Текст книги "Хранители мира"

3. Конец и начало. Трое бездомных хранителей отправляются в поход

Через путаницу упавших веток осторожно пробралась девочка с взлохмаченными волосами, одетая в клетчатую пижаму и халатик. В руке у неё был надкусанный ломоть хлеба, невероятно щедро намазанный шоколадной пастой.

– Эй, кто-нибудь! – позвал Дождевик из-под перевёрнутого птичьего гнезда.

– Ой, помогите! Слезь с меня! – завопил Вереск, отчаянно брыкаясь, чтобы сбросить крупную щепку – почти что целый сучок! – со спального мешка, который до этой ужасной минуты казался таким тёплым и уютным. Тем временем Мох пытался хоть что-нибудь рассмотреть сквозь упавшую на него кучу сухих коричневых семян ясеня.

– Это что, к-конец света? – жалобно проскулил Мох.

И вдруг, без всякого предупреждения, огромная рука сгребла семена и отшвырнула прочь, как будто они совсем ничего не весили. Вереск, который уже собирался выползти на свет, завопил от ужаса и юркнул под гнездо, поближе к Дождевику.

Мох на всю жизнь запомнил то, что случилось в следующий миг. Над развалинами их милого дома нависло огромное человеческое лицо со смуглой кожей, чёрными волосами и шоколадом на подбородке. Лицо улыбнулось.

– Привет, – сказал голос.

Мох застыл на месте, выпучив глаза от страха.

– Ты не ушибся, малыш?

Как это может быть? Современный человеческий ребёнок говорит на языке природы? Наверное, ему просто мерещится?

– Я Ро. Я живу тут рядом, в пятьдесят первом доме, за вашим забором. Только забора теперь нет. А ты кто такой?

– Молчи, Мох! – донёсся громкий шёпот из-под гнезда. – Не говори, как тебя зовут!

– Мох! – сказала девочка. – Клёвое имя! Это какое-то сокращение?

Натянув одеяло до самого подбородка, Мох смог только мотнуть головой туда-сюда.

– Просто Мох? Ну ладно. Рада познакомиться. Так меня папа учит говорить, только я всё время забываю. Тебе что-нибудь нужно? Я могу принести. Слушай, если хочешь конфет, я тебе дам немножко своих.

Мох весь затрясся, но не сказал ни слова.

– А может, отнести тебя в безопасное место? К нам в сарай, например. А дверь я оставлю открытой. Мы так делали в прошлом году, когда в дом залетела птица. Прямо через стекло! Папа сказал, что ей просто надо прийти в себя и отдохнуть. И правда, она потом выздоровела и улетела.

Мох по-прежнему молчал.

– Это был зяблик, – продолжала девочка. Самец, так папа сказал. Они живут у нас в кустах. Вот поэтому мы их не стрижём – ну, кусты. А ты когда-нибудь видел гнездо? А я видела, только старое, уже пустое. Оно было круглое, а внутри много-много перьев. Птицы их так здорово строят!

Молчание.

– Не знаю, зачем этот глупый зяблик полетел прямо в стекло. Как ты думаешь? Может, он его просто не заметил? Но я всё равно обрадовалась, когда он выздоровел. Хоть он и обделал мне весь самокат.

Бедняга Мох не мигал уже, кажется, целую вечность. Ро снова откусила хлеба с шоколадом и принялась жевать, задумчиво склонив голову набок.

– Может, ты просто хочешь побыть один?

Мох медленно, опасливо кивнул.

– Так нечестно… Почему-то животные никогда со мной не играют. А я просто хочу подружиться. Может, ты им всем скажешь, что я хочу дружить? Слушай, мне ужасно жалко твой домик. Он был такой уютный – даже лучше, чем гнездо. Куда же ты теперь пойдёшь?

Мох пожал плечами. Об этом страшно было даже думать, особенно рядом с этой великаншей.

– Ну ладно. Надеюсь, ты найдёшь новый дом и он будет где-то рядом, чтобы я могла зайти в гости. Тебе обязательно надо посмотреть наш сад! Он ещё лучше, чем этот. У нас есть лужайка с полевыми цветами и ещё много всего. Слушай, мне пора идти. Надо собираться в школу.

Мох протяжно, медленно выдохнул.

– Ой, чуть не забыла! Хочешь хлеба с шоколадом? Он вкусный, я сама намазала! – девочка вытянула перед собой руку с бутербродом. Шоколадная паста медленно стекала с него, словно душистая тёмная лава.

– Нет? Ну как хочешь. Пока, Мох! – она улыбнулась, куснула бутерброд и зашагала обратно в свой сад, обходя ветки упавшего ясеня.

Едва девочка скрылась из виду, трое друзей юркнули за клумбу с бессмертником, где частенько прятались от любопытных глаз. Там они наконец дали себе волю: прыгали, кричали, ругались, махали руками, наперебой выкрикивали вопросы, но не слушали ответов, рвали на себе волосы и всячески выплёскивали страх и потрясение, которые вселила в их души встреча с человеком.

Тайный народец редко попадается на глаза людям, но иногда такое всё же бывает. Сотню лет назад, например, двое дальних родичей Вереска из английского графства Нортгемптон плыли на лодке по ручью и вдруг увидели в кустах на берегу мальчугана в коротких штанишках. Он глядел прямо на них как заворожённый. Испуганные человечки налегли на вёсла из продолговатых семян сикомора и быстро отплыли подальше. Но потом они ещё много лет гадали: сохранил ли мальчик их секрет или вырос и рассказал кому-нибудь про то, что видел в тот день на ручье?[1]1
  Похоже, всё-таки рассказал, потому что эта история описана в книге Дениса Уоткинса-Питчфорда (ВВ) «Вверх по Причуди и обратно». Прим. ред.


[Закрыть]

Наконец Мох, Вереск и Дождевик немного успокоились, а Мох даже всплакнул, отчего ему сразу полегчало. Трое друзей выглянули из-под куста, чтобы узнать, что осталось от их дома.

– Кажется, сегодня нам повезло, – сказал Дождевик. – Мы могли серьёзно пострадать или даже погибнуть – если не от бури, то от рук этой человеческой девочки!

– Повезло?! Ты считаешь, что нам повезло?! – изумился Мох. – Ну да, девчонка меня не раздавила и не утащила с собой, чтобы посадить в клетку. Но наш милый дом разрушен! Сад погиб, и почти всё наше имущество пропало, даже твоя шкатулка с песчинками! Ничего себе везение! Что же нам теперь делать? Куда идти? Что с нами будет? И почему, во имя Пана, я хотя бы не взял у неё чуть-чуть сладенького?

– Я вот чего не понимаю, – начал Вереск. – Девочка говорила на языке природы. Но ведь люди его давно забыли?

– Может, она особенная? Гениальный ребёнок? – предположил Мох.

– Да, наверное, – покивал Вереск. – Хотя по виду и не скажешь. Тоже мне гений: всё лицо перемазано!

– Интересно… – задумчиво протянул Дождевик. – Может, всё дело в играх? Любой человеческий ребёнок умеет и любит играть, а вот взрослые этим почти не занимаются. Возможно, и с языком природы то же самое? Они его знают в детстве, но забывают, когда становятся старше?

– Взрослые у них не играют? Ох, как это грустно, – сказал Вереск. Сам он обожал подвижные игры: мог часами гонять жёлудь по двору. – А как же они тогда развлекаются?

– Честно говоря, понятия не имею, – ответил Дождевик.

– Да ладно, Мох, не переживай, – ободрил приятеля Вереск. – Вспомни, сколько лет мы живём в Зелёном Мире и сколько домов уже сменили! Давайте просто пойдём к Шальному Ручью, как и собирались. Мы же вроде все согласились, что пора бы сменить обстановку?

– Ну… – начал Дождевик, который помнил, что согласились не все. Однако Мох, который накануне был против похода, теперь смирился с неизбежностью. Ведь дома-то у них больше не было.

– Да! Давайте пойдём сегодня же. Пора отыскать наших родичей. Я слышал, что они живут в очень крепком дубе, – горячо сказал он.

– Невероятно крепком! – поддакнул Вереск, легонько толкнув Дождевика. – Удивительно живописном и… мм… на редкость просторном!

– Дупло у них очень светлое, – закивал Дождевик. – Кажется, выходит на запад.

– Ну что ж… Значит, решено! – сказал Мох.

В следующие пару часов на обломках старого ясеня царила суматоха. Мох, Вереск и Дождевик разбирали завалы в надежде спасти хотя бы часть своих пожитков. Найденные вещи они сваливали как попало, да и вообще скорей мешали, чем помогали друг другу. Мох то и дело отвлекался на раздумья, нельзя ли что-нибудь склеить, заштопать или починить. Дождевик осматривал каждую песчинку, но каждый раз отбрасывал её с печальным вздохом.

Затем из дома вышли двое взрослых людей. Они долго смотрели на заваленный ветками сад и громко, неразборчиво о чём-то говорили, а трое друзей, затаив дыхание, прятались под обломками коры. После этого Вереск начал поторапливать остальных и всё время шипел: «Эй, шевелись! Быстрее!» Работать в такой нервной и тревожной обстановке было тяжело. В конце концов у Дождевика даже вырвалось грубое словцо.

– Послушай, Вереск, – сказал Мох. – Мы делаем всё, что можем. Ты бы лучше пошёл и выкопал яму, чтобы спрятать в ней вещи, которые нельзя взять с собой. Если – когда – мы сюда вернёмся, они нам понадобятся. Не хочу, чтобы их растащили сороки. Ты же знаешь, какие они воришки.

И Вереск потопал копать яму, а Мох и Дождевик тем временем отложили в сторонку три миски из ореховой скорлупы, три деревянных ложки, три рогатки и три спальных мешка. Потом друзья стали думать, сколько сушёных кузнечиков и медовых пирогов взять с собой в дорогу. Под руинами дома нашлась одна уцелевшая раковина с настойкой из ягод бузины – как раз чтобы выпить по стаканчику на прощание.

– Я всё хочу спросить… – начал Дождевик. – По-моему, ночью тебе снился кошмар. Ты даже закричал один раз. Не помнишь?

Мох замер на месте, сжимая в каждой руке по удочке.

– Всемогущий Пан! И верно, мне приснился ужасный сон! А я и запамятовал. В этом сне… словом, мы все начали исчезать.

– Все трое?

– Нет, не только мы, но и сельские кузены, да и вообще весь наш народ. Я знаю, что нас могут убить только люди или творения их рук, но во сне мы не умирали. Мы просто… потихоньку стирались.

– Ой, Мох, какой ужас. Бедняжка! – воскликнул Дождевик. – Хочешь, я тебя обниму?

– Да, пожалуйста, – сказал Мох. И глухо продолжил, уткнувшись лицом в плечо друга: – Дождевик… Это же просто ночной кошмар, да? На самом деле мы не исчезнем?

Дождевик помрачнел. Но прежде чем он успел ответить, вернулся Вереск и сообщил, что яма готова и что второго такого надёжного тайника на всём свете не сыскать.

– Быстро управился! – сказал Мох, радуясь, что друг повеселел. – Как это ты?

Вереск опёрся на новенькую лопату, которую смастерил из блестящего, остроконечного листа падуба с толстым, крепким черенком.

– Позвал червяков, – объяснил он. – Эти ребята всегда готовы протянуть руку помощи. То есть, конечно, не руку – рук-то у них и нет, – Вереск фыркнул и засмеялся над собственной шуткой. Дождевик успокоил его, ткнув локтем в рёбра.

– Здорово ты сказал, – произнёс Мох.

– Про руки-то? Да, смешно получилось, – довольно хмыкнул Вереск. – В общем, я нашёл удобное местечко, встал там и давай топать. Знаете, как чайки делают? Червяки слышат топот и думают, что идёт дождь. Тогда они все выползают наружу. Так вот, я их дождался и спросил, нельзя ли хорошенько взрыхлить землю, чтобы стала помягче. Они согласились, и потом я просто раскидал землю лопаткой!

– И что, они с тебя и платы не взяли? – с сомнением в голосе спросил Дождевик. Ведь земляные черви – народ ехидный и необщительный и держатся всегда сами по себе.

– Ну почему же? Услуга за услугу. Они помогли копать, а я пообещал, что наш приятель дрозд не слопает их этим летом.

– Хм. Не забудь сказать ему об этом, пока мы здесь, – нахмурился Дождевик. (Разумеется, Вереск забыл. Семейство червей пришло в бурное негодование, когда дрозд Боб склевал троих прямо на следующее утро.)

Когда последняя охапка зимней одежды, последняя вязанка дров, последняя баночка пасты из розовых лепестков и последняя склянка с ореховым маслом были тщательно упакованы, сложены в огромную яму возле клумбы и засыпаны плотными, глянцевитыми листьями лавра, а сверху – землёй, трое друзей вернулись под сень бессмертника и пообедали, запив трапезу остатками бузинной настойки.

– Ну что ж! – сказал Вереск. – Пожалуй, я буду скучать по нашему уютному домику и старому саду. Но давайте выпьем за приключения!

С этими словами он отхлебнул изрядный глоток настойки, после чего бодро икнул.

– А я пью за благополучное путешествие, – куда серьёзней сказал Дождевик и поднял раковину прозрачной левой рукой.

– Эй, оставьте мне! – вскричал Мох. Однако на донышке плескалась лишь гуща с осадком – и ярко выраженным запахом улитки.

После полудня погода разгулялась: ярко светило солнце, а воздух заметно потеплел. Что может быть лучше для путешествия? Друзья взвалили на спины котомки и попрощались с обитателями старого сада. Попугаи, которые поселились на Ясеневой улице совсем недавно, простились с переселенцами легко; однако родители мышонка Усача горько расплакались: Мох, Вереск и Дождевик были крёстными отцами всего их многочисленного потомства – а когда-то встарь крестили и их предков.

Скворец Лихач не стал принимать участия в трогательной сцене и просто устроился поблизости на краю батута. Вид у него был безразличный и хладнокровный. Когда настала его очередь прощаться, он сказал всего-навсего:

– Ага, пока, – и тут же упорхнул.

Роберта, жена дрозда Боба, принесла каждому из путников по личинке – «подкрепиться в дороге». Сам же Боб решил немного их проводить.

И вот наконец Мох, Вереск и Дождевик покинули знакомый уголок, в котором поселились ещё задолго до того, как он стал чьим-то садом. Проскользнув между мусорными баками и кирпичной стеной, они выбрались на улицу. В самое последнее мгновение Мох обернулся и сквозь слёзы поглядел на милое сердцу местечко – но под рухнувшим ясенем его было уже не узнать. Пришло время перемен; время оставить прошлое позади и безоглядно шагнуть в будущее.

Час был ещё ранний, послеобеденный. Дети пока не успели вернуться из школы, а взрослые – с работы, и улица была почти безлюдной. Друзья держались у внутреннего края тротуара и при малейшей тревоге прятались за деревьями и под калитками, а затем шагали дальше. Возглавлял их маленькую группу Вереск; он то и дело облизывал палец, чтобы знать направление ветра. Боб перелетал с куста на куст и с калитки на калитку, зорко поглядывая по сторонам, и предупреждал друзей о возможной опасности. Иногда навстречу попадался человек, толкавший громоздкую детскую коляску. Иногда между домами шмыгали кошки. Они напускали на себя обманчиво невинный вид, но готовы были схватить и съесть любое маленькое существо. Однако через несколько домов Боб спорхнул вниз, на землю.

– Дальше мне лететь нельзя, – мелодичным голосом объяснил он друзьям, укрывшимся под чьей-то припаркованной машиной. – Здесь кончается моя территория и начинаются владения другого дрозда. Но если вы подождёте минутку, я найду вам нового охранника.

С этими словами Боб взлетел и уселся на ветку вишнёвого дерева, которое уже покрылось нежно-розовыми бутонами. Затем он окинул взглядом улицу с длинными рядами садов, крыш и автомобилей и завёл сладкую, звонкую песню. Через некоторое время на ветке соседнего дерева появился другой дрозд и тоже начал выводить рулады. Но Боб сразу же оборвал певческое состязание и объяснил, что вовсе не хочет ворваться к сопернику в дом, украсть у него еду или отбить подружку. Он рассказал про переделку, в которую попали Мох, Вереск и Дождевик, и про их дальний поход. Второй дрозд склонил голову к плечу и внимательно поглядел на троих друзей чёрными глазами с золотыми ободком. Тогда Боб снялся с ветки и полетел домой, взмывая над заборами и подныривая под ветки.

И вот так – всю первую часть пути, до самого конца улицы, – дрозды передавали наших друзей друг другу. А люди слушали заливистые трели и даже не догадывались, что пернатые певцы направляют и охраняют трёх маленьких путников, которые тихонько бредут по тротуарам прочь от дома, где прожили двести кукушкиных лет.

4. На привале. Троих друзей замечает ночная хищница

К тому времени, когда солнце скрылось за горизонтом, трое путников оставили город позади. Вокруг больше не было ни фонарей, ни домов, ни садовых участков. Дорога шла вдоль ровного, зелёного поля для гольфа, и машины ездили по ней совсем редко. Друзья ещё не выбрались на природу – в поля и леса, – но прошли уже полпути.

Шагая вперёд, они внимательно приглядывались и прислушивались, особенно в тех местах, что ещё сохранили нетронутый, вольный вид и дух старины: в овражках и рощицах, под большими старыми деревьями. Их не оставляла надежда встретить собратьев из тайного народца. Но маленькие хранители, похоже, давно покинули эти края или очень надёжно спрятались.

Вереск умел ориентироваться по знакам и приметам: легко находил в небе Полярную звезду, знал, с какой стороны растёт мох на деревьях, и помнил, что пауки обычно растягивают свои сети в местах, защищённых от ветра.

– Разобьём лагерь под этим кустом, – сказал он друзьям, хорошенько оглядевшись. – Мы сегодня проделали немалый путь. Пора бы и подкрепиться.

– Правильно! – воскликнул Мох. – Я такой голодный, что съел бы целого головастика!

– И верно, давайте остановимся, – кивнул Дождевик. – Что-то я устал.

Ночевать в палатке или шалаше очень здорово. Во-первых, когда своими руками возводишь уютный домик там, где только что ничего не было, начинаешь сам себе казаться отважным и всесильным гигантом. Во-вторых, готовить еду на костре и ужинать на свежем воздухе под звёздным небом – ни с чем не сравнимое удовольствие. А уж как приятно лежать в палатке, слушать ночные звуки природы и знать, что, даже если пойдёт дождь, твоё убежище всё равно останется тёплым и сухим!

Конечно же, тайный народец с незапамятных времён бродит по земле и отлично умеет устроиться на ночлег. Хоть Мох, Вереск и Дождевик долго жили в дупле старого ясеня, к ним быстро вернулась прежняя сноровка. Они живо соорудили три шалашика, покрыли их шкурами летучих мышей и убедились, что постройки почти незаметны среди побегов чистотела, плетей вьюнка и опавших листьев под пышным кустом. Мох расчистил посередине местечко для костра: убрал и отодвинул всё, что может загореться от случайной искры. Вереск отправился на поиски мокриц, которые считаются деликатесом у тайного народца. Их обмазывают глиной и запекают в углях костра, словно крошечные картофелины.

На обочине возле куста валялся мусор, который на ходу выкинули из машин: пустые пачки из-под сока, коробки от ресторанной еды и обёртки от конфет. Всему этому суждено было лежать здесь вечно: ведь пластик не разлагается. Видно было, что у куста нет хранителя. Как ни странно, на земле обнаружились даже нейлоновые детские трусики с портретами супергероев. Хозяйственный Вереск призадумался: нельзя ли сделать из них что-то полезное, например парашют или парус для лодки? Пожалуй, нет, решил он в итоге. Материал грязноват.

Неподалёку стоял толстый пень с расщелиной посередине. В расщелине обнаружился целый склад фундука. Прошлой осенью эти орехи запасла полёвка, которую в один морозный день поймала и съела рыжая пустельга по имени Гроза Неба. Вскоре запас перекочевал в котомку Вереска. Туда же отправились одиннадцать мокриц, которые укрывались под листьями у подножия пня и обгладывали прелую кору.

Когда друзья досыта наелись печёными мокрицами, Мох засыпал костёр землёй, чтобы не осталось ни единого тлеющего уголька. Затем трое путников разошлись по своим шалашам и забрались в спальные мешки. Вскоре из шалаша Вереска послышался громкий, раскатистый храп, но в остальных укрытиях ещё поблёскивали открытые, бессонные глаза: два у Мха, один – у Дождевика.

– Д-дождевик, – донёсся робкий шёпот из шалашика Мха. – Эй, ты не спишь?

– Нет, Мох. Ты что? По дому скучаешь?

– Да, немножко.

Тихонько, чтобы не разбудить Вереска, Дождевик перебрался в шалаш к младшему другу.

– Я себя чувствую почти так же, как тогда… Ну когда пришлось бросить мой луг, – грустно шепнул Мох. – Конечно, я присматривал за ним не так долго, как ты за своим прудом. Но сердце у меня разрывалось ещё целую сотню кукушкиных лет. Иногда мне кажется, что оно до сих пор разбито.

– Да, знаю, – вздохнул Дождевик. – Мы все по-прежнему любим Зелёный Мир, хоть больше и не служим хранителями. И по Ясеневой улице я тоже скучаю.

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернёмся?

– Кто знает? Но вспомни-ка вот о чём: ты потерял свой луг, но потом встретил Вереска, подружился с ним и нашёл отличную ясеневую рощу, так ведь? А там и я к вам пришёл. Да, работы у нас больше нет; но, по крайней мере, мы вместе. А уж мы-то всегда, всегда будем друзьями. До самого конца времён.

Мох слабо улыбнулся в темноте.

– Спасибо, Дождевик.

– Не за что. Слушай, теперь я кое-что расскажу. Мне тоже нужно поделиться тревогой. Но только ты, пожалуйста, никому не говори и не поднимай шума, ладно?

Мох взбодрился. Приятно чувствовать себя надёжным и полезным собеседником.

– Конечно, обещаю. Так в чём дело?

– В… в моей руке.

– Невидимой? Или здоровой?

В полумраке Дождевик поднял руку и поднёс её к самому лицу друга. Только теперь это была не левая рука, а правая.

– Вот, смотри.

– Я ничего не вижу.

– Знаю. В том-то и беда.

– Ох, Дождевик, – горестно шепнул Мох, сморгнув слёзы. Друзья обнялись, и Дождевик заверил, что волноваться не о чем. Но Мох ещё очень долго не мог уснуть.

В самый глухой час ночи все трое друзей внезапно подскочили в своих шалашах и широко открытыми глазами уставились во тьму, пытаясь понять, что же их разбудило. В конце концов они осторожно высунули головы наружу и принялись отчаянно перешёптываться:

– Эй, ты не спишь?

– Ты это слышал?

– Да, я тоже!

Ночь была безлунная; лишь на горизонте слабо виднелись огни города. Однако тайный народец прекрасно видит в темноте, и теперь друзья быстро поняли, что поблизости нет ничего опасного. Сухие прошлогодние листья, ещё не облетевшие с куста, шуршали чуточку жутковато; но людских голосов слышно не было, да и запах человека ниоткуда не доносился. И всё же совсем рядом, в темноте, таилось что-то – или кто-то? Трое друзей ясно чувствовали: они здесь больше не одни.

И тут откуда-то сверху вновь послышался звук, который их разбудил, – пронзительный клич «кью-ю-ю-ювик!», за ним издалека последовал отзыв «у-ху-ху-у-у!». Затем с ветки бука, низко нависавшей над дорогой, слетела крупная ночная птица с белой мордочкой в форме сердечка и роскошными пёстрыми перьями. Она приземлилась у самого куста.

– Надо же! Что это тут такое? – спросила птица, глядя на троих путников. – Ясно, что вы не полёвки, а жаль, потому что я проголодалась. Может, вы гоблины?

Дождевик, Вереск и Мох дружно ощетинились.

– Ещё чего! – воскликнул Дождевик. – Мы из тайного народца. А вы, если не ошибаюсь, неясыть – родственница совы.

– Верно! Я миссис Бен… Кью-ювик! – снова выкрикнула птица, повернула свою странную голову направо и стала ждать ответного «у-ху-ху». – А вон там, подальше, мой дорогой супруг. Он у меня застенчивый. Так вы, значит, из тайного народца? Как интересно! Я слыхала про вас легенды, но вижу в первый раз. Признаться, я думала, что вы все вымерли!

– Вымерли? – нахмурился Дождевик. – Ну что вы, это невозможно. Наш народ бессмертен – мы будем жить в Зелёном Мире до конца времён. Вымерли? Что за чепуха, клянусь Паном!

– Значит, в этих краях больше нет никого из наших? – подал голос Вереск. – Совсем никого?

– Боюсь, что я ни про кого не слыхала – а уж я-то знаю всё, что здесь творится. А вы здесь надолго? По правде говоря, я буду рада, если вы тут поселитесь. Говорят, ваш народ приносит удачу. Если хотите, после охоты мы поищем вам какую-нибудь норку. Я не прочь немножко полетать на рассвете.

– Спасибо, вы очень любезны. Но мы идём к Шальному Ручью, навестить тамошних родственников, – сказал Вереск. – Не знаете ли, сколько ещё нам шагать?

Миссис Бен слегка выпучила глаза, и Мох с Дождевиком испуганно переглянулись. Но через мгновение неясыть вытянулась во весь рост, зажмурилась, раскрыла клюв и срыгнула на траву маленький, аккуратный шарик. Это был комок из серой шерсти, дочиста обглоданных костей и прочих непереваренных остатков недавней добычи: мышей, полёвок, жуков и даже лягушек. Мох отошёл подальше, но Вереск уставился на неаппетитный ком с явным любопытством.

– Прошу прощения, – сказала миссис Бен. – Хм, Шальной Ручей… Кажется, один из моих предков когда-то жил в кроне дерева на его берегу, – она дважды моргнула огромными глазами. – Ну, знаете, все эти семейные легенды… Но это было так давно и так далеко! Не могу точно сказать, где он находится. Но пешком вы туда и до зимы не дойдёте. Уху! Нипочём не дойдёте.

Когда друзья отправлялись в путь, Вереск рассчитывал, что им помогут птицы. И вот, пожалуйста, они встретили птицу – да ещё такую, что летает куда дальше, чем воробей или дрозд. Но она не может подсказать дорогу! Конечно, полезно отличать север от юга и читать звёздное небо, словно карту. А что толку, если ты не знаешь, в какую сторону идти и сколько времени займёт дорога?

Дождевик повернулся к Вереску.

– Так я и знал! До Шального Ручья слишком далеко, а мы слишком маленькие.

Мох тревожно переводил взгляд с одного друга на второго. Иногда они ссорились, и жизнь сразу же становилась неуютной. Однажды Вереск лягнул Дождевика по лодыжке, когда они поспорили, стоит ли заводить дома ручного навозного жука. От удара Дождевик свалился прямо на жука и раздавил его насмерть. Проблема таким образом решилась сама собой, но спорщики отказывались разговаривать друг с другом ещё целых десять кукушкиных лет. Это было тяжёлое время.

Миссис Бен довольно-таки неуклюже задрала одну ногу и задумчиво почесала когтем клюв.

– Раз уж вам нужно добраться в такую даль, попробуйте доехать на оленях, – подсказала она. – Эти ребята быстро бегают и не отказывают в помощи друзьям. Правда, нет никаких гарантий – у-ху-ху, совсем никаких гарантий, – что они посчитают друзьями вас. Но если говорить с ними вежливо и уважительно, они, наверное, согласятся подвезти вас хотя бы немножко.

– Какая замечательная идея! – воскликнул Мох. – Правда, Вереск? Дождевик? Ну надо же! Я сам нипочём бы не сообразил.

– А я сообразил бы, если б кто-нибудь догадался спросить меня, – Вереск обиженно шмыгнул носом, отчего Дождевик ехидно выгнул бровь.

– Значит, решено, – поспешно сказал Мох, чтобы друзья не успели затеять перебранку. – Едем на оленях. Не подскажете ли, где нам их найти?

– Ух-ух, нет. Боюсь, что с ходу не отвечу. Олени очень робкие и скрытные, хоть и держатся большими семьями. К тому же стада вечно переходят с места на место. Но если вы будете здесь в это же самое время завтра ночью, я постараюсь прилететь с новостями. А до тех пор вы можете поспрашивать других зверей и птиц про Шальной Ручей. Только не связывайтесь с полёвками – они совсем безмозглые. Поэтому их так легко поймать!

С этими словами неясыть расправила крылья и взмыла в тёмное ночное небо. Прощальный клич «кью-ю-ювик» и ответное «у-ху-ху» растаяли где-то на востоке.

Вы когда-нибудь встречали весенний рассвет под открытым небом? Вот как он начинается: все птицы запевают в одно и то же время, приветствуя новый день. И тут уж никак не обойтись вялым чириканьем: надо стараться на совесть, голосить, выводить рулады, заливаться песней, будто мощный хор, или горланить, как футбольные болельщики, когда мяч летит в сетку, – словом, не отставать от других. Упитанные рябинники вопят; малютки-корольки так отчаянно рассыпают трели, будто вот-вот лопнут; малиновки поют грустно и звонко, а чёрные дрозды – радостно; пеночки как будто звенят монетками, зяблики переливчато свистят; славки надсаживают горло; завирушки трещат; скворцы улюлюкают и пищат, словно роботы, и ещё много-много песен несётся со всех сторон. Вот эти звуки и разбудили троих наших друзей. Хоть они и привыкли к рассветному хору на Ясеневой улице, но здесь, за городом, птиц было куда больше. Звучали новые, непривычные песни и голоса, и уснуть под оглушительную симфонию троим путникам больше не удалось.

Наскоро позавтракав кашей из пыльцы и свежевыжатым одуванчиковым соком, друзья решили осмотреться. Когда они пришли сюда и разбили лагерь, уже темнело, и они не успели как следует разглядеть место, которое выбрали для ночлега. Теперь по дороге мимо их куста всё чаще проносились машины, и троица направилась в другую сторону – туда, где колыхалась густая трава, ещё влажная от ночной росы.

По земле между высокими стеблями вились и петляли узкие тропки. Человеческий глаз их бы не различил, а вот хищные птицы вроде пустельги знали, куда нужно смотреть. Эти тропинки протоптали луговые жители – полёвки, мыши и землеройки. Ходить по ним могли лишь очень маленькие существа. Вереск шагал впереди, прорубая дорогу в зарослях верным кинжалом «Стэнли», но стараясь не потревожить зелёных пауков, клопов-щитников и долгоножек, которые жили в сырой траве. Идти было трудно, как в настоящих джунглях: у самой земли густо перепутались клейкие листки подорожника, солнечно-жёлтые лютики и нежно-лиловый горицвет. Травы здесь росли нескольких видов, и названия у них были удивительные: душистый колосок, овсяница красная, гребневик и бухарник шерстистый.

Давайте поглядим на эту картину глазами дикого голубя, сидящего на ветке придорожного дерева. Дорогу и луг разделяет живая изгородь из боярышника; она немножко разрослась и одичала, а под ней скопился мусор, потому что люди не ухаживают за этим местом. Однако кусты полны весеннего сока и уже начинают зеленеть. У корней боярышника пристроились три шалашика, которые на первый взгляд не отличить от прошлогодних листьев. Между ними чернеет круг от затушенного костра. Зелёная трава в паре метров от изгороди чуть заметно колышется – но не от ветра. Троих маленьких путников не видно, потому что высокие стебли сомкнулись над ними, но можно проследить, как они движутся по лугу, – если, конечно, знаешь, куда смотреть.

И вдруг трава начинает колыхаться в другом месте, чуть подальше; как будто извиваясь на ходу, зелёная волна устремляется в сторону путников. И твоё маленькое птичье сердце замирает от ужаса в пернатой груди, потому что ты знаешь, что сейчас произойдёт. Ты уже не раз видел вот такое движение в густой траве и понимаешь, что это…

– Змея! – донёсся отчаянный вопль из зелёной травяной чащи. С ветки дерева сорвался напуганный дикий голубь и стремительно улетел прочь.

Кричал Вереск, уже занёсший для удара верный кинжал. Стальной клинок ярко блестел на солнце.