женщина – с ней не сравнится, никакой другой боец – от Кадиса до Константинополя. И не было такого, разве что до меня.

– До тебя… но она же не выглядит такой старой! Если уж на то пошло, она моложе тебя.

– Ну, она, наверное, моложе многих, да только я не много таких видел. Она здесь, Стив…

Неожиданное волнение прервало его слова. По трапу, громко стеная, хромал старик по имени Ле Стриж. Его поддерживали за обе руки две фигуры, такие же оборванные, как и он сам. Одной из них был Финн, коварный как никогда, а другой, к моему удивлению, оказалась юная девушка, костлявая, бледная, с голыми ногами под рваным черным платьем, однако ее никак нельзя было назвать непривлекательной. Темные волосы влажно висели над ее высокими скулами, от чего зеленые глаза казались огромными, а улыбка приобретала тот голодный оттенок, какой бывает у беженцев на фотографиях в газетах. Я предполагал, что такой крутой экипаж, как тот, что был на корабле, встретит ее свистом, если не чем похуже, но они, напротив, подались назад, практически трусливо убравшись с ее пути. Многие из них сделали пальцами рожки от дурного глаза или присвистнули и сплюнули. Финн огляделся вокруг с жуткой зловещей ухмылкой, и они тут же прекратили. Ле Стриж остановился у конца трапа.

– Мастер штурман! К вам на борт еще трое! – Он поклонился. – Моя ничтожная персона, Финн, с которым вы знакомы, и позвольте представить вам Пег Паупер. Полезная помощница, вне всякого сомнения.

– Несомненно! – пробормотал Джип и показал в сторону носа. – У вас каюта на баке по правому борту. Будет лучше, если вы уйдете туда и там пока останетесь, а то ребята из-за вас волнуются.

Стриж поклонился:

– Рады оказать вам услугу, мастер штурман! Идемте, детки.

Странное трио заковыляло прочь, и толпа на палубе расступилась, пропуская их. Я собирался спросить Джипа про девушку, но он остановил меня, схватив за руку.

– Вот оно, Стив! Чуешь? Прилив меняется. Он теперь медленный.

Я бросил взгляд за борт. Сероватый свет разрастался, но я ничего не различал, кроме тумана, висевшего под портами:

– Ничего не чувствую. Мы погружаемся глубже?

Джип беспечно рассмеялся, но было в его смехе что-то – нечто новое, от чего волосы у меня на голове зашевелились так же легко, как от свежего бриза:

– Не от морского прилива, Стив, медленного и тихо подступающего! Когда наш прилив повернет, когда каналы будут свободны, и не будет опасности сесть на мель, мы можем плыть к востоку от самого солнца!

Пока он говорил, свет менялся и неожиданно прорезал холодную серость; высокие головки мачт ожили, освещенные ярким светом.

– ОТСТАВИТЬ, НА НОСУ! – прогремел Пирс с кормы. – РАСПУСТИТЬ ПЕРЕДНИЕ ПАРУСА! ЭЙ, НА МАРСЕ, РАСПУСТИТЬ ТОПСЕЛЯ!

Такелаж зазвенел, как гигантская гитара, под поспешно карабкавшимися на мачты ногами, и над нашими головами с треском упали полотна цвета пергамента, на минуту повисли, а затем наполнились гулом и натянулись.

– ПРАВО РУЛЯ! ПОДНЯТЬ ПЕРЕДНИЕ ПАРУСА! ДЕРЖАТЬ КРУЧЕ К ВЕТРУ! ДЕРЖАТЬ КРУЧЕ К ВЕТРУ, СУЧЬЕ ОТРОДЬЕ! КРУЧЕ К ВЕТРУ!

Пока паруса, расцветая, наполнялись ветром, матросы повсюду тащили канаты с причала.

– ОТСТАВИТЬ НА КОРМЕ! – ревел Пирс. – ТРАВИТЬ ШКОТЫ! ВСЕ НА БРАСЫ!

Я схватился за поручень, когда корабль неожиданно поднялся подо мной, слегка накренился и с готовностью прыгнул вперед, как живое существо.

Солнце поднималось над краем мира, и его неяркий свет пробивался сквозь поникший туман, простиравшийся, чтобы встретиться и слиться с рассветными тучами и превратить их в волны сияющего золота. Мы проскользнули гавань, и запахи смолы и рыбы растворились в чистом холодном ветре. Я слышал, как под нами бурлила вода, но, казалось, что ее вовсе не существует – бескрайний прилив света прорезал ее, превратив все в туманную полупрозрачность – и воду, и воздух. Подняв голову, я увидел, что топсели набрали воздуха и наполнились, – а, может быть, их заполняло сияние, такое сильное и свежее, что, казалось, вдыхая его, я поднимался над самим собой – дрожащий язычок огня.

Впереди нас раскрылись тучи. Я уже не видел солнца, словно оно зашло под нами, зато его свет сиял впереди нас, придавая чистую призрачную твердость облакам и обрамляя их золотом. И там облака приобрели форму побережья, окаймленного яркими пляжами, полуостровами, мысами, островами, где были темные горы, увенчанные лесами. За нашим бушпритом простирался архипелаг, обширный и охвативший все небо, и лазурные каналы открывались, чтобы принять нас. Нос корабля нырял, поднимался, подпрыгивал и снова поднимался, выше и выше; и туман разбивался об него и рассыпался по обе стороны длинными перьями медленно падающих струй, а над нами кружили и кричали огромные морские птицы. И в голосе Джипа я услышал то же дикое торжество, бескрайнее, как голубевшие впереди горизонты.

– ЧЕРЕЗ РАССВЕТ! НАД ВСЕМИ ВЕТРАМИ ЗЕМЛИ! МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ В ПУТЬ!

6

Когда-то, еще маленьким мальчиком, я лежал на лужайке, глядя вверх на проплывающие над крышей тучи, и воображал, что они стоят на месте, а я и крыша поднимаемся к ним вверх. Теперь же это происходило наяву.

Канал открылся перед нами, когда мы плавно и стремительно выходили в море, – ослепительная голубая ширь, на которую больно было смотреть глазам. Над нами и под нами была чистейшая бесконечная лазурь, бездонная голубизна идеального моря и совершенного неба – если там и был разделявший их горизонт, это ускользало от моего ослепленного зрения. И под длинными лучами низкого солнца голубизна стремительно превратилась в пылающее золото, пронизанное полосками мерцающей белизны; были то тоненькие полоски рассветных облаков или барашки волн, гонимых ветром, или и то, и другое вместе – откуда мне было знать? Я поднялся выше забот, выше мыслей. Я стоял, объятый восторгом. Мы плыли по свету – свет наполнял наши паруса и рябил под кормой, светом мы дышали, он заполнял наши вены и заставлял пульс биться быстрее. А перед нами, раскинувшись в холмистых волнах облаков, лежали острова рассветного архипелага.

Однако, по мере того, как мы приближались, они не потеряли вида, не растворились, как это обычно бывает с облаками, в бесформенные, нематериальные клочья. Они стали резче, тверже и становились все более отчетливыми с каждой минутой, казалось, они материализовались из туманов вдали так же, как это делают вполне обыденные места. Кружащиеся пятна белого по их золотым краям становились волнорезами, разбивающимися об обширные бледные пески: я слабо слышал их, когда мы проходили мимо. Тенистые серые вихри леса в их сердцевине превращались в верхушки высоких деревьев, шелестящих на ветру листьями, ветер донес ко мне их тяжелое медленное дыхание и – очень слабо – аромат листьев и сосновых игл, папоротников и влажного перегноя, запахи древних лесов, давно исчезнувших с лица земли. Примерно на высоте деревьев хлопали крылья, уже не морских птиц, а ширококрылых хищников, паривших и устремлявшихся вниз: скоп, ястребов и гордых орлов. С маленьких островков, попадавшихся нам на пути, доносился скорбный жалобный лай, и серые силуэты двигались на фоне скал, поднимая круглые головы, следя за нами, когда мы миновали их; иные в страхе обращались в бегство. Я видел мало признаков какой-то другой жизни, хотя как-то, я с уверенностью могу сказать, мимолетно обрисовался черный силуэт оленьих рогов на сине-золотом фоне; но признаков присутствия человека я не увидел. Однажды, правда, когда мы огибали высокий серый мыс, ко мне из гребня лесов донесся пронзительный зов труб, поднявшись вниз и замолкнув. Меня никогда не волновали подобные звуки, но этот был здесь к месту, жалобный и торжественный одновременно, словно эти дикие берега обрели голос, чтобы воспеть свое одинокое великолепие. Он пел прямо мне в душу, и я поддавался ему, забыв обо всех прочих чудесах в этом тихом пении, я рвался сойти на землю, отбросив все мои тревоги на пляже и бегать, свободным, по густым лесам. Меня резко вывела из транса рука Молл, упавшая мне на плечо.

– Лучше не прислушивайся, мой добрый сэр, – спокойно заметила она, – когда играют не люди.

– Не люди? – тупо повторил я. – Но то, что я слышал, не ветер.

– А я разве это говорила? Но на этом прекрасном острове нет людей. Музыки много, но людей нет.

Пляж появился перед нами. Прямо над линией моря на фоне светлых песков неестественно прямо возвышалась высокая черная скала, ее склоны, поблескивавшие, как потрескавшееся стекло, вырисовывались грубо, но безошибочно. Над нашими головами заскрипели паруса, заскрежетало оружие, и изношенное дерево под моими ногами наклонилось под новым углом; корабль менял галс. Прозвучали приказы, и люди кинулись к брасам. Я огляделся: теперь у руля стоял Джип, и он уводил корабль подальше от берега.

– Самый мудрый штурман на свете, – прокомментировала Молл. – В этих местах есть много способов налететь на скалы. – Дружески хлопнув меня по плечу, она вернулась назад на квартердек, чтобы присоединиться к Джипу. Я рассеянно потер царапину и прислушался к песне, которую пел какой-то матрос под эту зловещую музыку, замиравшую вдали за кормой.

Здесь нет ни старости, ни печали,

Как звезд на небе

Тучных стад в долине,

Великие реки струятся

По цветущим равнинам,

Ручьи молока и меда,

Ручьи крепкого эля,

Здесь нет ни голода, ни жажды,

В Пустынных Землях,

В стране Вечной Юности.

– Отставить, ты, тарахтело! – зарычал капитан Пирс, но певец уже замолчал. С холмов с насмешливым карканьем поднялась стая серых ворон, и это было последнее, что мы услышали.

Мой взгляд был все еще прикован к берегу, но облачные острова по обе стороны уже исчезали, становились все дальше и дальше, снова растворяясь в туманном далеко. Я не сразу заметил, как рядом со мной опять оказался маленький стюард:

– Капитан свидетельствует свое уважение, хозяин, и спрашивает, не выпьете ли вы с ним и со штурманом вина перед обедом на квартердеке?

Конечно, я бы выпил. После тревог и всех этих экскурсов – Господи, неужели это было только вчера? – а также бессонной ночи я чувствовал, что мне срочно надо выпить, желательно, чего-нибудь покрепче. Я подумал, интересно, они возят на каперах ром? «Вино», однако, оказалось чем-то вроде мадеры, дымчатым и невероятно крепким, оно подавалось судовым коком в оловянных кубках вместимостью в полпинты. После второго бокала я уже совсем не чувствовал боли и ощущал себя достаточно уверенно, чтобы, подражая Джипу и капитану, положить ноги на поручни и покачиваться на стуле в такт легкому прыгучему движению судна, в то время, как Молл облокотилась на огромный руль. Однако что-то не давало мне покоя, и когда мы поднялись, чтобы сойти вниз, я сообразил что это было.

– Солнце! Оно уже почти село! Но, черт побери, мы же отплыли на рассвете! А это было не более двух часов назад. И уже обед?

Пирс громко загоготал, его челюсти застучали и затряслись, и в ответ ему с нижней палубы прозвучал негромкий смешок. Джип изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица, но у него ничего не вышло. И только Молл даже не улыбнулась, но серьезно смотрела на меня со скамейки рулевого.

– Валяйте, смейтесь, – непринужденно сказал я. – Ничего, здесь новичок на судне.

– Извини, Стив, – ухмыльнулся Джип. – Мне помнится, меня в первый раз это тоже потрясло, а ведь меня предупреждали. Вспомни, к востоку от солнца, к западу от луны – вот где лежит наш путь. Так что оно, натурально, садится сейчас у нас за спиной, и мы теряем день. Не волнуйся, мы наверстаем его на обратном пути. А теперь пошли поедим.

Я немного опасался пищи, смутно припоминая рассказы о сухом печенье из изъеденной долгоносиками муки и солонине, жесткой, как камень и плесневелой. Мне следовало знать лучше. Маленькая кают-компания была ярко освещена покачивающимися бронзовыми лампами, мебель была в стиле королевы Анны или что-то в этом роде – я не назвал бы ее антикварной, во всяком случае, на этом судне, – стол был сервирован ярко начищенным серебром. Капитан Пирс, по всей видимости, занимался доходным бизнесом; как бы там ни было, он жил на широкую ногу. Пять перемен, с вином, даже закусок было несколько сортов, в основном, тушеные овощи и нарезанное кусками мясо, а кроме того, жареная дичь, на каждого по птице. Все трехзвездочные рестораны в городе готовы были бы пойти на убийство, только бы заполучить такое. Я ощутил некоторое беспокойство, когда мне сообщили, что это золотые ржанки, – они ведь, кажется, были редкими птицами. Но здесь все делалось иначе, к тому же ничто уже не могло вернуть птичек, и я с жадностью проглотил блюдо. В море мой желудок первое время всегда был не в лучшем виде, но только не здесь. Движение могло быть точно таким же, но, по-видимому, он просто отказывался верить, что мы в море.

После обеда был подан кофе и бренди. Джип закурил сигару, а капитан – огромную трубку, набитую, по моему предположению, той же смесью серы и крапивы, что и то снадобье, которое он нюхал. Я ухитрился выдержать возникшее в этом ограниченном пространстве амбре где-то около часа, пока эти двое состязались друг с другом, нагромождая, как я искрение надеялся, горы невероятных историй о своих прежних столкновениях с Волками и прочих опасностях, подстерегающих в море. Теперь я уже не осмеливался чему-либо не верить, даже рассказу Джипа про то, что именно он поймал, использовав в качестве наживки бычью голову. Наконец, они довели меня окончательно, я принес извинения и нетвердым шагом отправился в постель. Или, вернее, на койку. Капитан предлагал мне как «владельцу» воспользоваться своей каютой, однако я счел тактичным отказаться. Вместо этого я занял одну из крохотных кабинок, как их здесь называли, примыкавших к дверям кают-компании. Джип в качестве штурмана занял кабинку по левому борту. В моей кабинке, размером чуть больше шести квадратных футов, был только расшатанный стул, откидной столик у стены и зловеще смахивающий на гроб ящик, подвешенный канатами к балкам наверху. Это и была моя кровать. Мне она была коротковата дюйма на два, а я еще не научился спать, свернувшись калачиком. Кроме того, все мои рефлексы кричали, что сейчас около девяти утра, и мне давно пора на работу. Воздух был спертым и как-то уж слишком отдавал обедом, единственный иллюминатор, выходивший на палубу, я открыть не сумел. Не помогло и выпитое спиртное, жужжавшее в голове. Прозадыхавшись час или два, я плюнул, оделся и снова вышел на палубу, прихватив с собой бутылку бренди, которой снабдил меня Пирс, чтобы глотнуть на ночь.

От зрелища ночи у меня перехватило дыхание – так она была прекрасна. Солнце уже давно зашло, появились звезды, и огромное сияющее серое облако, изогнувшееся великой аркой, замерзшая волна над полной луной, окаймлявшей его холодным огнем, побелило палубы и превратило паруса в натянутые полотнища из серебра. Над нами сквозь широкий купол ночи, как показалось, эхом отозвался тихий гром, прокатываясь в одном ритме с мягким покачиванием корабля. Настойчивое шипение вдоль корпуса напоминало об истинной скорости, с которой мы шли, так же, как хлопанье вымпелов на головках мачт и негромкий гул парусов. Несколько чаек все еще кричали нам вслед или садились но нок-реи, как на насест. Главная палуба была пуста, если не считать силуэтов спящих рук, завернутых в одеяла. Это были вахтенные, готовые к любым неожиданностям, в то время как их товарищи более уютно устроились в гамаках внизу. Вдоль поручней квартердек и переднюю палубу мерили шагами часовые, каждый в своем ритме, ходили, чтобы не заснуть, а у руля по-прежнему стояла Молл, ее длинные волосы были пронизаны светом, а глаза сияли, как звезды. Часовые и помощник капитана отсалютовали при моем появлении, а Молл небрежно качнула головой, приглашая присоединиться к ней. Я поднял бутылку и увидел, как в ответ блеснули ее зубы.

– Прекрасная волчья луна! – объявила Молл, когда я забрался наверх по трапу.

– Не надо все портить! – взмолился я. – Слишком это красиво.

– Не правда ли? – весело согласилась Молл. – Иди сюда, отсюда лучше видно… хотя еще лучше – с такелажа или с верхушек мачт…

Я много лазал по скалам, однако скалы не качаются.

– Может быть, потом… – я собирался добавить еще что-то, но тут же позабыл об этом. Я с беспокойством смотрел за поручни корабля. Нигде не было и следа бездонной лазури, словно она вообще не существовала. Во все стороны, сверкая, как оружейная сталь, под луной простиралась пустая ширь серой ряби. Это мог быть просто спокойный океан, ловивший и отражавший мягкие тени этой плывущей перистой арки с такой точностью, что они казались одной субстанцией. Вместе они образовывали широкий туннель, почти отверстие пещеры, по направлению к которому мы и плыли, в иссиня-черное небо с подвешенными в нем луной и звездами. И все же звуки были звуками моря и паруса надувались сильным бризом, трепавшим мне волосы.