Текст книги "Как французы придумали любовь"
Автор книги: Мэрилин Ялом
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Гижмар отправляется в путешествие, которое должно привести его к возлюбленной. Он находит стоящий на якоре корабль, на котором нет и следа его владельца, и устраивается на роскошном ложе с тончайшими простынями, украшенном драгоценными подсвечниками и убранном такими подушками, которые сохраняют молодость того, кто возлежит на них. Как и в «Ланселоте» Кретьена, рассказчик восторгается сказочными сокровищами, найденными героем в заколдованном королевстве. Волшебный корабль несет Гижмара по морю навстречу его несчастной судьбе: ему суждено встретиться с дамой, которую прячет от мира ревнивый супруг.
Однажды дама вместе со служанкой нашла полумертвого Гижмара. Они принесли его в покои и выходили. И Гижмар влюбился без памяти. Его больше не беспокоит рана, нанесенная стрелой, но он вдруг обнаружил, что «любовь подобна ране на теле» – она приносит боль и не дает уснуть. Мария Французская, как впоследствии Шекспир и Пруст, для описания жестоких мучений романтической любви использует аналогию со страданием от боли. Разумеется, дама отвечает ему взаимностью, их тайная любовь длится около полутора лет.
Автор не сообщает читателю, где был муж затворницы, пока она наслаждалась счастьем запретной любви. Он возвращается, раскрывает измену жены, и счастью любовников приходит конец. Гижмара отправляют прочь на том же корабле, который привез его в страну любви, и удрученный рыцарь возвращается в родные края. Финал истории наполнен удивительными приключениями, которые приводят героиню к возлюбленному: она попадает на волшебный корабль, и любовники, наконец, соединяются.
Истоки всех этих рассуждений о женской измене, вероятно, следует искать в том, что в Средние века браки по любви между знатными людьми были редкостью. Как мы видим, не было ничего необычного в том, что совсем юную девушку выдавали замуж за старика, если он был богат и имел высокое социальное положение. Ее мечты о привлекательном рыцаре, с которым она могла бы разделить свою судьбу, не имели никакого отношения к супружеской жизни. Любовные фантазии в балладах Марии Французской никак не соотносились с реальной жизнью. Мужьям приходилось мириться с историями о супружеской измене и любовных треугольниках, но они, вероятно, могли тешить себя надеждой, что такие женщины существуют только в куртуазных поэмах и романах.
Конечно, мы не знаем, как часто на самом деле жены изменяли мужьям. Жену, которую разгневанный супруг заставал на месте преступления, можно было выгнать из дома, но ее уже не сжигали заживо, как было принято в прежние времена, к примеру, в Древнем Риме, где можно было так наказать и неверную жену, и ее любовника. К XII веку браки во Франции подчинялись каноническому, то есть церковному, праву, и со времен Античности отношение к супружеской измене значительно изменилось. В частности, «муж не имел права убить изменившую ему жену». Если же супруг не желал избавиться от неверной жены, на него на два года налагали епитимью[15]15
E. Amt. Women’s Lives in Medieval Europe. A Sourcebook. N.Y.; L.: Routledge, 1993. Р. 83.
[Закрыть].
Что до неверных мужей, то у женщины никогда не находилось веского повода покинуть своего мужа. Для этого были нужны отягчающие обстоятельства, например присутствие под супружеским кровом любовницы. Несмотря на то что в средневековой литературе преимущественно описываются измены со стороны жены, а о неверности мужа в ней можно найти лишь скупые сведения, несомненно, что и она была не менее распространена, чем измена жены.
Модель куртуазной любви ограничивалась только благородным обществом. Люди низших сословий были озабочены поисками хлеба насущного, и у них не было времени и сил на любовные игры. Во всяком случае, таково было мнение трубадуров и менестрелей – они не оставили нам свидетельств о всепоглощающей страсти прачки к конюху. Крестьяне и работники, жившие в деревне, ремесленники и торговцы, проживавшие в городах, были далеки от сказок о рыцарской любви так же, как безработные американцы были далеки от «салонных героев» кинематографа 30-х годов XX века. Считается, что низшие слои средневекового общества не были подвержены влиянию фантазий о супружеских изменах, свойственных «господам». Известен популярный в крестьянской среде жанр средневековой песни, которая называется причитанием «несчастной жены» – la mal mariée, – в которой присутствует модель любовного треугольника. Эта песня взята из сборника Риа Лемэра, сотрудника университета в Пуатье.
Муж мой, мне постыла твоя любовь,
У меня теперь есть дружок!
Он красив и благороден.
Муж мой, мне постыла твоя любовь,
Он служит мне днем и ночью,
Вот почему я так люблю его[16]16
R. Lemaire. The Semiotics of Private and Public Matrimonial Systems and their Discourse // Female Power in the Middle Ages. København: St. Gertrud Symposium, 1986. Р. 77–104.
[Закрыть].
Несчастные в замужестве женщины в этих народных песнях не ведают чувства вины:
Мой муж ни на что не годен,
Вместо него я возьму любовника…
В одной балладе женщина жалуется на то, что муж избил ее, застав с дружком. И она решила отомстить ему:
В другой балладе несчастная жена повторяет, оплакивая свою судьбу:
Не бей меня, жалкий муж!
Но при этом предупреждает его:
В этих песнях можно усмотреть намек на перенос сюжета из «благородной» литературной среды в народную среду – фольклорную. А поскольку эти песни вложены в уста жены, а не любовника, они, кроме всего прочего, свидетельствуют о том, как меняются культурные роли и гендерные ограничения. Среди представителей самой ранней поэзии трубадуров были женщины-трубадуры, а среди тех, кто исполнял первые французские народные песни, были те, кто оплакивал свою незавидную долю и восхвалял своих любовников.
Хотя трудно предположить, насколько верно отражали реальную жизнь эти песни, можно с уверенностью сказать, что они повлияли на восприятие любви. Создание мифа о романтической любви было сменой парадигмы, когда родилось радикально новое понимание отношений между полами, имевшее поразительные последствия, пролонгированные во времени.
Во-первых, представления о любви феминизировались. В центре событий оказалась дама, и, по всей вероятности, это уже никогда и никому не удастся изменить. Французские женщины, выступая одновременно в роли предмета мужских вожделений и субъекта, подчиняющего мужчину своему желанию, завоевали непревзойденный авторитет в любовных делах. В жизни, как и в литературе, привыкли к тому, что потомки Изольды и Джиневры по женской линии должны быть привлекательными для мужчин. Француз никогда не поверит, что женщины менее страстны, чем мужчины.
Более того, XII век открыл миру французских женщин-писательниц, обращавшихся к теме любви так, как они ее понимали. Самые знаменитые из них за последние 900 лет: Мария Французская, Кристина де Пизан, Луиза Лабе, мадам де Лафайет, мадам де Сталь, Жорж Санд, Симона де Бовуар, Виолетта Ледюк, Маргерит Дюрас, Франсуаза Саган, Элен Сиксу, Анни Эрно. Многие из них не скрывали своих сексуальных желаний, как французская поэтесса XVI века Луиза Лабе, «сгоравшая» от любви.
Во-вторых, мужчинам и женщинам пришлось принять определенный свод правил, обязательный для любовников. Большое значение придавалось внешности, особенно это касается женщин. Влюбленность часто возникает с первого взгляда на прекрасную даму: сердце мужчины покоряется красоте. Французы до сих пор говорят о любви un coup de foudre — буквально: «удар молнии», по-английски можно сказать love at first sight – «любовь с первого взгляда». Конечно, мужчина тоже должен располагать к себе, хотя его главные достоинства совсем иного рода: в первую очередь, ценилась его храбрость и верность.
В-третьих, на пути романтической любви обязательно должны встречаться препятствия, придающие остроту любовным переживаниям. То же можно сказать и о некоторых современных романах. Дени де Ружмон утверждал, что препятствия укрепляют романтическую любовь, будь то в XII веке или в наши дни[19]19
D. de Rougemont. Love in the Western World. N.Y.: Pantheon, 1956.
[Закрыть]. Но, несмотря на опасности путешествия, вопреки сопротивлению семьи, церкви и общества, средневековые истории о любви вне брака не всегда заканчивались изгнанием из общества или самоубийством. Героине не обязательно было убивать себя, как поступила Дидона из «Энеиды» Вергилия, не верных жен не принуждали носить на одежде вышитую красными нитками букву А, которая означала «адюльтер», как в романе Готорна «Алая буква».
Во Франции и сегодня адюльтер не считается таким уж пятном на репутации, как, например, в США. Моим французским друзьям не вполне понятна шумиха, поднятая вокруг истории Билла Клинтона и Моники Левински, они осуждают его только за то, что он не остановил свой выбор на ком-нибудь постройнее и поинтереснее. Одна француженка, депутат Парламента и борец за религиозные права, ведущая кампанию против абортов и гомосексуальных отношений, даже приветствовала увлечение Клинтона: «Этот мужчина просто любит женщин! Это признак отменного здоровья»[20]20
New York Times, 2011. 17 мая. E. Sciolino. La Seduction: How the French Play the Game of Life. N.Y.: Times Books. Р. 229–230.
[Закрыть].
Французы привыкли, что их президенты почти не утруждают себя тем, чтобы скрывать свои внебрачные связи. Жискар д’Эстэн, президент Франции в 1974–1981 годах, даже написал о них в своих мемуарах и двух романах, последний из которых он издал, когда ему было за восемьдесят. Супружеские измены Жака Ширака, президента Франции в 1995–2007 годах, раскрыл его бывший водитель Жан-Клод Ломон. В 2001 году он поделился с публикой своими воспоминаниями, а супруга Ширака призналась, что мирится с его образом жизни ради детей, не позволяя ему забыть о них[21]21
E. Badinter. Le Conflit: Femme et Mère. Paris: Flammarion, 2010.
[Закрыть].
Когда один журналист спросил президента Франции Франсуа Миттерана, правда ли, что у него есть внебрачная дочь, тот ответил: «Да, это правда. Ну и что? Это касается только меня». Когда он умер, на его похоронах присутствовали дети от обоих браков вместе со своими матерями – Даниэль Миттеран и Анн Пенжо.
Ходили слухи, что Доминик Стросс-Канн, не так давно бывший главой Международного валютного фонда, возможный кандидат в президенты Франции, неисправимый женолюб и сердцевед. Его супруга, телевизионный журналист Анн Синклер, в 2006 году заявила, что не страдает от репутации своего мужа: «Нет! Я даже горжусь этим… Меня все устраивает до тех пор, пока он привязан ко мне, а я к нему». Анн Синклер не отходила от мужа, когда его обвиняли в изнасиловании горничной в нью-йоркском отеле, а когда все обвинения были сняты, вышла из зала суда, держа его за руку. Жены американских политиков, ускользавших из супружеской постели и ставивших семью в неловкое положение, например супруги губернаторов Марка Сэнфорда и Арнольда Шварценеггера, не терпели подобного поведения и обращались в суд, требуя развода и яростно защищая интересы своих детей.
Примечательно, что все эти примеры касаются неверных мужей. Во Франции никогда не было женщины-президента и не так много женщин-министров, сенаторов или депутатов. Но прошлое жены Никола Саркози Карлы Бруни наверняка помешало бы ей стать первой леди в Америке. Карла – невероятно успешная певица, автор песен и бывшая модель (чьи фото в обнаженном виде можно найти в Интернете), она не делает секрета из того, что у нее было тридцать с чем-то любовников, в числе которых певец Мик Джаггер и бывший французский министр Лоран Фабиус. У нее есть внебрачный сын, родившийся в результате романа с философом, радио– и телеведущим Рафаэлем Энтованом, начавшегося в тот момент, когда она была еще замужем, и продолжавшегося восемь лет. Жюстин Леви, бывшая жена Энтована, написала в 2004 году роман об этой истории «Ничего серьезного» (Rien de Grave). Впрочем, ошеломительный брак Бруни и Саркози в 2008 году, вскоре после его развода, помог ему отчасти вернуть себе популярность, несколько пошатнувшуюся с тех пор, как он впервые был избран президентом.
В-четвертых, несмотря на то что средневековая литература воспевала внебрачную любовь, она, тем не менее, породила отдельные замечательные типажи страстно влюбленных друг в друга супругов, таких как Эрек и Энида. Эти истории предлагают читателю подумать о том, что супружеская любовь требует некоторой изобретательности, игривости и воздержанности, которые обычно приписываются неженатым любовникам.
Наблюдая французское общество в течение последних пятидесяти лет, я не перестаю удивляться тому, какие усилия прилагают и мужчины, и женщины к тому, чтобы и в браке сохранить атмосферу романтики. Француженки склонны отдавать приоритет роли жены независимо от наличия детей и работы. Достаточно вспомнить, что по-французски слово femme обозначает и женщину, и жену. Элизабет Бадентер в своей книге «Конфликт: Женщина и мать» замечает, что женщины не должны позволить «тирании материнства» возобладать в семье над ролью жены[22]22
D. Ackerman. A Natural History of Love. N.Y.: Vintage Books, 1995. Р. ХIХ.
[Закрыть].
Подозреваю, что американки, и те, что сидят с детьми, и те, что сумели сделать карьеру, почти так же, как француженки, ставят роль жены на первое место. Наверное, они не стали бы пользоваться уловками, на которые пускалась одна знакомая мне дама на девятом десятке, прилагавшая огромные усилия, чтобы удержать своего мужа, который был немного младше нее. Однажды, вернувшись из магазина, она с волнением стала рассказывать мужу о том, как упала на улице. Муж, одновременно огорченный и раздраженный, сказал, что ей не следовало бы ходить на таких высоких каблуках. Потом, когда она призналась мне, что совсем не ушиблась, я спросила, зачем ей нужно было докучать мужу своими рассказами о падении. «Чтобы подогреть интерес Майкла ко мне, – сказала она. – Если бы ничего не произошло на самом деле, я бы что-нибудь придумала».
Вспоминаю свою беседу с Элизабет Бадентер, которая стала для меня настоящим откровением и повлияла на мое понимание французского романа. Когда ее муж Роббер Бадентер был избран в Сенат, после того как долго работал на руководящих постах самого высокого ранга, я легкомысленно заметила: «Не знаю, сколько ему лет, но…». Она остановила меня, ответив с улыбкой: «Ему шестьдесят восемь лет, и он красив, как бог». Меня изумило ее открытое отношение к чувственной любви, и я смогла только пробормотать: «Американка никогда не сказала бы то, что вы сказали мне сейчас». Она искренне удивилась: «Почему же?»
Я ответила: «Не знаю».
Ей стало интересно: «А что бы она сказала?» – «Скорее всего, что-нибудь вроде… “Ему шестьдесят восемь лет, и у него шило в заднице”».
Мы расхохотались, а потом я попробовала исправить впечатление: «Вероятно, я преувеличиваю. Возможно, она сказала бы что-то вроде: “Он еще в отличной форме”, – но не думаю, чтобы она повторила то, что сказали мне вы: “Ему шестьдесят восемь, и он выглядит, как кинозвезда”. Мы, американки, почти никогда не отзываемся так о своих мужьях».
До сих пор не могу понять, почему мы этого не делаем!
Диана Аккерман в своей книге о любви «Естественная история чувств» (A Natural History of Senses) утверждает, что американское общество стесняется любви. Она пишет: «Мы с неохотой признаемся в том, что любим. Даже когда, запинаясь и сгорая от стыда, произносим это слово»[23]23
Psychotherapy Networker, 2010. Июль – август. С. 29–30.
[Закрыть]. Наша словесная робость только усиливается, когда мы сравниваем себя с французами.
Я расскажу вам еще об одной симпатичной паре парижан, где муж не скрывает своей нежной привязанности к жене. Карл – обаятельный доктор, которому далеко за пятьдесят. У его красавицы-жены Симоны довольно сложный характер. Она всегда чувствует себя на высоте, начиная с одежды и питания и заканчивая образованием и остроумием, и Карлу достается от нее в случае малейшего промаха. После одного из ее выпадов Карл повернулся ко мне и задумчиво сказал: J’ai le malheur d’aimer ma femme – «Мое несчастье в том, что я люблю свою жену».
Этот мужчина – красивый, галантный, с прекрасной речью и тонким, глубоким умом, знаток искусства, после тридцати лет брака все еще любящий свою жену, – словно сошел со страниц средневекового романа. Он охотно мирится с ее властным характером, потому что любит ее. Как «рыцарь без страха и упрека», он превозносит любовь, несмотря на муки, которые она ему доставляет. А жена, в свою очередь и на свой манер, отвечает ему взаимной любовью.
Мой младший сын однажды отметил разницу между Симоной, с которой был знаком, и американскими женщинами. «Она не просто красива, – сказал он, – скорее загадочна». Что верно, то верно!
Француженки культивируют загадочность. Я не удивилась, прочитав недавно в журнале статью по поводу моногамии, на которую французские психотерапевты смотрят совсем не так, как их американские коллеги. В статье обсуждался вопрос, должны ли супруги говорить между собой обо всех аспектах своей жизни. Одного парижского семейного врача ужасала сама мысль об этом, даже если речь шла о беседе в кабинете консультанта. Он утверждал, что «загадка – главная составляющая, постоянно подстегивающая интерес партнера. Чтобы брак не наскучил, я должен чувствовать, что моя жена таит в себе много такого, о чем мне еще ничего не известно»[24]24
M. Johnson. Strong Mothers, Weak Wives. Berkeley: University of California Press, 1988.
[Закрыть]. Он уподобляет удачные отношения в браке двум пересекающимся окружностям, которые лишь отчасти перекрывают друг друга. «Во Франции, – говорит он, – если мы имеем в виду отношения между супругами, эти окружности редко перекрывают друг друга больше чем на одну треть. У нас женатые люди не только имеют право на частную жизнь, они обязаны иметь личную жизнь, чтобы сохранять взаимный интерес и притягательность друг для друга».
Это можно называть загадочностью, уловками или обманом, но в том, что касается любви, у французов и француженок мало распространены откровения, столь популярные у американцев. Они предпочитают смотреть на любовь как на игру, в которой нельзя открывать все карты, чтобы сохранить интригу и возможность развития отношений.
Осмыслению этой разницы я посвятила большую часть своей жизни и, проанализировав национальную историю наших стран, пришла к некоторым выводам, которые трудно оспорить. Американский идеал любви, учитывая все его трансформации на протяжении двухсот лет, развивался в незнакомом, новом мире, где супруги, чтобы выжить, должны были идти «в одной упряжке». В отдалении от поселений, без родителей, братьев и сестер, на которых можно было бы положиться, мужья и жены вместе противостояли и стихиям, и чужакам. До начала XIX века романтическая любовь не была для американцев обязательным условием для вступления в брак, да и позднее главным для них понятием оставалась семья. Долгое время американки воспитывались в традиции, которую один писатель назвал так: «сильные матери, слабые жены». И сейчас потребности женатой пары часто отходят на задний план, уступая первенство потребностям детей, хотя при этом бывает сложно сохранить любовные отношения между супругами. Моя невестка-француженка вспоминает, как, впервые приехав в США, была шокирована, услышав от одной из своих коллег, что ради детей она могла разойтись с мужем, посчитав его «случайным эпизодом» в своей жизни.
С другой стороны, французы, имеющие многовековой опыт ухаживания за возлюбленной, создали свое понимание романтической любви. Короли и королевы, благородные господа и дамы, менестрели и писатели превозносили, поэтизировали и изображали любовь. Начиная со времен Средневековья у них всячески поощрялась эротическая любовь, у нее были свои правила и идеалы, которым следовали все люди одного круга. Со временем то, что зародилось в герметичной атмосфере провинциальных и королевских дворов, выплеснулось за их границы, пережив эпоху трубадуров и менестрелей.
Глава вторая,
в которой ваше внимание займет великолепный «галантный век» Франции. Галантность в это время стала синонимом искусства обольщения, и тон в этой сфере общественной жизни задавал сам король. Король-Солнце Людовик XIV стал известен в мировой истории не только своими политическими достижениями, но и армией любовниц и фавориток, среди которых значились юная Луиза Лавальер, демоническая мадам де Монтеспан и набожная госпожа де Ментенон. Мадам де Лафайет, их современница и автор романа «Принцесса Клевская», впрочем, описывает события прошлого – времена безраздельного царствования Дианы де Пуатье, фаворитки короля Генриха II, но в этом «прошлом» легко узнается настоящая жизнь французского высшего света – развращенного и беззастенчиво утоляющего свои страсти. «Принцесса Клевская» считается первым психологическим произведением, породившим европейскую традицию эротического и любовного романа. Куртуазная культура предполагала счастливое единение любящих сердец, преодолевших огромное количество препятствий, в то время как циничный «галантный век» ставил под сомнение возможность счастливой развязки, концентрируясь на переживаниях героев.
Г. Жако «Менуэт» (1880). Гравюра Е. Шамполльона
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
