Текст книги "Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей"

В классе мы обращаемся к этому методу как к игре в импровизацию. Тот, кто получил подсказку, должен рассказать историю, упомянув худшую, лучшую, первую и последнюю версии подсказанного слова. Таким образом не только рождаются идеи для сторителлинга, но и развиваются навыки выступлений без подготовки, ученики осваивают применение методов и стратегий, пройденные в классе, без репетиций. Лучшие рассказчики способны поведать смешную или трогательную историю с минимальной подготовкой или вовсе без нее.

В конце концов это становится так же естественно, как ходить и дышать.

Именно этому я и хочу научить своих учеников.

И еще «Первый – последний – лучший – худший» – отличная игра для дальних поездок, первых свиданий и прочих ситуаций, для которых характерны моменты неловких пауз, а кроме того, через эту игру можно лучше узнать человека. Где бы и как бы вы ни играли – обещаю: в процессе у вас появится множество новых идей и заготовок для историй, а самое главное – вы заполните лакуны в собственной биографии и расширите горизонты, увидите связи, которых не видели прежде, и прокачаете память так, как и представить себе не могли.

Итак, я дал вам три инструмента для генерирования историй:

• «Уроки жизни»;

• «Без границ»;

• «Первый – последний – лучший – худший».

Используйте их прилежно и регулярно, и вскоре водоворот историй захлестнет вас с головой. Сюжетов появится столько, что вы не будете успевать их все рассказать. Эх, всем бы такие проблемы!

А теперь пора научиться создавать истории!

Часть II. Как создать свою историю

Самый могущественный человек в мире – это рассказчик. Именно он задает видение, ценности и программу для всего грядущего поколения.

Стив Джобс

Скажи мне факт, и я буду знать. Скажи мне истину, и я поверю. Но расскажи мне историю – и она будет жить в моем сердце вечно.

Древняя мудрость

Есть люди, которые время от времени пишут. И есть писатели, которые лишь время от времени – просто люди.

Дэн Кеннеди

Глава шестая. «Как я украл пожертвования»

Вторую часть этой книги я хочу начать с истории, чтобы на ее примере продемонстрировать применение навыков и стратегий. История эта вовсе не самая лучшая и не самая популярная в моем репертуаре – просто одна из наиболее удачно выстроенных, а потому представляет собой отличное учебное пособие.

Впервые я выступил с ней на чемпионате StorySLAM в Нью-Йорке. Занял второе место (к тому же познакомился наконец с основателем The Moth Джорджем Доусом Грином, о чем подробнее напишу чуть позже), потом слегка переработал историю и рассказал еще и в Кембридже (штат Массачусетс). Мое имя первым вытянули из волшебной шляпы. И хотя большинство рассказчиков ненавидят выступать первыми, этот марафон я выиграл (между прочим, единственный раз, когда я – да и вообще кто-либо на моей памяти – победил, будучи первым из выступающих).

История записана с живого выступления и в письменном виде слегка подредактирована. Это важный момент, поскольку устные выступления существенно отличаются от текста – как правило, они менее формальны и в них больше повторов. Я же оставил все эти элементы нетронутыми, чтобы дать вам ощущение живого выступления (его также можно послушать на ютуб-канале Storyworthy the Book, посвященном этой книге).

Осень 1991 года. Мне 20 лет, и я еду по пустынному участку шоссе в Нью-Гемпшире. Возвращаюсь домой с первого в своей жизни свидания с девушкой по вызову и безумно рад этому (поскольку еще не знаю, что этот раз станет одновременно и последним).

Именно в сей волнительный момент правая передняя шина моего Chevrolet Malibu 1976 года внезапно лопается. Нет, не так: ее буквально разрывает на куски. По всей дороге разлетаются ошметки резины и проволоки – я и представить себе не мог, что так бывает, – и мне едва удается вывести машину на обочину и остановиться.

Повторяю: на дворе 1991 год. Мобильника у меня нет, запасного колеса – тоже. Других машин на этом участке я не видел. Поэтому я делаю единственное, что приходит в голову: возвращаюсь по встречной полосе в поисках помощи.

Так проходит семь часов, и вот, отдав все свои деньги полуголому горцу по имени Уинстон, у которого оказалось запасное колесо, я вновь сажусь в машину и еду домой. До моей квартиры в Эттлборо остается какая-то сотня миль, как вдруг, взглянув на приборную панель, я понимаю, что бензин практически на нуле.

Все деньги, что у меня были, – до последнего пенни – теперь у полуголого горца. Кредитной карточки у меня нет, да и не кредитной – тоже. Да что там, у меня и банковского счета-то нет.

Поэтому я сворачиваю на ближайшем повороте и еду на заправочную станцию, где, припарковавшись с краю, в гневе стискиваю руль. Я безумно зол, но в то же время мне грустно. Мне 20 лет, я администратор в McDonald's, зарабатываю 7,25 доллара в час и при этом богаче всех своих знакомых. Моя мать живет на пособие вместе с моей беременной сестрой-подростком, брат год назад ушел в армию, и с тех пор о нем ничего не слышно. Отец исчез из моей жизни 10 лет назад. Единственный, кто может мне помочь (у кого даже есть кредитная карта и машина, которая выдержит поездку до Нью-Гемпшира), – это мой друг Бенджи, а он как раз уехал на какую-то экскурсию от колледжа. Связаться с ним я никак не могу, потому что на дворе 1991 год, а это значит, что звонить нужно из автомата и чтобы при этом человек, которому ты звонишь, находился у телефона, к тому же необходимо знать его номер, и все это сейчас совершенно невозможно.

Этого я никак не мог предвидеть. Вот я сижу за рулем, уставившись на поле, усыпанное пестрыми осенними листьями, а на душе у меня совсем не так радужно. Разве мог я подумать, что так рано останусь совершенно один? Это неправильно, когда человеку в 20 лет абсолютно не к кому обратиться за помощью. Сидя в машине и глядя на оранжево-желтое поле, я вдруг отчетливо вижу собственное будущее: бесконечная череда подобных моментов, когда мне нужна будет помощь и не у кого будет ее попросить.

И у меня появляется план. Я буду просить милостыню, чтобы заработать на бензин, – ведь на дворе 1991 год. Бензин стоит 85 центов за галлон[11]11
  Около 3,8 л.


[Закрыть], и, для того чтобы добраться до дома, мне нужно всего-то восемь долларов. Я готов отдать свои права, бумажник, все, что есть в машине, в качестве залога в обмен на эти восемь долларов; пообещать, что обязательно вернусь сам и верну деньги, – словом, сделаю все что угодно.

И вот я репетирую речь, делаю глубокий вдох и вхожу в помещение. За стойкой обслуживания – паренек, наверное, моего возраста. Я прошу его помочь, предлагаю залог – но он отказывается: не хочет рисковать своим местом.

Я ухожу, снова сажусь в машину. План у меня простой: сейчас дождусь, пока он уйдет домой, на его место придет другой, а пока жду, порепетирую речь. Буду просить вновь и вновь, пока кто-нибудь не даст мне денег на бензин. Однако, вернувшись в машину, я вижу на заднем сиденье собственную смятую униформу – и внезапно у меня появляется идея.

Спустя час я стою на крылечке маленького кирпичного домика в тихом спальном районе. Стучусь в синюю дверь. На мне – форма администратора McDonald's: синяя рубашка, синие брюки, синий галстук, золотой бейджик с именем. В руках – словно щит – серый чемоданчик с фирменной буквой «М».

Снова стучусь в синюю дверь.

Наконец дверь распахивается, и на пороге возникает мужчина. На вид лет 50, но, может быть, и все 500. Из тех, у кого на лице написана вся мудрость этого мира. В тот момент я понимаю: он знает, что я собираюсь сделать нечто ужасное.

Я и сам это знаю: ужасная идея. Теперь-то мне это ясно.

Но на дворе воскресенье, а на часах – два пополудни. Я стою на крыльце его дома в униформе McDonald's. В такие моменты понимаешь, что единственный способ разделаться с неприятной ситуацией – это нырнуть в нее как в омут с головой. Так что я снова делаю глубокий вдох и говорю:

– Здравствуйте, меня зовут Мэтт, я собираю пожертвования для детского благотворительного фонда Рональда Макдоналда.

Мужчина стоит неподвижно и молча, как Стоунхендж. Будто застыл во времени, ждет своего часа. Тут я говорю нечто, что поражает не только его, но и меня самого – этих слов я совершенно не собирался произносить.

– Моя мама умерла от рака, когда я был еще маленьким, а теперь умирает моя сестра, и я всеми силами пытаюсь ей помочь.

Наконец он оживает и говорит:

– Стой здесь.

А сам уходит в дом – и я знаю, что он делает: звонит в полицию. Сейчас они приедут и арестуют меня за кражу денег у McDonald's (что и случится через пару лет – но не сейчас). Тем временем он возвращается с двадцатидолларовой купюрой (в тот момент мне показалось, будто бы он дал мне все 20 000). Я поднимаю руку, чтобы сказать:

– Нет-нет, это слишком много!

Но он возражает:

– Нет. Моя жена Лиза умерла от рака пять лет назад.

Тут уж настал мой черед застывать.

Он все говорит и говорит, рассказывает, как она болела и как потом умерла. Как двое их детей приехали из Калифорнии на похороны, но с тех пор он их больше не видел. Последние два года жизни Лизы, сообщает он, были очень тяжелыми, но именно о самом последнем годе он сожалеет больше всего. Рассказывает, как отчаянно его жена боролась за жизнь, а надо было дать ей уйти и не мучиться – но он слишком любил ее, чтобы произнести эти слова.

Сам не помню, как вышло, но я вдруг обнаруживаю, что сижу у него на крыльце и этот мужчина изливает передо мной свою душу, а я чувствую себя распоследней сволочью и худшим человеком на свете.

Он все говорит и говорит, минут 20, о своей жене и детях, потом умолкает и обнимает меня – как будто все эти пять лет никого не обнимал. Сует двадцатидолларовую бумажку мне в руку – и ладонь будто бы обжигает огнем.

Я прощаюсь с ним, иду по мощеной тропинке, возвращаюсь на заправку. Оплачиваю бензин, снова трогаюсь в путь, и, когда уже выезжаю на шоссе, вспоминаю, как сидел в этом самом кресле всего-то час назад, чувствуя себя совершенно одиноким и потерянным, и боялся, что останусь в этом мире совершенно один. Теперь-то я понимаю, каким был идиотом – ведь сегодня вечером я вновь встречусь с друзьями и буду есть пиццу, пить пиво и смотреть «Симпсонов». А этот человек – вот он-то как раз и останется совсем один за той синей дверью, сегодня, завтра и, наверное, еще много-много дней и ночей. Я уезжаю из Нью-Гемпшира, понимая, что ничегошеньки не знаю о настоящем одиночестве, – но зная то, что ни за что не хотел бы оказаться на месте этого человека, познать одиночество в такой форме, на много-много лет вперед.

Глава седьмая. Чтобы рассказать любую историю, нужно всего пять секунд (а «Парк Юрского периода» – вовсе не о динозаврах)

В сторителлинге множество секретов и нюансов, но есть одна фундаментальная истина, которую рассказчик должен понимать прежде, чем даже начать задумываться об успехе. Все великие истории – независимо от их длины, глубины и тональности – о мимолетном мгновении в жизни человека.

Понимаете?

Повторяю: каждая великая история, по сути, повествует о пяти секундах в жизни человека, и цель ее – максимально подробно описать это мгновение.

Знаю, звучит несколько нелепо – но это абсолютная правда. И еще одна хорошая новость: это правило – если его понять и прочувствовать – здорово облегчает работу рассказчика.

За эти пять секунд происходит нечто такое, что в корне меняет все. Например, вы влюбляетесь или, наоборот, разочаровываетесь в человеке. Или узнаете что-то новое о себе или о ком-то другом. Ваше мнение по тому или иному вопросу радикально меняется. Вы кого-то прощаете и принимаете. Или, наоборот, погружаетесь в пучину отчаяния. Или скрепя сердце смиряетесь. Или в чем-то раскаиваетесь. Принимаете решение, переворачивающее всю вашу жизнь. Выбираете новый путь. Совершаете грандиозное достижение или терпите грандиозное поражение.

Из таких-то моментов и рождаются великие истории. Именно их мы ищем, выполняя «Уроки жизни». Зачастую они кажутся мелкими и внезапными, но от этого не менее мощны. Таковы лучшие истории – единственные достойные того, чтобы их рассказать.

В истории «Как я украл пожертвования» такой «пятисекундный» момент наступает, когда я понимаю, что ничего не знаю об одиночестве и, что еще важнее, вовсе не хочу познать его в той форме, в какой познал тот мужчина из Нью-Гемпшира. В моей истории этот момент наступает, когда он рассказывает мне о своей жене Лизе, умершей от рака, и о детях, которые за пять лет так и не появились дома. Я помню тот эпизод так ясно, словно он был вчера. Когда мужчина говорил мне об этом на крыльце своего дома, я почувствовал, как сердце мое ухнуло в пропасть и все силы меня оставили. А ведь за секунду до того я считал себя самым одиноким человеком на свете – и тут вдруг понял, каким был эгоистичным, зацикленным на себе идиотом.

В этом цель моей истории: донести до слушателей, что у меня в жизни был момент, когда я чувствовал себя одиноким и потерянным, убедил себя в том, что в жизни меня не ждет ничего, кроме одиночества, – а потом понял, как это глупо и каким я был слепцом. Остальной текст – всего лишь антураж для этого единственного момента.

Все, что не подчеркивает его и не подсвечивает, нужно оставить в тени или вовсе выбросить. И наоборот: все, что акцентирует и фокусирует на нем внимание, стоит усиливать и подкреплять.

В следующей главе мы поговорим об опущениях и недомолвках, и вы увидите, сколько всего в этой истории осталось за кадром во имя того самого главного момента. Вы поймете, сколько осталось в монтажной комнате лишь ради того, чтобы этот момент стал ярче и четче.

Понимание того, что истории создаются вокруг таких вот крошечных моментов, – краеугольный камень, на котором выстраивается повествование, но именно этого не понимает большинство рассказчиков. Они полагают, что если с ними случилось нечто интересное, невероятное и невообразимое, то готовая история уже у них в кармане. А вот и нет.

Вспомните, о чем я писал в третьей главе – когда упомянул, что в детстве мне довелось голодать. В этой истории моя жена сообщила, что знала об этом. Она раскрыла тайну всей моей жизни. Полная версия истории длится около семи минут (с ней вы можете ознакомиться на ютуб-канале Storyworthy the Book), но, по сути, все сводится к тому знаменательному моменту семейного ужина и разговора с женой. Все прочее я включил в историю лишь для того, чтобы лучше его подчеркнуть.

В полной версии этой истории я пишу о том, как в детстве частенько был совсем не уверен в завтрашнем дне и в том, что мне будет что поесть. Есть там и смешные вставки об остроумных и странных способах поиска пропитания для меня и моих брата и сестры. Еще я представляю вам свою жену и детей, пишу о своем браке и о том, как и по сей день меня не покинуло до конца чувство тревоги, связанное с привычкой Чарли кидаться едой. Все эти элементы присутствуют там, чтобы вы яснее и четче прочувствовали тот самый пятисекундный момент. Хочу, чтобы вы ощутили весь его вес, всю его силу и мощь, как будто вы сами сидели с нами за одним столом. И если мне это удастся, вы поймете, что я испытал.

Слушая эту историю, люди плачут и смеются. Именно ее мне заказывают чаще всего – хотя она о совершенно мимолетном мгновении. О нескольких словах, сказанных женой своему мужу за ужином. О моменте, который, может быть, стерся бы из памяти, если бы я не делал прилежно «Уроки жизни». А ведь это был один из самых важных моментов для меня.

Именно тогда я осознал, что моя жена видит мое сердце лучше меня самого, – и благодарен за то, что сумел это понять.

Как часто рассказчики упускают значимость таких вот мгновений, видят большое, когда стоит искать малое. Они приходят ко мне и говорят: «Вот я прошлым летом побывал в Танзании – хочу об этом рассказать со сцены». А я отвечаю им всегда одно и то же: нет. Поездка в Танзанию – еще не история. То, что у тебя есть возможность путешествовать, еще не значит, что ты сумеешь интересно об этом рассказать. А вот если в этой поездке был тот самый пятисекундный момент – возможно, из этого что-то и выйдет. Думайте об этом в таком ключе: если из моей истории убрать Танзанию, останется ли она все такой же интересной? Если ответ «нет», значит, и истории у вас никакой нет. А если «да», в ней должно быть что-то, что мне захочется услышать.

Профессиональная рассказчица и мой хороший друг Кристина О'Салливан рассказывает о том, как в 20 лет посетила Лаос. Взойдя на горную вершину, она обнаружила там монастырь, а в нем – однокомнатное помещение, предназначенное для школы. Там было 30 мальчиков и одна девочка, а также учитель – мужчина. Кристину пригласили войти и все осмотреть. Она познакомилась с ребятами, обнаружив, что те куда более увлечены учебой, чем была в свое время она. Узнала, почему в классе всего одна девочка, а также поняла кое-что очень важное о самой себе, что навсегда перевернуло ее взгляды на жизнь. И это потрясающая история, потому что, если из нее убрать Лаос, это «важное» все равно останется. Она вовсе не об экзотическом месте и не о необычной еде, а потому рассчитана не на аудиторию, которой интересна чужая культура. В основе этой истории – то самое мимолетное мгновение в школе, а школа могла оказаться где угодно, даже в родном городе самой Кристины.

Однажды, много лет назад, я сидел в составе участников и продюсеров The Moth и слушал выступления рассказчиков в рамках книжного тура в поддержку первого сборника историй. Один мужчина рассказал о том, как в детстве проехал на отцовском грузовике через гараж и угодил в бассейн. Говорил он воодушевленно, с юмором и правильными паузами – словом, к подаче было не придраться. Когда же он закончил, один из продюсеров спросил, что эта история значит для него лично:

– Как этот случай повлиял на вашу жизнь?

Тот объяснил, что отныне, всякий раз, когда они с друзьями собираются в баре, у него есть в запасе интересная история.

– Да-да, но сыграла ли эта ситуация какую-то фундаментальную роль в вашей жизни? – повторил продюсер.

– Да, – снова ответил мужчина. – Мне всегда есть о чем рассказать, чтобы люди посмеялись, – и мне это нравится.

Продюсер объяснил, что это скорее анекдот, чем поучительная история. Слушать анекдоты забавно, но вряд ли они произведут в голове у слушателей важный эмоциональный сдвиг или резонанс, оставят долгое послевкусие. Аудитория не сможет найти себя в этой истории, какой бы смешной, захватывающей и удивительной она ни была. Вряд ли анекдот закрепится в сердцах слушателей, как это обычно происходит с по-настоящему сильными историями. Без «пятисекундного» момента не бывает великих историй.

Такие моменты можно найти и в кино, и в литературе. Мой любимый пример (к которому я еще не раз буду возвращаться на страницах этой книги, так что, возможно, вам стоит посмотреть этот фильм) – «Парк Юрского периода» Стивена Спилберга, по сценарию Майкла Крайтона и Дэвида Кеппа. Этот фильм имел невероятный успех, и большинство людей решили, что все дело в динозаврах, которые благодаря компьютерной графике впервые в истории Голливуда выглядели как живые.

Но нет.

На самом деле «Парк Юрского периода» – вовсе не о динозаврах. Крайтон, Кепп и Спилберг используют динозавров, чтобы привлечь и заинтересовать публику, создав захватывающее зрелище и интригу (об этом мы еще поговорим чуть позже), – но не динозавры составляют суть и основу этой истории. Ее ключевой «пятисекундный» момент никак с ними не связан.

Фильм «Парк Юрского периода» – о палеонтологе Алане Гранте, влюбленном в палеоботаника Элли Сэттлер. Грант и Сэттлер – пара, но они не женаты. Похоже, главным камнем преткновения в их отношениях стала неготовность Гранта иметь детей (на самом деле они ему вовсе не нравятся, что очень расстраивает Сэттлер). Грант считает детей шумными, скучными, требующими огромных материальных и временны́х затрат, да к тому же «вонючими». В одной из первых сцен фильма он рассказывает маленькому мальчику, как его мог бы разорвать динозавр, используя для наглядности окаменелый коготь.

По ходу действия фильма Грант поневоле оказывается в компании двух детей, и всем им в конце концов приходится выживать в условиях Юрского периода. Не раз Грант, рискуя собственной жизнью, спасает детей, а узнав их получше, постепенно – и неожиданно для себя самого – привязывается к ним. Мальчик Тим – неуклюжий, вечно попадает в передряги и, так же как и Грант, любит динозавров. Девочка Лекс – не по годам зрелая и мудрая, хорошо разбирается в технике и сохраняет удивительное спокойствие перед лицом опасности.

Постепенно Грант понимает, что дети – не только «маленькие вонючки», требующие много денег, но любознательные и интересные создания. Поворотный момент в фильме – когда Грант с двумя детьми устраиваются на ночлег на дереве и Грант, обнимая Тима и Лекс, рассказывает им о травоядных динозаврах, которых они только что кормили с руки.

Вот отрывок из оригинального сценария:

Тим, довольный, укладывается спать. Грант тоже устраивается поудобнее, но чувствует, что в кармане его брюк что-то колется. Поморщившись, он достает предмет из кармана – им оказывается коготь велоцираптора, добытый им в Монтане, кажется, так давно (а на самом деле – только вчера). Грант смотрит на него, и целый вихрь мыслей проносится у него в голове. Когда-то эта вещь была ему так дорога.

Лекс. Чем вы займетесь теперь, раз не надо больше добывать кости динозавров?

Грант. Не знаю, наверное, эволюционируем.

Тим. Как называется слепой динозавр?

Грант. Не знаю. И как же?

Тим. Слепозавр. А собака слепого динозавра?

Грант. Сдаюсь.

Тим. Гавгавзавр!

Грант смеется. Дети наконец закрывают глаза, потом Лекс опять открывает.

Лекс. А если, пока мы спим, динозавр вернется?

Грант. Я не буду спать.

Лекс (скептически). Всю ночь?

Грант. Всю ночь.

Грант роняет коготь на землю.

Не забываем, что в начале фильма этим самым когтем Грант пугал мальчика, который ему не нравился, которого он считал вонючим и глупым. И вот теперь выронил этот коготь. Вместо того чтобы цепляться за окаменевший кусочек древнего динозавра, Грант крепко обнимает детей – с одним из которых минуту назад вместе смеялся, а другого – по-отечески утешал. Это и есть тот самый «пятисекундный» момент в судьбе Гранта и самый важный эпизод в фильме – момент истинной трансформации. Вот почему он говорит Лекс, что и ему придется эволюционировать. Это слово – важное и использовано здесь неспроста. Грант уже эволюционировал. Эти дети видятся ему как нечто новое и чудесное. Его искренний смех над шуткой Тима и то, как он утешает Лекс, как выпускает из рук коготь – все это символизирует произошедшую в нем перемену.

Это индикаторы поворотного момента и потому кульминация истории.

Грант любит детей. Пока – только этих двоих, но теоретически мог бы полюбить и других. А значит, они с Сэттлер будут жить долго и счастливо.

Так заканчивается фильм. Будут и еще события, но лишь потому, что история перерождения Гранта встроена в фильм о приключениях на острове динозавров. А потому им предстоит еще через многое пройти: захватывающие встречи с велоцирапторами, электрифицированные ограды и мобильные кулеры. Однако оставшаяся часть служит лишь для замыкания цепочки событий.

Как им сбежать с острова? Кто выживет, а кто умрет (хотя, если вы хоть что-то знаете о сторителлинге, то уже поняли это с самого начала)? Но все это неважно для истории. А момент на дереве полностью меняет отношение героя к детям. Теперь они ему нравятся. Он полюбил их. Конец.

Представьте, что я позвал вас в кино на фильм о мужчине среднего возраста, который должен научиться любить детей, чтобы укрепить отношения с любимой женщиной. Показалось бы вам такое предложение любопытным? Вряд ли. А вот если встроить эту линию в контекст захватывающего приключения на острове, полном динозавров, – совсем другое дело. Тут уж вы, скорее всего, выйдете из кинозала вполне довольными фильмом, и впечатления о нем будут жить в вашей памяти и сердце дольше, чем после любого фильма о динозаврах.

Вы решите, что все дело в динамичном сюжете и интриге – и, может быть, отчасти так и есть, – но в глубине души все равно будете понимать, что история вам понравилась потому, что на самом деле она вовсе не о динозаврах.

Она – о преображении и любви.

Или вот еще пример: «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега» – первый (и лучший) из фильмов Спилберга об Индиане Джонсе. С первого взгляда можно решить, что это история о человеке, ищущем религиозный артефакт, чтобы тот не достался нацистам. Или – о любви между Инди и Марион.

А вот и нет. Это фильм о человеке, утратившем веру. Индиана Джонс не верит в бога, он весь – в науке и начисто лишен духовности. И вдруг в самый отчаянный момент обретает веру, которая так ему нужна.

Вот в чем истинная суть фильма «В поисках утраченного ковчега»: это история ученого, нашедшего бога.

Не верите?

В начале фильма Инди открыто заявляет, что не верит в то, что Ковчег Завета обладает духовной силой. Он ищет его из-за исторической ценности, а не потому, что тот способен изменить ход Второй мировой войны. На вопрос офицера, правда ли, что на Ковчеге содержатся настоящие 10 заповедей, он отвечает: «Да, те самые 10 заповедей. Оригинальные каменные таблички, которые Моисей принес с горы Синай и разбил – если, конечно, вы во все это верите».

Из фразы «если, конечно, вы во все это верите» становится ясно, что сам Инди – не верит.

Когда же офицер спрашивает его о свете, исходящем от Ковчега на картинке, которую он ему показывает, Инди отвечает: «Кто знает… молния… может, пожар… или сила божья, или еще что».

Словом, он отмахивается от вопроса, ясно давая понять, что ни во что такое не верит. Молния, пожар и сила божья для него – одно и то же. Для самого Инди это просто картинка, никоим образом не отражающая истины. Даже в его тоне угадывается отсутствие веры.

Однако в конце фильма, когда нацисты вот-вот откроют Ковчег, Инди, привязанный к столбу вместе с Марион, закрывает глаза и велит ей сделать то же самое, просит ее отвернуться. Если бы Ковчег был всего лишь историческим артефактом, то Инди-ученый больше всего на свете желал бы взглянуть на его содержимое – ведь он весь фильм рисковал жизнью ради того самого момента.

Но этого не происходит: на смену ученому пришел человек веры. Перед самым открытием Ковчега Инди вдруг понимает, что верит в его сверхъестественную силу (а значит, и в бога), и эта новообретенная вера спасает им с Марион жизнь. Нацисты погибают, их лица оплавляются, в живых остаются только Инди и Марион.

Таков его «пятисекундный» момент. Момент озарения и обретения веры в божью силу.

Именно так устроено большинство великих (или, во всяком случае, хороших) историй. Все они содержат такие вот крошечные, но при этом пронзительно-человеческие моменты. Конечно, нас можно отвлечь и сбить с толку яркими вспышками, монстрами и погонями на крутых тачках, но если история хороша, то рано или поздно главный герой испытает некое глубокое и значимое чувство, открытие, которое отзовется в сердцах зрителей, пусть даже они не поймут этого сразу.

Еще одна популярная история из моего репертуара называется «Сейчас будет больно». Я расскажу ее в 13 главе (и еще ее можно послушать на ютуб-канале Storyworthy the Book), но, если вкратце, это история о том, что случилось со мной в 17 лет. 23 декабря 1988 года я попал в жуткую аварию с лобовым столкновением – Datsun В210 против Mercedes-Benz – и пролетел головой вперед через лобовое стекло, застряв ногами в приборной панели. Через несколько минут после аварии я умер. Я лежал на обочине без признаков жизни. Санитары сделали мне искусственное дыхание и вернули на этот свет. Похоже на начало крутой истории, но на самом деле история эта вовсе не об автокатастрофе.

Как и в случае «Парка Юрского периода», в основе ее лежит не тот грандиозный момент – скажу даже больше: рассказывая о своих впечатлениях, люди вообще редко упоминают саму аварию или мою клиническую смерть. Нет, гораздо чаще они говорят о кратком мгновении, когда я, спустя два часа после аварии, лежу в приемном покое операционной и жду, когда врачи починят мои искалеченные ноги. Услышав, что состояние у меня стабильное, родители бросились осматривать машину, совершенно забыв обо мне, одиноком, напуганном, раздираемом болью, в холодном стерильном углу палаты.

А потом оказывается, что я вовсе не один, потому что, узнав о катастрофе, мои друзья из McDonald's тут же примчались в больницу всей толпой, отчего приемный покой оглашается шумом, который способна произвести только банда подростков. Поняв, что мои родители не успеют приехать в больницу раньше, чем меня увезут в операционную, врачи откатывают мою каталку в другой конец палаты и распахивают двери, чтобы друзья могли меня увидеть. Девчонки говорят, что любят меня, парни выкрикивают какую-то чепуху, чтобы меня рассмешить, и все скандируют мое имя, пока меня катят в операционную.

Это и есть мой «пятисекундный» момент: когда я в конце концов понял, что у меня все-таки есть семья.

Этой семьей были мои друзья, и только они и оставались ею до тех самых пор, пока спустя 15 лет я не познакомился с женой. Пожалуй, это самый грандиозный из таких вот крошечных моментов в моей жизни.

Когда я рассказываю о том, как распахнулись двери, публика плачет – и иногда, забывшись, я и сам могу прослезиться. Но никто и никогда еще не говорил ни об аварии, ни о моем чудесном воскрешении – ближе всего им то самое мгновение, когда распахиваются двери палаты и я понимаю, что не одинок.

Авария здесь – как динозавры в «Парке Юрского периода» или гонки и ядовитые змеи в фильме об Индиане Джонсе. Все это грандиозно, ярко, захватывающе – но в конечном счете это просто авария. Без появления друзей в тот момент, когда я сильнее всего в них нуждался, получилась бы просто очередная история о ДТП, каких дюжина в каждом выпуске одиннадцатичасовых новостей. Не приди ко мне друзья в момент крайней необходимости – и эта история никак не отозвалась бы в сердцах слушателей. Друзья – и есть тот секретный ингредиент, который все меняет. Ведь каждый из нас хоть раз в жизни чувствовал себя совершенно одиноким, испытывал разочарование в близких – может быть, даже в родителях. И всех нас вытягивала из пучины боли и отчаяния доброта друзей. Именно это цепляет слушателей. Лишь немногие пережили аварию с лобовым столкновением, не каждому доводилось стать объектом искусственного дыхания – а вот одиночество, потерянность, чувство, что о тебе все забыли, знакомы всем.

КАЖДАЯ ВЕЛИКАЯ ИСТОРИЯ,

ПО СУТИ, ПОВЕСТВУЕТ О ПЯТИ

СЕКУНДАХ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА,

И ЦЕЛЬ ЕЕ – МАКСИМАЛЬНО

ПОДРОБНО ОПИСАТЬ ЭТО

МГНОВЕНИЕ.

Без трансформации Алана Гранта из человека, ненавидящего детей, в того, кто их любит, «Парк Юрского периода» был бы всего лишь очередным фильмом о динозаврах, коих великое множество, только с более дорогими спецэффектами. Никто из нас в своей жизни не убегал от динозавра, не оказывался на кухне один на один с велоцираптором, не получал электрический разряд от специального ограждения. Но всем нам знакомо то чувство, когда нечто большое и безжалостное встает между нами и теми, кого мы любим. Все мы знаем, каково это – хотеть чего-то, чего не хочет любимый человек, и понимаем, какими сложными могут быть отношения и как радостно бывает, когда проблемы наконец разрешаются.