Текст книги "Экстренный номер"

Сэм

Осознание того, что твой единственный компьютер вот-вот сдохнет, притом что у тебя не хватает денег на его замену, можно описать только как ужас, ужас и кошмар – ужасмар.

Сэм нетерпеливо побарабанил по тачпаду и сильно стукнул. Колесо смерти никуда не делось.

Дерьмо.

Он спокойно закрыл покрытый наклейками ноутбук и некоторое время думал, не свернуться ли в комочек и безобразно прорыдать остаток дня.

Древняя машина – его верный скакун с начала старшей школы – уже не могла считаться ноутбуком, потому что, если ее не включить в розетку, она вырубалась. К тому же цвета на экране текли, так что было ощущение, что ты на галлюциногенах, на какой бы сайт ни зашел.

Но если компьютер просто встал столбом на сверхскоростном шоссе информации, его нужно вывести на задний двор и пристрелить.

Сэм глубоко вдохнул и сбивчиво досчитал до десяти.

По его подсчетам, денег у него в банке недостаточно, чтобы снять наличные. Банкомат не удостоит тебя реакцией, если у тебя нет как минимум двадцати баксов, а у Сэма только семнадцать, минус два бакса комиссии за снятие.

Эта ловушка-22 лишала всяких сил. Ему требовался ноутбук, чтобы пройти онлайн-курс по кино в муниципальном колледже Аламо, где он мог добрать то, что нельзя было узнать из руководств на YouTube: как распланировать кадр как у Роджера Дикинса, лучшего оператора в мире, или как делать освещение в стиле Гордона Уиллиса, работавшего над «Крестным отцом». Ладно, он понимал, что не узнает это все в курсе на шестнадцать недель, но заплатить 476 долларов за курс и доступ к приборам было дешевле, чем арендовать камеру и все сопутствующее на четыре месяца. Только теперь он не мог скачать видео из обязательной программы.

Сэм поджал пальцы правой ноги. Подошва его черной кроссовки лопнула там, где крепилась к ткани. Он вытащил из рюкзака черную изоленту, оторвал кусок и заклеил дыру. Клейкая изолента решала большинство проблем, кроме сгоревшей материнской платы. Может, он совсем перестанет выходить на улицу, будет топать босиком из спальни в «Дом» и обратно – Сизиф на дистанционной форме обучения.

Он посмотрел на часы над дверью: 2.45. Дивный час затишья между обеденной толпой и кофеиновой заправкой в четыре. Единственный посетитель – невысокий парень с чрезмерно ухоженной острой бородкой, работавший на блестящем тринадцатидюймовом MacBook Air с портативной подставкой для ноутбука и дополнительной клавиатурой. Сэм на минуту задумался, не ограбить ли его. Хотя нет, наверное, ничего глупее, чем грабить там, где не только работаешь, но и живешь.

Он без энтузиазма полистал главную городскую альтернативную газету «Хроники Остина», оставленную кем-то на кофейном столике рядом. С тех пор как он въехал в этот дом, его мир стал крошечным. Он не знал, есть ли у него еще антитела, необходимые для того, чтобы выходить на улицу. Может, он заразится какой-нибудь древней болезнью, считающейся искорененной: например, полиомиелитом или оспой. Люди еще болеют оспой? Ему стоит иногда читать книги. Разве не это делают люди во время выздоровления – заводят хобби? Господи, «выздоровление» – как драматично звучит.

Сейчас Сэму отчаянно хотелось пива. Черт, да он бы высосал полдюжины за секунду. Он вспомнил дрожжевой привкус Shiner Bock, любимого сорта его матери – первое пиво, которое он попробовал в шесть лет, а теперь прошло много месяцев с тех пор, как он подносил к губам холодную банку.

Вместо этого он отхлебнул большой глоток воды из стакана и принялся убираться в кафе. Ему нужно было что-то делать руками, пока мысли кипели. Сэм взбивал подушки, убирал со столов, протирал стойки, выкидывал газеты; открутил рукоятки с кофе-машины, со стуком вытряхнул фильтры и обдал все кипятком. Он почувствовал успокоение, когда после всего этого костяшки пальцев стали натянутыми и сухими.

Сэм представил, как его грубые пальцы сплетаются с пальцами Лоррейн, лгуньи Лоррейн, его бывшей. У нее красивые руки, «как у фотомодели» – говорили ее друзья. Тонкие длинные пальцы с узкими ногтями. Но Сэм боготворил ее ступни: с короткими пальцами, плоские – она неизменно их прятала, отказывалась носить сандалии летом, и поэтому они становились еще более желанными. Они были забавными и выразительными. Умные ступни, которые подбирали ручки с пола, когда считали, что никто не видит.

В остальном Лоррейн всегда оставалась для него излишне крутой, отстраненной, как черно-белое фото француженки. Сэм знал с первой секунды, как увидел ее, что должен пригласить ее на свидание. Должен.

Ему было семнадцать, а ей – девятнадцать. Она работала диджеем в крохотном клубе без вывески под названием «Бас-подвал»; на ней было белое шелковое платье-комбинация. Бледно-розовые волосы, выкрашенные в ультрамарин на кончиках, доходили до плеч. Толстые линии черной подводки окружали блестящие карие глаза. Она была совершенно сексуальной. Сексуальной… Сэм ненавидел это слово, как некоторые ненавидят слова «влажный» или «трусики», но никак иначе ее нельзя было описать. «Великая любовь его жизни» была просто сексуальной и пугающей.

Когда они встретились с Лоррейн, Сэм не был воплощением невинности. С одиннадцати лет он тусовался с разношерстным сборищем изгоев, которых бесконечно веселило то, что этот мальчишка может возвращаться домой когда вздумается и пьет столько же алкоголя, сколько и они. Дамы обожали острого на язык «малыша Сэма». Он был неизменным героем селфи с пьяными женщинами постарше.

Не было ни одного бара, куда он не смог бы попасть – он всех знал или знал его отец, а он был точной его копией – хотя, несмотря на свое раннее развитие, он никогда не влюблялся. До тех пор, пока не увидел Лоррейн на платформе, в неоновых зеленых наушниках. Она не обращала на него внимания. И тут Сэму, фигурально выражаясь, пришел конец. Как будто его ударили битой по голове.

Он ждал час, чтобы поговорить с ней, и еще один, а потом два.

В три часа ночи, когда зажглись огни, он кивнул и спросил:

– Ну, куда пойдем?

– Кушать, – ответила она, бросая ему свою сумку.

Они поехали в закусочную, где она уплела полную тарелку мигас[8]8
  Мигас – блюдо испанской кухни.


[Закрыть]. Сэм заказал кофе, а когда они закончили есть и вышли на улицу, она внезапно бросилась ему в объятия, обвила его ногами и поцеловала. Сэм был в восторге от того, что это происходит, что за лето он вырос на три дюйма и мог ее поднять. Ее дыхание отдавало зеленым перцем и сигаретами, а ее уверенность сводила с ума. Его мать говорила, что не стоит жениться, если не захочешь с этим человеком разводиться, и теперь Сэм это понимал. Лоррейн была эмоциональным эквивалентом разрывной пули: выходное отверстие раны выглядело отвратительно.

Сэм пополнил запасы миндального молока, собрал всю выпечку на одну стойку и поменял тряпки для бара. Новые пахли хорошо, стерильной чистотой. Он подержал их под носом. Трезвость приносила постоянную легкую скуку. Удовольствие от простых повторяющихся задач служило главным развлечением весь день. Конечно, больше не было потрясающих, головокружительных всплесков – поездок по городу с самой загадочной и эмоционально токсичной женщиной, какую он встречал. Не было и сносящего голову секса, зато были чистые тряпки для барной стойки. Он полюбовался на аккуратно сложенные хлопковые квадраты и переложил один так, чтобы синяя полоска шла ровно через всю стопку.

Именно в этот момент, словно для того, чтобы не позволять ему этой маленькой победы, Лгунья прислала СМС.

Позвони мне.

Дерьмо.

Когда у Сэма срабатывал рефлекс «беги или сражайся», у него потели ладони. При определенном освещении можно было буквально увидеть блеск влаги на них. Однажды он сделал замедленное видео.

Он испытывал одновременно боль и восторг оттого, что наконец получил от нее пару слов после долгого молчания. В последний раз они разговаривали двадцать семь дней назад. Еще один день – и он избавился бы от зависимости. По крайней мере, так говорилось в книгах по избавлению от наркотической зависимости. Он считал, что начал новую страницу в жизни. Даже начал бегать трусцой. Ну, если честно, то пару раз оббегал квартал в разбитых кедах. Но курил он теперь всего три сигареты в день, что для него было все равно что пробежать полумарафон.

Он вспомнил ее губы, прижатые к его губам, лимонный запах ее волос. Закрыл глаза и вспомнил их последнюю встречу и то плохое, что за ней последовало. Она ворвалась в его маленькую теперь жизнь и исчезла в грибовидном облаке разрушения. Еще раз.

После той последней встречи он отправил три сообщения, оставшихся без ответа, прежде чем унижения стало достаточно. Первое – потому что сказал себе, что он не такой парень, который спит с девушкой, а потом исчезает. А еще два – потому что его глупые мозги были изумлены и работали замедленно. А теперь – бум! – Лгунья на первой линии.

Вот так она и делала, как будто точно знала, в какой момент он может проснуться и не мечтать умереть, и не могла этого вынести.

Сэм уставился на сообщение.

Позвони мне.

Еще три часа работы до того, как он сможет погрузиться в свои мысли в темноте комнаты.

Что за чертовщина это «позвони мне»?

Только садисты оставляют такие сообщения.

Садисты и насильники. Она могла бы с тем же успехом написать: «Отгрызи себе руку».

Сэм знал, что в этой истории правда – за ним. Истории известно, что изменила она. Он – оскорбленный любовник, рогатый парень, униженный, жертва.

Вали куда подальше со своими «позвони мне»!

Но присутствовала и доля искушения.

Сэм вздохнул. Может, если бы он позвонил, Лоррейн сказала бы, где она похоронила его яйца и сердце.

Людям изменяют каждую секунду каждого дня по всему миру. Просто Сэм не мог поверить, что это случилось с ним и что ему изменила Лоррейн, его Лоррейн.

Боже.

Он запрятал обстоятельства их разрыва настолько глубоко, что они в значительной степени оказались стерты из памяти. Сэм оперся на стойку и извлек файл, сохраненный 103 дня назад.

В то судьбоносное утро она сказала, что хочет пойти позавтракать тако[9]9
  Тако – блюдо мексиканской кухни.


[Закрыть] перед работой. Не особенно хорошее заведение на улице Мэнор, где за соус «пико-де-гальо» требовали дополнительную плату.

Сэм размышлял, не слишком ли безвкусно заказать к яичнице пивной коктейль. Ему требовалось снять напряжение прошедшей ночи. Они с двойной силой налегли на мартини после недели ссор из-за денег и безумного рабочего расписания Лоррейн. И хотя оба знали, что выход в свет обречен, тем более что Сэм собирался заехать к своей маме, их это не волновало.

В то утро Лоррейн стянула волосы в пучок. Она выглядела восхитительно свежо, и Сэм был благодарен за то, что, как бы плохо ни шли дела дома, он мог рассчитывать на поддержку своей девушки. Он протянул руку под столом, чтобы погладить ее колено, когда подали чипсы. Он успел закинуть несколько штук в рот, а она начала рассказывать ему про какого-то парня с работы по имени Пол.

Это ничего не значило.

Хотя к этому давно шло.

Это случилось не единожды.

Сэм отреагировал на ее слова таким громким криком, что семья за столиком поблизости смерила его гневными взглядами.

Лоррейн сидела перед ним с каменным лицом.

– Ты его любишь?

– Ты меня любишь?

– Я что-то сделал не так?

– Что, блин, с тобой не так?

– Тебе понравилось?

– Больше, чем со мной?!

Она отказалась называть его фамилию или где он живет.

– Я его не люблю, – сказала она.

– Тогда почему? – недоумевал Сэм. Он рыдал. Безутешно.

Лоррейн, напротив, редко плакала и становилась холодной каждый раз, когда плакал он. Выражение ее лица затвердело, словно поток его эмоций лишил ее всякого желания что-то чувствовать.

Задним числом он порадовался, что они не пошли в хорошую тако-закусочную, потому что она была бы испорчена для него навсегда. Любое заведение, которое берет лишние семьдесят пять центов за соусы, может гореть в аду. Такой у него принцип.

– Вот поэтому, – прошептала она сквозь стиснутые зубы. – В этом и есть проблема. Почему у нас все всегда так? Кто-то в нервном срыве. Пол… он меня отвлекал. Мне нужно было отвлечься от этого. От нас.

– Нет, – сказал Сэм. Словно от этого действительность станет менее реальной. Он покачал головой; мозг все еще застыл на стадии отрицания страдания. – Нет, мы любим друг друга. Мы всегда будем любить друг друга. Ты – часть меня. – Он непонимающим, ищущим взглядом смотрел ей в лицо. Для него было безумием даже думать, что она – другой человек. Ее рука могла бы быть его рукой. То, что его рука могла обратиться против остального тела и уйти, казалось бессмысленным. Сэм почувствовал, как у него в груди что-то хрустнуло.

– Мы зависимы друг от друга, – сказала она. – Это не здоро́во. Пол скучный – что правда, то правда, – но в нем есть стабильность.

Стабильность. Сэм знал, что это такое. Стабильность значит богатство. Пол должен быть богатым, таким же богатым, как она, таким богатым, каким Сэм не был и никогда не будет. Сэм потянулся к ней – но в этот момент она встала, поколебалась и вышла.

После того утра он переехал в «Дом», и они месяцами не разговаривали и не встречались снова. Сэм за этим следил. Он не ходил туда, где они бывали вместе, никому не говорил, где живет, и работал столько часов, сколько Эл ему мог дать. Но когда он забежал в «Уолгринс» за зубной пастой, она окликнула его из соседнего прохода. Сэм не мог поверить, как хорошо им все еще было вместе, когда они разговаривали на парковке. Они говорили ни о чем, и никто не вспоминал Пола. Когда она предложила заглянуть в «Полвос» и выпить по «маргарите», это показалось ему отличной идеей. После кувшина домашних «маргарит» идея пропутешествовать по дороге памяти прямо в ее квартиру показалась еще лучше. С тех пор Сэм не выпил ни капли. Двадцать семь дней. Каждый из них – подвиг.

Когда она снова исчезла, то в его телефоне стала «Лгуньей», и он попытался ее забыть.

Но от одного сообщения, от одного приказа у него в сердце укололо, как будто открылся крохотный портал. У нее была такая красивая кожа, особенно на ключицах. Господи, и ее локти. Он обожал обводить пальцами острые кости на любой части ее тела.

Нет, сказал он себе.

Он хотел бы перестроить собственный мозг. Почему он не мог контролировать, когда следует о ней думать? Почему он не мог контролировать, когда она вспоминает о нем?

Когда они расстались в первый раз, он смотрел «Вечное сияние чистого разума» и «Фанатик» снова и снова. Он перестал спать. Однажды утром Фин, почувствовав его потребность, обнял его. Они стояли так больше десяти минут, и Сэм плакал так сильно, что начал икать.

Нет уж, больше никогда.

Он стер сообщение.

* * *

Следующие два часа он убирался как одержимый. Джуд снова ему написала, и у Сэма чуть не случился сердечный приступ: он подумал, что это Лоррейн. Это было еще одно приглашение поужинать; но он снова отговорился работой. Он чувствовал себя одновременно и виноватым, и раздраженным. Подумывал сказать Джуд, что будет занят в обозримом будущем, но решил, что это того не стоит. У него болела поясница; Сэм гадал, могут ли посетители увидеть безумие в его глазах.

Когда смена закончилась, сил у него не осталось. Он подвел кассу и зевнул. С заднего двора было слышно, как Фин выносит мусор. Фин неизменно позволял двери закрываться с грохотом, что сводило Сэма с ума, но на этот раз он слишком устал, чтобы ругаться. Единственное хорошее в том, что он поднимался ни свет ни заря, то, что он закрывался в восемь и ложился в постель иногда уже в восемь пятнадцать. Даже если все, что он делал в этой постели, – моргал и не пил.

Несколько месяцев назад Эл установил непроницаемую систему безопасности, состоявшую из фальшивой камеры наблюдения над дверью и автоматических ворот, которые уже перестали работать автоматически. Сэм вышел на улицу, чтобы их закрыть. Для этого нужно было взяться обеими руками и использовать весь свой вес.

– Давай, вложи в дело душу, слабак! – крикнул Фин через плечо. Сэм засмеялся.

– В свою маму вложи! – сказал он. Фин с хохотом открыл банку пива.

«В свою маму»? Господи, как он устал.

В старшей школе Сэма называли СПИДом, потому что дети злые, а он был невероятно тощим. Он ненавидел свое тело с проступающими венами и сухими мышцами, движение которых под кожей можно было заметить во время работы. Однако потом девушки разглядели в нем что-то еще кроме худобы, и к тому времени он перестал обращать на нее внимание.

Но иногда ему все равно хотелось быть большим, здоровенным парнем, с мясистыми кулаками, который смог бы захлопнуть дурацкие ворота одним движением.

– Сэм, – окликнул его голос откуда-то из теней.

Сэм подпрыгнул и издал высокий звук, о котором тут же пожалел.

Он сразу понял, кто это. И она наверняка слышала его жалкий, напуганный писк.

– Я тебе писала, – сказала Лоррейн. В ее голосе звучал кремень.

Сэм удивился, что Лоррейн-Лгунье понадобился всего один день для материализации. Терпением она не отличалась, но явиться к нему после того, как она исчезла, – это даже для нее было смело.

– Чего ты хочешь, Лоррейн? – огрызнулся Сэм.

– Нам надо поговорить.

Как оригинально, подумал он.

– Что еще обсуждать? – он закончил запирать кафе. – Если уж на то пошло, твое молчание в течение целого месяца показывает, что не осталось ничего.

Он пожалел, что не может незаметно понюхать подмышки, чтобы проверить, не плохо ли пахнет. Почему он всегда натыкался на нее, когда совершенно к этому не готов? Конечно, она была одета для работы, в блейзере. Лгунья была ужасна.

– Серьезно, Лоррейн, – продолжил он. – Ты ясно дала понять, что наша история осталась в прошлом, в палеозойской эре, даже раньше. Что там было до палеозоя? Антропоцен… Нет, это сейчас… – Он засунул вспотевшие ладони в карманы.

– Помолчи, – сказала она.

Сэм нахмурился.

– Пожалуйста.

Лоррейн вышла на свет. Кожа ее лица выглядела намного бледнее обычного, а это и так был цвет рубах поэтов и макияжа го́тов.

Сэм прошел к ступенькам крыльца и сел. Она пристроилась рядом.

Они смотрели на улицу, а по небу разливался розовый закат.

– Что случилось?

Он потянулся за сигаретами, но передумал: не хотел курить у нее на глазах.

– Сэм, – сказала она, – у меня задержка.

Ничего себе шуточки, молниеносно сверкнула мысль, а потом на него обрушился полный вес ее слов.

Он сделал глубокий вдох и провел странно онемевшими пальцами по волосам. Конечно, у нее задержка. Все логично. На самом деле других новостей и быть не могло. В его жизни никогда ничего не происходило так, как он предполагал. Лоррейн, например, вернулась не потому, что долго разбиралась в себе и пришла к выводу, что все еще его любит.

Господи.

Задержка.

На этот раз они попали.

Жуткий выброс адреналина был настолько внезапен, что Сэм хлопнул в ладоши. Всего один раз. Включилось нечто рефлекторно-техасское, словно он только и умел, что вести себя как карикатура школьного футбольного тренера в критической ситуации.

– Ну ладно, – сказал он решительно. – Насколько большая?

Ясные глаза, чистое сердце.

– Я не знаю, – ответила она.

– Что? – крякнул Сэм. – Разве девушки не должны, как это там, записывать? – Сэм понимал, что женская репродуктивная система – это таинственная вселенная, но это было уже чересчур. Потом он вспомнил несовершеннолетних мам, которых показывали по телевизору, после того как они случайно родили ребенка в туалете.

– Ты сделала тест на беременность?

Лоррейн закатила глаза.

– Да, Сэм.

– И?

– Положительный.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

– Сколько раз?

– Четыре, – сказала она. – Нет, три.

Сэм, конечно, не был гинекологом, но ему казалось, что такого количества орошенных мочой полосок иррационально мало для того, чтобы мыслящий человек мог определиться, нагрянула нежелательная беременность или нет. Более того, он не мог поверить, что она не сделала тест по меньшей мере раз двадцать, и даже тогда Лоррейн все равно надо было бы пойти к врачу, сделать анализ крови и убедиться окончательно, положительно окончательно.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

– Ладно, – сказал он, положив руки ей на плечи, – надо сделать еще. Я тебя отвезу, прямо сейчас.

Он чуть не стукнул ее по спине в приступе нервного воодушевления.

– Сэм, ты меня пугаешь.

– Нет, не бойся! – вскрикнул он и широко улыбнулся, во весь рот. – Все будет хорошо. Тебе нужно пойти к доктору, к специалисту, чтобы не было никаких сомнений, для душевного спокойствия.

– К специалисту? – сказала она. – Ты сумасшедший?

Сэм вытер ладони о бедра.

– А твой обычный доктор? Разве ты не ходишь к какому-то крутому врачу?

– Я не могу пойти к доктору Уишему. – Она закатила глаза. – Он мой педиатр.

Почему она до сих пор ходит к педиатру?

– Почему ты до сих пор ходишь к педиатру? Неважно, – опомнился он. – Я за все заплачу.

Сэм задумался о том, сколько стоит донорство плазмы крови и сколько может сдать человек с легкой нехваткой веса, прежде чем свалится и умрет. Может, он сумеет пожертвовать большой палец ноги для науки.

Сэм прочистил горло, потер подбородок. В большинстве случаев они пользовались презервативами, большую часть времени.

– Я записалась в «Планирование семьи»[10]10
  «Планирование семьи» (Planned Parenthood) – крупнейшая сеть центров репродуктивного и сексуального здоровья в США.


[Закрыть] на четверг, – сказала она.

Сегодня была пятница. До четверга оставалось еще много ночей.

– Я не могу пропустить работу, – пояснила она.

– Уверен, что они бы поняли, если…

– Не могу, – перебила она. – Это важно. В команде я единственный человек с низового уровня, и я организую производство в трех палатках. Нельзя переложить эту ответственность на случайного человека только потому, что я… «заволновалась». – Лоррейн закатила глаза. Сэма куда больше задевали все остальные ее слова, чем «заволновалась», но он прикусил язык. – Я же не в фастфуде работаю. – Она виновато покосилась на него. – Не обижайся.

Во-первых, управление авторской кофейней – это не фастфуд. Во-вторых…

– Ты работаешь в рекламе, – сказал он, – а не жизни спасаешь. Без обиды.

Черт, такт. Ему нужно взять себя в руки. Сэм сделал еще один глубокий вдох.

Лоррейн сверкнула глазами.

– Извини, – сказал он. – Я все еще перевариваю. На следующей неделе… Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Он прикинул, как это организовать. Может быть, получится одолжить машину у Фина.

– Нет, – коротко отрезала она.

Наверное, ее повезет Пол. Каждый раз, когда Сэм думал про безликого богатенького Пола, у него в желудке собиралась ярость, прожигавшая язвы размером с горох.

– На сколько у тебя задержка?

– Недели на три.

Господи.

Три недели – это вечность в жизненном цикле задержек.

По крайней мере, так ему казалось, исходя из его скромных познаний о месячных.

Они постояли молча. Сэм достал сигареты. А потом представил, как кашляют розовые микроскопические детские легкие, и убрал пачку.

– Я хотела принять на следующее утро противозачаточную таблетку, – сказала она. – Но не приняла, и…

Сэм подумал о том, как они оба были неосторожны.

– Почему ты мне не сказала, что тревожишься?

У него сжалось в животе от чувства вины из-за того, что Лгунье пришлось проходить через все это одной.

– Я об этом думала.

– Ты ждала три недели, прежде чем мне написать.

– Я думала, что это просто небольшая задержка.

– Но теперь она уже невероятно большая, – закончил за нее Сэм.

– Я волнуюсь, – сказала Лоррейн, не глядя ему в глаза.

Ух ты. Она что, заплачет? Какими бы отвратительными ни были обстоятельства… неужели Сэм наконец увидит, как Лоррейн плачет?

– Что ж… – Сэм обнял ее, и она ему позволила это, отчего он почувствовал себя сильным и способным разделаться с любой проблемой. – Мы со всем разберемся.

– Как?

– Я буду с тобой. Я тебя поддержу. То есть… это же мой ребенок, да?

Она его оттолкнула. Сильно.

– Ты серьезно?

– Да господи, Лори, ребенок может быть и Пола! – Гнев поднялся у него внутри, раскаленный докрасна и праведный.

– Я не была с Полом с тех пор, как мы вместе! – крикнула она.

Сэм улыбнулся раньше, чем успел себя остановить.

Ха, вот тебе, Пол.

Потом он внимательно посмотрел на Лоррейн. Дерьмо, он опять терял голову, но все равно не мог не отметить, как она на него сердится и как глупо у него поднимается настроение из-за того, что он может ее настолько рассердить. Это были, пожалуй, самые идиотские обстоятельства, в которые можно было поместить ребенка, невинную пухлую личинку человека, оказавшуюся между двумя эгоистичными неудачниками. Сэм чувствовал, как пульсирует у него в груди тревога.

– Если ты беременна, – сказал он медленно, – что будешь делать?

Он подумал о слове на букву «А».

А-Б-О-Р-Т.

А БОРЩ.

БОРЩ.

Как свекольный суп с мягкими овощами.

Борщ, борщ, борщ.

– Не знаю, смогу ли я от него избавиться, – сказала она.

ИЗБАВИТЬСЯ.

Мозг Сэма зациклился на образе мерцающего красного света в глазу Терминатора в конце фильма, когда киборг отказывается умирать.

– Я не ребенок, Сэм, – сказала она. – Я не залетевшая пятнадцатилетка. Мне двадцать три. В этом возрасте уже нужно понимать, что делаешь. Моя мама родила меня в двадцать четыре… Я не могу.

Он уставился на нее. Просто впитывал ее взглядом. Светлые волосы. Маленькие руки. Голубая блузка. Черные брюки.

Что ж, честный ответ.

Такие вещи надо о себе знать. Но Сэм уже больше ничего не знал и не понимал.