Текст книги "Принцесса на посту"

ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ

Алгебра: задачи в начале раздела II

(доп. занятия не будет, у мистера Дж. какие-то дела – да и вообще, семестр только начался, отрабатывать нечего. И я больше не туплю!!!!!!)

Английский: сочинение (Как я провела зимние каникулы – 500 слов)

Биология: читать параграф 13

ОБЖ: читать параграф 1, «Ты и среда, в которой ты живешь»

О. О.: разобраться, какой такой у меня секретный талант

Французский: Chapitre Dix[28]28
  Chapitre Dix – глава 10 (фр.)


[Закрыть]

Ист. мир. цив.: параграф 13 «Дивный новый мир»

Вторник, 20 января, в лимузине по пути к бабушке на урок принцессоведения

СПИСОК ДЕЛ:

1. Найти трусы королевы Амидалы.

2. Перестать загоняться по поводу того, любит меня Майкл как подругу или как девушку. Наслаждаться тем, что есть. Не забывать, что у кучи девчонок парней вообще нет. Или есть какие-то жиртресты без передних зубов, как на шоу Мори Повича[29]29
  Мори Пович – американский телеведущий, наиболее известный своим ток-шоу «Мори», которое шло с 1991 по 2022 год и было посвящено проблемам семейного характера.


[Закрыть].

3. Позвонить Тине и обменяться впечатлениями, как работает тактика негоняния за мальчишками.

4. Сделать домашку. Чтоб никаких долгов в первый же день!!!!!

5. Упаковать подарок для Майкла.

6. Выяснить, о чем бабушка говорила с мамой вчера вечером. О боже, пожалуйста, только не очередная дикость вроде кружка стрельбы по тарелочкам! Не хочу я ни по каким тарелочкам стрелять! И вообще стрелять не хочу, если на то пошло.

7. Перестать грызть ногти.

8. Купить кошачий наполнитель.

9. Разобраться, какой у меня секретный талант. Уж если Лилли его заметила, значит, он прямо в глаза бросается. Про ноздри, например, она до сих пор не поняла.

10. ВЫСПАТЬСЯ!!!!!!!!!! Это не по-кейт-босуортовски – ходить с огромными лиловыми мешками под глазами. Парням такое не нравится. Даже таким идеальным, как Майкл.

Вторник, 20 января, все еще в лимузине по пути к бабушке на урок принцессоведения

Сочинение по английскому, черновик

Как я провела зимние каникулы

Зимние каникулы я провела в Дженовии. Население Дженовии составляет пятьдесят тысяч человек. Это княжество, расположенное на Лазурном берегу, между Италией и Францией. Основа экспорта – оливковое масло. Основа импорта – туристы. Однако в последнее время пассажиры круизных лайнеров, заходящих в местный порт, наносят инфраструктуре Дженовии значительный ущерб, и…

        —

                —

                        —

                                —

                                        —

                                                —

                                                        —

                                                                —

                                                                        —

                                                                                —

                                                                                        —

Среда, 21 января, классный час

О господи. Походу, я вчера умоталась гораздо больше, чем сама думала. Заснула в лимузине по дороге к бабушке, и Ларс даже не смог разбудить меня на урок принцессоведения! Он уверяет, что пытался, но я стала отбиваться и обзываться по-французски (ну это Франсуа виноват, не я).

Поэтому он велел Хансу разворачиваться и везти меня обратно в лофт. На руках протащил меня три лестничных пролета – нехилый подвиг, учитывая, что я вешу как пять Толстяков Луи! А там уж мама уложила меня в постель.

Я ни поужинать не проснулась, ничего. Продрыхла до семи утра! Пятнадцать часов кряду.

Офигеть. Совсем я спеклась. Да и неудивительно: и возвращение домой, и встреча с Майклом – столько всяких переживаний!

А может, дело все-таки в смене часовых поясов и все мои вчерашние переживания на тему «я бездарное ничтожество» не коренятся в моей низкой самооценке, а вызваны химическим дисбалансом, возникшим от недостатка быстрого сна? Говорят же, что у людей, которые регулярно недосыпают, через какое-то время начинаются галлюцинации. Был один диджей, так вот он не спал одиннадцать суток подряд – официальный рекорд, между прочим, сколько человек может прожить без сна. Под конец он стал крутить сплошного Фила Коллинза – тут-то все и поняли, что пора вызывать скорую.

Загвоздка лишь в том, что даже после пятнадцати часов сна я все равно чувствую себя бездарным ничтожеством. Но по крайней мере сегодня это не кажется мне катастрофой. Похоже, пятнадцатичасовой сон помог мне посмотреть на дело чуточку оптимистичнее. В конце концов, не всем дано быть супергениями, как Лилли и Майкл. Точно так же, как не всем дано быть скрипачами-виртуозами, как Борис. Что-то у меня наверняка есть. Надо просто понять – что. За завтраком я спросила у мистера Дж.: что, по его мнению, у меня получается хорошо, – и он ответил, что иногда я очень оригинально одеваюсь.

Но вряд ли Лилли это имела в виду: когда она упомянула мой загадочный талант, на мне была попросту школьная форма – какое уж тут творческое самовыражение.

Слова мистера Дж. напомнили мне о том, что я так и не нашла трусы королевы Амидалы. Но не спрашивать же у отчима, не видел ли он их. БУЭ! Я стараюсь не смотреть на белье мистера Джанини, когда его привозят сложенное из прачечной, и, к счастью, он отвечает мне любезностью на любезность.

У мамы спрашивать тоже было бессмысленно, потому что спросонок она опять совершенно не воспринимала окружающую действительность. Похоже, беременным женщинам нужно спать не меньше, чем подросткам и диджеям.

Но кроме шуток: мне кровь из носу надо найти их до пятницы, иначе мое первое свидание с Майклом обернется катастрофой – в этом нет никаких сомнений. Например, он откроет подарок и такой: «Э-э… Ну ок, главное – внимание».

Может, все-таки стоило прислушаться к советам миссис Хаким Баба и подарить ему свитер?

Да нет, ну какой Майклу свитер! Я окончательно в этом убедилась, когда мы утром подъехали к его дому. Он стоял на тротуаре, весь такой высокий и мужественный… прямо как Хит Леджер, только с темными волосами.

И шарф развевался на ветру, обнажая шею чуть ниже кадыка и чуть выше того места, где раскрывается воротник рубашки, – помнится, Ларс однажды говорил, что, если сильно ударить в эту точку, человека парализует. И такая эта шея была изящная, такая нежная, с такой очаровательной впадинкой, что я сразу представила себе мистера Рочестера, который скачет на своем жеребце Мезруре, весь в мыслях о великой любви к Джейн…

И я поняла, вот просто поняла, что правильно сделала, решив обойтись без свитеров. Ну сами посудите: разве Кейт Босуорт стала бы вручать такому потрясному парню свитер? Да щас!

А потом Майкл увидел меня и улыбнулся – и перестал быть похож на мистера Рочестера, потому что мистер Рочестер никогда не улыбался.

А стал похож просто на Майкла. И сердце сделало сальто у меня в груди, как всегда, когда я его вижу.

– Ты в порядке? – поинтересовался он, забравшись в салон. Какие же у него глаза! Темно-карие, почти черные, они напоминают торфяные болота, среди которых мистер Рочестер совершал свои прогулки. Если угодишь в торфяное болото, оно затянет тебя с головой – поминай как звали… И в каком-то смысле именно это происходит со мной каждый раз, когда я смотрю Майклу в глаза: я проваливаюсь в них в полной уверенности, что обратно мне не выбраться. Ну и пускай, ведь это ж одно удовольствие – в них тонуть, когда они пристально вглядываются в меня. У меня-то глаза просто серые – цвета нью-йоркского асфальта. Или парковочного терминала.

– Я тебе звонил вчера вечером, – сказал Майкл. Сестра подпихивала его сзади, желая поскорее залезть внутрь. – Но твоя мама сказала, что ты в отключке…

– Я очень устала, просто жутко, – ответила я, радуясь, что он, похоже, обо мне беспокоится. – Продрыхла пятнадцать часов.

– Это что! – встряла Лилли. По всей видимости, мой режим сна ее не особо интересовал. – Мне вот продюсеры твоего фильма ответили!

Я удивилась:

– Да ну? И что сказали?

– Пригласили на завтрак, – ответила Лилли. Тон у нее был такой, будто она изо всех сил старается не хвастаться. Но получалось так себе: в ее голосе сквозило торжество. – В пятницу утром. Так что подвозить меня не надо будет.

– Вау! – Я была впечатлена. – На завтрак? Реально? А бейглы[30]30
  Бейгл – традиционная выпечка еврейской кухни, по форме напоминает бублик.


[Закрыть] будут?

– Наверняка, – ответила Лилли.

Ничего себе! Я вот с продюсерами никогда не завтракала. Разве что с дженовийским послом в Испании.

Я поинтересовалась, составила ли она список требований, которые им предъявит, на что Лилли ответила, что, конечно же, составила, но мне не покажет.

Наверное, все-таки придется посмотреть этот фильм, чтобы понять, что ее так выбесило. Мама записала его на кассету. Сказала, что давно такого смешного кино не видела.

Но, по совести говоря, мама и на «Грязных танцах» все время смеется, даже на тех сценах, которые вовсе не смешные, поэтому не знаю, можно ли ее мнению в полной мере доверять.

О-хо-хо! Одна из чирлидерш (жаль, не Лана) на каникулах занималась пилатесом и порвала ахиллово сухожилие, поэтому сегодня повесили объявление о пробах в команду. На замену у них никого нет: запасную как раз перевели в школу для девочек где-то в Массачусетсе – у нее родители уехали отдыхать на Мартинику, а она возьми и уйди в загул.

Всей душой надеюсь, что Лилли слишком занята борьбой за правду в киноиндустрии, чтобы бороться против проб в команду по чирлидингу. В прошлом семестре она заставила меня ходить с плакатом, на котором было написано: «Чирлидинг – не про спорт, чирлидинг – про сексизм». По-моему, это не совсем верно: как ни крути, на ESPN соревнования по чирлидингу показывают. Но в чем-то Лилли права, так как для женских видов спорта у нас в школе чирлидинга нет. Лана и ее подружки никогда не появятся на девичьем матче по баскетболу или волейболу, но ни одной мужской игры не пропустят. Так что насчет сексизма – это, пожалуй, верно.

О боже, приперся какой-то стремный чел, говорит, меня вызывают к директору! Я же ничего не сделала! Ну по крайней мере в этот раз…

Среда, 21 января

Кабинет директрисы Гупта

Ну как так-то! Всего-навсего второй день второго семестра, а я уже сижу в приемной директора. Да, может, я и не доделала домашку, но у меня есть записка от отчима. Я ее первым делом отнесла в учебную часть. Записка гласит:

Прошу не наказывать Мию за невыполнение домашней работы, заданной во вторник 20 января. Смена часовых поясов критически сказалась на ее состоянии, в связи с чем она не смогла выполнить свои учебные обязанности. Она непременно все доделает сегодня.

Фрэнк Джанини

Когда твой отчим – он же твой учитель… удовольствие ниже среднего.

Но что миссис Гупта может на это возразить? Нет, я понимаю, что всего-навсего второй день второго семестра, а я уже наделала долгов. Но не так уж много их, долгов этих!

Лану я сегодня вообще не видела, так что точно не могла навредить ни ей, ни ее манаткам.

О БОЖЕ. Меня вдруг осенило. А что, если школьное руководство осознало, что совершило ошибку, зачислив меня в особо одаренные? Ведь никаких особых дарований у меня нет! Что, если я попала туда из-за какого-нибудь компьютерного глюка, а теперь они все починили и собираются отправить меня на технологию или на домоводство, где мне самое место? И придется мне делать полочку для специй!!! Или, хуже того, омлет-вестерн!!!

Я больше никогда не увижу Майкла! Нет, конечно, я буду пересекаться с ним по дороге в школу, и во время обеда, и после школы, и на выходных, и на праздниках – но и только. Если меня выкинут из особо одаренных, я лишусь пяти часов Майкла в неделю! Да, во время урока мы не так уж много разговариваем, потому что Майкл, в отличие от меня, по-настоящему одаренный и на этом уроке должен совершенствовать свои музыкальные способности, а не подтягивать меня по алгебре (чем, впрочем, ему все равно в итоге приходится заниматься, поскольку в алгебре я ни бум-бум).

Но, как ни крути, там мы вместе.

Господи, какой кошмар! Если у меня и вправду есть какой-то талант – в чем я сильно сомневаюсь, – ПОЧЕМУ Лилли не могла просто сказать мне, в чем он заключается? Тогда мне было бы что бросить в лицо миссис Гупта, когда она попытается отослать меня на технологию!

Погодите-ка… А это чей голос? Чей голос доносится из директорского кабинета? Чем-то он мне знаком. Да ведь это же голос…

Среда, 21 января, бабушкин лимузин

В голове не укладываются эти бабушкины выкрутасы! Ну КТО так делает? Кто берет и сдергивает школьника с занятий?

Она же вроде как взрослая. Вроде как должна подавать пример.

А она что?

Сначала бесстыдно ВРЕТ, а потом под выдуманным предлогом увозит меня из школы.

Клянусь, если мама или папа об этом узнают, Клариссе Ренальдо не жить.

Да у меня у самой чуть сердечный приступ не случился! Хорошо, что у меня холестерин низкий и все такое – спасибо вегетарианской диете. А то точно был бы инфаркт – так она меня напугала. Вышла из кабинета директрисы Гупта и такая:

– Конечно, мы молимся о его скорейшем выздоровлении, но, сами понимаете, всяко может повернуться…

Я почувствовала, как у меня кровь отхлынула от лица. Не только потому, что бабушка, беседующая с миссис Гупта, – это само по себе, знаете ли, – но еще и из-за того, что именно она произносила.

Я вскочила. Сердце у меня колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– В чем дело? – в панике выпалила я. – Что-то с папой? Опять рак? Да? Да? Бабушка, скажи как есть!

Судя по ее разговору с миссис Гупта, у папы рецидив рака яичка, и ему опять предстоит лечение…

– Я тебе все расскажу в машине, – сухо бросила бабушка. – Пойдем.

– Нет, не в машине! – возразила я, поспешая за ней, в то время как Ларс поспешал за мной. – Скажи сейчас! Я не буду плакать, обещаю. Папа в порядке?

– Не переживай из-за домашней работы, Миа, – напутствовала меня миссис Гупта с порога кабинета. – Ты сейчас как никогда нужна своему отцу.

Так и есть! Папа заболел!

– Опять рак? – спросила я у бабушки, когда мы вышли из школы и направились к ее лимузину, который был припаркован возле каменного льва, стерегущего лестницу школы имени Альберта Эйнштейна. – Что врачи говорят? Это излечимо? Может, ему поможет трансплантация костного мозга? А вдруг я смогу быть донором? Ведь волосы-то у меня как у него! Ну, в смысле, как у него были, когда они вообще еще были…

Когда мы угнездились в лимузине, бабушка смерила меня презрительным взглядом и сказала:

– Довольно, Амелия. Все с твоим отцом нормально. Ненормальная у тебя школа! Вообрази себе, ученикам можно пропускать занятия только по болезни. Какая дикость! Иногда человеку просто нужен выходной. Как говорится, передохнуть. Ну так вот, Амелия, сегодня можешь передохнуть.

Я заморгала. Что? Я не ослышалась?

– Погоди, – проговорила я, – ты хочешь сказать… папа не болен?

– Пфуй! – фыркнула бабушка, вскидывая свои нарисованные брови. – Когда я говорила с ним сегодня утром, он производил более чем здоровое впечатление.

– Тогда в чем же… – Я таращилась на нее. – Почему ты сказала директрисе Гупта…

– Потому что иначе она бы тебя с уроков не отпустила, – ответила бабушка, бросив взгляд на золотые часы с бриллиантами. – А мы и так уже опаздываем. Нет ничего хуже, чем избыток педагогического рвения. Учителя убеждены, что они сеют разумное, доброе, вечное, но ведь учиться-то можно по-разному. Не всякое образование получают в классе.

До меня стало потихоньку доходить. Бабушка сдернула меня средь бела дня с уроков не потому, что кто-то из родных заболел. Нет, она сдернула меня с уроков потому, что хотела сама преподать какой-то урок.

– Бабушка! – воскликнула я, не веря своим ушам. – Но ты не можешь просто так приезжать и срывать меня из школы, когда тебе вздумается! И уж точно ты не должна говорить директрисе Гупта, что папа заболел, если он здоров! Как у тебя язык-то повернулся? Неужели ты никогда не слышала о самоисполняющихся пророчествах? Если постоянно лгать о таких вещах, они в конце концов могут сбыться…

– Не говори чепухи, Амелия, – отрезала бабушка. – Твоему отцу не грозит вновь оказаться в больнице лишь потому, что я скормила маленькую невинную ложь тетеньке из учебной части.

– Не знаю, почему ты так в этом уверена, – сердито ответила я. – И вообще, куда ты меня везешь? Я, знаешь ли, не могу себе позволить вот так вот срываться с уроков посреди учебного дня. Я не такая умная, как большинство ребят из моего класса, и у меня еще куча домашки, потому что вчера я заснула слишком рано…

– Ох, ну прости, если сможешь, – с сарказмом проговорила бабушка. – Как я могла забыть: ты же просто обожаешь алгебру! Придется тебе сегодня пропустить урок – это, конечно, большая потеря…

Тут не поспоришь, бабушка права. По крайней мере, отчасти. Хоть я и не в восторге от избранного ею способа, но пропуск алгебры не самое большое огорчение в моей жизни. Ну правда. В целых числах я не слишком-то сильна.

– Куда бы мы ни ехали, – сурово проговорила я, – вернуться нужно до обеда. А то ведь Майкл не знает, где я…

– О нет, опять этот мальчик! – воскликнула бабушка, возводя глаза к люку в крыше лимузина.

– О да, опять этот мальчик, – отозвалась я. – Этот мальчик, которого я люблю всем сердцем! И честное слово, бабушка, если бы ты хоть раз с ним встретилась, ты бы поняла…

– А вот мы и приехали, – перебила меня бабушка не без облегчения, когда водитель затормозил. – Наконец-то! Выходи, Амелия.

Я вылезла из лимузина и огляделась, пытаясь сообразить, куда бабушка меня приволокла. Рядом обнаружился только большой бутик «Шанель», что на Пятьдесят седьмой улице. Вряд ли нам сюда. Или?..

Но когда бабушка выпутала Роммеля из поводка «Луи Виттон», поставила его на тротуар и направилась прямиком к большим стеклянным дверям бутика, я поняла, что именно «Шанель» и есть наша цель.

– Бабушка! – воскликнула я, кидаясь за ней. – «Шанель»? Ты сорвала меня с уроков, чтобы поехать в магазин?

– Но тебе же нужно платье! – сердито фыркнула бабушка. – В чем ты собираешься идти на черно-белый бал к графине Треванни? Он уже в пятницу! Дело не терпит отлагательств.

– Черно-белый бал? – повторила я. Сопровождаемые Ларсом, мы вступили в приглушенно белые интерьеры «Шанель» – самого эксклюзивного бутика в мире. Я бы туда даже зайти не решилась в те времена, когда еще не знала, что я принцесса… Чего не скажешь о моих друзьях: Лилли однажды сняла в примерочной «Шанель» целый выпуск своего шоу. Забаррикадировавшись внутри, она перемерила все последние творения Карла Лагерфельда и не вышла, пока охранник не вышиб дверь и не выпроводил ее на улицу. Посыл выпуска заключался в том, что мода от кутюр отказывает женщинам больших размеров в праве на существование: Лилли наглядно продемонстрировала, что в этом магазине невозможно найти кожаные брюки больше десятого размера. – Какой еще черно-белый бал?

– Мать должна была тебе сообщить, – отрезала бабушка. Нам навстречу устремилась высокая, тощая, как камыш, женщина, восклицая:

– Ваше королевское величество! Какая радость вас видеть!

– Ни про какой бал мне мама не сообщала, – буркнула я. – Когда он, ты говоришь?

– В пятницу вечером, – ответила бабушка. И обратилась к продавщице: – Итак, надеюсь, вы отложили платья для моей внучки. Мне нужны только белые. – Бабушка смерила меня взглядом мудрой совы. – Для черного ты слишком юна. Даже не спорь.

Даже не спорь! Как я могу спорить о том, чего еще даже не успела понять?

– Разумеется, – ответила продавщица, улыбаясь до ушей. – Пойдемте, ваше высочество!

– В пятницу вечером? – воскликнула я, начиная осознавать услышанное. – В пятницу вечером? Бабушка, в пятницу вечером я не могу идти ни на какой бал! Я уже договорилась с…

Но бабушка положила руку мне на спину и как следует подтолкнула.

И я, споткнувшись, засеменила за продавщицей, а та даже глазом не моргнула – словно в их магазине каждый день спотыкаются принцессы в берцах.

И вот я сижу в бабушкином лимузине, который везет меня обратно в школу, и мысленно перебираю всех тех, кого должна благодарить за чудовищное положение, в котором оказалась: в первую очередь маму, которая забыла сказать мне, что договорилась с бабушкой о выходе в свет; графиню Треванни, которая затеяла этот черно-белый бал; продавщиц шанелевского бутика, которые, хоть и улыбаются мило, на самом деле просто тюремщицы, которые помогают бабушке вырядить меня в сверкающее белоснежное бальное платье и поволочь туда, куда я вовсе не горю желанием идти; папу, напустившего свою маман на беззащитный Манхэттен и умывшего руки; ну и разумеется, саму бабушку – за то, что она намерена полностью разрушить мою жизнь.

Пока вся эта шанелевская рать накручивала на меня километры ткани, я заявила бабушке, что никак не смогу пойти на черно-белый бал графини Треванни в пятницу вечером, так как в этот самый вечер состоится наше первое с Майклом свидание. Бабушка в ответ прочла мне длиннющую лекцию о том, что главное для принцессы – выполнять долг перед своим народом. А уж сердце, мол, дело десятое.

Я попыталась объяснить, что свидание нельзя отложить или перенести, так как «Звездные войны» идут в «Киношной» только этим вечером, а потом там опять примутся крутить «Мулен Руж», который я смотреть не буду, потому что слышала, что там в конце кто-то умирает.

Но бабушка ни в какую не желала признавать, что свидание с Майклом может хоть как-то сравниться по важности с черно-белым балом графини Треванни. Насколько я поняла, эта самая графиня – видная представительница королевской семьи Монако, а заодно и какая-то наша далекая кузина (мы же все в родстве). И если я не явлюсь на ее черно-белый бал среди других дебютанток, королевский дом Гримальди может никогда не оправиться от этого удара.

Я возразила, что, если не пойду с Майклом на «Звездные войны», наши отношения тоже могут никогда не оправиться от этого удара. Но бабушка заявила, что, если Майкл любит меня по-настоящему, он все поймет правильно.

– А если не поймет, – добавила бабушка, смоля свой «Житан», – то консорта из него все равно не слепишь.

Бабушке легко говорить! Не она влюблена в Майкла с первого класса. Не она выбивалась из сил, пытаясь сочинить стихи, достойные его достоинств. Ей невдомек, что значит любить, потому что единственный человек, которого бабушка за всю свою жизнь любила, – это она сама.

Да правда, так оно и есть!

И вот теперь мы тащимся в школу. Там как раз обед. Через минуту я войду в столовую и попытаюсь объяснить Майклу, что наше первое свидание придется отменить, иначе не миновать международного скандала, от которого страна, которой мне суждено править в будущем, может не оправиться никогда.

Лучше бы бабушка отправила меня в пансион для девочек в Массачусетс…

Среда, 21 января, О. О.

Я так и не смогла ему сказать.

Ну как это скажешь?! Тем более что он так трогательно заботился обо мне во время обеда. По-моему, уже вся школа была в курсе, что приезжала бабушка и куда-то меня отпрашивала с классного часа. В шиншилловом манто, с ее-то бровями да с Роммелем – попробуй ее не заметь! Она как Шер – куда ни придет, сразу в центре внимания.

Известие о том, что у меня заболел кто-то из родных, всех встревожило. Особенно Майкла. Он без конца спрашивал:

– Может, я могу что-то для тебя сделать? Ну там, домашнюю работу по алгебре или еще что? Понимаю, невелика помощь, но все же…

Ну как бы я сказала ему правду – что мой отец вовсе не болен и что бабушка сдернула меня с уроков, чтобы свозить в магазин? А в магазине мы покупали платье для бала, на который его, Майкла, не звали и который состоится в то самое время, когда мы собирались смаковать ужин вприкуску с космической фантастикой про далекую-далекую галактику?

В общем, я не смогла. Не смогла ему признаться. Да и никому другому тоже. Сидела за столом и молчала. Окружающие мою неразговорчивость списали на тяжелый стресс. И в сущности, правильно сделали – только вот стрессовала я вовсе не по той причине, какую предполагали мои друзья. Я сидела и думала об одном: НЕНАВИЖУ БАБУШКУ. НЕНАВИЖУ БАБУШКУ. НЕНАВИЖУ БАБУШКУ. НЕНАВИЖУ БАБУШКУ.

Ух, как я ее ненавижу!

Как только обед закончился, я ускользнула к одному из телефонов в холле и позвонила домой. Я точно знала, что мама в лофте, а не в студии – ведь она до сих пор расписывает стены детской. Дошла уже до третьей, на которой весьма реалистично изображала падение Сайгона.

– Ох, Миа… – пролепетала она, когда я спросила, не забыла ли она чего-нибудь мне передать. – Прости меня! Бабушка позвонила, когда мы смотрели «Закон и порядок». А ты же знаешь: когда идет «Закон и порядок», я не совсем в себе.

– Мама, – проскрипела я сквозь стиснутые зубы, – как ты вообще могла согласиться на этот бред? Ты же разрешила мне в пятницу пойти на свидание с Майклом!

– Ой, правда? – Судя по голосу, мама была ошеломлена. Да и неудивительно. Ясное дело, она не помнит никакого разговора про свидание с Майклом… по той простой причине, что во время этого разговора была совершенно невменяема. Но знать ей об этом необязательно. Она должна проникнуться чувством вины за свое чудовищное преступление! – Ох, милая… Прости меня! Ну, значит, свидание с Майклом придется отменить. Он поймет!

– Мама! – возопила я. – Ничего он не поймет! Это же наше первое настоящее свидание! Ну сделай же что-нибудь!

– Но, милая моя, – проговорила мама как-то хитренько, – почему же тебя это так огорчает? Ты ведь сама не хотела за Майклом бегать! Отмена свидания, по-моему, укладывается в эту логику…

– Очень смешно, мама! – буркнула я. – Джейн никогда не отменила бы первое свидание с мистером Рочестером! Она бы не стала названивать ему перед свиданием – это да, ну и лапать не далась бы.

– Хм, – отозвалась мама.

– Послушай, – проговорила я, – я не шучу! Ты должна спасти меня от этого идиотского бала!

Но все, что мама пообещала, – это поговорить с папой. А я-то знаю, что это значит. Ни под каким видом мне от этого бала не отвертеться. Папа никогда в жизни не поступался долгом во имя любви. В этом отношении он абсолютная принцесса Маргарет.

Так что теперь я сижу (бьюсь, как обычно, над домашкой по алгебре – ведь я не особо одаренная) и думаю о том, что в какой-то момент хочешь не хочешь, а придется сказать Майклу: наше свидание отменяется. Но как? Как это сделать? А вдруг он разобидится и больше не позовет меня на свидание никогда?

Хуже того: вдруг он пригласит на «Звездные войны» кого-нибудь из старшеклассниц? Какую-нибудь девицу, которая знает все фразочки, которые полагается выкрикивать во время сеанса! Например, когда Бен Кеноби говорит: «Оби-Ван? Я давно не слышал этого имени», надо крикнуть: «Как давно?» – и Бен как бы ответит: «Очень, очень давно».

Кроме меня, на свете миллион девчонок, которые тоже так умеют. Майкл может позвать любую из них и прекрасно провести время. Без меня.

Лилли домогается, что со мной. Забрасывает меня записками. В учительской сегодня дезинфекция, поэтому с нами сидит миссис Хилл – делает вид, что проверяет работы по информатике, которая у нее четвертым уроком. Но на самом деле заказывает вещи из каталога «Гарнет Хилл»[31]31
  «Гарнет Хилл» – магазин одежды, постельного белья и домашнего декора.


[Закрыть]. Я его видела под журналом.

«Сильно твой папа болен? – спрашивает Лилли в последней записке. – Тебе придется вернуться в Дженовию?»

«Нет», – пишу я в ответ.

«Опять рак? – интересуется Лилли. – Рецидив?»

«Нет», – пишу я в ответ.

«Тогда в чем дело? – Почерк у Лилли делается колючий – верный знак, что она теряет терпение. – Почему ты не хочешь сказать мне правду?»

«Потому что, – хочется накарябать мне огромными буквами, – это неминуемо приведет к краху моих романтических отношений с твоим братом, а я этого не вынесу! Неужели ты не видишь, что я не могу без него жить?»

Но я не могу так написать: не готова пока признать поражение. В конце концов, я что, не принцесса королевского дома Ренальдо? Разве принцессы королевского дома Ренальдо сдаются (вот так вот – раз! – и сложили лапки), когда на кону то, что им дорого?

Нет, не сдаются! Посмотрите только на моих прапрапрапрапрабабушек – Агнессу и Розагунду. Агнесса прыгнула с моста, чтобы добиться желаемого (не постригаться в монахини). А Розагунда связала мужика собственными волосами (чтобы избавить себя от необходимости с ним спать). Неужели я, Миа Термополис, позволю такой ерунде, как черно-белый бал графини Треванни, помешать первому свиданию с мужчиной, которого я люблю?

Нет, не позволю!

Может, это и есть мой талант? Непокоримость, которую я унаследовала от принцесс Ренальдо, живших до меня?

Пораженная этой мыслью, я второпях написала Лилли:

«Мой талант в том, что я непокоримая, как мои прапрапрапрапрабабушки?»

И, затаив дыхание, стала ждать ответа. Хотя сама не знала, что буду делать, если она подтвердит мою догадку. Ну что это за талант такой – непокоримость? Денег на этом не заработать – это тебе не на скрипке играть, или песни писать, или передачи снимать.

Но все-таки приятно будет осознавать, что я сама допетрила, какой у меня талант. Как-никак я карабкаюсь по юнгианскому древу самореализации.

Но ответ Лилли меня разочаровал.

«Какая еще непокоримая, дурилка? Боже, КАК ЖЕ ты иногда тупишь! ЧТО С ТВОИМ ОТЦОМ?????»

Вздохнув, я поняла, что выбора у меня нет. И написала:

«Ничего. Бабушка хотела свозить меня в бутик „Шанель“, поэтому наплела, что папа заболел».

«О боже, – впечатлилась Лилли. – Теперь понятно, почему у тебя опять такой вид, будто ты носок проглотила! Бабушка у тебя, конечно, атас».

И я была с ней полностью солидарна. Знала бы она, насколько атас!

Среда, 21 января, шестой урок

Лестничная площадка четвертого этажа

Экстренное собрание последовательниц техники обращения с бойфрендами имени Джейн Эйр. Нас в любой момент могут застукать, так как мы прогуливаем французский и вместо урока торчим на лестнице, ведущей на крышу (кстати, дверь на крышу, конечно же, заперта, а то Лилли говорит, что в этом самом фильме обо мне дети постоянно туда шастают. Очередное доказательство того, что искусство и не думает подражать жизни). Одна из наших сестер в беде и мы обязаны оказать ей всемерную помощь и поддержку.

Да-да. Оказывается, я не единственная, у кого семестр начался хуже некуда. Мало того что Тина потянула лодыжку на склонах Аспена – во время пятого урока ей на новый мобильный пришло сообщение от Дэйва Фарух Эль-Абара. Сообщение было следующего содержания: «Не звонишь и не надо. Пойду на матч „Рейнджерс“ с Жасмин. Счастливо оставаться».

Я никогда в жизни не видела ничего более безжалостного, чем это сообщение. Клянусь, у меня кровь застыла в жилах, когда я его прочла.

– Вот сексистская свинья! – возмутилась Лилли. – Даже не вздумай переживать, Тина! Найдешь кого получше!

– М-мне не нужен кто п-получше, – прорыдала Тина. – Мне нужен Д-Дэйв!

У меня сердце разрывается смотреть, как она страдает. И эти страдания не только моральные – шутка ли, подняться на третий этаж на костылях! Я клятвенно пообещала посидеть с ней, пока она не совладает со своим отчаянием (Лилли помогает ей пройти через пять этапов принятия горя по Элизабет Кюблер-Росс: отрицание – поверить не могу, что он так со мной поступил; гнев – Жасмин наверняка корова, которая на первом же свидании целуется по-французски; торг – может, если я пообещаю, что буду исправно звонить каждый вечер, он меня все-таки не бросит; депрессия – я больше никогда никого не полюблю; принятие – а все-таки он эгоист!). Разумеется, сидя с Тиной вместо французского, я сильно рискую остаться после уроков – так в школе имени Альберта Эйнштейна наказывают за прогулы.