Текст книги "Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)"

Короткая пауза.

– Знаете, – наконец нарушила я молчание, – по-моему, вы все еще мне не верите. Ведь так?

Несколько мгновений он не отвечал, все так же напряженно разглядывая меня через сигаретную дымку. Я твердо выдержала этот взгляд. Наконец молодой человек медленно разжал руки, вынул сигарету изо рта и стряхнул пепел, следя, как тончайшие серые крупинки тают в воздухе.

– Нет. Я вам верю. Но не слишком вините меня за резкость. Странноватое ощущение – наткнуться на двойника человека, которого знал раньше.

– Поверьте, еще страннее узнать, что у тебя есть двойник, – заметила я. – Как ни смешно, но это такая вещь, которую как-то отказываешься признавать.

– Знаете, об этом-то я не думал, но, сдается, вы правы! Чертовски не хотелось бы убедиться, что существуют два меня.

«Тут я тебе верю», – подумала я, но вслух говорить не стала, а лишь улыбнулась.

– Полагаю, это посягательство на личность. Сразу включается примитивное чувство – как бы его назвать? Индивидуальности? Самобытности? Хочется быть только собой и никем иным. Да еще это до жути напоминает колдовство. Чувствуешь себя, точно дикарь с зеркалом или Шелли, как-то перед завтраком повстречавший призрак.

– А он правда его встретил?

– Он так утверждал. Якобы это предвестье несчастья, а может, даже смерти.

Мой собеседник усмехнулся:

– А я, оказывается, рискую.

– О боже, не вашей смерти. Смерть грозит тому, кто видит призрак.

– Ну так это я и есть. Вы ведь призрак, верно?

– Ага, вот вы и попали в самую суть, – сказала я. – Именно этого-то никто и не хочет признавать. Никто не хочет оказаться призраком, двойником. Каждый хочет быть настоящим.

– Что ж, это по-честному. Тогда вы – настоящая, а Аннабель – призрак. В конце-то концов, это ведь она умерла.

Меня потрясла не столько сама эта небрежная фраза, сколько отсутствие в голосе молодого человека чего-то такого, что непременно должно было там быть. Эффект получился столь же поразительным и недвусмысленным, точно он грязно выругался.

Мне стало неуютно.

– Знаете, я не хотела… Следовало мне сообразить, что такой разговор будет вам неприятен, даже если вы, ну, не ладили с Аннабель. В конце-то концов, она была вашей родственницей – кузиной, вы сказали?

– Я собирался жениться на ней.

Я как раз затягивалась сигаретой и чуть не подавилась дымом. Секунд пять я, должно быть, просто таращилась на своего собеседника, открыв рот, а потом слабо произнесла:

– Правда?

Он скривил губы. Странно было видеть, что такие красивые черты могут вдруг преобразиться в нечто совершенно противоположное.

– Должно быть, вы думаете про себя, что не так-то много любви и пропало? Что ж, возможно, вы правы. А возможно, и нет. Она предпочла сбежать, нежели выйти за меня замуж. Растаяла в голубой дали восемь лет назад – и все. Лишь короткое письмецо из Штатов дедушке, что она жива-здорова и чтобы мы не рассчитывали услышать о ней еще что-нибудь. Ну да, признаю, у нас вышла ссора, наверное, я вел себя… – Пауза и легкое пожатие плеч. – Словом, она исчезла и больше – ни слова, вплоть до этого самого дня. Легко ли такое простить, как по-вашему?

«Тебе-то? Никогда», – подумала я. Вот оно мелькнуло снова, то темное, сумрачное выражение, мгновенно переменившее все его лицо, какая-то потерянность и чуть ли не робость, скользнувшая по гладкому фасаду самоуверенности, которую дарует внешняя красота. Нет, такой человек никогда не простил бы отказа.

– Впрочем, – промолвила я, – восемь лет – достаточно долгий срок, чтобы исцелиться от былой обиды. В конце-то концов, вы, наверное, большую часть этого времени уже счастливо женаты на другой.

– Я не женат.

– В самом деле?

Наверное, я не смогла скрыть удивления в голосе. Моему собеседнику было уже за тридцать, и при его-то внешности он наверняка мог бы без труда найти себе жену – только пожелай. В ответ на мой тон он усмехнулся, лицо его снова обрело уверенность, непробиваемую броню, как будто в ней никогда не было ни малейшей бреши.

– Хозяйство в Уайтскаре ведет моя сестра, точнее сказать, сводная сестра. Она изумительная кухарка и очень обо мне заботится. Когда Лиза рядом, мне никакая жена не нужна.

– Вы сказали: Уайтскар – это ваша ферма? – В трещинке стены рядом со мной рос кустик смолевки. Я провела пальцем по упругой подушечке зелени, глядя, как возвращаются на место крохотные венчики, едва уберешь палец. – Вы ее хозяин? Вы и ваша сестра?

– Да, я.

Два коротких слова сорвались с его губ отрывисто, почти резко. Наверное, он и сам это почувствовал, потому что тотчас же пустился во всякие подробности.

– Это не просто ферма. Это родовое гнездо Уинслоу. Мы живем здесь с незапамятных времен… даже дольше, чем местная знать, дворянская семья, окружившая нас своим парком и испокон веков пытавшаяся нас отсюда выжить. Уайтскар – нечто обособленное, неизменное, он старше самого старого дерева в парке – примерно в четверть возраста той стены, на которой вы сидите. Говорят, ферма получила название от древней каменоломни близ дороги, и никто не знает, как давно там велись работы. Во всяком случае, Уайтскар не сдвинешь. Когда-то, давным-давно, Холл все пытался, и где теперь Холл, а мы все еще тут… Вы не слушаете.

– Нет-нет. Продолжайте. А что случилось с Холлом?

Но он уже сбился с мысли, по всей видимости все еще размышляя о моем сходстве с его кузиной.

– А вы когда-нибудь жили на ферме?

– Да. В Канаде. Но боюсь, это не для меня.

– То есть?

– Господи, да не знаю. Это моя беда. Жизнь в деревне – сколько угодно, но не сельское хозяйство. Вести дом, заниматься садом, готовить – последние несколько лет я провела с подругой, у которой был дом под Монреалем, и вела у нее хозяйство. Она болела полиомиелитом и стала инвалидом. Я была очень счастлива там, но шесть месяцев назад она умерла. Тогда-то я и решила приехать сюда. Но я не обучена никакому настоящему делу, если вы это имеете в виду. – Я улыбнулась. – Слишком долго сидела дома. Знаю, теперь это не модно, но так уж вышло.

– Вам следовало выйти замуж.

– Пожалуй.

– А лошади? Вы ездите верхом?

Вопрос прозвучал так внезапно и без всякой связи с предыдущим, что вид у меня, наверное, стал совсем ошарашенный. Да и голос тоже.

– Верхом? Боже праведный, нет! А что?

– Да ничего, просто очередной ложный вывод из вашего сходства с Аннабель. С лошадьми она была просто волшебницей, а лучше сказать – ведьмой. Она им нашептывала.

– Что?

– Ну, знаете, нашептывала им, как цыганка, заговаривала, а потом они у нее чудеса творили. Будь у нее не светлые волосы, а темные, как у меня, вполне могла бы сойти за цыганского подкидыша.

– Что ж, – пожала плечами я, – а вот я не отличу одного конца лошади от другого и принципиально стараюсь держаться подальше от обоих… Знаете, мне бы хотелось, чтобы вы перестали так меня разглядывать.

– Простите. Просто я… никак не привыкну к этому вашему сходству с Аннабель. Знаю, что вы – не она, абсурдно было бы даже думать, будто она могла вернуться… Была бы жива, давно бы объявилась – уж слишком много она потеряла, уйдя из дома. Но что я мог подумать, увидев вас здесь, на этом самом месте, где не изменилось ровным счетом ничего – и камни те же, разве что вы капельку изменились? Все равно что перелистнуть страницу в книге назад или перемотать пленку фильма на восемь лет в прошлое.

– Восемь лет – немалый срок.

– Да. Когда она сбежала, ей было девятнадцать.

Снова пауза.

Молодой человек взглянул на меня с таким откровенным ожиданием, что я засмеялась.

– Хорошо. Вы не спрашивали… ничуть. Мне двадцать семь. Почти двадцать восемь.

Он сдавленно втянул в себя воздух.

– Говорю же вам, это сверхъестественно. Даже когда сидишь совсем рядом с вами и разговариваешь… даже этот акцент… это ведь даже не настоящий акцент, просто чуть-чуть иные интонации… едва заметная нечеткость произношения. За восемь лет она бы тоже вполне могла так измениться.

– И даже приобрести акцент, – весело согласилась я.

– Да. Легко. – Какая-то нотка в голосе моего собеседника заставила меня вскинуть на него глаза. Он спохватился. – Что, опять таращусь? Простите. Просто задумался. Я… странное чувство. Словно нельзя упускать такой случай. Как будто… как будто это знак.

– О чем это вы?

– Ни о чем. Забудьте. Расскажите мне о себе. Вы ведь как раз начали. Бог с ней, с Аннабель, я хочу услышать о вас. Вы сказали, вас зовут Мэри Грей, вы из Канады и работаете в Ньюкасле. Мне бы хотелось узнать, что привело вас сюда, отчего вы сидите тут, на Стене, и зачем ехали сегодня на автобусе Беллингем – Холлефорд, который проходит у самой границы земель Уинслоу. – Он швырнул окурок вниз с утеса и обхватил обеими руками колено. Все движения его отличались плавной грацией, казавшейся неотъемлемой частью этой смуглой красоты. – Я вовсе не утверждаю, будто имею хоть какое-то право вас допрашивать. Но вы же сами видите, такую вещь, мягко говоря, довольно трудно принять. Я отказываюсь верить, что подобное сходство – чистое совпадение. Или тот факт, что вы сюда приехали. Думаю, в сложившихся обстоятельствах я не могу не проявить хотя бы любопытства… – Снова эта быстрая чарующая улыбка. – По крайней мере.

– Ну разумеется, все понятно. – Я несколько секунд молчала. – Знаете, быть может, вы и правы – я имею в виду, что наше сходство не просто совпадение. Кто знает. Бабушка говорила, мои предки родом отсюда.

– Отсюда? Из Уайтскара?

Я покачала головой:

– Насколько помню, никогда не слышала этого названия. Правда, бабушка умерла, когда я была еще совсем маленькой, а сама она знала только то, что ей рассказывала моя прабабушка. Но я точно уверена, что наша семья откуда-то из Нортумберленда, хотя никогда не слышала, чтобы бабушка упоминала фамилию Уинслоу. Она была Армстронг.

– Довольно распространенная фамилия в этих краях.

– Она тоже так говорила и прибавляла еще, что репутация у кое-кого из них была крайне сомнительная! Не здесь ли, близ римского форта, некогда жил один из Армстронгов, известный конокрад? И если бы я умела «нашептывать» лошадям, как ваша кузина Аннабель, вы могли бы предположить…

– А вам известно, когда ваша семья покинула Англию?

Молодой человек не то чтобы намеренно проигнорировал мою попытку увильнуть в сторону, а скорее пропустил ее мимо ушей. Он явно гнул свою линию.

– Думается, во времена моего прадедушки. Выходит, где-то в середине прошлого века, верно? Ну, значит, тогда. Сперва семейство обосновалось в местечке под названием Антигониш, в Новой Шотландии, но когда отец женился…

– А что привело вас назад в Англию?

Моим собеседником владела одна-единственная мысль, заставлявшая его забыть о правилах приличия. Совсем как экзаменатор, подумала я, который возвращает отклонившегося от темы студента к билету… Очевидно, все эти вопросы были направлены к какой-то одной цели. Они с самого начала задавались не просто так, а теперь сделались и вовсе резкими.

– А что вообще заставляет возвращаться назад? – произнесла я слегка настороженно. – Все мои родные умерли, дома меня больше ничто не держало, зато всегда хотелось повидать Англию. Когда я была маленькой, у бабушки только и разговоров было что об Англии. Сама-то она никогда ее не видела, но выросла на материнских рассказах о родине. О, сколько всего я наслушалась про «милый Нортумберленд» и дивный город Ньюкасл – она так живо рисовала их, что я почти ожидала увидеть у берегов парусные корабли, а на улицах – конные трамваи. И Хексем, и воскресенья в аббатстве, и рынок по вторникам, и дорога вдоль Тайна в Корбридж, и Римский вал со всеми этими прелестными названиями… Касл-Ник, и Борковициум, и Эсика, и Найн-Никс-оф-Тирлуолл… Я читала про все эти места, мне с детства нравилась история. Всегда обещала себе, что в один прекрасный день приеду сюда – быть может, просто поглядеть, а быть может – если захочу, – и остаться.

– Остаться?

Я засмеялась:

– Так я говорила себе. Но боюсь, возвращение рисовалось мне совсем иными красками. Я… я сильно поиздержалась. Наскребла денег на билет и на первое время, продержаться, пока не найду работу. Вот так вот. Ровно наоборот, чем в классической истории, правда? Обычно волк-одиночка уезжает в Новый Свет, чтобы преуспеть в жизни, но мне… меня потянуло сюда. От Нового Света быстро устаешь, когда ты один-одинешенек и… не смейтесь, но я подумала, что здесь придусь больше к месту.

– Потому что здесь ваши корни? – В ответ на мой взгляд он улыбнулся. – Знаете, а ведь это так. Уверен, что не ошибаюсь. Наверняка был, должен был быть какой-нибудь Уинслоу, который где-нибудь в прошлом веке уехал отсюда в Канаду. И скорее всего, не один, знаете ведь, как тогда это происходило. В те дни, когда у каждого было штук по тринадцать детей, а у них и вправду было по тринадцать детей, и я уверен, что один-два Уинслоу покинули родное гнездо. Во всяком случае, Уайтскар не так-то велик, и только старший сын мог рассчитывать хоть на какое-то наследство… Да, это все объясняет. Какой-нибудь из Уинслоу уехал в Канаду, а одна из его дочерей – наверное, ваша прабабушка – вышла там замуж за Армстронга. Или что-то в этом духе. Наверное, в Уайтскаре найдутся какие-нибудь записи. Впрочем, не знаю, я вырос не здесь. Но скорее всего, все так и происходило.

– Возможно.

– Что ж, – произнес он, обаятельно и чуть насмешливо приподнимая брови – похоже, давно отработанная и бьющая прямо в цель уловка, – выходит, мы с вами кузены, верно?

– Думаете?

– Ну разумеется. Вы не можете не быть Уинслоу – это ясно как божий день. Иначе подобного сходства никак не объяснить, а верить в простое совпадение я отказываюсь наотрез. Вы именно этого типа, типа Уинслоу, это несомненно: белокурые волосы, и глаза такого странного оттенка, что-то среднее между зеленым и серым, и эти изумительные черные ресницы…

– Тщательно подкрашенные, – хладнокровно поправила я. – В конце-то концов, зачем жить со светлыми ресницами, если тебе этого не хочется?

– Тогда и Аннабель вполне могла тоже их красить. О да, клянусь Небом, так и было. Теперь припоминаю: когда я впервые попал в Уайтскар, ей только-только исполнилось пятнадцать и, наверное, она еще не начала пользоваться косметикой. Да, они были светлыми. Даже и не вспомню, когда произошла перемена! Понимаете, когда я приехал, мне самому было всего девятнадцать и прямо с края света – сюда. Я просто с первого же дня воспринимал ее как самую красивую девушку, которую когда-либо видел.

Сейчас он говорил абсолютно просто. Я покраснела, как будто эта дань восхищения относилась ко мне. Собственно, в некотором роде так оно и было.

– Вы вот говорите, что я «вылитая Уинслоу», – произнесла я, чтобы скрыть смущение. – А в кого же тогда вы? На вид вы совсем не соответствуете этому описанию.

– О, я черная овечка. – Белые зубы сверкнули в улыбке. – Типичнейший ирландец, весь в мать.

– Значит, вы ирландец? Так я и думала. А Кон – сокращение от Коннора?

– Именно. Она была родом из Голуэя. Я ее масти. Но зато красотой в Уинслоу. Мы все красавчики.

– Ну-ну, – сухо сказала я. – Какая жалость, что я-то не могу притязать на подобное преимущество, а? – Я затушила сигарету о камень под рукой, забросила за край утеса и несколько секунд рассеянно смотрела ей вслед. – Знаете… кажется, я кое-что вспомнила. Как раз пока мы разговаривали. Не пойму, есть ли в этом какой-то смысл…

– Да?

– Просто… По-моему, бабушка говорила про какой-то парк, какой-то парк под Беллингемом. А близ вашего «родового гнезда Уинслоу» не найдется чего-то подобного?..

– Парк! – Он весь так и взвился. – И вправду есть. Помните, я говорил вам, что Уайтскар окружен парком, владением местных шишек? Это Форрест-парк – довольно большой кусок земли в изгибе реки, чуть ли не остров. Все это место в целом обычно называют просто Форрест, по фамилии семьи, которая жила там много поколений. Все принадлежало этим людям, кроме только одного участка земли у самой реки – это-то и есть Уайтскар. Я же рассказывал, как они пытались нас выжить. А большой дом назывался Форрест-холл.

– Правда? Ах да, вы же сказали, что Холла больше нет. А что случилось? Кем они были? Похоже, моя прабабка и впрямь могла быть родом из этих мест, вам не кажется?

– Несомненно. Я же знал, что это не может оказаться простой случайностью, такое сходство. А значит…

– А кем были эти самые Форресты? Может, она знала их семью? Что с ними сталось?

– Наверняка знала, если жила в Уайтскаре. Вообще-то, их род не очень древний, он пошел от одного предприимчивого купца, который в семнадцатом веке сколотил состояние торговлей с Ост-Индской компанией, а потом построил Холл и стал мелкопоместным дворянином. А к середине девятнадцатого они увеличили капитал продажей земли под железную дорогу. Расширили свои владения, разбили сады и роскошный парк, выстроили совершенно умопомрачительную конюшню (последний владелец одно время использовал ее под племенной завод) и пытались всеми правдами и неправдами откупить Уайтскар у Уинслоу. Разумеется, безуспешно. Еще сигарету?

– Нет, спасибо.

Он еще несколько минут рассказывал об Уайтскаре и Форрестах. Он сказал, в «феодальной распре» между семействами никакого смысла не было, просто Уинслоу на протяжении многих поколений владели своим клочком плодороднейшей земли и чудовищно гордились ею и своим положением фермеров-йоменов, не зависящих от благородного рода в Холле, который в дни расцвета ухитрился прибрать к рукам всю округу от Дакуотер-Бэнк до Гринсайда, за одним-единственным исключением – Уайтскар, торчащий у самого их порога, как гвоздь в ботинке.

– Ну а потом, в середине двадцатого века, настал конец, трагическое Падение дома Форрестов. – Мой собеседник усмехнулся, недвусмысленно давая понять, что какая бы трагедия ни разыгралась в Холле, она ровным счетом ничего не значила, если не затрагивала Уайтскар. – Даже если бы сам Холл не сгорел, им бы все равно пришлось уезжать. Старый мистер Форрест потерял кучу денег во время экономического кризиса, а потом, после его смерти, все эти налоги…

– Он сгорел? Говоря «трагическое», вы ведь не имели в виду, что кто-нибудь погиб?

– О боже, нет. Все живы-здоровы. В доме были только сами Форресты да еще пара слуг, ухаживавших за домом и садом, Джонни Рудд с женой и старая мисс Регг, которая присматривала за миссис Форрест. Однако ночка выдалась та еще. Огонь было видно аж из Биллингема.

– Полагаю, вы тоже там были? Наверное, это было чудовищно.

– Никто ничего не мог поделать. Когда туда добралась пожарная бригада, уже ничего не осталось. – Он еще некоторое время рассказывал про пожар, ярко расписывая его во всех подробностях: – Загорелось со спальни миссис Форрест, должно быть, вскоре после полуночи. Ее пудель поднял тревогу, и Форрест прибежал туда. К тому времени кровать уже пылала вовсю. Он ухитрился как-то стащить горящую одежду с жены – она лежала без сознания – и снести ее вниз. – Взгляд исподлобья. – Им чертовски повезло, что они получили страховку. Ходили слухи о пустой бутылке бренди в комнате хозяйки, и о снотворных таблетках, и что до этого в ее спальне уже один раз произошел небольшой пожар, и мистер Форрест запретил мисс Регг давать хозяйке сигареты ночью. Но когда случаются такие вещи, всегда сплетен не оберешься – а видит Бог, вокруг Форрестов и так ходило довольно сплетен… самых разных. Так всегда бывает, если муж с женой не ладят. Мне-то больше нравился он, да и всем вокруг тоже, но старушенция, мисс Регг, вечно честила его направо и налево всякому, кто был готов ее слушать. Она была нянькой Кристал Форрест и приехала ухаживать за ней, когда та решила сделаться хроническим инвалидом, а язычок у старой карги был как бритва.

– Решила сделаться… как вы странно выразились.

– Поверьте, Кристал Форрест и сама была чертовски странной особой. Как только хоть какой-то мужчина мог… Вообще-то, говорят, он женился на ней ради денег. Коли спросите меня, так я в этом уверен. И если это правда, то он с лихвой заплатил за каждый пенни, который вложил в этот свой племенной завод, бедолага. Хотя на самом-то деле вряд ли у нее было особенно много денег, потому что мне доподлинно известно, что когда они после пожара покинули Англию, то жили главным образом на страховку и то, что ему удалось выручить за лошадей. Они уехали во Флоренцию, купили там маленькую виллу, но жене становилось все хуже и хуже, надо понимать, совсем слетела с катушек, и он отвез ее к какому-то врачу в Вене. Ну вот, и до самой смерти, два года назад, она кочевала из одной психиатрической клиники в другую, или как там благопристойно называются эти самые дорогие психушки, – вот последние денежки и улетучились. Когда в результате Форрест вернулся из Австрии, чтобы завершить распродажу, тут уже практически ничего не осталось.

– Так, значит, он вернулся?

– Нет, сейчас его здесь нет. Приезжал, только чтобы продать поместье. Комиссия по лесному хозяйству купила парк, и они там столько всего насадили, черт их дери. Вот в чем все дело. Эх, мне бы оттяпать хоть кусочек…

Он вдруг умолк.

– Поместья?

– Забудьте. О чем это я? Ах да. Дом, разумеется, был полностью разрушен, а сады одичали, но Рудды – та самая пара, что работала в Холле, – так вот, Рудды переехали на другую сторону парка, где расположены конюшни и западная сторожка, Уэстлодж. Теперь Джонни Рудд управляет там небольшим хозяйством, и когда Форрест приезжал прошлым летом, они с Джонни снова занялись садом и огородом, выращивали овощи на продажу, и, по-моему, дела у них шли неплохо. Теперь там всем занимается Джонни с парой местных ребят.

Он говорил почти сонно, глядя куда-то вдаль, словно думал о чем-то постороннем. В профиль этот молодой человек был столь же красив, как и анфас, а что-то в его манере вскидывать подбородок, выдувая длинные струйки дыма, подсказывало мне, что он это прекрасно сознавал и сознавал также, что я на него смотрю.

– А мистер Форрест? – небрежно спросила я. – Он теперь постоянно живет в Италии?

– Мм? В Италии? Да, я же говорил, у него вилла под Флоренцией. Сейчас он там… а поместье брошено на Джонни Рудда и Комиссию по лесному хозяйству… и Уайтскар. – Он повернул голову. Красивые губы изогнулись в самодовольной усмешке. – Ну? Как вам драматическая история из жизни вашей родины, Мэри Грей? Падение дома Форрестов!

Я молчала, и он обвиняюще воскликнул:

– Да вы не слушали!

– Нет-нет, что вы. Правда, слушала. Вы так захватывающе все это изложили.

Я не добавила то, о чем думала, наблюдая за ним, как он рассказывал печальную и страшную историю – к тому же о человеке, который ему нравился, – не выказав даже той доли сочувствия и симпатии, какую выказали бы даже газетные репортеры. Фактически рассказывал так, словно речь шла о вполне приятном и удовлетворительном эпизоде. Если не считать того любопытного замечания о программе посадок Комиссии по лесному хозяйству.

А еще он говорил так, будто не сомневался, что я с глубочайшим интересом стану внимать каждой подробности. Интересно знать почему…

И если во мне зародились какие-то подозрения на этот счет, то я не собиралась дожидаться и проверять, справедливы ли они. Я огляделась, выискивая глазами свою сумочку.

– В чем дело? – быстро произнес он.

Сумочка лежала на земле у подножия Стены. Я подняла ее.

– Пора идти. Я напрочь забыла о времени. Автобус…

– Не уходите! Все это вышло так захватывающе! Если ваша прабабка знала про Форрестов, это означает…

– Да, полагаю, вполне возможно. Но мне все равно пора. Мы в кафе работаем и в воскресенье вечером. – Я поднялась. – Простите, но так уж получилось. Что ж, мистер Уинслоу, было ужасно интересно встретить вас, и я…

– Послушайте, но вы же не можете просто так взять и уйти! – Он тоже вскочил и весь подался вперед, как будто собирался удержать меня, но до меня даже не дотронулся. Лицо его утратило все напускное обаяние. Теперь он говорил быстро и настойчиво. – Я серьезно. Погодите. У меня тут машина. Я сам вас потом отвезу.

– Нет-нет, я бы вам не позволила. Правда, все было…

– Только не говорите мне еще раз, что все было «интересно». Все гораздо серьезнее. Это ужасно важно.

– Что вы имеете в виду? – уставилась я на него.

– Я уже сказал. Такие вещи не бывают чистой случайностью. Говорю вам, это предназначение.

– Предназначение?

– Рок. Судьба. Предопределение.

– Не говорите глупости.

– Это не глупости. То, что все произошло именно так, не просто прихоть судьбы. Мы не можем просто разойтись в противоположные стороны и забыть об этом.

– Почему?

– Почему?! – Он чуть не взорвался. – Потому что… о дьявол, не могу объяснить, потому что у меня не было времени подумать как следует, но, во всяком случае, скажите хотя бы адрес места, где вы работаете. – Он порылся в кармане и вытащил оттуда старый конверт и карандаш. Я не ответила, и он уставился на меня. – Ну же?

– Простите, – медленно покачала я головой, – я тоже не могу объяснить. Но… пожалуй, не стану.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что я бы предпочла – как вы сказали? – чтобы мы сейчас разошлись в противоположные стороны и забыли об этом. Простите. Пожалуйста, попытайтесь понять.

– И не собираюсь! Мне совершенно очевидно одно: ваше сходство с Аннабель Уинслоу не простая случайность. Ваши предки родом отсюда. Я не шутил, говоря, что мы давно потерявшие друг друга родственники…

– Возможно. Но разве вы не можете понять одну вещь? Позвольте мне говорить начистоту. Вполне возможно, что Уайтскар, Уинслоу и прочее для вас – все на свете, но почему они должны хоть что-то значить для меня? Я уже давно живу сама по себе, и мне это нравится.

– Работать в кафе? Чем вы там занимаетесь? Разносите заказы? Сидите за кассой? Моете посуду? Вы? Не валяйте дурака!

– Не слишком ли близко к сердцу вы принимаете это воображаемое родство?

– Вы правы. Простите мою грубость. Но я имел в виду именно то, что сказал. Вы не можете просто так уйти – в конце концов, вы же признались, что почти на мели.

После небольшой паузы я сказала:

– А вы… вы довольно серьезно относились к семейной ответственности, не так ли, мистер Уинслоу? Надо ли мне понять, что вы предлагаете мне работу?

– Знаете, – протянул он, – я бы мог… вполне мог. – Тут он вдруг засмеялся и произнес уже совсем иным, легкомысленным тоном: – Кровь не водица, Мэри Грей.

Должно быть, голос мой звучал так же потерянно, как я себя чувствовала:

– Ну, очень мило с вашей стороны, но, собственно говоря… вряд ли вы можете рассчитывать, что я стану ловить вас на слове, даже если наши семьи и правда состояли в родстве сто лет тому назад. Нет, большое спасибо, но я сказала ровно то, что имела в виду. – Я улыбнулась. – Знаете, вы просто не подумали. Представляете, что все испытают, если я сейчас заявлюсь в Уайтскар вместе с вами? Об этом вы подумали?

– Как ни удивительно, да, – произнес он очень странным голосом.

На миг наши глаза встретились, и мы замерли, глядя друг в друга. У меня возникло какое-то необычное ощущение – будто в эти несколько секунд каждый из нас знал, о чем думает другой.

– Мне пора, – резко встряхнулась я. – Правда. Пожалуйста, давайте на этом и остановимся. Не стану больше сердить вас и повторять, что это было очень интересно. Это было весьма своеобразное переживание. Но не сердитесь, если скажу, что оно из тех, которые я не хотела бы переживать и дальше. Я не шучу. Спасибо, что предложили мне помочь. Вы были страшно добры. А теперь и впрямь до свидания…

Я протянула ему руку. Этот формальный жест в подобном месте и после всего произошедшего выглядел слегка нелепо, но, как я надеялась, должен был поставить окончательную точку в беседе и позволить мне наконец повернуться к молодому человеку спиной и оставить его здесь.

К моему облегчению, после секундного замешательства молодой человек не стал больше возражать, а взял мою руку – совсем просто, как бы вежливо признавая свое поражение.

– Что ж, тогда до свидания, Мэри Грей. Простите. Всего хорошего.

Уходя прочь, я всей кожей ощущала, как он стоит и смотрит мне вслед.