Текст книги "Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости (сборник)"

Глава 24
Возмездие

И только тут я увидела, что неподалеку на севере из тумана, который стал наконец расступаться и таять, выскочили люди и начали бегом подниматься наверх: инспектор, Геки, Нейл и Джеймси Фарлейн – все лезли вверх.

Возглавлявший их Николас уже добрался до подножия контрфорса. Прокатился эхом второй выстрел, и со скалы возле руки Родерика посыпались осколки. Пуля с визгом отлетела в сторону, Родерик вздрогнул и замер, прижавшись к скале.

Остальные, пробежав по опасному обрыву осыпи, почти поравнялись с Николасом. Инспектор что-то крикнул.

Родерик полуобернулся на своем маленьком уступе, собрался с силами и прыгнул обратно через провал. Гвозди его ботинок проскрипели по каменной площадке и зацепились. В ту же секунду я услышала скрежет и шорох ботинок его преследователей, которые, рассыпавшись, начали подъем по северному склону контрфорса.

Родерик на мгновение остановился, стараясь сохранить равновесие. Солнце мелькало на его золотых волосах, когда он быстро водил взглядом туда-сюда. Потом он прыгнул на осыпь с южной стороны контрфорса, повернулся и исчез из виду.

Кто-то закричал. Геки находился на нижней ступени контрфорса и все видел. Он с криком указал на Родерика, а потом с еще большим упорством полез наверх. Но у Родерика было преимущество: он скакал по горам, как серна. В одно мгновение он поднялся по осыпи и свернул вниз. Быстрыми прыжками он понесся в туман, и я услышала, как выругался инспектор, бросившийся вслед за ним.

Но Николас двигался быстрее. Он, должно быть, услышал, как Родерик прыгнул вниз на осыпь, потому что почти в ту же секунду, как Родерик стремительно побежал к туману, Николас повернулся и стал спускаться по северному склону.

С моей кошмарной высоты мне было видно их обоих. Несмотря на то что в этот день со мной произошло столько невероятного, эта погоня казалась кульминацией, фантастической, совершенно невообразимой. Гигантский гребень тянулся вниз и терялся в море тумана, по одну сторону от гребня бежал охотник, по другую – преследуемый: закон и преступник; они бежали, скакали, катились вниз по осыпи, на которой можно было сломать себе шею, – последняя сумасшедшая дуэль, состязание в скорости.

Один раз Родерик поскользнулся и упал на колено, опершись руками. Николас успел сделать четыре длинных шага, но тот снова встал и помчался вниз к туману, целый и невредимый. Ему оставалось немного… тридцать ярдов, двадцать… контрфорс между ними все понижался, превращаясь в гребень, в низкую стенку… тут Родерик заметил Николаса и свернул в сторону.

Николас сделал еще шаг и притормозил в том месте, где живая осыпь переходила в сплошную глину. Что-то блеснуло у него в руке.

Откуда-то – мне не было видно – раздался крик инспектора:

– Не стреляйте из этого оружия!

Сверкнув, пистолет упал в вереск, а Николас, схватившись рукой за низкую преграду, перепрыгнул через нее. Родерик быстро оглянулся и тремя прыжками достиг каймы тумана. Туман расступился, закружился вокруг него, и Родерика поглотила пустота.

Двадцатью секундами позже туман в этом же месте расступился, пропуская Николаса, и тот исчез.

А вокруг меня скалы и чистый голубой воздух закружились, завертелись, растворяясь, как туман. Меня обволакивал сладкий, как эфир, аромат вереска, миллионом мерцающих пятен закрутились солнечные лучи, и меня, беспомощную, стало затягивать в их водоворот. Вихрь, водоворот… и я посередине. Легкая, как пробка, невесомая, как пух, иллюзорная, как пыль, несомая ветром…

Наконец из головокружительного хаоса раздался голос инспектора Маккензи, спокойный, прозаичный и совсем рядом.

Он произнес:

– Просыпайтесь, девочка, нам пора снимать вас отсюда.

Оказалось, что я лежу, зажав руками уши. Когда я убрала от них руки, кипящий воздух стал медленно успокаиваться. Мир встал на место, и я посмотрела вниз.

На камне, где прежде находился Родерик, стояли инспектор Маккензи и Джеймси Фарлейн.

– Как вы ухитрились туда забраться?

– Не помню, – честно призналась я. Сидя на своем вересковом ложе и глядя на мужчин, я внезапно почувствовала всю абсурдность ситуации. – Я… я не могу спуститься, инспектор.

Он оживился:

– Так, девочка, придется вас стаскивать. Сидите и не двигайтесь.

И они вдвоем стали разматывать веревки, потом Джеймси подошел к моей скале. Затем он совершенно запросто перескочил через провал и остановился, разглядывая трубу.

Инспектор смотрел назад через плечо.

– Николас… – прохрипела я, но он прервал меня:

– Hoots awa’ wi’ ye. – Это было единственное расхожее шотландское выражение, которое я услышала из его уст. – Пусть вас это не беспокоит. Геки и Нейл отправились за ним, и вы бы это сами заметили, если бы не были заняты падением в обморок. Так что вашему мужу ровным счетом ничего не грозит, дорогая моя.

Не успел он договорить, как я увидела, что Николас медленно выходит из тумана. Он ступал с трудом, как сильно уставший человек, но ранен не был. Заметив нас, он ускорил шаг, потом поднял руку и сделал какой-то жест, смысла которого я не поняла, но который явно пришелся по душе инспектору, потому что он хрюкнул и слегка кивнул, а потом стал следить за действиями Джеймси.

Должна признаться, что я мало чем смогла помочь бедному Джеймси, когда в конце концов он добрался до меня с веревкой и попытался мне объяснить, как спускаться. На самом деле я даже не помню, каким образом я все-таки спустилась. Помню только, что он обвязывал веревку вокруг меня, вокруг себя и вокруг скалы; еще помню, как он спокойным голосом давал мне советы, когда я начала спускаться, но слушалась я его или нет, не знаю. Подозреваю, что нет, потому что ему все время приходилось опускать меня самому, а я беспомощно болталась на веревке. Поскольку я явно была не в состоянии перепрыгнуть через провал, Джеймси опустил меня на тридцать футов ниже, на дно расщелины. Помню, как я замерзла, когда после раскаленной трубы попала в узкое ущелье.

Как только мои ноги коснулись земли, кто-то обнял меня и крепко прижал к себе.

Я пролепетала: «Ах, Николас…» – и снова все вокруг закружило меня и унесло в забвение.

Глава 25
Восхитительные горы

Когда Николас нырнул в туманное озеро за Родериком, он был от него на расстоянии чуть больше двадцати ярдов и, несмотря на то что в густой пелене ему ничего не было видно, отчетливо слышал его шаги. Вполне вероятно, что Родерик все еще думал, будто Николас вооружен, а сам он, потеряв нож, стал безоружным; возможно, он также слышал, как Нейл и Геки топают вслед за Николасом, а возможно, он в конце концов запаниковал и, начав бег, уже не мог остановиться. В любом случае он не попытался напасть на своего преследователя, а продолжал мчаться вперед сквозь туман, пока не добрался до ровной торфяной долины.

Тут бежать стало легче, и вскоре Николас понял, что догоняет дичь. Родерик, как вспоминали потом, был сильно измотан и стал замедлять бег, к тому же его подвела паника. Николас все приближался. Пятнадцать ярдов, десять, семь… расстояние между ними уменьшалось, и Родерика снова охватил ужас. Обернувшись, он прыгнул из тумана на своего преследователя.

Произошла короткая бурная потасовка, не сдерживаемая какими-либо правилами. Она была не на равных, поскольку Николас имел, так сказать, поручение поймать убийцу, а убийца жаждал просто-напросто убить своего преследователя. Трудно сказать, чем бы это кончилось, но, по счастью, Нейл и Геки услышали, как они дерутся, помчались туда и схватили Родерика, который сражался в полном смысле слова как безумец. Так что когда из тумана неожиданно материализовался Дугал Макри, пышущий огнем и местью, все было уже кончено. Родерик перестал сопротивляться, и трое человек отвели его в гостиницу, где его решили держать, пока за ним не придет машина. Переводя дух и поглаживая царапину на щеке, Николас дождался, когда за этими четырьмя сомкнется туман, и пошел обратно вверх, к солнцу.

Обо всем этом я узнала, сидя рядом с Николасом на вереске у подножия контрфорса, прислонившись спиной к теплому камню. Для придания сил мне были выданы сигарета и виски, к тому же мне было дозволено немножко передохнуть на солнышке, перед тем как двинуться в трудный путь к гостинице.

Инспектору, как выяснилось, нужно было немедленно отвезти пленника в Инвернесс. Перед тем как уйти, он задержался.

– Вы уверены, что с вами все в порядке, девочка?

– Совершенно уверена, спасибо, – улыбнулась я ему сквозь сигаретный дым.

Он перевел взгляд на Николаса, потом снова посмотрел на меня.

– Кажется, я ошибался, – сухо заметил он.

– Что вы хотите сказать?

– Ошибался, когда думал, что вы скрываете важную информацию.

Я вспыхнула:

– А что, вы думали, я скрываю?

– Я полагал, что вы узнали человека, которого видели у костра.

– О-о. Нет, не узнала. Правда не узнала.

– Я вам верю.

Но смотрел он на меня с сомнением, и я покраснела еще больше.

– Даже если это и так, я все равно готов поклясться, что вы мне в чем-то врали.

– Врала, – призналась я, – но не в этом. Я кое-что слышала, но не видела.

Он снова кинул взгляд на Николаса и улыбнулся:

– Ага. Значит, вот как. Ладно, я уезжаю и очень рад, что оставляю вас в надежных руках. Позаботьтесь о ней, сэр. Ей пришлось туго.

– Обязательно, – пообещал Николас.

– Да, и еще… – сурово обратился к нему инспектор Маккензи. – У вас, конечно, есть лицензия на ношение оружия?

– Оружия? – невинно переспросил Николас. – Какого оружия?

Инспектор кивнул.

– Так я и предполагал, – сухо заметил он. – Значит, позаботьтесь получить ее.

Кивнув еще раз, он повернулся к нам спиной, и его поглотил туман.

И мы остались одни в горах, на островке среди туманного озера, а со всех сторон плыли золотистые, безмятежно дремлющие горы.

Сладкий аромат вереска и едкий запах зверобоя обволакивали нас. Жаворонок снова взмыл в небо, и снова зажурчала его песня.

Вздохнув, я прислонилась к теплому камню.

– Все кончилось, – произнесла я. – Не могу поверить, но все кончилось.

– О господи, как же я за тебя волновался! – сказал Николас. – Я знал, что Грант ушел, но инспектор приказал Нейлу следить за ним, и когда в одно мгновение упал туман и Нейл вернулся и сказал, что потерял его… – Он коротко взглянул на меня. – Я знал, где вы с Дугалом рыбачите, и понесся туда. Полиция бросилась на поиски Гранта. Потом я услышал крик Дугала, затем твой и помчался как бешеный. Я нашел ваши удочки, но тебя не было, тогда я стал тебя искать. И полез в болото…

– Знаю. Я тебя слышала. Я пряталась неподалеку.

– Глупый чертенок.

– Я испугалась. Я думала, что убийца – ты… а ты еще звал меня таким зловещим шепотом.

Он расхохотался:

– Прости. Просто я знал, что Грант где-то неподалеку и, если ты откликнешься, он может добраться до тебя первым. Нет, я хотел спрятать тебя под свое крыло, а потом…

– Значит, ты точно знал, что это Родерик.

Он отвел взгляд.

– К тому моменту – да. Я, как и инспектор Маккензи, давно его подозревал, но не было доказательств.

– Что за информацию он ждал из Лондона? Или нет, лучше начни сначала, Николас. Расскажи мне…

– Это и есть сначала. Информация, которую мы сегодня получили, на самом деле является началом истории. Это касается семьи Родерика Гранта. Тебе известно, что его отец был священником?

– Он немножко рассказывал мне об отце. Мне так его было жалко: одинокий мальчик на задворках северного ветра – так он называл свою родину.

– Что ж, неплохое описание. Я бывал в Аухлехти. Это крошечная деревушка из десятка домов, расположенная в долине близ Бхейнн-a’Бхуирд. Имение Грантов находилось в четырех милях от деревни, неподалеку от развалившейся старой церкви и небольшого кладбища. Новая церковь была выстроена в самой деревне, но по соседству с домом священника никто не жил, рядом находилось лишь торфяное поле, граничившее с вереском, а на поле – камни да холмики, поросшие ивой, куманикой и расщепленным от ветра тисом.

– Он говорил мне, что жил только с отцом.

– Так оно и было. Его мать умерла при родах, и его воспитывала бабушка, мать отца, пока ему не исполнилось девять. Потом она умерла… в сумасшедшем доме.

– Боже, Николас, какой кошмар. Значит, его отец… семья его отца…

– Совершенно верно. Его отец был суровым, непреклонным человеком – типичный фанатик-пресвитерианец, какие часто описываются в художественной литературе, а он был таким в жизни. У него… его скрытая болезнь поначалу проявлялась в постепенно возрастающей тяге к уединению и аскетизму. Страстное увлечение прошлым мало-помалу полностью овладело им и обрело большую реальность, чем реальная жизнь, если можно применить термин «реальная жизнь» к крошечной деревушке в четырех милях от пустоши. Год за годом история давно погребенных костей на давно позабытом кладбище стала единственным, что имело для него значение. И маленький мальчик был для него лишь существом, которому он мог излагать свои полунаучные, полубезумные теории о древних обычаях и легендах Северного нагорья.

– Родерик рассказывал мне, что он научился благоговеть перед горами, – сказала я. – Я даже не догадывалась, что он говорил это буквально.

– Но он действительно благоговел буквально. Он провел большую часть детства, слушая истории и теории своего отца. Он впитывал его безумные, искаженные версии древних обычаев северных народов, не имеющих на самом деле ничего общего с тем бессвязным путаным бредом, который он тебе излагал. По-видимому, в своем больном сознании он камешек за камешком выстроил собственную мифологию, в соответствии с которой так называемое «ритуальное» убийство Хизер Макри явилось конкретным примером; путаница фактов из книг и из изысканий отца, искаженные примеры из фольклора перемешались в его сознании подобно стеклышкам в калейдоскопе, и его безумная фантазия породила картину насилия, представлявшуюся ему вполне логичной.

– Я знаю. Я видела отрывки из «Золотой ветви».

– Ах да, моя «Золотая ветвь»! Инспектор сказал мне, что она попала к тебе. Вчера я искал ее повсюду. Думал, что забыл ее в машине.

– Я совершенно случайно взяла ее почитать…

И я ему все объяснила. Он слушал меня с загадочным выражением лица.

– И ты отдала ее инспектору. Если бы ты знала, что она моя…

– Но я знала. В ней лежал конверт с твоим адресом, написанным рукой папы. Он у меня в кармане.

– Да ну?

Я чувствовала на себе его взгляд, но не смела встретиться с ним глазами.

– А почему ты не отдала его инспектору, если знала, что книжка моя?

– Я… я не знаю.

Жаворонок снижался, издавая чудесные рулады.

– Кстати, а откуда папа узнал, что ты здесь?

– Что? – Николас почему-то смутился. – Ах да, я написал ему, чтобы он одолжил мне свою книгу. У меня ее нет. Понимаешь, Грант кое-что сказал, что удивило меня, – странные, ошибочные и путаные фразы, которые походили на полузабытые цитаты из Фрэзера и из более старых книг, послуживших Фрэзеру источником. И когда я увидел, что некоторые детали у Фрэзера походят на майское жертвоприношение Хизер Макри…

– Майское?

– Тринадцатое мая – это первое мая в соответствии со старым календарем. Как видишь, опять древность. Пусть даже причудливо, безумно, но все сходилось, вот я и показал книгу инспектору Маккензи.

– Что? – воскликнула я. – Когда это было?

– На прошлой неделе.

– Значит, он знал, что книга твоя!

– Разумеется.

– Тогда почему… – Я отчетливо вспомнила добрый, жалостливый взгляд инспектора. – И он никогда не подозревал тебя?

– Вероятно, сначала подозревал; даже после того, как я показал ему «Золотую ветвь», он продолжал меня подозревать, меня и Хьюберта Хэя, поскольку мы оба, как и Грант, интересовались местным фольклором. Но у Хэя было алиби на время убийства Мэрион – он был с тобой, в то время как я, если не принимать во внимание, что я могу нахально пойти на обман и даже двойной обман, оправдал себя тем, что предоставил полиции улику. Оставался Грант.

– Тогда почему, – повторила я, – инспектор был так… так добр ко мне и относился с такой жалостью? Он твердил о долге и…

– И ты решила, что таким образом он предупреждает тебя, что виновен я? Почему ты пришла к выводу, что, говоря о долге, он имел в виду меня, Джанетта?

Раздалось резкое хлопанье крыльев, и жаворонок смолк. Сложив крылья, он темным комком упал в вереск. Я глупо спросила:

– Неужели он думал, что я видела у костра Родерика?

– Ну да. Он думал, что тебе нравится Родерик. Боюсь, в этом моя вина. Я ему это сказал… у меня было мало оснований так думать, но я видел, что он, хотя и по-своему, явно заинтересовался тобой.

Я была ошеломлена:

– Ты сказал инспектору, что я влюблена в Родерика Гранта?

– Да, что-то в этом роде. Прости меня, Джанетта. Я вел себя как собака на сене. Понимаешь, когда ревнуешь, чего только себе не представляешь.

Я промолчала. Через минуту он продолжал:

– Инспектору пришлось полагаться на мои слова, и, когда ему показалось, что ты покрываешь Гранта, он решил, что ты сама его подозреваешь, но не хочешь выдавать.

– Это просто чушь! Я никогда не была в него влюблена! Он нравился мне, да. Он казался мне очаровательным, но чтобы влюбиться! – негодовала я. – Поразительная чушь!

– Почему? – спросил Николас нежным, словно взбитые сливки, голосом.

– Почему? Потому что…

Тут я замолчала, прикусив язык. Я почувствовала, как краска заливает мое лицо, и украдкой взглянула на него. Его глаза, прищуренные от дыма сигареты, мечтательно, почти отсутствующе были устремлены на длинную переливчатую бахрому тумана, лежащего у берега моря. Но в уголках его губ таилась улыбка. Я поспешно спросила:

– А когда инспектор окончательно сосредоточился на Родерике? Наверняка он подозревал и других обитателей гостиницы?

– Естественно. Всех мужчин, проявляющих непрофессиональный интерес к фольклору: Брейна, Корригана, Персимона, Бигла. Но не забудь, убийство Мэрион резко сузило круг подозреваемых, так как стало ясно, что убийца должен быть еще и опытным альпинистом. А вскоре единственный альпинист – бедняга Бигл – был тоже убит.

– Таким образом, снова оставался Родерик.

– Совершенно верно. Когда инспектор приехал вчера утром, он обнаружил, что Родерик, как говорится, лидирует, а все остальные сошли с дистанции, но у него не было улик. Потом ты нашла Роберту, и у инспектора появился свидетель против него, но Маккензи не рискнул ждать момента, когда она будет в состоянии говорить. Он снова позвонил в Лондон, чтобы получить любую информацию о Гранте. Он был готов предъявить ему обвинение, как только узнает что-нибудь уличающее его. Но никакой информации он не получил.

– А то, что его бабушка сошла с ума? Разве этого не достаточно?

– Это еще не все, – печально произнес Николас. – Два года назад в сумасшедшем доме умер и его отец.

– О господи, – выдохнула я.

– Вполне достаточно, – мрачно заключил Николас, – чтобы оправдать его арест… чтобы на время вывести его из строя до выздоровления Роберты. Но было слишком поздно. Этот проклятый туман упал, словно завеса, и Грант, ускользнув от Нейла, бросился искать тебя. – Каким-то образом его рука оказалась у меня на плечах. – Чертов псих, – сердито сказал он, коснувшись губами моих волос.

– Если бы не туман, Дугал бы меня отстоял, – стала оправдываться я. – Послушай, Николас…

– Да?

– Дугал… у него был нож. Я его видела. Он… после того как вы поймали Родерика… он не поранил его?

Николас прижал меня к себе, словно желая защитить, и печально ответил:

– Нет. Он явился с огнем и мечом и с жаждой мести, бедняга, но, увидев Гранта, заткнулся.

– Почему?

– Грант сник. Сначала, когда я поймал его, он дрался, как дикий кот, но когда рядом возник Дугал, он понял, что надежды не осталось, и тут из него словно выпустили воздух. Словно сломали. Он стал вдруг совершенно беспомощным и спокойным и… я даже не могу описать. Неприятное зрелище. Он изменился в одно мгновение.

– Он и со мной себя так же вел.

– Да? Тогда ты понимаешь, как трудно это описать. Только я ударил его в челюсть, как он вдруг заулыбался, словно дитя, и стал вытирать с лица кровь.

– Не думай об этом, Николас. Он даже не помнит, как ты ударил его.

– Наверное, ты права. Он просто улыбался нам. И тогда Дугал убрал нож, взял его за руку и сказал: «Пойдем, малыш. Тебе лучше выбраться из тумана…» И он пошел такой счастливый… – Николас бросил сигарету. – Ну а потом, когда его увели в туман, я услышал, как он поет.

– Поет? – уставилась я на него.

– Мурлычет что-то про себя. – Николас встретился со мной взглядом. – «О, мечтать! Проснуться, устремиться в эту даль без края, без границы…» – Он опустил глаза. – Бедный придурок. Бедный сумасшедший придурок…

Я тихо сказала:

– Его нельзя вешать, Николас.

– Нельзя.

Потушив сигарету о камень, он отшвырнул ее в сторону, словно этим жестом был в состоянии уничтожить, стереть из своей памяти эту неприятную сцену. Потом он снова повернулся ко мне, и его голос резко изменился.

– Ты ведь видела меня с Маршей Малинг?

– Да.

– Я слышал, как ты шла мимо, когда она… когда мы целовались.

– Ты слышал? Но я шла совсем бесшумно.

Он криво усмехнулся:

– Видишь ли, моя дорогая девочка, когда дело касается тебя, срабатывают мои инстинкты. Даже в темноте, когда я целуюсь с другой женщиной.

– Возможно, именно в тот момент, когда ты целуешься с другой женщиной, – сухо заметила я, и он бросил на меня взгляд искоса.

– Да, я заслужил подобный упрек. Но в этот раз, клянусь тебе, больше целовали меня, чем целовал я сам.

– Всю ночь? – поинтересовалась я.

Он поднял брови:

– Какого черта? Что ты хочешь этим сказать?

Я объяснила ему, что позже той же ночью слышала мужской голос в комнате у Марши.

– Естественно, я решила, что это ты. А когда я спросила тебя утром…

– Понятно. Я думал, что ты говоришь о поцелуе, который видела. Нет, Джанетта, я не провел с ней ночь. Просто я… как бы это сказать… попал в засаду, хотя сам к этому не стремился.

– Не сомневаюсь, что ты яростно защищался.

Он ухмыльнулся, но ничего не ответил.

– Наверное, у нее в комнате был Хартли Корриган. Ну да, теперь понятно! Именно поэтому он так рано вернулся с рыбалки, а Альма Корриган сказала, что он пришел в три часа!

– Наверное. И когда она поняла, что произошло, то взяла губную помаду и убила ею Маршину куклу.

– Бедняжка Альма.

– Да. Ладно, для нее все уже позади. Я думаю, они оба так напугались, что осознали, насколько важны друг для друга… – Он сделал паузу, глядя на меня из-под нахмуренных бровей. – Ну а теперь, – произнес он совершенно другим голосом, – может быть, поговорим о нас?

Я не ответила. Сердце быстро билось где-то у меня в горле, и я боялась, что мне изменит голос. Я чувствовала на себе взгляд Николаса. Когда он заговорил, то произносил слова медленно и осторожно, словно с трудом.

Он сказал:

– Я не собираюсь извиняться и самоуничижаться сейчас, хотя бог знает, сколько тебе пришлось пережить из-за меня, и бог знает, сколько ты мне уже простила. Все это я скажу тебе позже. Нет, молчи. Дай мне закончить… Все, что я хочу тебе сказать сейчас, довольно просто, но это значит для меня больше всего на свете. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, Джанетта. Я чертовски хочу, чтобы ты вернулась. Уже через два дня после того, как ты ушла, я осознал, что был идиотом, отвратительным жестоким дураком, и лишь гордость удержала меня от того, чтобы броситься за тобой.

Я вспомнила, как говорила Альме Корриган, что в браке нет места гордости. Его последующие слова прозвучали словно эхо… почти.

Он сказал:

– Но гордость и любовь не могут идти рядом, Джанетта. Я это понял. А я люблю тебя, дорогая моя. Наверное, никогда и не переставал любить. – Он ласково обнял меня за плечи и повернул лицом к себе. – Прими меня обратно, Джанетта. Пожалуйста.

– Когда дело касается тебя, Николас, у меня пропадает всякая гордость, – ответила я и поцеловала его.

Позже – гораздо позже – он спросил дрожащим голосом:

– Ты уверена? Ты уверена, любовь моя?

– Совершенно уверена. – И хотя ответ мой был окончательным, прозвучал он нерешительно и я добавила как дура: – Дорогой Николас.

– Джанетта mia…

Позже – еще позже – он отодвинул меня от себя и засмеялся:

– В конце концов, на этот раз не может быть никаких сомнений в прочности моих нежных чувств!

– Почему?

Он бросил на меня знакомый насмешливый взгляд.

– Если бы ты видела себя сейчас, моя леди Зеленые Рукава, ты бы не спрашивала! А если бы здесь был Хьюго…

– Не дай бог!

– Аминь… Нет, не старайся приводить себя в порядок. У тебя сейчас не получится, к тому же ты мне нравишься такая – грязная, мокрая и ободранная. Я хочу сосредоточиться на твоей прекрасной душе.

– Я заметила.

Николас ухмыльнулся и прижал меня к себе покрепче.

– А знаешь, я ведь не случайно оказался здесь.

– Да? Но как…

– Твой отец, – кратко ответил он.

– Ты хочешь сказать, что…

Он кивнул, все еще ухмыляясь.

– Не так давно я снова связался с твоими родителями. Как тебе известно, они были очень расстроены из-за нашего развода и поэтому изо всех сил старались мне помочь. – Он улыбнулся. – Бедная Джанетта, тебе некуда было деться. Твой отец правдиво доложил мне, что без меня ты никогда не будешь счастлива, а твоя мать… знаешь, мне кажется, она так и не усвоила тот факт, что мы развелись, правда?

– Да. Для мамы развода не существует.

– Это я понял. Итак, я приехал сюда в начале мая, а затем написал твоему отцу с просьбой прислать мне «Золотую ветвь». Потом я ему звонил – из Армадейла, – и он сообщил мне, что ты собираешься в отпуск и он замыслил…

– Замыслил! – с изумлением повторила я и расхохоталась. – Старый… старый Макиавелли! А мама сказала, что это «как раз для меня»!

– Так оно и было, – мрачно заявил Николас. – Мне казалось, что я смогу поговорить с тобой при первом удобном случае. – Он криво усмехнулся. – А ты убежала от меня, и я решил, что твой отец ошибается и что на самом деле все кончилось. Я был таким самоуверенным… Я и впрямь заслужил отпор. И получил его. Ты приехала, а я никак не мог подобраться к тебе… – Он горько хмыкнул. – Поэтому я и вел себя так отвратительно. Говорил тебе гадости. Мне нет прощения. Мне казалось, я сойду с ума: быть с тобой рядом – и ничего. Надо сказать, что самый большой удар по моему эгоизму был нанесен, когда я обнаружил, что ты отказалась от моего имени и даже от моего кольца.

– Я сделала это, когда увидела твое имя в регистрационном журнале. Смотри.

Я вытянула вперед левую руку. На безымянном пальце отчетливо выделялась белая полоска на загорелой коже. Николас секунду глядел на нее – уголок его рта подергивался, – потом прижал меня к себе. Его голос звучал хрипло.

– Значит, ты дозволяешь мне вернуться в твою жизнь? После всего, что я сделал? После…

– Ты же говорил, что мы не будем это обсуждать.

– Да, ведь я люблю обходить трудные места, правда? Если ты отвернешься от меня и прикажешь оставить тебя в покое и не вмешиваться в твою жизнь, то так мне будет и надо.

– Нет, – ответила я.

Жаворонок вновь покинул свое гнездо и закружился в чистом небе. Я ласково коснулась руки Николаса:

– Только… не бросай меня снова, Николас. Я этого больше не вынесу.

Он сильнее сжал меня. И ответил почти свирепо:

– Нет, Джанетта, больше никогда.

Легкий, как пух, легкий, как снежинка, жаворонок покачивался на кристальных трелях своей песни. Огромные спящие горы плыли вперед в сверкающей дымке.

Я замерла в его руках и издала счастливый писк.

– Держу пари, – сказала я, – что, когда мы приедем в Тенч-Аббас, мама встретит нас как ни в чем не бывало и покажет нам свободную комнату.

– Тогда нам лучше сразу пожениться, – заключил Николас, – а то я не отвечаю за последствия.

Что мы и сделали.