Текст книги "Мелодия души"

Глава 10

Эшли отправился под дождем к водопаду, надеясь найти Эмми там, но ее не было. Не было ее и в детской. Он отыскал ее в оранжерее Она сидела среди крупных растений в кадках, за которыми ее почти не было видно, и даже не взглянула на него.

Некоторое время он стоял рядом, не пытаясь заговорить. Волосы ее были гладко зачесаны назад и собраны в узел на затылке. Чепчика на ней не было. Только простое платье без украшений, но с малым кринолином. Она была бледна и спокойна.

Ему вспомнилась улыбающаяся жизнерадостная девочка, которая резвилась на воле, словно маленький олененок. И ее веселые доверчивые глаза, читавшие по губам то, что он говорил. Милое дитя.

И вот перед ним сидит бледная, спокойная, красивая женщина. Он виноват, что она стала такой. Он и сам с трудом верил, что нежные братские чувства, которые он всегда к ней испытывал, внезапно превратились прошлой ночью в необузданное вожделение. Правда, он старался его побороть и несколько раз заставлял ее уйти. Однако в том, что произошло, виноват только он. Эмми можно было упрекнуть лишь в большой наивности и безграничной щедрости. Она видела, что он страдает, и пришла, чтобы его утешить.

Эмми не понимала, что он больше не способен получать от нее утешение, как в прежние времена. А когда поняла, то не испугалась. Она пришла, чтобы отдавать. И отдала ему все. И теперь ее помолвка, будущее, жизнь – все испорчено.

С чувством глубокого стыда он вспомнил, как использовал ее прошлой ночью. Вспомнил, что был с ней отнюдь не нежен, что поддался необузданной похоти. Ему хотелось бы вспоминать о ней с нежностью, а вспоминалась лишь грубая реальность.

Он присел перед ней на корточки и заглянул в лицо. Она ответила спокойным взглядом, хотя слегка покраснела.

– Эмми, как ты себя чувствуешь? – спросил он. Что за дурацкий вопрос! Разве не понятно, как она может себя чувствовать? Она едва заметно улыбнулась. – Тебе больно? – Он имел в виду физическую боль, помня, с каким трудом удалось прорваться сквозь девственную плеву.

Эмми покачала головой. Он почувствовал облегчение, хотя понимал, что она едва ли стала бы жаловаться ему на боль. Такая боль была бы вполне переносимой, если бы она испытывала ее наутро после брачной ночи.

– Я не стану оскорблять тебя просьбой о прощении, – сказал он. – То, что я сделал, не заслуживает прощения. – В глазах ее мелькнул огонек. Она энергично покачала головой. – Я знаю, даже не спрашивая тебя, что ты считаешь и себя виноватой, Эмми. Но ты не виновата ни в чем. Ты пришла, чтобы помочь мне. Несмотря на то что ты вчера была счастлива, ты заметила, как я несчастен. И поэтому пришла ночью, чтобы утешить меня, как делала это всегда. Твоя щедрость была безгранична, а я как последний мерзавец воспользовался этим. И разрушил твое счастье. Ты ведь не собираешься продолжить помолвку?

Она слегка нахмурилась, как делала обычно, когда кто-нибудь говорил с ней слишком быстро или слишком долго. Но она поняла его последний вопрос и покачала головой.

– Ты уже разговаривала с Пауэллом?

Она кивнула, глядя на него огромными печальными глазами.

– Бедная Эмми, мне очень жаль. Интересно, как тебе удалось это сделать? Но ведь ты всегда умеешь сделать так, чтобы тебя поняли. Я уже поговорил с твоим братом.

В глазах ее появилось вопросительное выражение. Она, конечно, еще не понимала. Чувство чести заставило ее расторгнуть помолвку, но до конца она всего не понимала.

Ей, вероятно, казалось, что она спокойно может вернуться к прежней жизни.

– Я намерен поговорить еще с несколькими людьми, – продолжал Эшли, стараясь произносить слова медленно. – С Люком, с твоими сестрами. Завтра чуть свет я уеду и возвращусь послезавтра со специальным разрешением на брак.

Бракосочетание состоится через три дня. – В глазах ее он увидел недоумение. Она покачала головой. – Да, – подтвердил он. – Да, Эмми. Мы поженимся.

Она попыталась вскочить, но снова села. Нет, – сказали ее глаза, – нет, нет и нет! В них был категорический отказ.

– Ты любила его, Эмми? – Он усмехнулся уголком губ. – Вчера перед тобой открылось счастливое будущее.

Мое возвращение принесло тебе несчастье Но это никак не влияет на то, что должно произойти дальше. Через три дня ты будешь леди Эмми Кендрик. И снова станешь респектабельной женщиной.

Мысль о том, что Эмми может быть нереспектабельной женщиной, была абсурдной. Несмотря на события прошлой ночи, глаза ее излучали невинность.

– Нет, – повторила она. Но теперь с помощью жестов и глаз она сказала больше: он не обязан это делать. Она отдавала себя по своей воле. Она ничего не хотела и не ждала взамен. В этом нет необходимости.

– Эмми, – снова заговорил он, – вчера я лишил тебя невинности. Я уже сказал об этом твоему брату. До конца дня об этом узнают все и в этом доме, и в Уичерли. Из-за моего низкого поступка ты сегодня стала падшей женщиной. – Он сознавал всю абсурдность этих слов, но и правоту их тоже не мог не признать. – Ты должна позволить мне искупить вину и поступить, как подобает честному человеку.

Эшли понимал, что она любит его. Только очень глубокая любовь заставила ее совершить вчерашний поступок. Но вряд ли ее любовь была плотской, считал он. Она была чистой, а он ее испачкал грязью, эгоистично лишив эту любовь радости. Это было тяжелее всего.

– Ты понимаешь меня? – спросил он. – Мы поженимся. Ты могла забеременеть.

Он заметил по ее взгляду, что она поняла. У нее вспыхнули щеки. До ее сознания дошло, что они вчера были вместе как муж и жена и, возможно, зачали ребенка. Даже для него эта мысль была ошеломляющей. Этого не должно было случиться с Эмми. Только не с ней!

Он не хотел, чтобы к мыслям об Эмми примешивался секс. Не хотел думать о ней как о жене или своей женщине. Он слишком любил ее для этого. Секс, брак – все это было слишком грязно.

Она опустила голову и долго смотрела на свои сложенные на коленях руки. Когда она снова взглянула на него, глаза ее ничего не говорили. Они были не похожи на глаза Эмми. В них была пустота, как будто она отгородилась от него стеной. Это было страшнее всего.

Но ему показалось, что она смирилась с неизбежным.

Он накрыл рукой ее руки.

– Мы поженимся через три дня, Эмми. Все не так уж плохо, вот увидишь. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. – Она медленно покачала головой. – Ты полагаешь, что я не смогу? – спросил он.

Она снова покачала головой, но он понял, что это не было ответом на его вопрос.

– Ты не выйдешь за меня замуж?

– Нет, – решительно ответила она и отмахнулась обеими руками, сказав то, чего никогда раньше не говорила:

– Уйди от меня. Оставь меня.

* * *

Лорд Пауэлл уезжал. Его провожали мрачный Люк и заплаканная Анна. Эшли постарался не показываться на глаза. Нынче утром все трое меньше всего хотели бы увидеть его. Он ожидал, что Пауэлл вызовет его на дуэль, но вызова не последовало. Наверное, все-таки он так и не узнал истинной причины расторжения помолвки.

Зато Люк и Анна наверняка все знали. Когда они возвратились в дом, Эшли стоял под аркой возле лестницы.

Увидев его, Анна закусила верхнюю губу.

– Эшли! – воскликнула она. – Ох, Эшли, что ты наделал! – В ее глазах не было осуждения, только глубокая печаль.

– Поднимитесь к себе в комнату и отдохните, мадам, – велел Люк. – Я приду позже. А с тобой мы прогуляемся на свежем воздухе, Эшли.

В его голосе ощущалась холодная властность, присущая герцогу Харндону, которого уважали и боялись за храбрость и превосходное умение обращаться со шпагой и пистолетом. Анна молча удалилась.

Братья вышли под холодный моросящий дождь. На Люке был плащ, а Эшли сразу промок, но даже не заметил этого. Они завернули за дом и направились к полоске земли между холмом и берегом реки. Здесь их не было видно из дома.

Люк остановился и небрежно бросил плащ на траву. За ним последовал камзол, затем жилет. Эшли наблюдал с едва заметной усмешкой.

– Раздевайся, – произнес Люк ледяным тоном. – Я намерен тебя проучить.

– Я не стану драться с тобой, – спокойно отозвался Эшли.

– Как не стал драться с Рейсом? Полагаю, синяк на твоей физиономии – знак учтивости с его стороны. На его лице я не заметил следов насилия. Ладно. Можешь не защищаться, но я тебя накажу.

В течение последующих минут Эшли лишь старался устоять на ногах, не сбежать, словно трус, и не упасть на землю, чтобы избежать кулаков брата в надежде, что тот не станет бить лежачего. Опустив руки, он стоял под градом сыпавшихся на него ударов. Наконец Люк, ухватившись обеими руками за лацканы камзола Эшли, прижал его к стволу дерева.

– Она сестра моей жены, – прошипел он сквозь стиснутые зубы, – и находится здесь под моей защитой. Однако под самым моим носом мой братец совратил и обесчестил ее. Благодари Бога, что я не убил тебя, Эшли. Я не сделал этого потому лишь, что теперь она находится под твоей презренной защитой и я не хочу лишать ее этой сомнительной привилегии.

Эшли молчал. Он сосредоточил внимание на физической боли, которая отвлекала его от другой, более мучительной боли.

– Но клянусь жизнью, братец, – продолжал Люк, – если ты причинишь ей зло, если причинишь хоть какие-нибудь страдания, ты поплатишься за это жизнью. Вижу, ты меня понял.

Он отпустил Эшли и брезгливо отряхнул руки. Потом отвернулся от него, собрал разбросанную одежду и стал одеваться.

– Она говорит, что не выйдет за меня замуж, – тихо произнес Эшли.

– Что ты сказал? – Люк застыл, наклонившись за плащом.

– Она мне отказала, – объяснил Эшли. – И настроена очень решительно. Я, конечно, попробую ее уговорить, но мне почему-то кажется, что уговоры бесполезны.

Люк подошел к нему, разглядывая результаты своей работы. Эшли не отворачивал лицо и не пытался утереть кровь, капавшую из носа на галстук.

– Ну что ж, дорогой, – сказал Люк. – Пожалуй, ты справедливо наказан. И не тем, что вынужден жениться на женщине, которую обесчестил, а тем, что вынужден не жениться на ней. Я всегда с большим уважением относился к Эмили. Теперь мое уважение возросло в десять раз. – Он повернулся и зашагал к дому, даже не оглянувшись на брата.

* * *

«Что значит – поступить как честный человек?» – думала Эмили, все еще сидя в оранжерее. Два дня назад она дала обещание выйти замуж. Вчера согласилась публично объявить о помолвке. А ночью...

Она сама во всем виновата. Хотела лишь утешить Эшли.

А когда поняла, что ему от нее нужно, пожертвовала всем, в том числе и своей честью, для того чтобы дать ему утешение. Но вместо этого причинила ему одни неприятности.

Нет, она не воспользуется, словно трусиха, предложенным выходом из положения. Не выйдет за него замуж. Она сжала руки, сложенные на коленях. У нее все болело, даже пальцы. И особенно сердце.

Потом ее нашла Анна и села рядом. Эмили не хотелось поднимать глаза, слишком заманчиво было спрятаться в своем безмолвном мире. Но не могла же она еще сильнее обидеть Анну, которой уже причинила невыносимую боль.

Анна была ей как мать. И Эмили подняла глаза.

У Анны покраснели веки – было заметно, что она плакала.

– Эмми, – произнесла она. – Ох, Эмми... – Эмили прикоснулась к ее руке, однако утешать было поздно. – Лорд Пауэлл выглядел таким сердитым, он очень обижен, – продолжала Анна. – Но ты поступила правильно, что сама сказала ему, а не попросила Виктора сделать это. Я восхищаюсь твоей смелостью.

Милая Анна. Она не любит осуждать, всегда ищет что-нибудь хорошее, даже когда ничего хорошего нет. Эмили погладила сестру по руке.

– Люк только что говорил со мной. Он сказал, что ты не хочешь выходить замуж за Эшли. Это правда, Эмми? И правда ли то, что... – Она пожала плечами и покраснела. – Это. конечно, не мое дело. Эшли сказал Люку, что попробует уговорить тебя. Ты не согласишься?

Эмили покачала головой.

– Но ведь ты его любишь. – Анна взяла руку сестры в ладони. – Ты всегда любила его. Даже когда он женился и у него родился сын. Только этим и объясняется то, что произошло прошлой ночью Тебе, наверное, невыносимо было видеть его страдания, которые он вчера так храбро старался скрыть от всех? Теперь ты могла бы выйти за него замуж, Эмми. По правде говоря, у тебя нет иного выхода.

Эмили снова покачала головой.

– В таком случае я поддержу тебя, – сказала Анна, крепко сжав руку сестры, – и никому не позволю заставить... Я всегда говорила, что ты можешь жить с нами. Ты моя сестра, но я всегда воспринимала тебя как одного из моих детей. Ты была совсем крошкой, когда заболела и умерла мама. Я люблю тебя, как собственную дочь.

В том-то и беда, подумала Эмили. У нее не будет выбора, кроме как остаться здесь и быть обузой для людей, у которых и своих забот хватает. Она потеряла лорда Пауэлла и отказала Эшли. А другого мужчины для нее уже не может быть.

– Пойдем, поешь что-нибудь, – добавила Анна.

– Ты, наверное, целый день ничего не ела?

Эмили покачала головой. Ей не хотелось есть. И меньше всего хотелось видеть других людей. Теперь они уже, наверное, все знают. Все будут смотреть на нее осуждающе или с жалостью, а возможно, в замешательстве. Все будут знать, что прошлой ночью они с Эшли делали у водопада. Эшли, наверное, окажется в еще более затруднительном положении, когда все узнают, что она отказалась позволить ему восстановить свою честь. А она-то хотела утешить его!

Анна ушла, и вскоре принесли поднос с едой. Эмили съела яблоко и выпила чашку чаю.

* * *

Все, кроме Эмили и Эшли, собрались в столовой, хотя к еде почти никто не прикасался. Шел семейный совет.

– Ее надо вразумить, – сказала Шарлотта. – Эмили из-за ее рокового недуга всегда позволяли все, что она пожелает. Она и понятия не имеет о том, что такое чувство долга. Может, ты объяснишь ей, Джеримайя?

Возможно, она послушает тебя, учитывая, что ты...

– Едва ли, любовь моя, – возразил его преподобие Джеримайя Хорнсби.

– Если кто и должен поговорить с Эмили, – резко вмешался граф Ройс, – так это я.

– Никто не будет говорить с Эмми, – заявила Анна. – Она приняла решение. И нам не следует забывать о том, что она совершеннолетняя и уже не ребенок.

– И все же, Виктор, поговори с Эмили, – сказала Шарлотта. – Но ты должен проявить твердость.

– Послушайте, – вмешался лорд Куинн, – это мой племянник должен с ней проявить твердость. Я так и скажу ему, когда увижу. Черт возьми, она такое милое дитя с сияющими глазами. Он, наверное, напугал ее до смерти.

Ему следует убедить ее, что он перестал горевать о своей бедолаге-жене и посвятит всю свою жизнь тому, чтобы Эмили была с ним счастлива. А разве он сделал это сегодня утром? Голову даю на отсечение, что не сделал.

– То, что он сделал, ужасно, – заметил его преподобие Хорнсби, – и бросает тень на репутацию всей семьи: расторжение помолвки, совращение, отказ от ответственности за последствия греха. Извините меня, любовь моя и вы, Анна, но во всем виновата одна Эмили. Не имеет значения, какими словами объяснялся сегодня утром лорд Эшли. Важно, что он как честный человек предложил ей выйти за него замуж.

– Возможно, – сказала леди Стерн, – она еще передумает. Леди любят, когда их уговаривают. Может быть, лорд Эшли утром забыл упомянуть о том, что любит ее.

Поверьте, это непростительное упущение.

– Послушайте, – заговорил Люк, которому явно наскучили эти споры, – нам всем пора наконец поесть. Возможно, нам следует позволить Эмили и Эшли самим решить, как им жить дальше. – Он жестом остановил Шарлотту, которая собиралась ему возразить. На мгновение взорам присутствующих открылись окровавленные костяшки пальцев, которые он, по его словам, разбил, играя с детьми. – Я сам поговорю с Эмили. Мне кажется, я имею на нее кое-какое влияние.

Глава 11

Эмили переоделась в старенькое платье, которое вчера так шокировало лорда Пауэлла. Она вынула из волос шпильки и, тряхнув головой, позволила волосам свободно рассыпаться по спине. Сбросив туфельки, она сняла шелковые чулки. Дождь, кажется, перестал, но небо хмурилось. Ей было все равно. Крадучись, она спустилась вниз по лестнице для прислуги и выскользнула из дома через боковую дверь. Она решила не ходить к водопаду. Наверное, она уже никогда не сможет вернуться туда, где совершила самую большую ошибку в своей жизни. Все ее воспоминания об Эшли будут теперь связаны с этим местом. И особенно что она камнем повисла у него на шее, тогда как лишь пыталась облегчить его страдания.

Легким шагом она быстро пересекла мокрый холодный газон, прошла под деревьями, с веток которых на ее лицо и волосы падали крупные капли, и наконец оказалась на лугу. Она всегда любила это место, хотя иначе, чем водопад. У водопада она могла укрыться в собственном мирке, тогда как луг открывал перед ней мир в далекой и широкой перспективе: холмистую местность с полями и перелесками, протянувшуюся до самого горизонта.

Она долго стояла, любуясь красотой и покоем окружающего пейзажа. Потом легла так, что можно было рассмотреть все на уровне земли. Она видела траву и полевые цветы так, как они сами видят себя: тянущимися из земли вверх, к свету и дождю; видела капельки воды на каждой травинке, на каждом лепестке цветов.

Потом она опустила голову на сложенные руки и широко раздвинула пальцы, ощущая пульс вселенной, сливающийся с биением ее сердца.

Почувствовав, что она не одна, Эмили не насторожилась, не испугалась и продолжала еще некоторое время лежать не двигаясь. Она знала, кто находится рядом Он не потревожит ее, но и не уйдет. В конце концов она повернула голову и взглянула на него. Он сидел невдалеке, скрестив ноги. Один его глаз заплыл, обе щеки были красные и воспаленные, рассеченная губа распухла. Виктор сегодня оставил синяк на его скуле. А остальное чьих рук дело?

Лорда Пауэлла? Люка?

– Это Люк потрудился, – объяснил он, как будто она задала вопрос вслух.

Эмили поднялась и села, обхватив колени руками.

– Я увидел тебя из окна, – к ее удивлению, он разговаривал на языке жестов, который он начал разрабатывать много лет назад, – и пошел за тобой следом. Ты сегодня не можешь найти покоя, не так ли? – Он улыбнулся ей и поморщился, осторожно прикоснувшись к разбитой губе.

Интересно, Люк выглядит так же? – подумалось ей.

Почему никому не пришло в голову избить ее? Она заслуживает наказания больше, чем Эшли.

– Нам нужно поговорить, Эмми, – продолжал он. – Мне и в голову не пришло, что ты можешь мне отказать.

Поэтому я, словно самонадеянный болван, выложил всю правду Ройсу, а он разнес «радостную весть» по всему дому.

Несомненно, ему тоже не пришло в голову, что ты откажешь мне. Я поставил тебя, мягко говоря, в очень неудобное положение.

Зачем он взваливает на свои плечи всю ответственность за случившееся? Ведь она сделала все по своей воле. Эшли благородно предложил ей замужество, она отказалась. Больше он ничего ей не должен – и не был должен. Ей хотелось нежно погладить его разбитые скулы и губы.

– Твои глаза, – снова заговорил Эшли, – так много выражают, но иногда даже мне не удается понять их язык. А мы с тобой не успели придумать жесты для передачи более глубоких мыслей и чувств. Несправедливо, что все бремя слушания и понимания ложится на тебя. Я когда-то обещал тебе, что вернусь, чтобы научить тебя читать и писать. Ты помнишь?

Это было перед его отъездом. В то утро, которое было даже мучительнее, чем нынешнее.

– Возможно, – сказал он, – мне следует задержаться здесь на некоторое время, Эмми, чтобы научить тебя. Забудь о прошлой ночи. Забудь об этом утре. И будем снова добрыми друзьями. Братом и сестрой, как было когда-то.

Она печально улыбнулась. Потом указала на себя и, раскрыв перед собой ладони, как книгу, сделала вид, что читает. Потом обмакнула воображаемое перо в воображаемую чернильницу и сделала вид, что пишет.

– Ты умеешь читать и писать? Кто научил тебя, Эмми?

Люк?

– Да.

– Чтоб его черти взяли! – вознегодовал Эшли, а она пожала плечами. – Значит, я ничего не могу для тебя сделать? Сильная, самостоятельная Эмми. Ты всегда была такой. Глупо было бы считать тебя слабой и ранимой только из-за того, что ты не можешь слышать и говорить. Возможно, мне следовало бы спросить, чему я могу научиться у тебя. Мы всегда хотели научить тебя, Эмми, научить обращаться с людьми. Но возможно, нам самим следовало бы учиться у тебя. Если бы мы научились твоему молчанию, то нам удалось бы научиться и твоему покою. Как тебе живется в твоем безмолвном мире? Тебя это не тяготит? Ты нашла смысл в молчании. Ты человек особенный, Эмми, и такого сильного характера, как у тебя, я еще не встречал.

Он говорил и говорил, как это бывало всегда. А она понимала его, возможно, потому, что любила смотреть на него. Сильной она себя отнюдь не чувствовала. Более того, сейчас она даже жалела, что не поддалась уговорам. У нее был бы Эшли – на всю жизнь. Он был бы ей товарищем, любовником, мужем. Нет! Он все равно не принадлежал бы ей целиком, даже если бы она согласилась выйти за него замуж. Эшли уже отдал свое сердце.

Оно похоронено вместе с его погибшей женой. То, что досталось бы на ее долю, никогда не принесло бы ей счастья, особенно если он предлагает себя из чувства долга, ответственности, которую она сама взвалила на него.

– Возможно, когда-нибудь я научусь молчанию, – сказал он, весело подмигнув ей здоровым глазом, отчего стал похож на прежнего Эшли. – А тем временем следовало бы попробовать научить тебя говорить, Эмми. Неплохой был бы подарок, а?

Она закусила нижнюю губу.

– Ты никогда не пыталась говорить? – спросил он, чуть наклонившись к ней. – Мне кажется, это возможно.

Знаешь, Эмми, ведь ты издаешь звуки, особенно когда смеешься. Наверное, ты смогла бы говорить, если бы слышала. Ты когда-нибудь пыталась?

– Когда была совсем маленькой, я немного говорила, – сказала она жестами.

– Ты? – Он удивленно взглянул на нее. – Ты умела говорить? И слышала, Эмми? Что же произошло?

– У меня была сильная лихорадка, – как могла, объяснила она. – И после этого я перестала слышать.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Я этого не знал.

Ты помнишь звук, Эмми? Ты помнишь речь?

– Нет, – печально ответила она. – Нет, я была слишком мала.

– В таком случае ты наверняка сможешь снова заговорить, Эмми, – с мальчишеским энтузиазмом снова произнес он. – Ты не пробовала?

Она часто пыталась, сидя перед зеркалом, произнести слова, которые читала по губам других людей. Она даже пыталась воспроизвести звук. Но как она могла узнать, получается ли у нее что-нибудь, если не слышала?

– Черт возьми, вижу, что ты пыталась! – Он широко улыбнулся, но тут же схватился за разбитую губу. – Признавайся! – Она смущенно кивнула. – Скажи «да», – настаивал он. – Дай мне послушать, как у тебя получается.

У нее перехватило дыхание, словно она пробежала пять миль без остановки. Она никогда бы не призналась. Но он все равно узнал бы.

– Скажи мне «да».

Она затаила дыхание и зашевелила губами, старательно складывая их, чтобы произнести слово. Одновременно она выдохнула воздух, как считала нужным для произнесения звука. Потом закрыла лицо руками. Когда она отважилась взглянуть на него, он смеялся.

– Ты правильно сложила губы, – сказал он – И звук был. Но они не согласовались между собой, Эмми. Ты преградила звуку путь языком, и он прошел через нос.

Она ужасно расстроилась и закусила губу.

– Попытайся еще раз, – настаивал он. – Пусть звук идет через рот.

Она не знала, как это сделать, не могла вспомнить.

Скажи это слово мне, – потребовала она одной рукой. Но когда он произнес, она по-прежнему не знала, как это сделать. Она придвинулась к нему совсем близко, так что их колени почти соприкасались. Еще раз, – потребовала она.

– Да, – произнес он, и она слегка прикоснулась пальцами к его горлу, чтобы почувствовать вибрацию.

– Еще раз, – жестом показала она, нахмурив лоб от усердия.

– Да, да, да.

Она приложила пальцы к горлу, поднесла к губам другую ладонь, почувствовала струю воздуха и уловила вибрацию. Потом украдкой взглянула на него.

– Получилось, черт возьми! – воскликнул он. – Звук, Эмми, проходит теперь через губы. А теперь скажи «да».

– Ддтт-а-ах, – сказала она.

В его здоровом глазу она увидела не насмешку, а торжество. Он радовался. Совсем как прежний Эшли, только несколько побитый.

– Да, – повторил он.

– Ддт-а-ах.

– Да.

– Д-а-ах.

– Да.

– Д-а-а.

Он хохотал.

– Да, Эмми, да? – сказал он, раскрывая ей объятия.

Она тоже смеялась, возбужденная, словно ребенок, получивший с трудом завоеванный приз. Она может говорить! Она сможет произносить слова, и ее будут понимать!

Научится произносить все слова! Она смеялась и смеялась.

Качнувшись вперед, она вдруг замерла на месте. Он оборвал смех, руки у него опустились.

– Эмми, – попросил он, – выходи за меня замуж.

Выходи за меня и заставь меня снова смеяться и радоваться жизни. И научи своему безмолвию и покою. Позволь мне научить тебя говорить – не только произносить отдельные слова, а вести разговор, болтать. Выходи за меня.

Искушение было слишком велико. Семи лет как не бывало, и они на мгновение были счастливы вместе, как прежде. Да, очень велико было искушение поверить, что эти несколько минут можно растянуть на всю жизнь. Она покачала головой.

Эшли долго смотрел на нее, и она все-таки поддалась маленькому искушению. Она взяла его руку, приложилась к ней щекой, потом поцеловала и вернула на прежнее место, на колено.

– Понимаю, – сказал он, когда она снова посмотрела ему в лицо. – Ты любишь его, Эмми. А в моей жизни были Элис и Томас. И нашей с тобой взаимной привязанности не преодолеть эти барьеры. В таком случае пусть будет по-твоему.

Она улыбнулась ему.

– Но, Эмми, – снова заговорил он с помощью жестов, – если будет ребенок – а такое может случиться, – ты должна выйти за меня замуж. Понимаешь?

Тогда это будет касаться не только тебя и меня, а существа более важного, чем мы. Дети так уязвимы и так невинны.

Прежде всего надо думать о том, как защитить ребенка. Ты мне обещаешь?

По лицу его она поняла, что ему вспомнился сын, которого он не смог защитить. Он жестами показал ей, какое нежное и драгоценное существо ребенок.

– Д-а-а, – кивнула она.

– Спасибо. – Он взял обе ее руки и, поцеловал по очереди. – Ты простудишься в мокром платье, Эмми. Давай вернемся домой.

– Д-а-а, – сказала она, поднимаясь и скорчив гримасу при виде промокшего, облепившего ее платья. Она шла рядом с ним, радуясь, что он не предложил ей руку. Дойдя до газона, она улыбнулась ему, подхватила мокрый подол и помчалась одна к боковой двери.

* * *

Эмили позвонила служанке и показала ей жестом, что требуется горячая вода. Девушка вернулась с большим кувшином и сообщила, что его светлость желает ее видеть у себя в кабинете, как только она освободится.

У Эмили екнуло сердце. С Люком ей было страшнее всего встречаться лицом к лицу. Он никогда с ней не был ни резок, ни груб, никогда не наказывал ни ее, ни своих детей. Но Люку и не требовалось ни орать, ни принуждать, чтобы заставить домашних повиноваться. Достаточно было одного его присутствия. Еще сильнее действовал его взгляд.

В кабинет! Значит, разговор будет серьезным.

Она торопливо умылась, натянула чистое сухое платье на кринолин, заколола волосы и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с духом.

Лакей распахнул перед ней дверь кабинета. Люк сидел за письменным столом и писал. Он не поднялся и даже не поднимал на нее глаз в течение целой минуты. Эмили молча стояла возле стола и смотрела на него. Она знала, что он делает это умышленно. Ее заставляли почувствовать себя провинившейся служанкой, которая ожидает наказания.

Наконец он отложил перо и взглянул на нее. Как она и предполагала, взгляд его был холоден как лед. Он долго молчал, так что ей пришлось усилием воли заставить себя не переминаться с ноги на ногу и не опускать глаза. Он даже не предложил ей сесть.

– Ну, Эмми, – наконец проговорил он, – ты сегодня очень расстроила и рассердила одного молодого человека.

Ты унизила его в глазах своей семьи и его семьи тоже. Так не годится. – Она судорожно глотнула воздух. – Ты очень расстроила всех родных, в том числе и Анну. А счастье Анны для меня превыше всего. Я не одобряю твоего поведения.

Она украдкой взглянула на его руки и увидела разбитые костяшки пальцев. На его лице не было ни синяков, ни кровоподтеков. Значит, это была не драка, а избиение!

Эшли не наносил ответных ударов! Ну так она тоже не станет защищаться.

– Я хотел бы задать один вопрос, – продолжал он. – Что именно произошло прошлой ночью? Я спрашиваю не из любопытства. Я должен знать, случилось ли это по взаимному согласию, Эмили. Или, может быть, тебя принуждали силой?

– Нет. О нет, – «сказала» она. Нельзя допустить, чтобы они думали такое об Эшли, Почему бы не спросить, не принуждали ли самого Эшли?

– Спасибо, – кивнул Люк. – Я верил в такую возможность, но был обязан спросить. Значит, Эмили, ты добровольно и весьма безрассудно отдала то, чего не следовало отдавать, и теперь предпочитаешь не позволить Эшли исправить положение. Это так? Может быть, ты не вполне понимаешь, а когда поймешь, то передумаешь? Может, нам пора готовиться к свадьбе где-нибудь через недельку?

Только в том случае, если она ждет ребенка. Но за неделю она об этом не узнает. Она покачала головой.

Люк облокотился на подлокотник кресла и сцепил пальцы.

– В таком случае ты частично вернула мое к тебе уважение, – к ее изумлению, проговорил Люк. – Требуется сильный характер, чтобы отказать мужчине, которого любишь больше жизни, потому лишь, что выйти за него замуж было бы не правильно.

Она была готова выдержать с каменным лицом упреки и обвинения, но, получив от Люка неожиданное одобрение, почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Можешь идти. – Кивнув, он обмакнул перо и снова склонил голову над бумагой.

И все-таки, подумала она, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь, она чувствует себя так, словно ее строго наказали. У нее дрожали колени, а ладони сделались липкими от пота. Но, как ни странно, ей стало спокойнее.

* * *

Эшли вскоре понял, что ему стало неуютно в Боудене со своей семьей. И это еще мягко сказано. Он вошел в малую гостиную, где пили чай его мать, дядя, чета Хорнсби, чета Сивериджей и леди Стерн, и был встречен ледяным молчанием. Он поднялся в детскую, где его сразу же окружили детишки и забросали вопросами относительно ссадин и синяков на его лице, но появившаяся Дорис дала понять, что его присутствие в детской нежелательно. Эшли улыбнулся детям, вызвал у них восторженные вопли рассказом о том, как он вступил в схватку со злым быком, который теперь выглядит гораздо хуже, чем он, потом помахал всем рукой и ушел.

Возвращаясь домой с Эмми, он решил остаться на некоторое время, чтобы помочь ей пережить ужасный скандал, разразившийся днем. Хорошо еще, что скандал ограничился рамками семьи. Он сомневался в том, что Пауэлл узнал всю правду – разве только Эмми выложила ему все начистоту. Он :останется, подумал Эшли, и будет ухаживать за ней, не торопя события. Со временем она поймет, что у нее нет иного выбора, кроме как выйти за него. Теперь никто, кроме него, не мог стать ее мужем.