Текст книги "Сломанная стрела"

– И ученик превзошел свою учительницу, да?

– В некоторых отношениях, любовь моя. Не во всем.

– Возможно, тебе будет интересно услышать, что мне известно о твоей ссоре с юной наследницей престола, малышка-Герольд. Похоже, она очень удручена и хочет с тобой помириться, поскольку мой осведомитель сообщает, что принцесса рвется с тобой встретиться. Жаль, что встретиться вам не суждено. Было бы очень забавно поглядеть – зная, что тобой руководит моя милая нянюшка.

Тэлия старалась ничем не выдать своих чувств, но самообладание изменило ей, и она закусила губу.

– Скажи же ей, кто наш осведомитель, любовь моя, – проворковала Хулда на ухо Анкару.

– Никто иной, как достойный лорд Орталлен. Как, ты не удивлена? Обидно. Его, знаешь ли, открыла Хулда – выяснила, что он так долго и так умно вел подрывную работу против Герольдов и государей, что никто даже не догадывался, как часто он пользовался обстоятельствами в своих целях.

– Некоторые из нас догадывались.

– Правда? – надула губы Хулда. – Я разочарована. Но догадались ли вы о причине? Анкар пообещал ему трон. Понимаешь, Орталлен так давно об этом мечтал. Он думал, что добился своего, когда подослал убийцу, чтобы тот заколол отца Селенэй во время сражения. Но осталась Селенэй – и все ваши Герольды, которые настырно ее защищали. Орталлен решил сперва разделаться с ними; жаль, что ему так не везло. Его страшно удивляет, что тебе удается все время обходить его ловушки. Он изумится еще больше, когда вместо трона получит от Анкара удар кинжалом. Но я действительно разочарована тем, что ты уже догадалась о его вероломстве.

– Бедняжка, два разочарования за один день. – Анкар вновь перевел холодный взгляд на Тэлию. – Ну что ж, коль скоро ты лишила меня одного удовольствия, тебе некого винить, кроме себя самой, в том, что я воспользуюсь тобой для другого, верно? Возможно, мы сможем компенсировать те развлечения, которых по твоей милости лишилась моя милая нянюшка.

– Ах, но будьте осторожны с этой девкой, мой государь, – предупредила Хулда. – Она не безоружна, даже сейчас. Ваш слуга не должен допустить, чтобы в барьере открылась брешь.

Принц снова улыбнулся.

– Вряд ли такое случится, любовь моя. Он знает, каким будет наказание, если он не сможет удержать пленницу запертой внутри ее сознания. Если он оплошает, сердце мое, он твой.

Хулда затрепетала от восторга, когда Анкар подал знак стражникам, стоявшим позади него.

Они схватили Тэлию и рывком подняли на ноги, заломив ей руки за спину. Боль прошила ее тело, рана снова открылась, но Тэлия закусила губу и молчала.

– Ты еще и упряма! Как занятно будет поработать с тобой, Герольд. Крайне занятно.

Анкар повернулся и вышел из камеры, сопровождаемый колдуном и Хулдой; стражники поволокли Тэлию следом. Они прошли длинный коридор, где пахло плесенью и сыростью. В конце была железная дверь, из-за которой доносился запах страха и крови.

Руки Тэлии приковали к холодному камню над головой; раненое плечо напряглось, вызвав почти нестерпимую боль.

– Я считаю себя художником, – сообщил Тэлии Анкар. – Извлечь максимальную боль, не нанося необратимых увечий и не доводя до смерти – безусловно, искусство. – Он вытащил из огня длинный тонкий железный прут и задумчиво посмотрел на его раскаленный добела кончик. – К примеру, вот этим можно проделывать поистине захватывающие штучки.

Словно из далекого прошлого Тэлии вспомнилось, как Альберих обсуждал некоторые наиболее неприятные перспективы, ожидающие Герольда, с маленькой кучкой студентов выпускного курса, среди которых была и она.

– Мы не можем, – сказал Альберих в тот далекий день, – позволить себе игнорировать возможность пыток. Что бы ни говорилось в легендах, боль может сломить любого. Существуют ментальные упражнения, позволяющие отключиться от нее, но против худших изобретений человека не помогут и они. Все, что я могу вам посоветовать на случай, если вы окажетесь в безвыходном положении – лгать. Лгите так часто и изобретательно, чтобы ваши мучители не смогли отличить правду от лжи. Потому что настанет момент, когда вы все равно скажете правду – вы просто не выдержите. Но к тому времени, надеюсь, вы заморочите им голову настолько, что они уже не смогут ничего разобрать…

Но Анкару не нужны были никакие сведения: он в избытке получал их от Орталлена. Он хотел только помучить Тэлию. И будь она проклята, если доставит ему удовольствие, выдав свои страдания, прежде, чем ей изменят силы.

Итак, «захватывающие штучки» не смогли вырвать у нее ни звука, и принц был разочарован.

Он перешел к более изощренным пыткам, используя сложный станок. Анкар все делал сам, любовно поглаживая заляпанные кровью ремни и металл и со смаком, в подробностях описывая Тэлии, что именно ожидает ее беспомощное тело.

Тэлия изо всех сил старалась блокироваться и заслоняться от боли и окружающего мира ментальным барьером, который давным-давно научилась воздвигать, но по мере того, как Анкар продолжал свои «забавы», ее щиты и барьеры постепенно разрушались. Тэлия начала до тошноты ярко воспринимать все, что ощущали принц, Хулда и безымянный колдун. Острое сексуальное наслаждение, которое испытывал Анкар, истязая ее, было хуже изнасилования, а Тэлия терпела слишком сильную боль, чтобы смочь заблокироваться от него. Хулда получала от зрелища такое же извращенное и отвратительное удовольствие. По сути дела, то, что они делали с Тэлией, довело сексуальное возбуждение обоих до предела, и они находились на волосок от того, чтобы сорвать друг с друга одежду и насытить свою страсть здесь и сейчас.

Дважды Тэлия пыталась обратить свою боль на принца, но колдун всякий раз прикрывал его. Колдун получал от пытки почти такое же наслаждение, как Анкар и его «дорогая нянюшка», и Тэлия страстно мечтала (пока могла мыслить настолько связно, чтобы о чем-то мечтать) добраться до них до всех.

Спустя какое-то время она могла уже только кричать.

Когда ей раздробили ноги, у нее уже не осталось сил даже на крик.

Когда у Тэлии пропал голос, ее отволокли обратно в камеру, поскольку принц получал гораздо меньше удовольствия от пытки, когда жертва не реагировала на его эксперименты. Он постоял над Тэлией, злорадно глядя на то, как она лежит на соломе, где ее бросили, не в состоянии пошевелиться.

– А теперь, детка, ты должна отдохнуть и поправиться, чтобы мы смогли повторить нашу игру, – промурлыкал он. – Возможно, я скоро устану от нее, а может, и нет. Неважно. Подумай о завтрашнем дне – и о моих словах. Когда ты мне надоешь, я смогу найти тебе применение. Сначала мои люди снова развлекутся с тобой, им все равно, даже если ты будешь уже не так привлекательна, как прежде: некоторые из них, подобно мне, сочтут твой вид весьма возбуждающим, моя дорогая. А затем ты станешь моим посланцем. Как понравится твоей обожаемой королеве, если она получит своего любимого Герольда, но постепенно, по кусочкам?

Он расхохотался и вышел бок о бок с Хулдой, начав гладить ее грудь еще прежде, чем дверь за ним захлопнулась.

На это ушла вся воля Тэлии без остатка, но она не трогалась с места до тех пор, пока не стемнело настолько, что она могла быть уверена, что никто не увидит, что она делает. Тогда она перекатилась на бок, отодвинула в сторону солому и отыскала место, где закопала драгоценную бутылочку с аргонелом.

Только мысль о том, что ждет ее в камере, поддерживала Тэлию весь день, и она молилась про себя, чтобы тюремщики не устроили там обыск и не нашли ее сокровище.

Не нашли.

Тэлия заставляла себя оставаться в сознании, не расслабляясь ни на секунду, зная, что иначе никогда не сможет докончить начатое.

Ее пальцы так распухли, что совершенно не повиновались ей, но Тэлия предвидела такую возможность. Ей удалось разгрести рыхлую землю ребром ладони, ухватить горлышко зубами и так вытащить бутылочку наружу.

От этого усилия Тэлия чуть не провалилась в беспамятство; она долго лежала, задыхаясь и плача от боли, не в силах шевельнуться. Когда же снова смогла двигаться, то зажала бутылочку между ободранными до мяса запястьями и зубами вытащила пробку.

Снова пришлось отлеживаться; сознание грозила вот-вот поглотить тьма. Такое избавление стало бы лишь временным, а Тэлии нужно было окончательное.

Она выплюнула пробку, перекатилась на бок, невзирая на мучительный протест истерзанного тела, и вылила все содержимое бутылочки себе в рот. Снадобье обожгло ободранное горло и огнем протекло в желудок, где легло, словно расплавленный свинец. Казалось, оно собралось проесть дыру и вытечь наружу.

Тэлия рыдала от боли, не сознавая ничего, кроме снедающей ее муки. Ей казалось, прошла вечность. Но наконец от огня начало распространяться онемение, отодвигая боль. Чем дальше, тем оно двигалось быстрее, и вскоре Тэлия уже ничего не чувствовала, вообще ничего. Сознание, казалось, плыло в теплой темной воде.

Какое-то время у нее еще оставались несколько мыслей. Элспет: Тэлия надеялась, что девочка действительно простила ее надеялась, что новый Герольд Королевы будет любить ее так же, как любила Тэлия. И Дирк. Возможно, лучше всего, чтобы он не узнал, как она его любила; это избавит его от многих страданий. Верно? Одно радовало: что Дирк с Крисом помирились перед отъездом. Дирку и так будет очень больно, когда он узнает о гибели друга.

Если бы только она смогла сказать… если бы только она тогда знала наверняка насчет Орталлена. Он все еще оставался там – не вызывающий подозрений враг, выжидающий удобный момент для новой попытки. И Анкар – повелитель чернокнижников, имеющий под рукой армию убийц. Если бы только как-нибудь сообщить…

Пока у нее еще оставались силы и воля, Тэлия еще раз попыталась послать мысленный зов, но магический барьер отбросил ее назад.

А затем оцепенела и воля, и Тэлия могла только плыть по течению.

Странно… Барды всегда уверяли, что, когда человек умирает, ему приходят ответы на все вопросы, но Тэлии никакие ответы не приходили. Одни лишь вопросы, вопросы без ответов, и мысли о незаконченном деле. Почему нет ответов? Казалось бы, человек должен хотя бы узнать, почему ему пришлось умереть.

Быть может, это неважно.

Крис сказал, что там светло. Во всех сказках говорилось, что Гавани светлы. Но света не было. Только тьма – тьма повсюду кругом, и нигде ни проблеска света.

И такое одиночество! Сейчас Тэлия порадовалась бы чему угодно, даже бредовому видению.

Но, возможно, так даже лучше. В темноте проклятый колдун не сможет найти ее и притащить обратно. Если она убежит подальше, он может заблудиться, пытаясь ее разыскать. Стоило попытаться… а теплая цепенящая тьма действовала успокаивающе, если забыть об одиночестве.

Быть может, где-нибудь, там, куда маг не сможет за ней последовать, она найдет Гавани… и там будет свет.

Тэлия позволила тьме увлекать ее все дальше, смыкаясь за спиной, и сами мысли тоже начали цепенеть и чахнуть.

Последнее, что она успела, уплывая в темноту, – удивиться, почему по-прежнему совсем нет света, даже в конце всего.

Глава девятая

Когда королева со свитой наконец выехали, Дирк, несмотря на яростные возражения Целителей и собратьев-Герольдов, уверявших, что он недостаточно поправился для такой экспедиции, тоже ехал в почетном эскорте.

Он отвечал всем, что пригодится. И говорил правду: занятия в Коллегии временно прекратили, и все Герольды, обычно преподававшие там, ехали с королевой в качестве телохранителей; исключение составили только больные или слишком старые, чтобы путешествовать. Кроме того, Дирк утверждал, что гораздо здоровее, чем кажется (лгал, надо сказать), и что ничуть не хуже отдохнет, неторопливо следуя за обозом, чем маясь в лазарете (а вот тут содержалась крупица правды). Целители с отвращением подняли руки вверх, когда Селенэй согласилась на участие Дирка в поездке, и заявили, что королева безумна, а Дирк – самый худший пациент, какого они видели после Керен.

Дирк отлично знал, что Терен и Скиф решили потихоньку за ним присматривать, ничуть не поверив его уверениям, что он здоров. Его это не заботило. Ради того, чтобы не остаться дома, он был готов на что угодно – даже стерпеть чужую опеку.

Но характер предстоящей поездки Дирк оценил верно – она обещала быть легкой: самым волнующим событием предстояло стать встрече с Тэлией или Крисом на Границе. Почетный караул из Герольдов являлся скорее данью традиции, чем средством предосторожности перед лицом предполагаемой опасности. В конце концов, Алессандар зарекомендовал себя надежным союзником и верным другом Вальдемара, и вероятность того, что с Селенэй и Элспет случится что-то дурное в Хардорне, была не выше, чем в их собственной столице. Дирк считал, что с ними он будет в такой же безопасности, как в собственной постели.

Имелись у Дирка и другие причины стремиться ехать с остальными, хотя он и не хотел поверить их никому другому. Вынужденная праздность предоставила ему уйму времени для размышлений, и Дирк начал задаваться вопросом, не ошибся ли он в своих предположениях о связи между Тэлией и Крисом. Хотя полностью Крис не самоустранился, он редко, а может, и вообще не оставался с Тэлией наедине с тех пор, как они вернулись из поля. Напротив, он закрутил короткий роман с Нессой, после чего вернулся к своим прежним полумонашеским привычкам. Тэлия тоже не искала встреч с Крисом. Дирк знал все это наверняка, поскольку как одержимый следил за их местонахождением и передвижениями. Сейчас, по прошествии времени, многочисленные дифирамбы Криса в адрес Личного Герольда Королевы казались ему похожими не столько на речи влюбленного, превозносящего свою возлюбленную, сколько на увещевания конского барышника, пытающегося уломать привередливого покупателя! А человек, чьего общества Тэлия действительно искала, ее старательно избегал – и им был сам Дирк.

Потом еще тот странный случай с Керен, сразу после того, как он чуть не грохнулся. Она прорвалась сквозь заслон Целителей в то утро, когда уехали Крис с Тэлией, а Дирк все еще лежал в жару и с затуманенной головой, и прочла ему страстную проповедь, которую он почти не помнил. Последнее доводило Дирка до бешенства, ибо он сильно подозревал, что Керен говорила что-то важное, но не мог собраться с духом, чтобы подойти к ней и прямо спросить, насчет чего, собственно, она так разорялась. Но если смутные воспоминания, которые у него все же сохранились, не обманывали – что вполне возможно – Керен упоминала любовь-судьбу, и неоднократно. И довольно пространно объясняла, какой он идиот и как мучает Тэлию.

Помимо того, Дирку несколько раз снились очень страшные сны, которые, как ему казалось, нельзя было полностью приписать лихорадке, и с той самой минуты, как он узнал о том, что Крис с Тэлией уехали, не оставляло чувство тревоги, связанное со всем нынешним предприятием. Если что-то пойдет не так, как надо, Дирк хотел узнать об этом из первых рук. И еще хотел иметь возможность что-то предпринять, а не просто сидеть и гадать, что происходит; хотя, учитывая, в какой плохой форме он находится, Дирк сомневался, что способен на многое.

Формально он все еще считался больным, поэтому его отправили в хвост кавалькады, перед самым обозом, на пару со Скифом охранять Элспет. Спутница Скифа, Симри, ожеребилась в начале весны, и малыш едва подрос настолько, чтобы его взяли в путешествие.

Элспет нервничала, и Дирк подозревал, что они со Скифом – самая подходящая компания для юной наследницы: шалости отпрыска Симри и непринужденная болтовня бывшего вора поднимали ей настроение, а Дирк с огромной охотой говорил на тему, которая всецело занимала мысли Элспет и наполняла ее чувством вины – о Тэлии.

Селенэй передала Элспет записку Тэлии, когда наследница, тщетно поискав повсюду Личного Герольда Королевы, в конце концов осведомилась у матери, что та с ней сотворила. Элспет с искренним раскаянием вспомнила свое обещание, данное много лет назад, почти сразу после того, когда Тэлия повернулась к ней спиной и уехала. «Я никогда не разозлюсь на тебя, – поклялась она когда-то, – что бы ты мне ни сказала, если только, спокойно все обдумав, не решу, что ты сказала не правду».

А многое из того, что Тэлия сказала ей в ту ночь, было пусть горькой, но правдой. Элспет действительно думала только о собственных желаниях и удовольствиях. Она ни разу не взглянула на свой «роман» более широко.

Предательство несостоявшегося любовника причинило ей боль – но гораздо меньшую, чем мысль о том, что, нарушив обещание, она оттолкнула от себя подругу, которая по-настоящему любила ее. Тэлия наговорила ей гадостей, но отнюдь не незаслуженно… а Элспет сказала немало резкостей и гадостей в ответ.

Если уж посмотреть правде в глаза, то Элспет – хотя воспоминание об этом вызывало у нее еще больший стыд – первой начала обзываться. Сейчас, прочтя записку, она отчаянно хотела извиниться и объяснить свое поведение, вернуть близость, что существовала между ними до отъезда Тэлии в поле. Раскаяние девочки было неподдельным, и ей постоянно хотелось с кем-то поговорить о случившемся между ней и Личным Герольдом Королевы.

В лице Дирка она нашла благодарного слушателя, который, похоже, никогда не уставал от ее бесконечных рассуждений.

Постепенно чувство вины немного притупилось благодаря тому, что Элспет смогла как следует выговориться, и стало не таким нестерпимым.

Но все равно не оставляло ее до конца.

– Мечтаешь, юная барышня?

Вкрадчивый, хорошо поставленный голос вырвал Элспет из глубокого раздумья.

– Я не мечтаю, – поправила она лорда Орталлена с легким холодцом в голосе, – Я думаю.

Он вопросительно поднял бровь, но Элспет не собиралась его просвещать относительно предмета своих размышлений.

Орталлен толкнул лошадь, направив ее чуть ближе к наследнице престола; Гвена откликнулась на невысказанный прилив отвращения своей всадницы и отодвинулась.

– Должен признать, меня и самого одолевают мысли, – сказал Орталлен, словно желая удержать Элспет. – Мысли… и тревога…

– Что б он провалился! – подумала Элспет. – Он такой вкрадчивый… ему так хочется поверить! Если бы Альберих не сказал мне тогда…

– Я бы доверила Альбериху свою жизнь, – внезапно прозвучал мысленный голос Гвены, – А этой гадюке не доверила бы и обрезков копыт!

– Тихо, милая, – так же безмолвно ответила Элспет, позабавленная пылом своего Спутника; у нее даже поднялось настроение. – Больше он меня не поймает.

– Тревога о чем, господин мой? – простодушно спросила она.

– О племяннике, – ответил Орталлен, совершенно ошарашив ее выражением лица и ноткой подлинного волнения в голосе. – Жаль, что Селенэй не посоветовалась со мной прежде, чем посылать его с таким заданием. Он очень молод.

– Он весьма опытен.

– Но не в области дипломатии. И не в одиночку.

– Светлые Гавани, милая, я почти готова поверить, что он действительно беспокоится!

– А он и правда беспокоится, – отозвалась Гвена, удивленная не менее своей Избранницы, – И отчего-то… отчего-то меня это пугает. Что он знает такого, чего не знаем мы?

– Задание легкое, простой визит к союзнику, – сказала Элспет вслух. – Что может случиться?

– Конечно же, ничего. Просто глупые стариковские бредни. – Орталлен рассмеялся, но его смех прозвучал принужденно. – Нет, все пустяки. На самом деле я подъехал, чтобы посмотреть, не тоскуешь ли ты по кому-нибудь из молодых людей, которых оставила при дворе.

– По ним-то? – пропела Элспет с очень наигранной веселостью. – Да простит меня Владычица, я ума не приложу, что я когда-то в них нашла. В жизни не видела такого выводка пустоголовых щенков! Боюсь, они мне надоели, так что я только рада была от них избавиться… и, думаю, мне лучше вернуться в арьергард: сейчас моя очередь позаботиться, чтобы бедняга Дирк не выпал из седла. Всего доброго, господин мой!

– О, ты славно накрутила ему хвост, сестренка. – похвалила Гвена, разворачиваясь и галопом направляясь в конец колонны. – Молодчина!

– Дирк! – окликнула Элспет на скаку.

– Что, бесенок? – Дирк задремал в седле: солнце ласково пригревало, Ахроди шла ровно, а тихий перезвон подуздных бубенцов и цокот копыт по дороге действовали на него усыпляюще.

– Как ты думаешь, нас Тэлия встретит на Границе? – задумчиво спросила Элспет; ее лицо выражало нескрываемую надежду. Дирку страшно не хотелось разочаровывать девочку, но ничего не поделаешь.

Он вздохнул.

– Боюсь, вряд ли. Она ведь Личный Герольд Королевы, а значит, главный представитель твоей матери, так что, скорее всего, она останется у Алессандара.

– А. – Элспет приуныла, но ей явно хотелось продолжить разговор. – Ты хорошо себя чувствуешь? Ты сильно кашляешь.

Она искоса, немного озабоченно посмотрела на Дирка.

– Только не говори, что тоже собираешься нянчиться со мной, – с легким раздражением ответил Дирк. – Хватит и того, что вон те двое строят из себя наседок. – Он кивнул в ту сторону, где как раз за пределами слышимости ехали Скиф с Тереком.

В ярком свете полуденного солнца, столь радующем после долгих недель холодных дождей, на белоснежную форму Герольдов было трудно смотреть, не щурясь. Терен, тот буквально сверкал.

«И как ему, разрази меня гром, удается, – поймал себя Дирк на мысли, – выглядеть так безупречно, несмотря на пылищу, которую мел поднимаем?»

Элспет хихикнула.

– Извини. Действительно, немного слишком, да? Теперь ты знаешь, каково мне! В Коллегии-то все было нормально, но здесь я даже в кустики не могу отлучиться… ну, сам знаешь зачем… без того, чтобы двое Герольдов тут же ринулись меня охранять!

– Вини только свою мать, бесенок. Ты у нее единственное детище. Ей надо было нарожать целый выводок, тогда у тебя не было бы таких забот.

Элспет хихикнула еще громче.

– Вот бы кто-нибудь из придворных слышал, как ты говоришь о ней, словно о породистой суке!

– Меня бы, наверно, вызвали на поединок за оскорбление величества. Зато сама она вполне могла бы со мной согласиться. А какие у тебя сейчас учебные занятия, пока ты не сидишь за партой?

К собственному удивлению, Дирк обнаружил, что его интересует ответ. Апатия, вызванная болезнью, отступала, сменяясь прежней энергией, и он начал осознавать, что значительная часть душевных терзаний тоже утихла.

Дирк понятия не имел, чем вызвана перемена – тем, что он помирился с Крисом, или же чем-то другим – но она была отрадной.

– Альберих велел Скифу учить меня метать нож. Нехорошо хвастаться, но у меня очень неплохо получается. Смотри…

Рука Элспет дернулась вбок и вперед, и в стволе росшего впереди дерева, словно по волшебству, выросла, дрожа, рукоять маленького ножа. Дирк даже не видел, как он вылетел из руки девочки.

– Недурно… совсем недурно.

Элспет подскакала к дереву, вытащила нож, обтерла мокрое от сока лезвие о собственный рукав и вернулась к Дирку.

– Скиф дал мне потайные наручные ножны со специальной застежкой, видишь? – Она засучила рукав и гордо продемонстрировала подарок. – Точно такие, как у Тэлии.

– Так вот откуда они у нее! Наверняка тоже от Скифа. Этот парень мастер прятать вещи, – ухмыльнулся Дирк и с удивлением понял, что давно не улыбался. – Имей в виду, я вовсе не против. Я только рад, что у тебя есть скрытое жало, бесенок.

– Почему? Мама совсем не обрадовалась тому, что я учусь «уловкам убийц», как она весьма тактично выразилась. И смирилась, только когда я сказала, что так велел Альберих.

– Считай меня большим прагматиком, чем она, но если тебе известны такие уловки, это очко в твою пользу при встрече с убийцей, а ты ведь у нас только одна, бесенок. Мы не можем себе позволить потерять тебя.

– Забавно, Скиф сказал то же самое. Думаю, я отвыкла думать о себе, как о важной особе. – Элспет усмехнулась, а Дирк мимолетно подумал, что из маленького надменного Отродья, за которое когда-то взялась Тэлия, получилась очаровательная юная девушка. Личному Герольду Королевы удалось сотворить немалое чудо!

– Надеюсь, тебя также учат тому, что в случае опасности нужно реагировать рефлекторно, а не думать. Элспет скорчила рожицу.

– Еще как учат! Не так давно Альберих, Скиф и Джери устраивали мне засады каждую минуту, стоило мне отвернуться, поодиночке и скопом! Ну а в остальном мне положено просто разговаривать с Герольдами. Похоже, считается, что я буду заражаться от них знаниями или что-то вроде того.

– Хорошенькая манера отзываться о старших! Хотя, как ни грустно признать, но когда речь идет о Скифе, «зараза» – самое точное слово.

– Кажется, кто-то поминает мое имя всуе? Скиф послал Симри вперед, поравнялся с ними и поехал рядом.

– Ну, разумеется, мой чудный крылатый тать. Я как раз предупреждал нашу юную доверчивую наследницу престола, чтобы не якшалась с тобой…

– Со мной? – Скиф невинно округлил глаза. – Я чист, как…

– Как то, что выгребают из конюшен.

– Эй, я не обязан сидеть здесь и выслушивать оскорбления!

– Точно, – хихикнула Элспет, – Ты можешь уехать и предоставить нам оскорблять тебя за твоей спиной, как до твоего появления.

Словно передразнивая ее, какая-то нахальная алая сойка принялась обзывать Скифа последними словами. Птица прыгала по ветке, нависшей над дорогой, и продолжала поносить беднягу еще долго после того, как он проехал мимо.

– Все на одного, да? Даже зверье на вашей стороне! Как сказал бы Мастер Альберих, пора прибегнуть к стратегическому отступлению.

Скиф придержал Симри, отстал и занял свое обычное место рядом с Тереком, скорчив гримасу Элспет, которая показала ему язык. Дирку с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.

Однако мгновение спустя настроение Элспет резко изменилось.

– Дирк! Можно я кое о чем спрошу?

– Для того я и существую, бесенок. Во всяком случае, отчасти.

– Что есть зло?

Дирк едва не поперхнулся. Чего-чего, а философии он от Элспет не ожидал.

– Ого! А ты не любишь легких вопросов, верно?

Он немного помолчал, бросив на Элспет косой взгляд и увидев, что навеки покорил ее сердце тем, что отнесся к вопросу серьезно.

– Ты когда-нибудь спрашивала об этом Гвену? – сказал он наконец. – Вероятно, она больший авторитет в таких вещах.

– Спрашивала… а она только посмотрела на меня так, словно у меня на голове рога выросли, и сказала: «Оно просто есть!»

Дирк рассмеялся: ответ очень напомнил ему тот, что когда-то дала ему Ахроди.

– Похоже, действительно есть области, в которых Спутники слабо разбираются, верно? Ладно, попробую я. Ответ далеко не самый лучший, но, думаю, он не слишком далек от истины. Мне кажется, что зло – нечто вроде высшей формы жадности, жадности столь всеобъемлющей, что она даже не может видеть ничего красивого, редкостного или драгоценного, и не пожелать обладать им. Жадности такой абсолютной, что если не может получить желаемое, то скорее уничтожит его, чем позволит, чтобы им завладел кто-то другой. И жадности такой острой, что даже обладание такими вещами не уменьшает ее ни на йоту: то, что красиво, редкостно или драгоценно, никак ее не трогает, лишь вызывает желание обладать.

– Значит, «добро» – что-то вроде противоположности? Бескорыстие?

Дирк слегка нахмурился, подыскивая нужные слова.

– Отчасти. Зло не может ничего созидать, оно может только копировать, искажать или разрушать, поскольку слишком занято самим собой. Так что «добро» – что-то вроде самоотверженности. А ты же знаешь, что многие вероисповедания учат, что высшее добро – Божество – достижимо лишь при условии полного самоотречения, забвения себя. А почему ты спросила?

– Когда Скиф упомянул мастера Альбериха… он… я… – Элспет смущенно замялась, но Дирк постарался всем своим видом излучать доброту и понимание, и выражение его лица явно ободрило девочку. – Ты знаешь, что случилось между Тэлией и мной. На следующий день я все еще злилась на нее, хотя и на себя уже тоже не меньше. Ну, и это сказалось на тренировке. Мастер Альберих остановил меня и повел на Поле, чтобы я прогулялась и остыла. Знаешь, я никогда не думала, что он… не знаю, отзывчивый, что ли. Славный. Обычно он кажется таким суровым.

– Возможно, чтобы замаскировать внутреннюю мягкость, – тихо заметил Дирк. Из Герольдов он знал Альбериха лучше всех, кроме Элкарта и Джери, и, несмотря на то, что очень много времени проводил на полевой службе, успел сблизиться с преподавателем боевых искусств, как никто другой. – Он знает, что снисходительность по отношению к любому из нас может обернуться гибелью в поле. Поэтому он обходится с нами жестко – будем надеяться, жестче, чем все, с чем нам придется столкнуться. Что не делает его хуже, как человека и как Герольда. Подумай-ка минутку. Он единственный преподаватель в Коллегии, от чьей выучки зависит, будешь ты жить или умрешь. Если он упустит какую-то мелочь – неважно, по какой причине – следствием может стать безвременный конец одного из его учеников. Такого нельзя сказать больше ни об одном из преподавателей Коллегии. В следующий раз, когда зазвонит Колокол Смерти, ты, возможно, заметишь, что Альбериха нигде не видно. Не знаю, куда он уходит, но однажды я видел его, когда он уходил. Он выглядел так, словно терпел смертную муку. Думаю, он чувствует больше, чем большинство из нас может предположить.

– Похоже, я знаю. Так или иначе, он заговорил, а ты же знаешь, какой он: когда он говорит, его волей-неволей слушаешь. Как-то само вышло, что я в итоге рассказала ему обо всем – о том, как Тэлия все время была занята, и я начала разговаривать с лордом-дя… то бишь лордом Орталленом. И как именно потому я… начала встречаться с… некоторыми людьми. Похоже, дрянной публикой. О том парне. Нас познакомил лорд Орталлен: сказал, что, как ему кажется, мне следует проводить больше времени в обществе других придворных. Когда он говорил, все звучало очень разумно, и мальчишки, с которыми он меня познакомил, казались такими… внимательными. Льстили мне. Мне… нравится внимание. Я рассказала все Альбериху. Вот тогда он и сказал одну очень странную вещь, Альберих то есть. Он сказал: «Я говорю тебе это под строгим секретом, как Герольд Герольду, потому что думаю, что мне пришлось бы все время ждать удара в спину, если бы он узнал о том, что я сейчас скажу. Лорд Орталлен – один из трех по-настоящему дурных людей, которых я встретил в жизни. Он ничего не делает просто так, госпожа моя, и было бы хорошо, если бы ты никогда этого не забывала».

Элспет взглянула на Дирка; ему показалось, что девочка хотела увидеть, какое впечатление произвел ее рассказ.

Дирк не старался скрыть, что весьма обеспокоен. Когда Элспет произнесла имя лорда Орталлена, казалось, какая-то туча заслонила от него ласковое тепло солнца. А слова Альбериха явились чем-то вроде откровения.

– Не знаю, что и думать, – произнес Дирк наконец. – Но Альберих не склонен выносить поспешные суждения; да ты и сама знаешь. Вместе с тем, я тоже отнюдь не приверженец Орталлена. Скажу только одно: мы с Крисом поссорились главным образом потому, что Орталлен настоял, чтобы он присутствовал, когда меня обвиняли, и приложил все силы, чтобы заставить Криса выбирать между ним и мной. Не знаю, зачем Орталлену это понадобилось – разве что из-за того, что я уже говорил о зле: оно не может видеть драгоценную вещь и не пожелать заполучить ее или уничтожить. А дружба с Крисом – это одна из самых больших драгоценностей в моей жизни.