Текст книги "Чистый вымысел. За что мы любим Японию: от покемонов до караоке"

Образец джипа Косугэ из коллекции Городского исторического музея Оцу

Каждый раз при появлении новой партии покупатели выстраивались в очередь по всему кварталу, словно забывая о декабрьском холоде. В стране, где детей лишили их героев и всего остального, Косугэ сделал своим брендом оккупационную армию. Каждый джип союзников, пролетающий по улице, невольно рекламировал его продукцию. К концу месяца «Марубуцу» продал сто тысяч машинок, которые стали называть «джипы Косугэ» – это удивительно много, учитывая ситуацию в Японии. Превращение автомобиля завоевателей в миниатюрную игрушку, очевидно, открывало стране доступ к великим переменам.

Игрушечный джип мог показаться всего лишь чем-то вроде точки на радаре зарождающейся поп-культуры в тот странный исторический период. Но Япония быстро узнала, что случается, когда поколение детей растет без игрушек. Даже везучие дети, у которых остались семьи и дома, после войны разыгрывали по ролям ситуации, печально напоминавшие о той эпохе: черный рынок, азартные игры, демонстрации протеста и, что больше всего настораживало, пан-пан – изображали пары солдат с молодыми женщинами на прогулке, что в то время повсюду встречалось на улицах Японии. Многие другие дети остались сиротами, бездомными или и теми и другими одновременно. Кто-то стал преступником, воруя со складов военное снаряжение, которое можно было выменять на еду у спекулянтов черного рынка. Глава приюта для сирот Токио жаловался, обращаясь к читателям газеты Mainichi Shimbun: «Мы можем их накормить, но на самом деле даже больше одежды или книг им нужны игрушки».

Новость о триумфе Косугэ в Киото стала музыкой для ушей немногих оставшихся в столице игрушечников. «Все мы говорили друг другу: “Кто же мог это сделать?” – вспоминал историк Осаму Като. – “Как и кто смог изготовить такую великолепную игрушку в такое время?”» Токийская фирма Takamine, вдохновленная успехом Косугэ, начала производить собственную версию джипа. Он оказался столь же популярным среди столичных детей, как у Косугэ, хоть и не был таким реалистичным. К маю 1946 года фабрика производила более ста машин в день и планировала увеличить количество до пятисот.

Дети жаждали получить игрушечные джипы, а для взрослых они символизировали экономическую активность, соответствие общества нормам. Вскоре их заметили и американские военные. Молодые солдаты сметали с полок жестяные копии своих машин и самолетов как сувениры, а специалисты по экономическому планированию, хорошо осведомленные о довоенном успехе японской игрушечной промышленности, пристально наблюдали. Эти игрушки стали символом – и инструментом – отношений между врагами, которые заключили непростой союз. На фотографии 1946 года в тихоокеанском издании журнала Stars and Stripes японский мальчик и молодой солдат катают жестяные джипы по капоту настоящего.

Разгадкой успеха игрушечного джипа была двусмысленность идейного посыла. «Взрослые японцы ненавидели игрушки, изображавшие военные машины, потому что из-за них мы проиграли войну, – вспоминал Эйитиро Томияма, основавший в 1924 году игрушечную компанию Tomiyama, теперь известную как Tomy. – Для американцев все иначе: это яркий пример их военного успеха. Я знал, что они будут продаваться за рубежом». И в августе 1947 года группа экономических советников генерала Макартура приказала «приложить все усилия, чтобы увеличить производство игрушек на экспорт, в то время как для граждан Японии будут импортироваться сопутствующие материалы для остро необходимых продуктовых пайков». Единственным столь же узнаваемым товаром были шелка. Благодаря игрушкам Япония наконец начала восстанавливать экспортную торговлю. Единственным условием была необходимость маркировать товары знаком «СДЕЛАНО В ОККУПИРОВАННОЙ ЯПОНИИ».

Время было удачное. Близилось Рождество 1947 года, а Америка испытывала нехватку собственных игрушек – одним из последствий военного периода стала нехватка материалов и рабочей силы в Штатах. Даже Lionel, знаменитый изготовитель игрушечных поездов, в военные годы дошел до производства продукции из картона. Японские игрушечники были более чем рады заполнить брешь копиями популярных американских легковых машин и военной техники. Томияма создал изощренно точную жестяную копию бомбардировщика B-29, того самого, который всего несколько лет назад «поливал смертью» район, в котором теперь производилась игрушка, ставшая грандиозным хитом за границей. Когда оптовик Ёнэдзава Сёкай представил ее в 1951 году на выставке игрушек в Нью-Йорке, покупатели заказали сотни тысяч таких самолетов. В итоге Ёнэдзава продал почти миллион самолетиков только в Соединенных Штатах. Товары, подобные B-29, повысили прибыль производителей жестяных игрушек с 8 миллионов иен в год в 1947 году до 8 миллиардов в 1955-м. И подавляющее их большинство было отправлено детям Соединенных Штатов и Великобритании.

Рядовой японец долгое время испытывал смешанные чувства при виде этих символов войны, что наконец всплыло на поверхность в 1951 году. Организация учителей и женские группы провели национальную кампанию против производства игрушек на военную тематику. Производители ответили, что их продукция всего лишь отражает реальность. Дети ежедневно видели джипы, танки и военные самолеты. Они были так или иначе частью их повседневной жизни. Почему нужно прятать игрушечные версии тех же предметов?

Как оказалось, вопрос вскоре стал неактуален, так как конец оккупации в 1952 году ознаменовал большой культурный перелом, в том числе и для японских детей. Как и весь послевоенный мир, Япония превозносила американскую культуру – сильную, энергичную, привлекательную и стильную. Молодой руководитель крошечной японской фирмы по производству игрушек вскоре достиг большого успеха, используя образ американской мечты, еще более убедительный, чем джип, а именно «Кадиллак».

В опустошенном войной Асакусе[12]12
  Асакуса – старинный квартал Токио.


[Закрыть], еще восстанавливающемся после ковровых бомбардировок, можно было арендовать всего несколько зданий. В 1947 году Харуясу Исида вместе с младшим братом Минору и третьим партнером основал компанию по торговле игрушками Marusan Co. Ltd. Он управлял ею из дома, служившего также складом, общежитием и кухней для десяти работников – обычная организация труда в первые послевоенные дни. Братья не создавали новые игрушки, а становились посредниками в сделках между провинциальными фабриками и токийскими оптовиками, которые обслуживали розничные магазины региона. Marusan специализировались на игрушечной оптике – пафосное название для дешевых пластиковых биноклей и телескопов. Они продавались достаточно хорошо, и владельцы имели стабильный доход. Но Минору, младший из трех основателей компании, хотел быть кем-то бо́льшим, чем просто поставщиком.

Страстный и творческий Минору быстро стал генератором идей Marusan. В противовес ему Харуясу, превосходный бизнесмен, контролировал цены и объемы закупок. К 1952 году они сошлись во мнении, что конкуренты хорошо зарабатывали экспортом жестяных игрушек за рубеж. Тогда они решили создать первую собственную игрушку.

Идея делать миниатюрные машины глубоко импонировала Минору. Он обожал настоящие автомобили. Подростком в Сингапуре гонял по городу на Citroën 11 CV. После основания Marusan раздобыл у американского солдата подержанный Studebaker, формально как служебную машину, а потом приобрел открытый ярко-красный автомобиль MG серии Т. «На нас все оборачивались, когда мы развозили товар на MG, – смеялся бывший работник Сабуро Исидзуки, вспоминая те времена. – Тогда на улицах Токио не было подобных машин».

Минору мечтал о чем-то, что заставляло бы так же оборачиваться на полки с игрушками. Он хотел создать уникальную игрушечную машину – большую, в масштабах реальной, и детализированную, которая действительно поразила бы иностранных покупателей. Только один несгибаемый старый мастер мог справиться с такой задачей. Минору знал, кого пригласить.

Мацудзо Косугэ вернулся в Токио в 1947 году. Там он открыл дизайн-студию и фабрику жестяных игрушек под названием Tokyo Zosaku Kogeisha («Художественные ремесла Токио»). Она находилась в районе Сумида, всего в двух шагах от того места, где до войны была его старая фабрика. Косугэ не терял времени даром и выпустил первое изделие – заводную машину, способную «видеть» край стола и сворачивать до момента падения. Он продал десять тысяч таких машин. Когда хлынули заказы, и его репутация выросла, он сменил название на то, что было знакомо каждому: «Игрушки Косугэ».

После обсуждения идей с Косугэ Минору остановился на одной модели: «Кадиллак» седан 1950 года. Выбор был очевиден. Американских солдат и их джипов на улицах вновь независимой Японии оставалось все меньше, и детей воодушевляли новые фантазии об успехе и красивых автомобилях: абсурдно крупных, чудесно хромированных и восхитительно обтекаемых легковых машинах американского производства. А «Кадиллак» был в Америке автомобилем номер один.

Мастер игрушек Косугэ ловко убил двух зайцев сразу, в свое время выбрав джип. Это был символ американской военной мощи и мастерства машиностроения в компактном корпусе защитного цвета. Косугэ и его японские коллеги прекрасно знали о власти, которой обладали американские легковые автомобили над воображением людей в середине века не только в Японии, но и там, где были созданы. Послевоенная Америка буквально помешалась на машинах. В 1950 году на американских дорогах было всего 25 миллионов зарегистрированных автомобилей, а к 1958-му их количество более чем удвоилось. Каждый хотел иметь «Кадиллак», хотя бы игрушечный.

Теперь не было нужды в компромиссе. После начала Корейской войны в 1950 году американское правительство вложило в экономику Японии почти 3 миллиарда долларов на производство военных товаров и их транспортировку на Корейский полуостров. В заказы входили тросы, проволока, форменная одежда, продовольствие, боеприпасы и даже лицензионные копии американских джипов производства Mitsubishi и Toyota. Наверное, это был каторжный труд, но для страны, находящейся в ужасном финансовом положении, деньги, несомненно, представляли ценность. Когда японские фирмы строили фабрики и транспортную инфраструктуру, чтобы выполнять американские заказы на военные поставки, Япония стала «одним огромным продовольственным складом, без которого мы не могли бы вести Корейскую войну», – признал посол Роберт Мёрфи в 1952 году. Наблюдая экономический рост страны, измеряемый двузначными цифрами благодаря инвестициям, президент Банка Японии назвал его «помощью с небес».

Теперь, когда литейные цеха были запущены и снова производили высококачественную отечественную сталь, не нужно было перебирать мерзкие груды мусора ради пустых банок. Благодаря возрождению машиностроительных заводов, способных производить шестерни, пружины и другие точные детали, мастера смогли обновить свои игрушки с помощью заводных механизмов, превзошедших даже лучшие довоенные. Под руководством Минору команда Косугэ трудилась в течение года, совершенствуя рельеф, формы для отливки и все мельчайшие детали.

Конечный результат оказался превосходным. «Кадиллак» длиной 13 дюймов был совершенен – от блестящей черной крыши до белых покрышек. Глянцевый блеск достигался методичным нанесением бесчисленных слоев лаковой краски. Бамперы и решетка были покрыты сверкающим хромом и дополнены переливающимися камешками из полупрозрачного пластика вместо фар. Капоты украшали миниатюрные гербы Cadillac, нарисованные вручную. Внутри в современной технике литографии воспроизводились мельчайшие детали автомобиля, от узора на жестяной обивке до цифр на спидометре. Автомобиль выглядел вполне реальным, как будто какой-то безумный ученый направил на него уменьшительный луч. Уже в процессе создания все перестали беспокоиться о том, смогут ли его продать. Это было искусство – дух сёкунин.

На каждой упаковке под логотипом Marusan мелкими буквами было написано «ФАБРИКА КОСУГЭ». Беспрецедентная честь для ремесленника, который, как многие до него, трудился в поте лица в тени известных компаний, занимающихся розничной продажей игрушек. Сегодня истинные ценители признательно называют его «кадиллак Косугэ».

Бескомпромиссный подход заставил Marusan продавать продукцию в Японии за 1500 иен – в то время довольно большую сумму, доступную далеко не каждой семье с ребенком. Единственными магазинами, которые Минору убедил ее взять, были универмаги – они надеялись, что состоятельные взрослые купят игрушку детям, а может, и себе.

На самом деле цена была настолько высокой, что правительство сочло машинку предметом роскоши, а не игрушкой. Marusan пришлось подавать дополнительные документы и оплачивать лишние налоги с продаж. Они не особенно хорошо продавались в Японии, но этого следовало ожидать при такой цене. Минору успокоил Харуясу, заверив его, что настоящие покупатели находятся за границей. И он оказался прав. Фактически с того самого момента как иностранные покупатели впервые увидели кадиллаки на Международной торговой ярмарке в Нью-Йорке, Marusan едва успевали удовлетворять спрос. Этот кадиллак олицетворял собой кусочек американской мечты, воплощенную производителями игрушек, которые всего несколько лет назад противостояли американцам.

Cadillac Косугэ

Точно так же, как произошло с джипом, Косугэ быстро адаптировался к новому спросу на его изделия. При нехватке специалистов он расширил производство таким же образом, как в Оцу: нанял местных домохозяек. Сидя за длинными столами, они собирали детали и наносили финальные штрихи. Этот конвейер выпускал в день по 270 готовых машин различных цветов и характеристик. В их числе – фрикционные[13]13
  Машинки, которые заводятся силой трения.


[Закрыть] версии, машинки на батарейках, а позже и с дистанционным управлением. Никто не знает, сколько всего их произвели, но еще одно изделие подсказывает, насколько удачными, вероятно, стали продажи зарубежным покупателям. В 1954 году Marusan выпустили набор c жестяным Buick Roadmaster, самым грандиозным из всех седанов производителя. Все надписи на упаковке были на английском языке: «Из серии знаменитого “Кадиллака”, который любят наши юные друзья… Игрушка, и даже больше чем игрушка. Новый хит этого года, выпущенный MARUSAN». Упаковка японского издания Roadmaster сообщала, что он «сейчас экспортируется в универмаги по всей территории Северной и Южной Америки и Австралии, где продается лучше подобной продукции из Германии и Великобритании».

Как только на полки американских магазинов игрушек попали эти детально проработанные и недорогие японские машины, они начали вытеснять модели местного производства. К концу 1950-х Япония производила ¾ игрушек во всем мире и превратилась в их крупнейшего экспортера. (Даже ту самую всеамериканскую любимицу Барби на самом деле изготавливали на японской фабрике, а одежду для нее шили вручную японские портнихи на производственных линиях, подобных линии Косугэ.) Мировые производители игрушек сочли невозможным конкурировать с такой первоклассной командой профессионалов, выполнявших задачи за шокирующе низкую по западным стандартам плату. В 1959 году разъяренные британские производители ответили запретом на участие японских компаний в местных ярмарках игрушек. Они еще не знали, что игрушечные машины были лишь предвестниками будущих торговых войн.

• • •

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ситуацию на родине лучше всего описывало слово «беспорядки». В 1958 году предложение пересмотреть противоречивый Anpo – американо-японский договор о безопасности – сплотило общественные организации, протестующих студентов и профсоюзы, которые давно выступали против этого соглашения. Они объединили силы и организовали массовые протесты против администрации премьер-министра Японии Нобусукэ Киси – деда будущего долгосрочного премьер-министра Синдзо Абэ.

Киси едва ли был сторонником Соединенных Штатов. Фактически он воплотил в себе все то, что иностранцы и местные жители презирали в императорской Японии. Он был экономическим руководителем японского марионеточного правительства Маньчжоу-Го. Киси подписал объявление войны Соединенным Штатам. Создал японскую программу принудительного труда. Убежденный ультранационалист, он посвятил последние свои годы тому, чтобы доказать невиновность военных преступников класса А. Однако все его пороки в глазах американских политтехнологов перекрывала одна уникальная черта – принадлежность к ярым антикоммунистам. Она принесла ему тихое освобождение от трибунала над военными преступниками в 1948 году и тайную финансовую помощь от ЦРУ, которая способствовала его возврату в политику. Через десять лет Киси стал премьер-министром. Когда в январе 1960 года он посетил Вашингтон, чтобы подписать документы для возобновления договора, президент Эйзенхауэр одаривал его всеми почестями, какие только могла обеспечить государственная дипломатия. В свою очередь масс-медиа встретили его передовицами «Дружественный и предприимчивый торговец из Японии», словно вновь упаковав Японию в коробку прежней, довоенной роли продавца безделушек.

А на самом деле у него на родине все было вовсе не так радостно. Общество расползалось по швам. Пятнадцать месяцев политического застоя и демонстраций вовлекли в движение около 30 миллионов японцев – треть всего населения страны. Момент истины настал 19 мая 1960 года. Это был официальный дедлайн для парламента, чтобы ратифицировать подписанное Киси соглашение. Оно учреждало ряд суверенных и неприкосновенных для японских законов военных баз США, которые растянулись по всей территории Японии от Аомори на северной оконечности Хонсю до тропиков Окинавы. Сотни тысяч разъяренных граждан собрались у здания парламента, нетерпеливо ожидая голосования. Хорошо осведомленные о военной биографии Киси, они опасались, что их втянут в новые американские военные конфликты за границей. Толпа рабочих, студентов и представителей интеллигенции, бурлящая за воротами, представляла собой широкий спектр японского общества. В здании парламента возникали драки, когда члены оппозиционной партии упорно выстраивали живую стену вокруг трибуны. Через несколько часов противостояния Киси приказал удалить политиков силой. Прибыли 500 полицейских, чтобы выволочь из помещения членов партии меньшинства. Старейшего спикера парламента протащили через толпу и посадили в кресло, как тряпичную куклу, после чего он стукнул молотком в знак ратификации Anpo без проведения голосования.

«Это не демонстрация демократии», – сухо заметил британский киножурнал Pathé об этом зрелище. Такое диктаторское поведение разгневало как протестующих, так и широкую общественность, привлекая в Токио все больше и больше демонстрантов и парализуя город на целые недели. В конце концов большой группе радикалов из элитных университетов Японии, называвшей себя «Дзэнгакурэн» (слово-гибрид, образованное из более длинного наименования, означавшего «Всеяпонская лига ассоциаций студенческого самоуправления») удалось снести ворота здания Парламента Японии. Когда лучшие и ярчайшие граждане Японии сошлись лоб в лоб с тяжеловооруженным спецназом, сотни из них были ранены, а одну студентку колледжа затоптали.

Широко транслировавшийся в Японии и за рубежом видеоряд о протестах 1960 года позволил многим телезрителям впервые увидеть публичные демонстрации такого эпического масштаба. Эти кадры сделали японских бунтарей источником вдохновения для дальнейших протестных движений. Особый интерес вызывала их манера сцеплять руки и ходить петляя, чтобы полиции было трудно их разогнать. Наверное, это первый пример субкультурного тренда из Японии, нашедшего своих последователей за границей. «Японский змеиный танец», как его назвали в Англии, позже применялся американскими группами протестующих во время антивоенных митингов конца 1960-х.

Другой случай, произошедший через несколько месяцев, в октябре 1960 года, оказал даже более глубокое влияние на японцев, а гораздо позднее и на американскую аудиторию. Он связан с политиком Инэдзиро Асанумой – 61-летним председателем Социалистической партии Японии. Днем 12 октября Асанума вышел на сцену, чтобы участвовать в дебатах глав трех основных политических партий страны и выступить перед трехтысячной аудиторией против премьер-министра Киси и соглашения Anpo. В разгар его речи из-за кулис вырвался на сцену неизвестный и вонзил Асунаме в грудь традиционный японский меч длиной в фут, смертельно ранив политика прямо перед включенными камерами. Семнадцатилетний преступник Отоя Ямагути был настолько ярым фанатиком правых взглядов, что считал ультраправую Патриотическую партию «Великая Япония» слишком политически нейтральной. Когда его схватили, он заявил, что спас Японию от коммунизма, а месяц спустя повесился в камере, оставив написанный на стене зубной пастой слоган в поддержку императора. Тем временем отечественные, а позже и зарубежные средства массовой информации снова и снова транслировали запись этой жуткой сцены. Американский журнал Life даже провел покадровый анализ того, что назвал «наиболее детально изученным убийством в истории». В захватывающем фоторепортаже журнал сравнил убийство со знаменитым Сказанием о 47 ронинах прямо под репродукцией ксилографии укиё-э XIX века с изображением кульминации этой истории. Убийство шокировало и возмутило Японию. Нападение Ямагути было не частью политического заговора, а скорее поступком психически неустойчивого человека. Мало кто увидел в нем самурайскую драму. Американские СМИ смешивали реальность и фантазию, представляя очередной рассказ о японской экзотике, который еще десятки лет находил отклик с неожиданными последствиями.

Несмотря на все происходившее, японская экспортоориентированная промышленность только продолжала расти, а гениальные маленькие машинки Косугэ и его коллег-мастеров сыграли большую роль в восстановлении разрушенной экономики страны. Но запуск Советским Союзом спутника в 1957 году мгновенно повлиял на фантазии и страхи всего мира, заставив игрушечных мастеров приспосабливаться. Когда новости о «космической гонке» между мировыми ядерными сверхдержавами заполонили заголовки и радиопередачи, дети быстро потеряли интерес к машинкам, танкам и самолетам. К моменту смерти Косугэ в 1971 году его джипы давно уже были забыты… Хотя на самом деле о них помнили даже в начале XXI века. Куратор Городского музея истории Оцу смог уточнить, как выглядел оригинал, опросив старейших местных жителей. К началу 1960-х реалии этой теперь уже мирной страны больше не дразнили детское воображение. Дети жаждали полета футуристической фантазии, символов светлой новой эры науки и техники: ракет, бластеров и роботов.