Текст книги "Шелк и тайны"

Поблизости никого не оказалось, и в сердце Джулиет закрался страх. Словно кто-то свыше предупреждал ее об опасности. Глядя вперед, она попыталась проскользнуть мимо, однако узбек протянул руку и поймал ее за локоть, прежде чем она успела опомниться.

– Не спеши, тарги. Я был не слишком гостеприимен с тобой. Тебя ведь зовут Джелал?

Она не ответила, просто посмотрела на него, прищурившись. Он был на дюйм или два выше ее и намного тяжелее. Ей не понравился его взгляд.

– Я все время удивлялся, – продолжал Шахид, – почему твой хозяин терпит возле себя такого неприветливого раба, но теперь понимаю, что в тебе есть скрытое очарование. – Он лениво, неприятно улыбнулся. – Надо было тише вести себя прошлой ночью.

Джулиет выругалась про себя: «Несмотря на то, что мы изо всех сил старались говорить тихо, нас все же подслушали. Конечно же, это я виновата». Когда Росс вернулся от эмира, она оказалась в его объятиях еще до того, как дверь закрылась. Явир, преследовавший свою жертву, наверное, решил задержаться у двери и посмотреть, что будет дальше. Теперь он знал, что Джулиет – женщина, и у нее не оставалось никаких сомнений в том, что он намерен с ней сделать.

Она попыталась вырваться, но узбек заломил ей руку, вынуждая прижаться к стене.

– Есть знаменитая любовная песня пушту, которая называется «Закми дил», что означает «Израненное сердце», – тихо сказал он. – Может, ты слышал? Вот такие слова: «Там, в реке, мальчик, и зад его подобен персику. Но увы! Я не умею плавать».

Он снова улыбнулся и обвел языком губы.

– Нам здесь, в Бухаре, повезло, ибо великая река Аму находится во многих милях отсюда и нам нет нужды плавать. – Он внезапно резко развернул ее лицом к стене, а потом заломил правую руку Джулиет за спину. – Ты двигаешься, как юноша, и в то же время стройный и грациозный, как женщина.

Он схватил ее за ягодицы свободной рукой и крепко сжал их, глубоко вонзив свои пальцы в плоть.

– Ну же, мальчик, – хрипло пробормотал он, – твоя задница очень напоминает персик. И нечего растрачивать ее на неверного.

«Позже я еще поблагодарю судьбу за то, что явир не узнал, кто я на самом деле». Но в данный момент Джулиет была больше озабочена тем, чтобы удрать и не оказаться изнасилованной. Стараясь сдерживаться, чтобы не ударить его сразу же, она заставила себя стоять смирно, пока Шахид ласкал ее. Его жаркое дыхание все время учащалось.

– Тебе это нравится, не правда ли, парень? – Он хрипло хихикнул. – А теперь я тебе покажу, что значит настоящий мужчина. Ты никогда больше не позволишь этому ференги с мордой белой, как сыворотка, дотрагиваться до тебя. – Он на мгновение пришпилил ее к стене и своим тазом буквально размазал по штукатурке. Джулиет мрачно выносила эту пытку, понимая, что у нее есть лишь одна возможность преодолеть преимущество его веса и позиции. Ей просто надо точно рассчитать время.

И подходящий момент настал, когда он наклонился, чтобы задрать подол ее халата. Собственное растущее возбуждение и слабое сопротивление Джулиет усыпили бдительность Шахида. И едва его хватка ослабла, как Джулиет подняла ногу и каблуком башмака изо всех сил пнула его в коленную чашечку.

Шахид завизжал от боли и удивления и повалился в сторону. Падая, он все же умудрился стиснуть руку Джулиет, но она предвидела это и отклонилась так, что сломала бы ему локтевой сустав, если бы он не выпустил ее. В тот же миг тарги вытащил из ножен кинжал.

Когда явир понял, что завоевать «юношу» ему будет нелегко, Джулиет уже стояла у него за спиной, а ее кинжал был у горла Шахида. Гортанным голосом она выругалась самой непристойной персидской бранью, которую знала:

– Грязная свинья! Если ты желаешь блудить, то найди себе свинью, вроде матери, что родила тебя.

Шахид изо всех сил пытался высвободиться, но она сильно, до крови, прижала свой острый, как бритва, кинжал к его трахее.

– Если ты еще раз поднимешь возле меня свою чахлую палку, я отрежу ее и засуну тебе в глотку. – Потом, сделав шаг назад, она пнула его по почкам, чтобы он еще не сразу ринулся за ней.

Явир со стоном повалился на пол, а Джулиет повернулась и двинулась по коридору, застав себя идти медленно, словно совершенно не страшась его преследования. Тем не менее она не выпускал кинжал из рук и внимательно прислушивалась к каждому звуку: «Вдруг он придет в себя раньше, чем я ожидаю?» До тех пор пока она не свернула за угол, он своим яростным взглядом буквально испепелял ей спину.

Скрывшись из виду, Джулиет поднесла дрожащую ладонь ко лбу, а потом вытерла кинжал и сунула его в ножны. Ей повезло: будь Шахид попроницательнее, ситуация могла бы стать безвыходной. Теперь придется

быть все время начеку: этот человек так просто не сдастся.

«Жаль, что убийство начальника охраны дома не пройдет незамеченным», – Джулиет неуверенно улыбнулась и продолжила свой путь. В сущности, она была не столь хладнокровной, чтобы перерезать человеку глотку даже в угрожающей жизни ситуации, да и обстоятельства этому не способствовали. Однако ей и думать не хотелось о том, что могло бы случиться, если бы Шахид обнаружил, что она женщина. Изнасиловав, он наверняка объявил бы, что ее маскировка – это неоспоримое доказательство того, что они с Россом – шпионы, и тогда ничто уже не спасло бы их.

Добравшись до своих комнат, Джулиет обнаружила, что оттуда только что вышел слуга, поэтому она молча прошла мимо и закрыла за собой дверь. Приперев дверь доской, она стянула с себя покрывало и зарылась взмокшим от пота лицом в ткань.

Росс сидел на диване с записной книжкой в руках. Заметив Джулиет, он поднял глаза и с тревогой поглядел на нее:

– Что-то случилось?

– В общем-то нет. – Она даже сумела выдавить из себя некое подобие улыбки. – Шахид Махмуд попытался овладеть мною, однако недооценил мои способности и желание защищаться. К счастью, я предпочитаю носить башмаки, а не сандалии.

– Проклятие! – яростно выругался Росс. Вскочив на ноги, он обнял ее, словно защищая от врагов. – Как этот ублюдок обнаружил, что ты женщина?

– А он не обнаружил. – Несмотря на послеполуденную жару, Джулиет с облегчением упала в надежные объятия Росса. Перелом в их отношениях еще не наступил: просто они искали утешения и защиты друг у друга. – Он подслушивал нас прошлой ночью и догадался, что между нами иные отношения, нежели просто у хозяина и слуги. Но ему и в голову не пришло, что я могу оказаться женщиной.

Росс крепче прижал ее к себе.

– Понятно. Жаль, что нельзя убить его. По крайней мере вряд ли он станет жаловаться наибу, что мой слуга не дал ему себя изнасиловать. Полагаю, все, что от тебя требуется, – это соблюдать осторожность и не оставаться с ним один на один. Думаю, тебе не помешает на всякий случай носить с собой пистолет.

– Лучше мне его избегать. Если мы убьем или раним Шахида, то это повлечет за собой расследование. – Джулиет оторвалась от Росса и устало опустилась на диван. На низком столике стояли кувшин со льдом и смесь из виноградного сиропа, которую только что принес слуга. Она наполнила стаканы для себя и Росса. – Пора поговорить о том, как нам выбраться из Бухары.

– Положение осложняется. – Росс сел на диван и пересказал ей свой разговор с Абдул Самут Ханом.

Джулиет нахмурилась.

– Значит, ты отныне находишься под домашним арестом. Я надеюсь, наиб прав: эмир сейчас слишком занят, чтобы думать о тебе, ведь ему скоро предстоит отправиться на войну. Думаю, нам надо бежать, как только Насрулла оставит город.

Оба допили рахат-и-джан, и Росс снова наполнил стаканы.

– Ты изучала возможности побега с того самого момента, как мы здесь очутились. И что же ты предлагаешь?

Джулиет с любовью улыбнулась ему: ей всегда нравилось, что Росс предлагал ей высказать свое мнение. Так поступают только сильные мужчины.

– Прежде всего, полагаю, нам надо отослать Салеха и Резу в Персию. Через несколько дней в Тегеран направляется большой караван. А в Бухаре останемся только мы и Мурад.

Росс кивнул, следя за ходом ее мыслей.

– Мы – самые сильные из нашего отряда. Как ты думаешь, может, нам купить отличных туркменских лошадей и во весь опор помчаться на запад? Я пришла к выводу, что, возможно, это наш лучший шанс, хотя и небезопасный. Переходить Каракумы весной рискованно: в это время года стоит смертельная жара, и не исключено, что преследователи появятся в самом конце пути.

– Да, но в этой пустыне всегда, еще со времен Чингисхана, мародерствовали туркменские грабители. Мы переживем этот переход, если, конечно, будем скакать быстро и налегке.

Она подалась вперед, взволнованно размахивая руками.

– Мы прибыли сюда по главному караванному пути, но есть еще и другой путь, к югу от Мары и Ратифака. Если мы поедем этой дорогой, то вряд ли нас будут преследовать. Маловероятно и то, что мы наткнемся на грабителей-туркменов.

– Этот путь второстепенный, потому что там меньше запасов воды, – подчеркнул Росс, – и без знающего проводника нам трудно будет отыскивать колодцы. Лошади скачут намного быстрее верблюдов, но им чаще нужна вода, а мы не сможем тащить с собой достаточно воды, чтобы лошади везли нас сотни миль, через пылающую жаром пустыню.

– Мурад по той дороге не ездил, но в последние несколько недель он разговаривал со знающими людьми и собрал подробную информацию о том, где расположены колодцы.

Росс хмыкнул и откинулся к стене.

– У Мурада добрые намерения, но он заблудился даже в Персии, хотя и говорил, что хорошо знает эту страну. Неужели ты хочешь доверить свою жизнь ему?

– Да, потому что, по-моему, это наилучший шанс, – ответила Джулиет. – Пустыня простирается по всем направлениям, но опаснее всего двигаться на восток и на юг, в связи с боевыми действиями вокруг Коканда и Герата. На север, к Хиве, идти не так страшно, но нам в любом случае придется пересекать Каракумы. Если мы пойдем на запад, то нам надо только добраться до Серевана. Это пять-шесть дней бешеной скачки, и мы в крепости, если нам повезет.

– Может, нам и повезет, хотя я не делал бы на это ставку. – Росс провел рукой по своим золотистым волосам. Вид у него был обеспокоенный. – Хорошо бы воспользоваться этим шансом, но мне невыносима мысль, что вы с Мурадом будете из-за меня рисковать. Может, Мурад нарисует мне карту и я поеду один?

– У троих гораздо больше шансов выжить, чем у одного. – Джулиет подалась вперед, на лице ее появилось упрямое выражение. – Мы уже прошли через это. Мурад понимает всю опасность этого предприятия и согласен разделить ее. Даже и думать не смей, Росс: все равно ты не поедешь без меня.

Какой-то миг Росс испуганно смотрел на жену, но потом улыбнулся и нежно потрепал ее по щеке.

– Ужасная женщина! Похоже, у меня и в самом деле нет иного выбора, кроме как согласиться с тобой.

Джулиет лукаво покосилась на него:

– Именно так, ференги.

Быстро посерьезнев, Росс сунул руку во внутренний карман сюртука, вытащил небольшой сложенный лист бумаги и вручил его Джулиет:

– Я написал это сегодня. Возможно, это никогда не пригодится, но я подумал, что тебе лучше иметь это при себе.

Джулиет недоверчиво оглядела записку. Она была скреплена восковой печатью и вдобавок отмечена кольцом-печаткой Росса.

– Что это – твои последняя воля и завещание?

– Нет, все эти документы в Англии – перед отъездом из страны я всегда привожу свои дела в порядок. Но раз уж мы затронули эту тему, содержание тебе гарантировано до конца твоих дней, – бесстрастно произнес он. – А дал я тебе сейчас поручительство, удостоверяющее, что если у тебя на будущий год появится ребенок, то, естественно, отцом его являюсь я.

Джулиет уставилась на поручительство, словно на гремучую змею. Она прекрасно осознавала последствия вчерашней бурной ночи, но вопрос о ребенке в данной ситуации казался столь несвоевременным, что она и думать не желала об этом.

– Но сие будет уместно только в том случае, если тебя убьют, а я останусь в живых и к тому же забеременею, – сдержанно произнесла она. – Что весьма маловероятно.

– Верно, – согласился Росс. – Но это не освобождает меня от ответственности принять меры предосторожности на всякий случай. Здесь ведь речь идет об огромном состоянии – если у нас родится сын, он будет следующим герцогом Уиндермеерским, а дочь стала бы весьма богатой наследницей. Мы несколько лет жили в разлуке, и отправь ты в Англию письмо с заявлением, что являешься законной наследницей, в этом наверняка усомнятся, и, возможно, у тебя появятся законные оппоненты в лице каких-нибудь кузенов, претендующих на мое наследство. Я хотел бы уберечь тебя от этого.

От этих слов Росса дрожащие пальцы Джулиет нервно сжались: «Наш сын, наша дочь…»

– И все-то ты предусматриваешь, – едко заметила она. – А что, если я не захочу, чтобы младенец родился?

– Я не предлагаю тебе родить, просто хочу удостоверить, что любой мой наследник получит то, что ему принадлежит по праву. – Голос его зазвучал жестче. – Быть может, это единственная моя надежда. Если эмир решит снести мне голову, я предпочту умереть, зная, что я оставил после себя нечто значительное.

Джулиет и не предполагала, что он так мечтал о ребенке, просто не позволяла себе думать об этом.

– Не беспокойся, – тихо сказала она. – Если… то, о чем мы говорим, свершится, то я сделаю все возможное, чтобы обеспечить нашему ребенку будущее, которого ты желал бы для него.

– Я верю тебе. – Он взял ее за руку, их пальцы переплелись. – Я просто пытаюсь устроить наши дела.

«Если Росс умрет, проще от этого не будет». – Джулиет закрыла глаза, чтобы не заплакать. Сегодня она уже проливала слезы, а плакать дважды в день – это слишком! К счастью, в дверь постучали. Она даже не успела ничего сказать.

На этот раз слуга передал приглашение лорду Кхилбурну отобедать с Абдул Самут Ханом. Росс пробормотал себе под нос что-то нечленораздельное.

– Я немного устал от его компании, но, кажется, от этого никуда не деться. – Повысив голос, он заявил, что сейчас ему надо принять ванну, и приказал принести воду.

После того как Росс отправился к хозяину дома, Джулиет долго-долго сидела в воде. Ванна служила спасением от тех переживаний, что ей пришлось вынести за последние двадцать четыре часа. Потом, чистая и сухая, она устроилась на диване и принялась разрабатывать план побега шаг за шагом, отмечая все тонкости, которые могли бы заинтересовать Росса.

Наконец муж вернулся. Джулиет не знала наверняка, чем закончится их вечер, ибо за последний день между ними чего только не было! Однако все решилось очень просто: Росс зевнул и подал ей руку.

– Поздно, Джулиет. Пойдем спать.

Она взяла его за руку и пошла с ним так, словно ничего естественнее в мире и не было.

Глава 21

Через пять дней после роковой аудиенции Росса у эмира Джулиет встретилась с Мухаммедом и Хуссейном Казимами. Понимая, что в туарегском облачении вездесущие бухарские шпионы обязательно выследят ее, она отправила Казимам записку, в которой говорилось, что она придет в их лавку за тканью: «Там я смешаюсь с обычным людским потоком».

Когда она вошла в затемненное помещение лавки, Хуссейн приблизился к ней, словно она была просто очередным покупателем. Однако вскоре он отвел ее в отдаленную часть дома под предлогом поиска для нее новой материи. Лавка представляла собой лабиринт комнат, заваленных сверху донизу рулонами ярких тканей, переливающихся всеми красками, как драгоценности в пещере Аладдина. Отодвинув портьеру, Хуссейн указал Джулиет на маленькую, густо увешанную коврами комнату, где возле самовара, скрестив ноги, сидел его отец.

Казимы неторопливо подали «гостю» чай и самсу – сдобренные специями пироги, – попутно расспрашивая о здоровье общих знакомых. После того как с этикетом было покончено, Мухаммед сказал:

– Я слышал, что Кхилбурн сидит взаперти в доме Абдул Самут Хана. Это плохо, ибо с британским офицером Камероном поступали точно так же незадолго до того, как его перевели в Черный колодец.

– То, что вы слышали, – правда. – Джулиет осторожно поставила чашку из тонкого фарфора. – Кхилбурн решил тайно бежать и отправил меня, чтобы я попросил вас о помощи.

– Нет нужды просить нас, поскольку мы обязаны ему, – любезно ответил Мухаммед. – Что нам надо сделать?

– Убежать из дома наиба не составит труда; куда сложнее вырваться из города, ибо ворота его охраняются. Также нам понадобятся приспособленные к пустыне туркменские лошади – такие животные, которых, возможно, нельзя купить в городе. – Джулиет вытащила небольшую кожаную сумочку, позвякивавшую золотыми монетами, и положила ее возле самовара. – Нам нужны три лошади. Конечно, Кхилбурн заплатит за них, поскольку такие животные наверняка дорого стоят.

– Бесчестно брать деньги с человека, который спас жизнь моему отцу, – сказал Хуссейн, отмахнувшись от денег. Задумавшись, он с отсутствующим видом погладил свою черную бороду. – Через городские ворота лучше всего пройти вместе с караваном, потому что в такой толпе охранники занимаются больше проверкой груза, а не людей. Если вы убежите из дома наиба в ночь, когда мы отправимся с караваном, вы сможете присоединиться к нам и благополучно выберетесь за пределы города. Вам лучше выбрать караван, который пойдет через восточные ворота, потому что тогда вы окажетесь вблизи нашего деревенского поместья, где вас уже будут поджидать лошади и провиант.

Джулиет надеялась, что все так и будет. Нагнув голову, она сказала:

– Отлично! А вы знаете, когда вы повезете свои товары?

Посоветовавшись, Казимы предложили несколько возможных дат. Потом они обсудили другие аспекты побега, и Джулиет поднялась, чтобы уйти.

Сощурив глаза, Хуссейн заметил:

– Твой персидский гораздо улучшился с тех пор, как ты прошел через Каракумы, Джелал. Ты и правда тарги?

Она поколебалась немного, пытаясь подобрать подходящее объяснение.

– Нет, милорд, это только маскировка. Я тоже ференги. Давным-давно я… присягнул на верность Кхилбурну. И не могу допустить, чтобы он один отправился в столь рискованную поездку.

– Понятно, – кивнул Хуссейн. – Кхилбурну повезло со слугой, но, значит, этот человек сам вдохновляет людей быть ему верными. Пусть Бог защитит вас обоих в вашем возвращении домой!

Джулиет повторила пожелания бухарцев, потом поклонилась и ушла.

«Как же трудно ждать!» Росса раздражала бездеятельность. Он ничего не мог предпринять, кроме того, что вел себя неприметно, не вызывая подозрений. Джулиет было проще, ибо никто даже не пытался удерживать ее в доме наиба. Заручившись поддержкой Казимов, она воспользовалась преимуществом своих просторных одежд, чтобы приносить под ними разные предметы, которые могли бы понадобиться им в дороге, а заодно и выведывала украдкой, что им еще пригодится. Помимо золота, оружия и шапки бозкаши, которую подарил Дил Асса, Росс хотел забрать только свои дневники, в которых записывал впечатления о Туркестане и его обитателях. Однако дневники умалчивали о более интересной теме – его личной жизни.

Два момента делали домашний арест Росса вполне сносным. Самое главное – это ночи, проведенные с Джулиет: они были наполнены страстью и ни с чем не сравнимым удовольствием. Он и мечтать не смел о чем-то подобном. Из-за их общих интересов и чувства товарищества страсть разгорелась еще сильнее, и, несмотря на то что им постоянно угрожала смерть, Росс никогда в жизни не был так счастлив. Видимо, сама угроза смерти делала каждый миг их существования бесконечно ценным. Ему казалось, что вся его жизнь была словно спрессована в эту горсточку упоительных часов.

Однако их оазис радости окружали невидимые барьеры, много выше, чем глинобитные стены жилища наиба. Они старались не касаться прошлого, совсем не говорили о будущем, и ни один из них так ничего и не сказал о любви.

Другим развлечением Россу служили его друзья, которые по-прежнему навещали его в доме наиба. Он был бесконечно благодарен им за это, ибо в городе, наводненном шпионами, от людей требовалось немалое мужество, чтобы прийти к человеку, который навлек на себя недовольство эмира. В приемной постоянно толклись два-три охранника. В их обязанности входило препятствовать речам на других языках, и поэтому все разговоры велись на понятном охранникам персидском.

Росс обнаружил, что его способность понимать узбекский язык давала ему прекрасные возможности подслушивать любопытные разговоры. Охранники затевали между собой что-то вроде пари, будет ли лорд Кхилбурн казнен сразу или его сначала препроводят в Черный колодец, и если свершится последнее, то сколько времени он там проведет.

Никто из них не ставил на то, что ференги покинет Бухару в добром здравии.

Прошло три дня с тех пор, как Джулиет встречалась с Казимами. Как обычно, ее не было дома. Росс провел полдня, играя в шахматы с купцом-армянином, уравновешенный нрав которого скрывал инстинкт убийцы, проявлявшийся в «королевской игре». Первый визит армянин нанес, дабы оказать почтение брату-христианину, и поскольку и Россу, и купцу доставляло удовольствие общение друг с другом, армянин с тех пор стал чаще приходить к Россу. Карлайл как раз прощался с ним, когда к нему пришли еще трое довольно влиятельных людей в местной еврейской общине. Среди них оказался Эфраим бен Абрахам, с которым Росс познакомился еще в первый свой приезд в Бухару. Тогда Эфраим попросил Росса взять письмо в Англию и передать его Моисею Монтефиори, финансисту и филантропу, слава о котором донеслась и до Туркестана. Монтефиори отправил ответ бухарцам, и восемь лет спустя они продолжали время от времени переписываться.

Когда Росс приехал в Бухару во второй раз, Эфраим бен Абрахам пригласил его к себе домой. Поблагодарив Росса за помощь, Эфраим принялся выспрашивать последние новости о британском филантропе, и Росс рассказал, что королева Виктория пожаловала Монтефиори рыцарское достоинство, несмотря на возражения некоторых министров. Молодая королева объявила, что британец есть британец, вне зависимости от того, какую религию он исповедует. Это убеждение королевы вызвало великое одобрение бухарцев.

Еще с большим интересом была выслушана история о том, как недавно посвященный в рыцари сэр Моисей, надев официальные одежды шерифа Лондонскогo и Миддлсекского, лично отнес кошерного цыпленка в Гилд-холл, чтобы пообедать с остальными сановниками, не нарушая при этом законов приема пищи своей веры. Слушатели разразились хохотом, и с тех пор Росса несколько раз просили рассказать эту историю в других домах. И вот теперь, когда он сидел под домашним арестом, друзья приходили к нему сами.

После обычных пространных приветствий и традиционных чашек ароматизированного розовой водой чая Эфраим бен Абрахам сказал:

– Почтенный лорд Кхилбурн, окажите нам честь, спойте вместе с нами еврейскую песню, ведь голос ваш так звучен и сладок.

Росс озадаченно посмотрел на Эфраима. Просьба показалась ему странной. Будучи еще ребенком, Карлайл упросил местного викария научить его ивриту. Это был единственный язык Среднего Востока, который можно было выучить в дебрях Норфолка. Возможно, знание иврита и расположило к нему бухарских евреев, но он никогда не пел для них. Впрочем, когда-то Росс участвовал в школьном хоре, ему нравилось петь, и он исполнил один из своих любимых псалмов.

Будучи старшим офицером наиба, явир Шахид Махмуд стоял выше раболепных заданий, вроде того, чтобы нести охранную службу, однако он каждый день заходил к Россу на пару часов, дабы осчастливить ференги своим свирепым взглядом. Вот и сейчас он разговаривал с подчиненными в другом конце приемной. Услышав первые строки псалма, он оторвался от беседы и поднял руку, чтобы остановить Росса.

– Что ты говоришь? – подозрительно спросил он.

Росс покорно перевел, начав со слов: «Мы сели у реки Вавилон и зарыдали, ибо вспомнили Сион». Когда он добрался до слов «Как мы можем петь песнь Господа в чужой земле?» – Шахид утратил всякий интерес. Он хмыкнул и вернулся к своему разговору.

Росс снова запел. Когда он допел почти до середины, горло у него сдавило, ибо ощущение изгнания, которое передавала древняя песнь, задело глубинные струны его души: «Наверное, мне надо было выбрать другой псалом».

Когда он закончил, наступила глубокая почтительная тишина. И потом Эфраим сказал:

– Премного благодарны вам, почтенный Кхилбурн. А теперь я научу вас петь гимн евреев Туркестана. Я спою одну строчку, а потом мои друзья споют припев. Он очень простой, и вы легко выучите его.

Прозвучали первые несколько фраз, и Росс смог присоединиться к остальным. Как и говорил Эфраим, песня была простая: молитва о радости. Узбекские охранники скучающе поглядели на поющих и перестали обращать на них внимание.

Когда гимн допели до конца, Эфраим лучезарно улыбнулся Россу:

– Отлично! А теперь мы споем следующую песню, посложнее. Если вы не поймете слов, попросите меня, и я вам их переведу. – Он почему-то принял суровый вид. – Вы меня поняли?

Росс заинтригованно кивнул. Эфраим заунывно запел на иврите:

– «Я только что узнал, что не один, а два европейца были осуждены и посажены в Черный колодец, хотя они не совершали никакого преступления».

Два друга в унисон подхватили:

– «Могуществен и велик наш Господь».

– «Один из них твой брат, – пел Эфраим, – а другой – офицер из великой России».

Росс замер на месте и уставился на гостей. Он был настолько поражен, что не подпел следующий припев. Глядя прямо в глаза Россу, Эфраим продолжил:

– «Одного пленника повели на место казни, где он и умер, провозглашая свою веру, да пребудет с ним мир».

Другие хором запели:

– «Благословен и велик наш Господь».

Сердце Росса тревожно забилось: до него наконец дошло, что это была не песня, а откровенная попытка прямо перед носом охранников передать информацию под личиной литургии. И сообщение это обескуражило его.

– «Другой человек по-прежнему томится в Черном колодце, – пел Эфраим, – но никто не знает его имени».

Росс больше не мог спокойно слушать и нетерпеливо перебил Эфраима:

– Простите, я не уловил слов в последней строке. Это так? – И слегка дрожащим голосом он спросил:

– «А вы не знаете, кто из этих двоих людей жив, а кто умер?»

Гость его печально ответил:

– «Увы, не знаю. Свидетели, которые знали обоих, не могут точно сказать, кто был убит».

Другие подхватили:

– «Величайший из величайших Господь наш».

Росс снова задал вопрос:

– «А тот, что выжил, по-прежнему находится в Черном колодце?»

– «Да, он там, но больше мы ничего сказать не можем».

Росс с трудом перевел дыхание. Когда припев закончился, он пропел:

– «Значит, мой брат может быть жив?»

– «Да, но он может быть и мертв. Я знаю лишь то, что какой-то европеец все еще похоронен заживо в Черном колодце», – ответил Эфраим.

И его друзья добавили:

– «Он король из всех королей».

В глазах Эфраима появилось сострадание:

– «Конечно, то, что я говорю вам, подобно горькому фрукту, попавшему вам на язык, но брат имеет право знать о судьбе своего брата».

Росс буквально сгорал от желания выспросить больше, пусть даже вопросы его и оказались бы бесплодными. Но прежде чем Росс нашелся, что спросить, в приемную вошел Абдул Самут Хан.

Эфраим сразу же вежливо улыбнулся ему.

– Пожалуйста, почтенный Кхилбурн, расскажите нам историю о цыпленке сэра Моисея Монтефиори.

Росс не успел начать рассказ, как вмешался наиб:

– Лорд Кхилбурн, я хотел бы, чтобы вы отобедали со мною пораньше. – Повернувшись к гостям-евреям, он добавил:

– Разумеется, я жду и вас.

Присутствующие были приглашены из вежливости. Поднимаясь, Эфраим бен Абрахам сказал:

– Вы оказываете нам великую честь, Абдул Самут Хан, но, увы, законы нашей веры запрещают нам принять ваше приглашение. А теперь нам пора уходить.

Росс попрощался с гостями. Пожимая руку Эфраима, он тихо сказал:

– Благодарю вас за песни. Я навсегда сохраню их в своем сердце.

– А ваши песни будут звучать в наших сердцах, – ответил Эфраим. – Шалом, брат мой Кхилбурн.

Они ушли, и Росс понял, что вряд ли он когда-нибудь еще увидит их, ибо через несколько дней, видимо, его казнят. Тут наиб сделал нетерпеливый жест, и Росс в смятении вернулся к настоящему: «Я еще успею обдумать все то, что узнал, но сейчас мне надо разыгрывать из себя дружелюбного гостя».

Несмотря на то что хозяин торопил его, обедом они наслаждались довольно долго. Закончив трапезу, Абдул Самут Хан попросил наргиле – водяную трубку. Курить прилюдно считалось преступлением, чуть ли не смертельным грехом, но этот обычай был распространен, и многие курили дома. Наиб тоже частенько баловался. Его наргиле была прекрасным образцом трубки с замысловато вырезанной хрустальной чашей.

Наиб вдохнул, и вода в трубке тихонько зажурчала. Он зажмурился от удовольствия, потом снял свой мундштук и передал трубку Россу, а с ней и свежий мундштук из слоновой кости, предназначенный специально для гостя.

– Пожалуйста, присоединяйтесь.

Россу никогда не нравилось курить, но водяная трубка по крайней мере остужала дым и делала его не таким едким. Он пристроил мундштук и затянулся.

– У вас нашлось время обдумать то, что мы обсуждали несколько дней назад? – спросил его хозяин.

«Значит, Абдул Самут Хан все еще надеется извлечь какую-нибудь выгоду».

– Я все обдумал, и ответ мой остается прежним, – произнес Росс, возвращая курительную трубку. – У меня нет необходимого вам золота, нет у меня и желания нарушать волю эмира. Будь что будет.

Лицо наиба сделалось жестким. Он резко вставил в трубку свой мундштук.

– Явир Шахид Махмуд останется здесь и будет надзирать за вами. Естественно, он разочарован, что не идет с нами на войну, однако ваше положение обязывает, чтобы вас охранял офицер такого ранга. – Абдул Самут Хан заговорил тише. – Несмотря на то что он находится в моем жилище, он предан эмиру. Я не могу предсказать, что он сделает, если донесения с войны окажутся не самыми лучшими.

«Другими словами, Шахид может принять решение казнить своего узника, если дела на войне пойдут плохо. – Росс принял наргиле и вдохнул полный рот мягкого дыма, потом медленно выдохнул его. – Все это звучит как мягкая попытка запугать меня до смерти. Что ж, угроза неплохая: если у меня есть выбор только между Шахидом и Абдул Самут Ханом, то мне следует выбрать наиба, который, возможно, сделает то, за что получит взятку. К счастью, мне не надо выбирать».

– Я ценю вашу заботу о моем благополучии, но с вашим мастерством артиллериста армия бухарцев, несомненно, одержит победу.

– У вас гладкий язык, лорд Кхилбурн. – Наиб нехотя улыбнулся. – Никак не могу понять: то ли вы совершенно невинны, то ли вы – великий обманщик. Но на сегодня хватит этих мрачных тем. Подумаем о приятном: я хочу устроить небольшой праздник для своих друзей в ночь накануне выступления нашей армии. Праздник будет проходить в моих садах, будет музыка и танцоры – персидские танцоры, которые куда искуснее в этом деле, чем туркестанцы. Вам это в высшей степени понравится. Идти на войну – значит сильно рисковать, поэтому человек должен наслаждаться жизнью. Как говорил великий персидский поэт Омар Хайям: «Получите как можно больше удовольствия от того, что нам предстоит прожить, прежде чем мы рассыплемся в прах». Кажется, так?