Текст книги "Тысячи осеней. Том 1"
Автор книги: Мэн Сиши
Жанр: Историческое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Все это Янь Уши говорил Шэнь Цяо с заговорщицким видом, будто он предвкушает интересное представление. Вот только бывший настоятель Сюаньду его словам не радовался – между бровями залегла глубокая морщинка.
– Ты все вспомнил, – неожиданно подловил его Янь Уши.
Он не спрашивал, а утверждал. С тех пор как Шэнь Цяо исторг из себя застойную кровь, здоровье его постепенно поправлялось. Он еще оставался слаб и почти ничего не различал даже на ярком свету, но на его лице все реже появлялось растерянное выражение. Шэнь Цяо уже мало чему удивлялся, прежней беспомощности как не бывало. В его случае требовалось лишь время, чтобы вернуть себе прошлое.
Янь Уши уже давно приметил за ним, что тот постепенно возвращается к былому, однако прежде не указывал на это, поскольку не знал, как много Шэнь Цяо удалось восстановить. Но теперь он ясно видел: его подопечный припомнил почти все.
Шэнь Цяо не стал отпираться. Вместо этого он, тяжко вздохнув, принялся объяснять свои тревоги:
– Уже нескольких поколений настоятели-чжанцзяо горы Сюаньду не вмешиваются в мирские дела. Какие бы династии ни воцарялись, что бы ни случалось вокруг, наша школа ведет жизнь уединенную и безмятежную – иное сулит многие беды. Взять хотя бы почтеннейшего Тао Хунцзина, человека во всех смыслах талантливого – равного ему не сыскать во всей Поднебесной: он беспрестанно вмешивался в политику, отчего его школа Высшей Чистоты, что на горе Маошань, допустила дрязги и в конце концов раскололась. Ученики ее разошлись по всем землям. То же грозит и нам. Что же задумал Юй Ай?
Янь Уши вопросительно вскинул брови.
– Так вот, значит, чему учил тебя Ци Фэнгэ? И чем же он отличается от черепахи, которая, чуть что, прячет голову в панцирь? Будь он один, занимайся только личным совершенствованием – еще куда ни шло, однако он стоял во главе школы и все равно требовал сохранять недеяние и держаться вдали от мира. Но как при таком воззрении надеяться, что гора Сюаньду сохранит свое первенство в Поднебесной? Думаю, твой шиди, взявший на себя обязанности настоятеля-чжанцзяо, мыслит куда более трезво.
Далеко не сразу монастырь на горе Сюаньду завоевал свою громкую славу и стал лучшим среди даосских школ – успело смениться несколько поколений настоятелей. Испокон веку каждый из них стремился к покою и недеянию, а вмешиваться в государственные дела и передел земель и не думал. Ци Фэнгэ не изменил этим порядкам, хотя в свое время был несравненным мастером боевых искусств, о ком беспрестанно говорили в вольнице-цзянху.
Став настоятелем, Шэнь Цяо довел порядки своей обители до крайности: вел жизнь не уединенную, а замкнутую, не желая являть себя миру. Миряне у подножия знали лишь то, что на горе Сюаньду сменился глава, фамилия этого человека Шэнь, но не более того. В то же время такая скрытность обернулась благом: во время путешествия с Янь Уши никто не признал в Шэнь Цяо исчезнувшего настоятеля горы Сюаньду.
Янь Уши, будучи человеком своевольным, если не сумасбродным, привык потворствовать лишь своим прихотям, и оттого он всячески презирал стремление к недеянию горы Сюаньду. Говоря о новом настоятеле и совете Нефритовой террасы, Демонический Владыка не скрывал своих взглядов. Однако, выслушав его колкие замечания, Шэнь Цяо ничуть не раздражился. Вместо этого он сказал Янь Уши:
– Этой ночью я собираюсь подняться на гору и поговорить с Юй Аем. Не желает ли глава Янь сопроводить меня? Или он предпочтет остаться у подножия?
– Отчего не дождешься совета Нефритовой террасы? – в свою очередь полюбопытствовал Янь Уши. – Предстанешь перед всеми, допросишь Юй Ая и так вернешь себе причитающееся по праву.
Шэнь Цяо покачал головой:
– В таком случае пострадает славное имя горы Сюаньду. Боюсь, у случившегося есть подоплека. Вот отчего я так стремлюсь встретиться с Юй Аем и расспросить его с глазу на глаз. Тогда мне станет ясно, что за этим стоит.
– Что ж… тогда ступай и расспрашивай, – безразлично откликнулся Янь Уши.
Речь шла о прославленной школе боевых искусств, куда никто бы не посмел сунуться в одиночку, однако Янь Уши говорил о вторжении в монастырь так небрежно, будто рассуждал не о том, как попасть в святая святых, а съесть ли еще миску риса. Притом он рассеянно водил пальцем по краю тарелки, и рассыпанный по ней жареный горошек мало-помалу укладывался в три ровных слоя с одинаковым числом горошин. Чтобы передвигать предметы на расстоянии, Янь Уши использовал свою внутреннюю ци и достиг в этом деле такого совершенства, что уже внушал ужас.
Выйдя из затвора, Демонический Владыка бросил вызов Кунье, который накануне поверг Шэнь Цяо, отчего в цзянху разошлись слухи, будто Янь Уши достиг невообразимого мастерства. Впрочем, лишь этот поединок стал широко известен, и мало кто на самом деле представлял, как силен Янь Уши. И что бы подумали люди, узнай они, что он укладывает горошек в ровные ряды ровно тем же умением, каким обычно отрывают противнику голову?
– Но сможешь ли ты сам подняться и справиться в одиночку? Боюсь, от твоих прежних сил осталась едва ли треть, – справедливо заметил Янь Уши.
– С другой стороны горы по краю пропасти вьется тропинка, – решился рассказать Шэнь Цяо. – Там всюду обрывы и кручи, однако никто ее не охраняет. Она лишь защищена магическими построениями. Чужаки о них не знают, и, если опрометчиво сунутся, несчастные тут же заплутают и перестанут понимать, где находятся. Многим из них суждено сгинуть, сорвавшись с тропы. Боевое искусство тут бесполезно, и ловкость их не убережет.
Его рассказ несколько заинтересовал Янь Уши, а ведь до этого он твердо решил, что на горе Сюаньду, кроме драгоценной цзюани, ничего стоящего не найдет.
– Что ж, тогда я схожу с тобой и взгляну лично, – проронил он.
* * *
На шумный городок Сюаньду опустилась ночь, принося с собой тишину и покой. Пока загорались звезды, гости и жители угомонились и отошли ко сну.
Когда повсюду воцарилось безмолвие, Шэнь Цяо стал подниматься на гору. Казалось, он ступает куда придется, без всякого разумения или смысла: то он петлял на узенькой тропе, то обходил по крутому склону удобные ступени, высеченные прямо в камне. Вот только Шэнь Цяо воспитывался на горе Сюаньду и прекрасно знал, что и каменные ступени, и деревья, и даже травы являются частью скрытых магических построений. Если на склон поднимется человек несведущий, он, вне всяких сомнений, угодит в расставленные ловушки. В таком случае, если несчастный не навлечет на себя беду, он задействует особые элементы, подающие сигналы тревоги, и тогда незваного гостя мигом обнаружат адепты.
Янь Уши тоже вздумал пойти за ним. Его по-прежнему ничуть не заботили ни предстоящая беседа с Юй Аем, ни внутренние распри школы Сюаньду, зато скрытые на подступах к монастырю ловушки и магические построения пробудили в нем настоящее любопытство. Он шел за проводником и внимательно следил за каждым его шагом, вместе с тем продумывая каждое свое движение. Это занятие пришлось Демоническому Владыке по вкусу, и он счел, что прекрасно проводит время.
Благодаря тому, что Шэнь Цяо восстановил треть своих прежних сил, поднимались на гору они всего-то один большой час и скоро оказались на месте.
Гора Сюаньду была довольно высока, отчего на вершине чувствовался неземной холод – и не сравнить с холодами подножия. Куда ни обрати взор – всюду высятся даосские храмы да павильоны, а меж ними рекой струится молочный туман. Здесь царили тишина и покой, и всюду витал возвышенный дух истинного Дао, не запятнанного мирской грязью.
Шэнь Цяо рос здесь с самого детства и уже привык к величественным видам горы Сюаньду, однако, вернувшись в монастырь, он не почувствовал, что перешагнул порог родного дома. Отчего-то ему было так тошно, словно на сердце у него лежит камень, и такой тяжелый, что то и дело хотелось вздохнуть.
Но вздыхать было некогда. Укрывшись в небольшой рощице, Шэнь Цяо срезал путь по тропинке и устремился прямо к одному из двухэтажных павильонов, однако заходить внутрь не стал. Остановившись в некотором отдалении, Шэнь Цяо прищурился, стараясь разглядеть, что же происходит внутри. И когда ему это удалось, он крепко удивился.
Перед ним были покои Нефритовой пустоты, которые, по обычаю, отводили настоятелям-чжанцзяо горы Сюаньду. В свое время Шэнь Цяо тоже здесь жил. Несомненно, когда он уступил в поединке тюрку и рухнул с вершины горы, а после исчез, бразды правления взял в свои руки его шиди, Юй Ай. Иначе говоря, временно заступил на пост настоятеля-чжанцзяо. Большие перемены, учиненные им, уже говорили о том, как велики устремления Юй Ая, и потому Шэнь Цяо справедливо предположил, что тот захочет перебраться в покои Нефритовой пустоты.
Однако он ошибся: двери были заперты, в окнах – ни огонька. Видимо, там никто не жил.
Шэнь Цяо невольно спросил себя: неужели шиди не торопится перебираться, поскольку ждет совета Нефритовой террасы, дабы там упрочить свое положение и лишь тогда действовать как полноправный настоятель и пользоваться причитающимися благами?
Подумав об этом, он решил так: если в покоях Нефритовой пустоты никого нет, стало быть, нужно поискать Юй Ая в павильоне, где раньше тот проживал.
Но едва он догадался посмотреть там, как вдалеке показалась чья-то фигура, закутанная в плащ. В руке она держала свечу, освещая себе путь. Судя по всему, кто-то направлялся к покоям Нефритовой пустоты.
Фигура показалась Шэнь Цяо странно знакомой, хотя положиться на свою догадку он не посмел, ведь до сих пор не избавился от болезни глаз и еще плохо разбирал далекие образы. Прищурившись, Шэнь Цяо стал старательно наблюдать за фигурой, пока окончательно не убедился, что перед ним действительно Юй Ай, его шиди. Признав его, Шэнь Цяо нахмурился.
Хотя с наступлением ночи на горе Сюаньду повсюду становилось тихо и безлюдно, в эту часть монастыря случайный гость попасть не мог. Здесь, в окружении защитных магических построений, располагались жилые покои настоятеля-чжанцзяо и павильоны для совершенствования. Даже ученики не смогли бы подойти к покоям Нефритовой пустоты, и Шэнь Цяо это было только на руку.
Немного поколебавшись, он решил приблизиться и для начала выяснить, что собирается сделать его шиди.
Посветив себе свечкой, Юй Ай открыл двери и вошел в покои Нефритовой пустоты. Вскоре Шэнь Цяо увидел, как в окне второго этажа загорелся огонек. То была комната, где когда-то жил он сам.
К несчастью, Шэнь Цяо уж слишком положился на собственные силы и недооценил способности Юй Ая. Он сделал лишь несколько шагов в сторону павильона, как вдруг раздался голос:
– Что за неведомый друг явился без приглашения?
Он шел как будто издалека, из самых покоев, но для Шэнь Цяо прогремел не хуже взрыва: в ушах тут же загудело, грудь сдавило от боли. Шэнь Цяо невольно отступил на три шага, прекрасно понимая, что Юй Ай воспользовался внутренней ци, чтобы передать свою речь на расстоянии.
– Это я, шиди Юй, – взяв себя в руки, с трудом пробормотал Шэнь Цяо. Говорить громче не требовалось, ведь Юй Ай и так отчетливо его слышал.
Он рассудил верно. Послышался тихий шорох – и следом из покоев Нефритовой пустоты кто-то выпорхнул. Всего мгновение – и он уже стоял перед Шэнь Цяо.
– Чжанцзяо?! Шисюн!
В голосе Юй Ая зазвучало удивление и… радость? И если первое было ожидаемо, то второго Шэнь Цяо не чаял услышать. Отчего-то казалось, что шиди всем сердцем рад его возвращению – внезапному, но вместе с тем долгожданному.
Глава 9
Гора Сюаньду
Даосская школа горы Сюаньду по праву считалась лучшей во всей Поднебесной, и хотя простой люд по обыкновению подозревал, что здесь, как и в иных прославленных сектах, беспрестанно плетут интриги и разжигают распри, в Пурпурном дворце подобной беды не бывало. С раннего детства Шэнь Цяо рос в тишине и покое, вдали от мирских дрязг и суеты. Наставник любил его как родного сына, братья по учению души в нем не чаяли. Бывало, конечно, что дети, расшалившись, поднимали шум и гам, однако Ци Фэнгэ, неизменно грозный к чужакам, принимал выходки учеников как должное, и те не боялись сурового наказания. Иными словами, Шэнь Цяо с раннего детства знал лишь добро и ласку. Неудивительно, что и сам он вырос кротким и добрым человеком.
В свое время Шэнь Цяо не слишком повезло: из пяти учеников, принятых Ци Фэнгэ, он был лишь вторым, что в иных школах считается неудачным местом. Но природная мягкость Шэнь Цяо, выдающиеся способности и его доброта к другим расположили Ци Фэнгэ, и он сделал мальчика своим любимым учеником, которому после передал свои рясу и патру.
Так вышло, что Юй Ай поступил в учение гораздо позже и стал третьим учеником, хотя был старше Шэнь Цяо на целых два года. И все же ему приходилось называть младшего по возрасту старшим по учению, то есть шисюном. В детстве Юй Ая это весьма удручало, отчего он нередко приставал к Шэнь Цяо и дразнил его, надеясь добиться от малыша, чтобы тот признал его старшинство, но, разумеется, не преуспел.
Будучи примерно одного возраста, они с раннего детства играли вместе и, как водится, крепко сдружились. И если бы кто спросил Шэнь Цяо, кому он доверяет больше всего, тот ответил бы, что наставнику Ци Фэнгэ и братьям по учению. А пожелай кто допытаться, кому именно из братьев, Шэнь Цяо тогда бы сказал, что Юй Аю.
Еще до возвращения на гору Шэнь Цяо живо представлял себе эту встречу. Быть может, увидав шисюна, Юй Ай изумится, что обреченный на смерть все-таки выжил, а может, почувствовав укол совести, испугается или скривится от презрения и не пожелает принимать Шэнь Цяо. Однако бывший настоятель никак не ожидал, что Юй Ай встретит его с удивлением и радостью. Во мраке ночи Шэнь Цяо не различал черт шиди, но голос выдавал, что у того на душе.
Шэнь Цяо собирался о многом спросить и допытаться правды, но, как начать этот тяжкий разговор, он не знал. Юй Ай тоже не торопился расспрашивать своего нежданного гостя. Поприветствовав его радостным возгласом, он тут же умолк – видимо, разглядывал Шэнь Цяо, стараясь убедиться, что это и в самом деле он.
– Все ли хорошо в школе? – прежде всего спросил Шэнь Цяо, пускай вопрос и был зауряден.
Юй Ай не ответил. Озадаченный его молчанием, незваный гость чуть склонил голову набок и осторожно позвал:
– Третий шиди?
– Что с твоими глазами?
Теперь голос Юй Ая раздавался совсем близко – Шэнь Цяо невольно отшатнулся и отступил на шаг, но далеко уйти ему не дали, поймав за запястье.
– Что с твоими глазами? – повторил тот.
– Во время поединка с Кунье я сорвался с обрыва, а когда очнулся, они уже не видели, – кратко объяснил свой недуг Шэнь Цяо.
Но третий шиди не выпустил его руку.
– Не шевелись, я проверяю пульс, – чуть погодя предупредил он.
Шэнь Цяо хотел было сказать, что в этом нет нужды, но запястье крепко сжимали, а вырваться не было сил, и ему волей-неволей пришлось уступить заботе Юй Ая. И тот действительно какое-то время слушал пульс. Наконец он вымолвил:
– У тебя как будто не осталось внутренней ци… Как так вышло?
– Разве, подмешивая яд, ты не предвидел такого исхода? – бесцветно заметил Шэнь Цяо.
От этих жестоких слов Юй Ай ослабил хватку, и Шэнь Цяо, воспользовавшись случаем, высвободил запястье.
Мастерство Юй Ая было таково, что, несмотря на темную ночь и тусклый огонек свечи, он все прекрасно видел и с легкостью, до мельчайших черт, различал Шэнь Цяо. Поэтому от третьего шиди не укрылось, что его друг и бывший соученик смертельно бледен, сильно напирает на бамбуковую трость и чудовищно исхудал (тонкое запястье, выглянувшее из-под рукава, намекало, что под одеждой одна кожа да кости). Поглядишь на такого – и сердце кровью обольется. Ничто в новом облике Шэнь Цяо не напоминало прежнего настоятеля.
Юй Ай тихо вздохнул:
– Раз вернулся, не уходи… Прошу, позволь мне объясниться…
Шэнь Цяо упрямо покачал головой.
– Гора Сюаньду в скором времени изберет нового настоятелячжанцзяо. Если у школы останется прежний глава, опозоривший Сюаньду, разве не возникнут у тебя трудности?
Выслушав его соображения, Юй Ай заметно удивился.
– Отчего ты решил, что Сюаньду изберет нового чжанцзяо?
– Через десять дней соберется совет Нефритовой террасы. Разве вместе с тем не проведут церемонию избрания?
Юй Ай хотел было покачать головой, но вовремя спохватился, что его гость ничего не видит во мраке, поэтому поспешил возразить:
– Когда ты упал с обрыва, я тайно отправил людей на твои поиски, однако они ничего не нашли. Я рассудил так: если ты жив, надобно с тобой встретиться, если погиб – следует хотя бы увидеть тело. И пока ты жив, Сюаньду не изберет нового чжанцзяо. Да, сейчас я взял дела школы на себя, но обязанности настоятеля исполняю лишь временно. И никогда не желал сместить тебя, дабы занять твое место.
Прежде Шэнь Цяо поверил бы третьему шиди без раздумий, однако теперь обстоятельства переменились, и Шэнь Цяо переменился тоже, потому доверять Юй Аю никак не мог. Помолчав немного, он настойчиво возразил:
– В день, когда я сражался с Кунье, перед боем обнаружилось, что мои силы уменьшились вполовину, а внутренняя ци застоялась и расходилась по телу едва-едва. Потребовались чрезвычайные усилия, чтобы хотя бы поддерживать ее ток, однако и это не помогло. Я начал подозревать, что отравлен, стал припоминать, когда и где мог отравиться, однако на тебя не подумал…
Вместо оправданий Юй Ай опустил голову. Руки он спрятал в рукава, и все же было заметно, что его пальцы слегка подрагивают.
Шэнь Цяо с раннего детства не отказывал в доверии никому из обитателей горы Сюаньду, притом глупым или невежественным он никогда не бывал, равно как и легковерным или наивным. Он просто считал, что на свете есть добро, без оглядки доверял своим братьям и сестре по учению, с которыми вместе рос, и надеялся, что уж они-то никогда его не предадут. Вот почему он стал легкой добычей злоумышленника.
– Сорвавшись со скалы, я лишился чувств, а когда очнулся, обнаружил, что ничего не помню, – повел рассказ Шэнь Цяо. – В моей голове все перемешалось, я ничего не понимал и жил в растерянности… Только недавно воспоминания пробудились, и картины прошлого вернулись ко мне. Я стал припоминать некоторые обстоятельства. К примеру, то, что накануне вечером ты пришел ко мне и попросился переночевать в моих покоях. Ты и прежде приходил и о многом рассказывал. И однажды признался, что влюблен в нашу шимэй, но увы, она ко всем холодна и никому не отдает предпочтение. Ты пришел ко мне вечером, прямо перед боем, потому как не мог унять тоски и тревоги и хотел поделиться горестями, а также просил сразу после поединка с Кунье замолвить за тебя словечко шимэй…
Выслушав его, Юй Ай по-прежнему хранил молчание.
– Когда Кунье прислал нам письмо с вызовом на поединок, я сперва не хотел принимать бой, но ты напомнил мне о давнем сражении нашего учителя с Хулугу, наставником Кунье, и сказал, что своим отказом я брошу тень на добрую память учителя и славное имя Сюаньду. Впоследствии ты не раз и не два говорил мне о своей привязанности к шимэй, однако вот что странно: в ее присутствии ты ни голосом, ни жестом, ни поступком не показывал своих чувств. Я же ничего не подозревал и усердно утешал тебя, ища возможность свести тебя с шимэй, оставив вас наедине… Теперь мне думается, что твои жалобы были ложью… не так ли?
Юй Ай устало вздохнул и наконец проронил:
– Ты прав. К шимэй никаких нежных чувств я не испытываю, а лишь использовал ее как предлог, дабы усыпить твою бдительность и провести с тобой ночь накануне поединка. Ты унаследовал рясу и патру учителя, поскольку в боевых искусствах и глубине познаний превосходишь всех нас, а потому обычный яд не причинил бы тебе никакого вреда. Мне пришлось прибегнуть к одному из редчайших ядов Поднебесной – «Радость от встречи». Он не приводит к мгновенной смерти. Если верно подобрать порцию, можно отравить так, что ни духи не узнают, ни демоны не почуют. Он действует до чрезвычайности незаметно: постепенно проникает в костный мозг, а потом уж поражает органы. Человек умирает самой что ни на есть естественной смертью. Однако я не желал твоей гибели и добавил в питье совсем чуть-чуть. Мне лишь хотелось, чтобы ты проиграл Кунье. Мне ведомо твое мастерство, и я был уверен: даже сорвавшись с пика, ты не погибнешь, а только расшибешься и от тяжких ран оправишься через несколько месяцев. Впрочем, мой замысел не удался, дела пошли хуже некуда, и, когда ты сорвался, я послал за тобой людей. Они долго искали твое тело, но ничего не нашли…
Услышав это признание, Шэнь Цяо сурово свел брови.
– Но ведь «Радость от встречи» – редчайший яд. Если верить свидетельствам, на Центральную равнину его завез Чжан Цянь, возвращаясь из путешествия по Западному краю. Но после все сведения об этом яде затерялись в веках, и верно приготовленного образца не найдешь даже в императорском дворце, что уж говорить о горе Сюаньду… Так где же ты его достал?
Не успел Юй Ай толком ответить, как Шэнь Цяо пронзила догадка. Он страшно переменился в лице.
– Ты взял… у Кунье? Это он тебе дал?!
– Да… – немного помолчав, неохотно признался Юй Ай.
– Чтобы лишить меня поста, ты даже на сговор с тюрками пошел! – на лицо Шэнь Цяо набежала тень гнева. – Все верно, учитель передал пост мне, но ты ведь всегда знал, что я за него не держусь! Все эти годы именно ты помогал мне управлять школой… Скажи ты хоть слово, и я бы тут же уступил место тебе! Не понимаю, к чему отказываться от близкого и гнаться за далеким?.. Да еще и помощи искать у тюрок!
Он пришел в ярость, говорил резко и горячо. Покончив с обвинениями, Шэнь Цяо зашелся в кашле.
Юй Ай хотел было похлопать его по спине, но, потянувшись, вдруг передумал и отнял руку. Собравшись с мыслями, он неторопливо повел свою речь:
– Беда в том, что прежнюю уединенную жизнь мы позволить себе не можем. Пока что наша школа считается первой среди даосских, однако, если будем и дальше отгораживаться от всего света, пренебрегая мирскими делами, другие рано или поздно свергнут нас с пьедестала. Настанет день, когда мы утратим свое первенство! Погляди вокруг: храм Чистого Ян с горы Цинчэн стремительно набирает силу, а его настоятель, И Бичэнь, гораздо известнее, чем ты, шисюн!
По мере того как Юй Ай описывал истинное положение дел, он горячился все больше и больше:
– А теперь взгляни на наш Пурпурный дворец: что у нас осталось, кроме отголосков былой славы учителя? Притом в мастерстве ты нисколько не уступал тому же И Бичэню. Пожелай ты войти в мир цзянху и, быть может, сумел бы побороться за место в десятке лучших мастеров Поднебесной. Однако ты выбрал уединение, предпочел сидеть в глуши и безвестности! Но если мы продолжим упорствовать в своем недеянии, на смену нашему учению придут другие, и неважно, сколь глубоки наши познания и как далеко мы продвинулись в своем совершенствовании!
Следом Юй Ай заговорил о смуте, что терзала всю Поднебесную, чем уже воспользовались адепты других учений:
– Сейчас мир погружен в хаос, каждая даосская школа стремится выделиться. В то же время буддисты и конфуцианцы в борьбе за влияние предлагают хитроумные планы, один другого диковиннее, дабы просвещенный государь подчинил себе всю Центральную равнину. Даже неправедные школы не остались в стороне! И только наши адепты ни во что не вмешиваются! Просто сидят на горе, заткнув уши и делая вид, что это их не касается! У нас в руках великолепный меч, но мы избегаем сражений! И что нам делать, если буддисты или конфуцианцы помогут объединить Поднебесную? Останется ли место для нас, даосов?
Поделившись тревогами, Юй Ай ненадолго умолк, чтобы продолжить уже спокойным тоном:
– Послушай меня, шисюн, я и в мыслях не допускал, что способен заменить тебя. И сам знаю: сердца чужеземных варваров не таковы, как наши. Сговор с тюрками – всего лишь часть моих замыслов. Но ты бы воспротивился и помешал мне, а потому оставлять тебя на горе Сюаньду было нельзя. Вот я и решился на столь отчаянный шаг. Но теперь ты вернулся к нам, и я прошу: не уходи, останься с нами и поправь свое здоровье! Ты ведь останешься?
– И что же будет через десять дней? – мрачно осведомился Шэнь Цяо.
Юй Ай застыл в недоумении.
– О чем ты?
– Как ты объяснишь братьям по учению, да и всем остальным адептам, мое возвращение на гору Сюаньду? И что ты объявишь на всю вольницу-цзянху, когда соберется совет Нефритовой террасы?
На это у Юй Ая слов не нашлось. И тогда Шэнь Цяо стал допытываться:
– На каких условиях вы сговорились с тюрками?
– Прости, шисюн, но подробности я оставлю при себе.
– А если я воспротивлюсь?
Тот промолчал.
– Если воспротивлюсь, – неумолимо начал Шэнь Цяо, – ты тут же посадишь меня под замок в какой-нибудь из павильонов. Я буду настоятелем лишь на словах, притом заточенный в четырех стенах и света белого не видя, и все для того, чтобы я не мешал твоим великим замыслам… Не так ли?
Его догадку снова встретили красноречивым молчанием.
Шэнь Цяо тяжко вздохнул и печально заметил:
– В детстве ты часто болел, и хотя был старше меня на целых два года, любил покапризничать, требуя большей заботы. Позже, возмужав, ты целыми днями напускал на себя степенный и строгий вид, опасаясь, что совсем юные адепты не станут тебя уважать, а то и начнут пренебрегать тобою. И я еще помню, как ты гонялся за мной и кричал на весь двор, требуя называть тебя шисюном…
Когда речь зашла о прошлом, черты Юй Ая чуть смягчились.
– И я помню те времена. В детстве я отличался дурным нравом: к другим относился холодно, неугодных высмеивал и преследовал, и те не знали, куда от меня деться. Шимэй и вовсе меня избегала. Из всех наших братьев лишь ты был достаточно добр и кроток, чтобы сносить меня.
– Каким бы кротким я ни был, но даже у моего терпения есть предел, – резко возразил Шэнь Цяо. – Ты так жаждал мой пост, что сговорился с Кунье и подстроил мое поражение… Что сказать? Я сам виноват, что ошибся в тебе и подставился под удар. Но тюрки уж слишком алчны до власти и славы, к тому же давно замыслили захватить исконные земли хуася! С самого своего основания Сюаньду не помогала ни одному государству взять верх над другими и покорить Поднебесную, и уж тем паче не до′лжно ей сговариваться с тюрками!
На это Юй Ай горько усмехнулся:
– Так и знал, что ты отвергнешь мои замыслы. А иначе зачем мне было идти на отчаянный шаг?
– Быть может, предыдущие настоятели-чжанцзяо и ошиблись, решив сохранять недеяние и держаться вдали от мира, однако они были правы в том, что никогда не помогали тюркам. Еще не поздно повернуть назад, одумайся!
– Я уже принял решение и от своих замыслов не откажусь, – сердито возразил Юй Ай. – Как и ты, я вырос на горе Сюаньду и всем сердцем желаю нашей школе процветания. Как видишь, мои намерения ничуть не хуже твоих, так к чему строить из себя совершенномудрого? Разве во всей Поднебесной только ты один прав, а остальные ничего не смыслят? Почему бы тебе не поспрашивать других на горе Сюаньду? Все эти годы наши соученики молчали, но разве в глубине души они не ропщут? Послушай, что я решил. На совете Нефритовой террасы я во всеуслышание объявлю, что школа Сюаньду снова набирает учеников. С притоком свежей крови слава нашего монастыря будет только множиться, и тогда секта Тяньтай и академия Великой Реки никогда не превзойдут нас!
Шэнь Цяо ничего не ответил ему. Договорив, Юй Ай тоже умолк. Вспышка гнева прошла, как не бывало, и лишь часто вздымающаяся грудь выдавала, что он до сих пор сердит.
Двое бывших соучеников стояли на ночном ветру друг против друга и не желали продолжать этот разговор, но и разойтись они тоже не могли.
Юй Ая взяла досада, от утраты болело сердце: он видел, что все кончено, близкими друзьями и соратниками им больше не быть. Доверять друг другу, как в старые добрые времена, уже невозможно.
Шэнь Цяо прервал молчание первым:
– Вижу, ты тверд в своих замыслах, стало быть, говорить больше не о чем, – сказав так, он хотел было развернуться и уйти.
– Куда же ты? – окликнул его Юй Ай.
– В поединке с Кунье я потерпел поражение и тем самым опозорил нашу обитель, – спокойно ответствовал Шэнь Цяо. – Я не смею да и не считаю себя достойным возвращаться на пост настоятеля-чжанцзяо, не говоря уж о том, в каком свете тогда предстанет наша школа в глазах чужаков. Что до отравления… доказательств у меня нет. Даже если посмею обвинить тебя, боюсь, мне никто не поверит. Скорее другие решат, что я просто наговариваю на тебя, не желая мириться с разгромным поражением. Ты уже все продумал, так какое тебе дело, куда я пойду? Куда бы я ни направил свои стопы, что бы ни сделал, а твоим великим замыслам не помешаю.
– Но ты ведь получил тяжкие раны, – ласково напомнил Юй Ай. – Не уходи от нас, лучше останься и подлечись.
Но Шэнь Цяо упрямо покачал головой, отвергая его предложение. Он снова развернулся, дабы удалиться, но тут позади раздался голос Юй Ая:
– Я не позволю тебе уйти, – сказал он властно и холодно.
– А если я того желаю? – ответствовал ему в тон Шэнь Цяо.
Юй Ай предпочел не отвечать, а снова прибегнуть к уговорам:
– Ты вырос на горе Сюаньду, с самого детства знаешь всех ее обитателей. Как ты можешь вот так бросить нас и уйти? – принялся убеждать он, взывая к дружеским чувствам и здравому смыслу.
Но Шэнь Цяо был непреклонен:
– Сговора с тюрками я не потерплю и никогда не соглашусь на твои замыслы.
Услышав, что шисюн не передумает, Юй Ай сменил ласку на угрозы и принялся чеканить каждое слово:
– Отчего ты думаешь, что твое согласие требуется? Четверо из семи старейшин горы Сюаньду уже одобрили мои намерения, трое других давно ушли в затвор, и житейские заботы их ничуть не волнуют. Что до наших соучеников, то все они негласно меня поддерживают. Старший шисюн человек кроткий, даже мухи не обидит, и говорить с ним об общем деле бесполезно – все равно ничего не добьешься. Остальные четверо братьев и младшая шимэй, быть может, обрадуются твоему возвращению, однако тебя вряд ли послушают. Все мы знаем, что нашей школе нужны перемены. Я не хочу остаток жизни наблюдать, как наша великая обитель приходит в упадок… никто из нас не хочет! Как думаешь, какими силами я сумел уладить насущные дела и заступить на пост настоятеля-чжанцзяо? Без молчаливого согласия и поддержки соучеников у меня бы ничего не вышло. Пойми же, шисюн, твой образ мысли, как и воззрения нашего учителя, а с ними и убеждения предыдущих настоятелей уже неприменимы в этом мире! Как горе Сюаньду остаться в стороне и печься лишь о своем учении, когда в Поднебесной свирепствует смута!
Он снова умолк. Повисла гнетущая тишина.
Та ночь была необыкновенно тиха: ни свиста птиц, ни дуновения ветерка, ни шороха листвы. Весь мир словно замер и, как только яркая луна скрылась за облаками, погрузился во тьму. Пламя свечи, которую принес Юй Ай, задрожало, потускнело и вдруг потухло. Но до этого Шэнь Цяо не было никакого дела: ослепнув, он больше не различал день и ночь.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?