Текст книги "Тысячи осеней. Том 1"

В глазах Демонического Владыки промелькнул гнев.

– Я лишь хотел предупредить… – стал оправдываться Шэнь Цяо слабым голосом. – Сказать, что мне дурно… и что нужно… сплюнуть кровь… Я не нарочно…

Вдруг он умолк и, лишившись чувств, повалился на бок.

Пока Шэнь Цяо лежал в полузабытьи, ему чудилось, что его тело стало легче перышка и теперь парит над землей. Смутные мысли и образы рассеивались раньше, чем он успевал на них сосредоточиться, и ни о чем особом он не думал. Трудно сказать, сколько прошло времени, пока он не вернулся в свое бренное тело.

Не успел Шэнь Цяо открыть глаза, как услышал чей-то тяжелый вздох:

– Жизнь человека полна тягот и невзгод, так для чего ты еще жив? Горько ли тебе оттого, что никак не умрешь?

С ним говорил Янь Уши. Шэнь Цяо и не подумал ему отвечать, решив, что Демонический Владыка явно не в себе.

В некотором роде Шэнь Цяо оказался прав: Янь Уши прослыл человеком взбалмошным и сумасбродным и далеко не всегда поступал сообразно здравому смыслу. Взять хотя бы случай с уничтоженной цзюанью «Сочинения о Киноварном Ян». Драгоценнейший трактат потерял пятую часть, названную «Заблуждения», и никакими силами ее уже не восстановить. Более того, весь мир цзянху из кожи вон лез, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на цзюань, а Янь Уши вдруг просто так, будто бы ничего не требуя взамен, передал ее Шэнь Цяо, хотя кругом были куда более сильные мастера боевых искусств.

Странно и то, что Янь Уши вздумал проследить за ним, Шэнь Цяо, а также за Чэнь Гуном, дабы стать свидетелем того, как юноша предаст его и приведет Му Типо. Не исключено, что Янь Уши лично наблюдал, как свита князя окружает гостиницу, пытаясь схватить беглеца, однако вмешиваться в чужие дела не стал. Но едва он, Шэнь Цяо, расправился с князем и попытался покинуть город, как Демонический Владыка явился за ним и ни с того ни с сего напал, будто желая убить того, кому ранее оказал милость. Правда, теперь Шэнь Цяо знал, что так Янь Уши желал пробудить в нем ток истинной ци, которую удалось сохранить благодаря «Сочинению о Киноварном Ян».

И все же насчет этого человека Шэнь Цяо ничуть не заблуждался. Маловероятно, что Янь Уши выделяет его среди прочих и желает, оказав милость, взять в ученики, дабы подтолкнуть к прорыву в самосовершенствовании. Но что толку гадать? Янь Уши себе на уме, и все его порывы объясняются сугубо переменчивым нравом, стало быть, искать в его поступках здравый смысл трудно и зачастую бесполезно.

– За Му Типо пришли, – первым делом сообщил Янь Уши, когда увидел, что Шэнь Цяо очнулся. – Чэнь Гун тоже с ними. Как помнишь, он хотел отдать тебя князю на потеху, чем причинил немало зла. Если желаешь покончить с ним, сейчас самое время.

На это предложение Шэнь Цяо лишь молча покачал головой. Опираясь на локти, он медленно сел и вдруг обнаружил, что ему сделалось лучше. В груди стало гораздо легче, давящая боль прошла. Видимо, исторгнутая кровь была застоявшейся, и, когда он избавился от нее, здоровье тут же пошло на поправку. Ему повезло, что та кровь была не дурным знаком, говорящим о новых повреждениях, а признаком медленного восстановления. Немного подумав, Шэнь Цяо решил воздать Янь Уши должное:

– Премного благодарен главе Яню, – сказал он.

Но его любезности оставили Демонического Владыку совершенно равнодушным.

– Не думалось, что ты так скоро избавишься от застоявшейся крови. Мне лишь хотелось принудить тебя задействовать истинную ци Киноварного Ян.

Шэнь Цяо вполне понял, что он хотел сказать: если б ты не выдержал, то подох бы зазря.

– В таком случае, чего теперь желает от меня глава Янь?

– Хочу отправиться с тобой к горе Сюаньду, – просто ответил тот.

Шэнь Цяо не сразу нашелся, что на это сказать. Уголки губ его дернулись, но он скоро овладел собой и спросил:

– Глава Янь – человек занятой, так зачем ему тратить свое драгоценное время на кого-то вроде меня?

Прежде объяснений Янь Уши наклонился к нему и ласково провел по щеке. Увернуться Шэнь Цяо не мог, поскольку все еще сидел без сил. Потому Янь Уши беспрепятственно взял его за подбородок, принудил вскинуть голову и довольно долго смотрел глаза в глаза с таким видом, будто держит в руке свою собственность. Наконец он соизволил рассказать часть замысла:

– На горе Сюаньду хранится «Блуждающая душа-хунь», одна из цзюаней «Сочинения о Киноварном Ян», но где именно ее спрятали, я не знаю. Гора большая, и хотя все, кто там живет, мне не противники, но разыскивать цзюань – дело хлопотное. Впрочем, раз ты в моих руках, считай, что с этим уже покончено.

– Желаете, чтобы я записал цзюань по памяти? Когда ее вспомню? – уточнил Шэнь Цяо.

Янь Уши на это презрительно хмыкнул.

– Лишь посредственности все делают строго по написанному, стараясь не упустить ни слова, ни знака. Мне довелось ознакомиться с цзюанью «Сочинения о Киноварном Ян», которая хранится при дворе Северной Чжоу. «Заблуждения» мы оба узнали той ночью в монастыре, так что у меня есть две цзюани из пяти. Из чего состоит трактат, в общих чертах мне уже известно, так зачем гадать, как много правды в том, что ты напишешь? Не лучше ли вызвать тебя на поединок и так постичь «Блуждающую душу-хунь»? И не придется бояться, что я упущу что-нибудь из положений этой части. Как известно, подлинные пределы врожденного – Сяньтянь – достигаются не пустыми движениями и подражанием. Пути к истине прокладываются людьми. Разумеется, Тао Хунцзин сумел в своем трактате объединить наследие трех учений, но я, несомненно, смогу превзойти его и создать еще более прославленное боевое искусство.

Иному человеку его речь могла бы показаться напыщенной и надменной, но, поразмыслив над его словами, Шэнь Цяо был вынужден согласиться, что чаяния этого безумца возможны. В конце концов, Янь Уши не просто так сумел стать главой школы. Он по праву превозносил свои навыки и безусловно входил в десятку лучших мастеров Поднебесной.

Вот только сопровождать такого человека в путешествии – сущая мука, ведь придется терпеть подобные рассуждения с утра до ночи.

Тем временем Янь Уши отпустил подбородок Шэнь Цяо и холодно бросил:

– Раз пришел в себя, завтра же отправимся в путь.

Возражать ему не имело смысла, и все же Шэнь Цяо осторожно попробовал:

– Могу ли я отказаться?

– Можешь. Но выбор у тебя невелик: либо ты по своей воле, превозмогая боль и недуг, пойдешь со мной, либо мы сойдемся в поединке, я покалечу тебя и все равно заберу с собой.

На это Шэнь Цяо было нечего сказать.

Глава 8
Благое дело

Решив следовать за Янь Уши, Шэнь Цяо больше не заботился о том, какой дорогой идти. Еще недавно ему приходилось держаться казенных трактов в надежде избежать многочисленных бед и опасностей, но с таким провожатым это было ни к чему. Кроме того, Янь Уши замыслил срезать путь и двинуться на юг не через Чанъань, а напрямую, проходя Лочжоу, чтобы после направиться в Юйчжоу и Суйчжоу. Путешествие обещало быть коротким, но беспокойным, ведь эти округа пролегали вдоль границ государств Ци и Чжоу.

В ту пору в пограничье свирепствовал голод. Прошлогодняя засуха превратила плодородные земли в пустыни, и те протянулись на тысячу ли. Всюду встречались бездомные скитальцы: они устремились в соседние уезды, где население еще не голодало. На своем пути Шэнь Цяо повидал вереницы таких несчастных.

В боевых искусствах Янь Уши по праву считался несравненным, однако попутчиком он был не из лучших. Прежде всего, он относился к недугам и немощи Шэнь Цяо с полнейшим безразличием, хотя тот еще не прозрел и в ясный день мог в лучшем случае различать расплывчатые силуэты. Торопиться Шэнь Цяо было тяжело, внутренние повреждения лишали его сил, однако Янь Уши, наблюдая за ним, и не подумал сбавить шаг или взять повозку. Сам Демонический Владыка ни в каких повозках не нуждался – он размеренно шел впереди и до нужного места собирался добраться пешком. Как бы Шэнь Цяо ни мучился, а на лице Янь Уши можно было прочесть лишь одно: «Будешь поспевать за мной – прекрасно, а не будешь – так все равно догоняй».

Так они и шли день за днем, пока не добрались до главного города округа Сянчжоу и не наткнулись на толпу нищих скитальцев.

Те прибыли из Гуанчжоу, где тоже свирепствовала засуха. Гонимые голодом, эти бедные люди пересекли тысячи ли, чтобы добраться до более зажиточного Сянчжоу, да только оказалось, что начальник округа не велел открывать городские ворота. Кроме того, он выставил стражу и строгонастрого приказал охранять входы-выходы, чтобы ни один нуждающийся не пробрался внутрь. У скитальцев не осталось сил пойти попытать счастья в другом месте, и они просто остались у городских стен дожидаться голодной смерти – медленной и мучительной.

Впрочем, начальник округа едва ли мог поступить иначе и осуждения не заслуживает. Если он примет этих сирых и обездоленных и запустит в город, их придется чем-то кормить и где-то размещать. Иными словами, он будет за них в ответе, а ведь эти люди пришли из чужих земель, где есть свои чиновники, обязанные избавлять народ от бед. Амбары округа Сянчжоу полны, это верно, но припасы заготовлены лишь для собственного населения. И если раздать их чужакам, кормить своих подданных будет нечем. Разумеется, можно отправить письмо соответствующему ведомству и попросить зерна, да только императору Гао Вэю недосуг заниматься такими безделицами – он всецело поглощен развлечениями. Но если и решат пожаловать зерно, пользы от этого не будет: возы с ним разворуют еще по дороге. Притом за проявленную милость император не наградит окружного начальника и не объявит ему благодарность. Так стоит ли стараться?

Надо добавить, что главный город Сянчжоу стоял чрезвычайно близко к горе Сюаньду: всего несколько дней пути на юго-запад – и можно добраться до ее подножия, у которого простирается округ Мяньчжоу.

По мере того как путники приближались к горе, расположение духа Янь Уши становилось все лучше и лучше. Под конец он до того расщедрился, что любезно замедлил шаг, дождался Шэнь Цяо и пустился в увлекательные рассказы о местных видах и нравах. Случайный наблюдатель, поглядев на них, легко бы обманулся, приняв за добрых друзей или старых приятелей, что отправились попутешествовать вместе.

И вот что Янь Уши поведал Шэнь Цяо:

– В период Сражающихся царств Сяньчжоу входил в состав царства Чу, а потому здесь до сих пор силен чуский дух. Земли эти богаты и густонаселены. Жаль только, что император Гао Вэй равнодушен к делам государственным. Боюсь, из-за него пойдут прахом все чаяния нескольких поколений рода Гао.

Судя по всему, Янь Уши не испытывал ни малейшего уважения к императору государства Ци, раз называл его прямо по имени.

Слушая его рассуждения, Шэнь Цяо прищурился: он смутно различал вдали какую-то толпу, собравшуюся за стенами города. Как оказалось, в ней были и стар и млад, и женщины, и дети. По счастью, погода стояла нежаркая, а иначе, не ровен час, разнеслось бы моровое поветрие.

Шэнь Цяо сокрушенно покачал головой и пробормотал:

– О горести народа!..

Услышав его, Янь Уши безразлично заметил:

– В других землях ты встретишь то же самое. После распада Западной Цзинь и Восстания пяти варваров правители только тем и заняты, что рвут власть друг у друга. И не счесть тех несчастных, что уже сложили головы и пролили кровь во имя чужой борьбы. Что до голода и засухи, то случаются они каждый год, особенно в пограничных округах. Дабы избежать этого бремени и не принимать толпы нищих и обездоленных, чиновники всех царств выпроваживают их к соседям. Если же случается урожайный год, императорские дворы понимают, что пора развязывать войны и захватывать чужие города. От вечной смуты рождаются военные перевороты, отчего раз в несколько лет сменяются династии и вместе с ними названия государств и вся чиновничья верхушка. Можно сказать, о разумном правлении никто и не думает. В Северной Ци эти порядки доведены до крайности, только и всего.

– Однако я слышал, что глава Янь занимает высокое положение в Северной Чжоу, – не преминул напомнить Шэнь Цяо. – Чжоуский император очень дорожит вами. Несомненно, в глубине души вы убеждены, что именно Северной Чжоу суждено объединить Поднебесную.

Янь Уши заложил руку за спину и принялся неспешно излагать свои мысли:

– Во все времена императоры одинаковы: что мудрецы, что невежды. И разница между ними лишь в том, сумеет ли один усмирить свои прихоти и порывы или же, как и другие, не пожелает этим озаботиться и не совладает с собой. Юйвэнь Юн весьма охоч до кровопролитных войн, однако союзников у него немного, особенно после того, как он запретил учение Будды и даосизм. Конфуцианцы ему тоже не по нраву, и он упрямо не склоняется ни к одной из сторон. Как видишь, путей у него немного, а мне, дабы свести три ветви, произошедшие от школы Солнца и Луны, и объединить их в школу Мудрости, понадобилось императорское влияние. Род Юйвэнь уже много лет живет на Центральной равнине. Пускай его предки и были сяньбийцами, однако сами они уже давным-давно переняли обычаи и нравы ханьцев. Чжоуский строй почти не отличается от ханьского, и если уж зашла речь об императорах, то вряд ли он хуже правителя Чэнь на юге.

За время пути Шэнь Цяо успел наслушаться досужих разговоров, так что уже знал примерный расклад сил в Поднебесной. Объяснения Янь Уши его ничуть не удивили.

Взять хотя бы наставника Сюэтина, с кем схлестнулся Янь Уши в Заоблачном монастыре. Этот монах изначально поддерживал правителей Северной Чжоу, хотя служил не нынешнему императору Юйвэнь Юну, а его двоюродному брату Юйвэнь Ху, что прежде был регентом. Обучался наставник Сюэтин в секте Тяньтай, и Фа И, ее текущий глава, приходится ему шисюном. Впрочем, сама секта благоволила вовсе не Северной Чжоу, а Южной Чэнь, и это предпочтение посеяло внутри Тяньтай раздоры, что вылились в раскол. Однако речь о них сейчас не пойдет, поскольку история это давняя и долгая.

Вернув себе власть и взойдя на престол, Юйвэнь Юн поспешил искоренить влияние брата, отчего буддийские монахи в один день утратили прежний вес. Наставник Сюэтин и его ученики оказались в крайне неловком и невыгодном положении. Впрочем, своего поста этот прославленный человек не лишился, хотя уже не пользовался прежним уважением и почетом, и в советах его не нуждались.

Узнав об этом, адепты каждого из трех учений стали предъявлять свои требования к Юйвэнь Юну, однако тот понимал, что, если выберет хоть одно и объявит его главенствующим, вся его политика будет строиться на чужих доктринах. От природы Юйвэнь Юн отличался упрямством и независимостью и мириться с подобными обязательствами не собирался.

Что до Чистой Луны, то она выгодно отличалась от всех прочих и многого от императора не желала. Разумеется, она тоже преследовала свои цели, но свое учение Юйвэнь Юну не навязывала. Сам образ мыслей адептов Чистой Луны не слишком противоречил мировоззрению императора, и в конце концов он счел, что от этого союза ничего не потеряет.

Вот так, беседуя на ходу, Янь Уши и Шэнь Цяо приблизились к городским воротам.

Другие путешественники, будь то зажиточные торговцы или простолюдины, обычно избегали странствовать поодиночке и всегда искали себе попутчиков, дабы защититься от возможных нападений. Ведь изголодавшийся сброд, обнаружив, что их мольбы о подаянии бесполезны, нередко набрасывался на пришлых, стараясь отобрать поклажу силой. И если уж миловидная женщина или ребенок попадали им в руки, доведенные до отчаяния нищие могли не только надругаться над ними, но и, разорвав на куски, побросать в котел, чтобы сварить мясную похлебку.

В таких обстоятельствах Янь Уши и Шэнь Цяо заметно отличались от всех прочих хотя бы тем, что путешествовали только вдвоем. В то же время они ни капли не походили на обычных путников: один шел без всякой поклажи, с пустыми руками, второй, на вид болезненный и хилый, кое-как плелся, сильно напирая на бамбуковую трость, как будто только-только оправился после тяжелого недуга.

Всюду на обочинах сидели нищие скитальцы и бросали на прохожих умоляющие взгляды. Приставать к Янь Уши они не решались, ведь он казался суровым и опасным господином, а с таким, как известно, лучше не связываться. Однако за ним следовал Шэнь Цяо, на вид слабый и простодушный, и как раз у него настойчиво просили подаяние.

Среди попрошаек вдоль дороги особенно отличалась одна семья: муж и жена куда-то ковыляли, а за ними устало тащились трое-четверо детей – все донельзя исхудавшие, одна кожа да кости. Их личики ничего не выражали, и казалось, что они уже не люди, а ожившие мертвецы. Старшему мальчику было не больше шести-семи лет, младшей девочке – дватри года. У родителей не осталось сил нести ее на руках, и она, спотыкаясь и пошатываясь, покорно топала за матерью, ухватившись за ее подол.

По ее виду было ясно, что именно ею пожертвуют в первую очередь, когда голодающая семья задумает обменять своего ребенка на чужого, чтобы убить его и съесть. Однако может так статься, что родителям не хватит сил подыскать себе другую жертву, и тогда они бросят в котел собственную дочь, дабы сварить из нее мясную похлебку. В великую смуту, когда народу нечего есть и некуда бежать, кровные узы ничего не стоят. Каждый думает лишь о себе и стремится любой ценой выжить.

Завидев Шэнь Цяо, супруги тотчас рухнули на колени и принялись умолять дать им хоть что-нибудь съестное. На миг Шэнь Цяо задумался, помочь ли им, но скоро отогнал все сомнения и вынул из-за пазухи лепешку-цзяньбин, завернутую в промасленную бумагу, чтобы отдать ее самой младшей девочке. Вне себя от радости чета стала бить поклоны. Впрочем, благодарили они недолго – мужчина тут же вскочил на ноги и ринулся к дочери, чтобы забрать у нее цзяньбин. Заполучив его, мужчина откусил огромный кусок и принялся жевать. Заметив, с какой надеждой жена и дети ждут, когда глава семьи насытится, тот, поколебавшись, с явной неохотой отломил от цзяньбина кусочек и отдал супруге. Однако она не стала есть сама, а осторожно, будто ей дали редкое лакомство, разломила лепешку на несколько частей и раздала детям.

Цзяньбин был невелик, несчастная семья ела с жадностью, и за пару укусов лепешка вся вышла. И пока те ели, другие нищие скитальцы с завистью наблюдали за ними, то и дело бросая алчные взгляды на Шэнь Цяо.

Покончив с едой, глава этого семейства снова обратился к пришлому:

– Дети голодают уже много дней. Не могли бы вы, благородный господин, пожаловать нам еще одну лепешку? Чтобы дети дотянули до города? – молил он.

Но Шэнь Цяо отказал ему:

– Я и сам небогат. В дорогу взял лишь два цзяньбина, и один уже отдал вам. Другой понадобится мне самому.

Услыхав, что у Шэнь Цяо припрятан еще один, мужчина изменился в лице. Приметив, что благодетель смотрит мимо него невидящим взглядом, вдобавок сильно напирает на бамбуковую трость, глава семейства совсем осмелел. В голове его зароились дурные мысли… Не думая долго, он набросился на Шэнь Цяо, однако не причинил тому ни малейшего вреда: даже рукава коснуться не успел, поскольку тут же отлетел назад. Шлепнувшись на землю, мужчина завопил от боли.

Болезненный и хилый Шэнь Цяо вдруг дал ему отпор, хотя и не скажешь, что такой господин способен отправить кого-либо в полет. Что до самого Шэнь Цяо, то он никак не ожидал, что его доброта приведет к беде. Защитившись от главы семейства, он обернулся к его жене и детям – те в страхе сбились в кучу.

Его выходку заметили, и среди нищих скитальцев поднялся переполох. Увидев, на что способен пришлый, они больше не решались действовать опрометчиво.

Тем временем мужчина кое-как поднялся, но молить о прощении не стал. Напротив – он разразился бранью:

– Раз так силен, прибей уже меня, и дело с концом! Ты, видно, из тех, кто только прикидывается добреньким, а на деле-то тебе по нраву глазеть, как за подаяние пред тобой расстилаются да на все лады благодарят! Мог бы уж спасти нас и отдать вторую лепешку! Ну а не хочешь, так и вовсе бы не угощал! Дал на зуб положить, а накормить – не накормил! Так чем твое показное благодеяние отличается от убийства? Мог бы сразу нас прикончить: и так и так теперь помрем!

На его упреки Шэнь Цяо ничего не ответил – лишь тяжко вздохнул и покачал головой.

Все это время Янь Уши наблюдал за развернувшейся сценой с полнейшим равнодушием. Впрочем, присмотревшись к нему, можно было обнаружить, что губы Демонического Владыки скривились в усмешке. Сам он стоял в отдалении, заложив руку за спину и не собираясь ни помогать своему спутнику, ни препятствовать его глупым выходкам. Вперед он тоже не пошел, а как будто дожидался, когда Шэнь Цяо присоединится к нему.

Отбившись от главы семейства, Шэнь Цяо поспешил к Янь Уши. Нищие скитальцы, сидевшие на обочине, так и не осмелились ударить его в спину. Да, они знали, что у него есть съестное, но нападать больше не думали. Все, что им оставалось, – это провожать его голодными взглядами.

Когда Шэнь Цяо поравнялся с Янь Уши, тот заметил:

– Дашь доу риса – увидишь благодарность, дашь целый дань – встретишь ненависть. Разве не слышал поговорку?

Шэнь Цяо со вздохом согласился:

– Я повел себя безрассудно. Страждущих и обездоленных слишком много, я один мало что сделаю.

– Даже отцу нет дела до своего ребенка, – насмешливо добавил Янь Уши. – А ведь ты надеялся помочь им позаботиться о своих детях. Настоятель Шэнь, ваше сердце поистине исполненно любви! Жаль только, человеку по природе свойственна непомерная жадность, и доброты твоей ему не постичь. Не умей ты сегодня постоять за себя, и кто знает, что бы с тобой сталось. Быть может, из тебя бы уже варили похлебку.

Шэнь Цяо обдумал его слова со всей серьезностью.

– Знай я, что не сумею за себя постоять, выбрал бы иной путь. Лучше сделать большой крюк и тем самым избежать встречи с обездоленными. Человеку свой ственно искать лучшего и бежать от худшего. Я ничем не отличаюсь от прочих, и совершенномудрым меня не назовешь. Просто от чужих страданий у меня сердце не на месте.

Шэнь Цяо во всем искал добро и твердо держался своих убеждений, тогда как Янь Уши верил, что человек по природе своей зол. Их воззрения расходились в корне, и согласиться друг с другом они не могли. Конечно, Янь Уши мог запросто взять Шэнь Цяо за горло и одним легким движением убить его, но даже под угрозой смерти этот праведник не перешел бы на его сторону.

Во время недолгого путешествия между ними воцарился шаткий мир, и говорили они друг с другом вполне любезно, но встреча с обездоленной семьей нарушила это хрупкое равновесие. Дружеский тон в их беседе исчез. Повисло недоброе молчание.

– Господин! – вдруг раздался позади чей-то тоненький голосок – слабый, едва слышный.

Шэнь Цяо обернулся и с трудом различил перед собой низенький расплывчатый силуэт, весьма узкий на вид. Должно быть, его нагнал какой-то ребенок, скорее всего, мальчик. Подбежав, он бухнулся на колени и трижды старательно поклонился.

– Премного благодарен, господин, что пожаловали нам лепешку! Отец был груб с вами, ну а я… могу только вам поклониться. Вы великий человек! Не обращайте внимания на слова отца, оставайтесь щедры к другим!

Как можно спорить с ребенком? Шэнь Цяо вздохнул, шагнул к малышу и помог тому подняться.

– Я ничуть не сержусь. Говорят, через несколько дней простой народ Сяньчжоу будет отмечать рождение Будды, в честь чего верующие начнут угощать всех похлебкой. Быть может, кого-то из вас пустят в город. Для вас еще не все потеряно…

От этих вестей глаза малыша загорелись, и он стал с еще большим старанием отбивать поклоны и горячо благодарить:

– Спасибо! Спасибо! Благодарю вас, господин, что сказали мне! Осмелюсь спросить, господин, как вас зовут? При случае сей ничтожный обязательно отблагодарит вас и поставит вам табличку долголетия!

Шэнь Цяо погладил его по головке и ласково возразил:

– Не нужно утруждаться. Лучше позаботься как следует о матушке и младших братьях с сестрами.

Малыш старательно закивал и тихонечко признался:

– Конечно, я позабочусь! И я не съел тот кусочек, что дала мне матушка, а украдкой подсунул его сестренке!

Шэнь Цяо выслушал его с грустью и восхищением: как же сметлив этот ребенок! Немного подумав, он вытащил из-за пазухи второй цзяньбин и протянул его мальчику.

– Вот, возьми и поешь. Только пусть отец не узнает.

Но мальчик наотрез отказался. И как только духу хватило? Сам он был кожа да кости и за время пути, несомненно, изголодался. Однако Шэнь Цяо не позволил ему уйти и ловко всучил лепешку.

– Своими отказами ты только других привлечешь и тем самым накличешь беду, – строго сказал он.

После таких слов малышу ничего не оставалось, кроме как принять цзяньбин. Спрятав лепешку, он снова бухнулся на колени и поклонился Шэнь Цяо в ноги, после чего настойчиво стал узнавать:

– Господин, скажите, как вас зовут?

– Мое имя Шэнь Цяо.

– Шэнь Цяо… Шэнь Цяо… Шэнь Цяо… – несколько раз повторил тот. Скорее всего, он по ошибке приписал имени Цяо совсем иное значение, но его благодетель не стал ничего исправлять и пояснять, как надо понимать это имя на самом деле.

Поклонившись и распрощавшись, малыш ринулся обратно, то и дело оглядываясь на того, кто спас его от голодной смерти.

– Время уже позднее, нам пора в город, – вдруг напомнил о себе Янь Уши.

И тут Шэнь Цяо с удивлением отметил, что Демонический Владыка не насмехается над ним – скорее, в его тоне проскочило удивление. И Шэнь Цяо не упустил случая с улыбкой спросить:

– Вы так ничего и не скажете?

– Если нравится творить глупости и не слушать чужих советов, к чему бросать слова на ветер? – холодно заметил Янь Уши.

На это Шэнь Цяо благоразумно промолчал – лишь снова улыбнулся и коснулся кончика носа. Он прекрасно понимал, как много на свете зла, что в умах людей нередко роятся дурные намерения, а все же он упрямо верил в добро и милосердие. И если от его поступка этот мир стал хоть чуточку добрее, стало быть, своим цзяньбином он пожертвовал не зря.

* * *

У подножия горы Сюаньду притаился городок, названный тем же именем. Несмотря на то что он соседствовал с даосской школой, чья слава гремела по всей Поднебесной, многие годы здесь царили тишина и покой. По всей видимости, жителям никогда не доводилось иметь со школой Сюаньду дел. Лишь изредка монахи-даосы посещали городок, и кто-нибудь замечал, как они спускаются с горы. Те немногие, кому посчастливилось с ними встретиться, торопились выразить адептам свое почтение и привечали их со всей возможной учтивостью.

Сюаньду недаром считалась самой уважаемой среди даосских школ во всей Поднебесной, едва ли не образцом праведности: спускаясь в город, ее адепты не поднимали шума. В лавках они неизменно платили честную цену и никогда не запугивали простой народ, пользуясь своим громким именем. Потому-то обитатели городка полюбили своих соседей и очень гордились тем, что живут совсем рядом с Пурпурным дворцом.

Но другой связи между ними не было, и мирская суета подножия никогда не добиралась до горных вершин. Простой люд с утра до ночи трудился не покладая рук, надеясь отдохнуть к восходу, когда совершенствующихся их заботы ничуть не касались. Между этими мирами пролегла широкая пропасть, и пересечь ее было не суждено.

Такие порядки были во времена настоятельства Шэнь Цяо. Но чуть только он вошел в городок вместе с Янь Уши, как в глаза бросилось необычайное оживление: на улочках яблоку негде упасть, и всюду, куда ни кинь взгляд, встречаются мастера боевых искусств и господа в даосских одеяниях.

Уже в чайной, где оба остановились, чтобы передохнуть и понаблюдать за разношерстной толпой, Янь Уши, заметив оторопь Шэнь Цяо, пустился в объяснения:

– Через десять дней в Пурпурном дворце горы Сюаньду пройдет совет Нефритовой террасы, дабы установить преемственность даосского учения в Поднебесной. Созваны великие мудрецы и ученые мужи. Поговаривают, что все сколько-нибудь значимые школы боевых искусств послали на эту встречу своих адептов. Академия Великой Реки и секта Тяньтай тоже будут присутствовать.

– Что значит «установить преемственность даосского учения в Поднебесной»? – не преминул допытаться Шэнь Цяо.

Янь Уши отпил чаю и, глядя в окно, ответил:

– Ты исчез без следа, и теперь твоей школе нужен новый глава. Пока он не объявит о себе, никто в цзянху о нем не узнает. Стало быть, новому настоятелю нужен повод, дабы выйти в свет и показать себя людям. Сам ты, заступив на пост настоятеля, пренебрег этой обязанностью, предпочитая держаться скромно и незаметно. Видимо, не желал, чтобы тебя знали в лицо. Но нельзя же думать, что другие будут подобны тебе, – не скрывая насмешки, досказал он.

Попутешествовав с Демоническим Владыкой, Шэнь Цяо уже привык к его ядовитым речам и колким замечаниям. К тому же он знал, что Янь Уши, занимая исключительное положение в цзянху, мало кого удостаивал своего внимания. В свое время среди всех прочих совершенствующихся горы Сюаньду его интересовал лишь покойный Ци Фэнгэ, а до других ему дела не было.

Нрав у этого человека переменчивый, однако Шэнь Цяо отличался мягкостью и покладистостью, не умел держать на других зла, и потому ссоры между ними не вспыхивали. Их отношения пребывали в хрупком равновесии: ни друзьями, ни врагами не назовешь.

Вдруг Шэнь Цяо присмотрелся к чему-то внизу, неподалеку от чайной, и торопливо спросил:

– Что там такое?

Он щурился как мог, и все же не сумел разглядеть, отчего люди галдят внизу. За время странствия к горе Сюаньду он чуть оправился, но этого не хватило, чтобы прозреть окончательно. Стоял день, всюду струился солнечный свет, но как раз из-за него Шэнь Цяо не мог надолго задержать на чем-либо взгляд – глаза начинали болеть и слезиться.

– Раздают рисовый отвар и лекарства, – подсказал ему Янь Уши.

Он не был прозорливцем, однако умел заранее раздобыть все необходимые сведения о том, что его интересовало. Или найти того, кто поведает все необходимое.

Подхватив палочками кусочек засахаренного корня лотоса, Янь Уши неторопливо отправил его в рот и только затем рассказал:

– Когда Юй Ай взял на себя обязанности настоятеля-чжанцзяо, он стал посылать учеников в городок Сюаньду в первое и пятнадцатое число каждого месяца, дабы те совершали обряды, проповедовали Дао и читали «Сокровищницу Дао». Со временем разошлись слухи, будто бы молитвы о дожде, прочитанные адептами Пурпурного дворца, очень действенны. Дошло до того, что теперь, если долго стоит засуха, начальник округа Мяньчжоу шлет поклоны Пурпурному дворцу, умоляя даосов спуститься с горы и вознести молитвы. Вместе с тем растет число верующих. В городке у подножия их больше всего – почти каждый, – и все они глубоко почитают обитателей Пурпурного дворца. Но и в других местах найдется немало подобных им.