Текст книги "Брюс Ли. Я никогда не сдамся"

Глава шестая
Хаски

Кбольшому удивлению друзей и родных в Гонконге, 27 марта 1961 года Брюс поступил в Вашингтонский университет. Для парня, который оставался на второй год, которого выгоняли и на котором уже поставили крест, такой поворот событий был невероятным. Когда новости дошли и до отца, Ли Хой Чен плясал по квартире, напевая: «Мы сделали ставку на правильную лошадь!» Впервые за долгое время Брюс дал своему отцу повод гордиться собой. Только самые лучшие (или самые богатые) гонконгские студенты поступали в университеты Великобритании и Америки.

Помимо некоторых основных дисциплин (математика и другие науки), Брюс в основном выбирал предметы, которые соответствовали его интересам. Он записался на курсы гимнастики, танцев, дзюдо, рисования и ораторского искусства. Его специальностью была драматургия. Всякий раз, когда у него была такая возможность, он изучал духовную природу кунг-фу. В эссе по начальному курсу английского он писал: «Кунг-фу – это особое умение, в большей степени искусство, чем физическое упражнение… Основной принцип кунг-фу – Дао, спонтанность Вселенной». Для задания в поэзии он описывал мистический опыт во время прогулки по озеру Вашингтон: «В лунном свете я медленно перехожу в форму кунг-фу; тело и душа мои будто слились в одно целое».

И лишь на третьем курсе интеллектуальная любознательность Брюса заставила его взяться за новые области знаний. Он прошел два курса по психологии («Общая психология» и «Психология адаптации»), а также два курса по философии («Введение в философию» и «Философия Китая»). Эти два предмета увлекли Брюса на всю жизнь. После колледжа он добавил сотни книг по философии и психологии в свою личную библиотеку, которая насчитывала более 2500 изданий различной литературы, внимательно читая и записывая любимые отрывки в свои дневники. Среди его любимых авторов были Фома Аквинский, Дэвид Юм, Рене Декарт, Карл Юнг и Карл Роджерс. Позднее в своих интервью он заявлял, что в университете своей специализацией он выбрал философию, однако это неправда: он не переводился с драматургии и прошел всего два курса философии.

Однако его интерес не переходил в хорошие отметки. После первого года обучения средний балл Брюса составил 1,84[39]39
  «Двойка» по пятибалльной системе.


[Закрыть]. Даже по гимнастике он получил лишь «тройку»[40]40
  В последних фильмах, снятых в Гонконге, все кувырки колесом и сальто назад делал специально обученный каскадер из кантонской оперы (прим. автора).


[Закрыть]. Достигнув цели (во многом неожиданно даже для самого себя) и сумев поступить, Брюс потерял хватку, вернулся к старым привычкам и учился лишь для того, чтобы сдать экзамены. Его более прилежные однокурсники считали Брюса просто спортсменом и в шутку называли Качком. «Брюс говорил со мной о боевых искусствах, философии и девушках, но никогда не упоминал ученых, – вспоминает Юнис Лам, которая встречалась с Питером. – Если вы хотели, чтобы он замолчал, нужно было лишь спросить его об успехах в учебе».

Несмотря на то что Брюс никогда не вступал в братство, он был на нескольких вечеринках со своим одноклассником и учеником Скипом Эллсуортом, который был членом «Дельта Каппа Эпсилон»[41]41
  Одна из старейших студенческих корпораций Северной Америки.


[Закрыть]. Для Брюса это было еще одной возможностью стать душой компании. Он показывал дюймовые удары, отжимания на двух пальцах, «липкие руки» и множество форм кунг-фу, особенно из техники Богомола, к восторгу и изумлению членов братства. Девочек он обучал ча-ча-ча. Это было первое знакомство Брюса с богатыми детьми элиты Америки, и их положительная реакция на его таланты открыла ему глаза на то, насколько важным может стать для него кунг-фу именно здесь, в Америке. «Как бы они относились ко мне, если бы узнали, что я жил в каморке под лестницей и работал посудомойкой в китайском ресторане?» – полушутя спрашивал Брюс у Скипа. Увидев комфорт и роскошь, в которой живут они, и сравнив со своими скудными обстоятельствами, Брюс еще больше загорелся желанием добиться успеха в Штатах.

Единственной сферой жизни в кампусе, которая не интересовала Брюса, была растущая студенческая активность начала 1960-х. Хотя он и был в курсе всех событий в стране – движение за гражданские права и антивоенные протесты – но не смотрел выпуски новостей по телевизору и не выписывал газет. Он был полностью сфокусирован на личном, а не на общественном; на самосовершенствовании, а не социальных изменениях; он хотел улучшать свои навыки в боевых искусствах, а не делать мир лучше. Этот пробел в интересах молодого человека весьма любопытен, учитывая, что его почти призвали воевать во Вьетнам.

В Вашингтонском университете служба подготовки офицеров резерва была обязательна для всех студентов мужского пола. Как и все в университетском городке, Брюс был возмущен необходимостью вставать по утрам ради упражнений. Он пропустил так много из курса строевой подготовки, что ему в конце концов было приказано встать в четыре утра и маршировать несколько часов, чтобы нагнать свое отставание. Когда сержант-инструктор заметил, что Брюс жует жевательную резинку, он заорал:

– Глотай, солдат!

Брюс выплюнул жвачку на землю. Сержант зло смотрел на него.

– Это вредно для моего здоровья, – усмехнулся Брюс.

После окончания упражнений разъяренный сержант предупредил его:

– Когда я в следующий раз скажу «Глотай, солдат!», тебе будет лучше проглотить!

– Сукин сын, если ты еще раз заговоришь со мной в подобном тоне, я ударю тебя по заднице! – вспыхнул Брюс.

В ту секунду, пока они сверлили друг друга взглядом, могло показаться, что драки не избежать, но сержант увидел огонь в глазах Брюса и мудро решил отступить. Он ушел, качая головой и бормоча:

– Бедный испорченный ребенок…

Брюс Цзюнь Фань Ли записался на призыв, как и было положено американским мужчинам в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, но был не допущен призывной комиссией. Он был классифицирован как 4-Ф, негодный для службы по медицинским причинам: на медосмотре у него обнаружили неопущенное яичко. Брюс родился с этой патологией, которая называется крипторхизмом. С ней связаны два серьезных риска – бесплодие и рак яичек. Многие годы Брюс был уверен, что не сможет стать отцом. Семь лет спустя, в 1969 году, он подвергся операции по удалению неопущенного яичка в больнице Святого Иоанна в Санта-Монике.

В первый год жизни в Америке отношения Брюса с Перл, возлюбленной из школы, постепенно разваливались. Письма становились все более и более редкими. Надеясь спасти отношения на расстоянии, Перл прилетела в Сиэтл, чтобы увидеть Брюса, но он забыл забрать ее из аэропорта. После долгих часов ожидания она так рассердилась, что сорвалась и улетела в Сан-Франциско. Когда Брюс осознал свою ошибку, то звонил десятки раз, прося прощения, но она его извинения принять отказалась.

После Перл он встречался с множеством девушек, но ни с одной отношения не стали долгими. Он был очаровательным парнем и в какой-то степени ловеласом. «Если поблизости появлялась красивая девушка, Брюс активизировался и устраивал спонтанное представление, – вспоминает Джеймс Демиль. – Он указывал на меня, рассказывал, насколько я силен и быстр, а затем в два счета сбивал меня с ног». На свидания Брюс любил водить девушек в кино. «Р., как мы можем допустить, чтобы эти ценные, но короткие осенние дни прошли, а мы не использовали их на полную? – говорил он в письме одной из своих подруг. – Напиши мне, какой фильм ты не видела, и я приглашу тебя на его просмотр в это воскресенье. Это устроит тебя, не так ли, моя дорогая юная леди? С наилучшими пожеланиями. Я, Брюс».

Только на первом году колледжа Брюс влюбился по самые уши. Он отдыхал с друзьями в студенческом центре, когда увидел ошеломительную японскую американку-второкурсницу Эми Санбо, сидящую в дальнем углу. Увлекшись, Брюс оставил своих друзей и пересел за соседний к ней стол, чтобы взглянуть поближе. Когда она прошла мимо него, чтобы пойти в класс, он неожиданно сказал: «Привет» – и схватил ее за предплечье указательным пальцем и большим пальцами. Он сдавил его так сильно, что колени Эми подогнулись, и она чуть не уронила книги на пол.

– Отпусти меня, пока я не рассердилась! – воскликнула она.

Когда он повиновался, Эми спросила:

– Зачем ты это сделал?

– Я просто показывал своим друзьям, какое воздействие можно оказать всего двумя пальцами.

– Ну и козел! – бросила она и ушла.

Несмотря на не самый удачный подход, Брюс все-таки оставил след. В прямом смысле оставил – сине-черный синяк на ее руке не сходил еще несколько дней. В последующие несколько недель Брюс был везде, где бы ни появлялась Эми. Пытаясь загладить вину, он спрашивал: «Как ты себя чувствуешь? Ты в порядке? Кстати, меня зовут Брюс Ли». Он выдумывал любую тему, лишь бы заговорить с ней.

Брюс преследовал Эми с той же одержимостью, с которой жаждал достичь превосходства в кунг-фу. В любви, как и в бою, его стратегия заключалась в том, чтобы ошеломить цель. Однажды на репетиции балета она наступила на гвоздь, после чего ходила на костылях. Когда Брюс увидел, как она пытается преодолеть бетонные ступеньки к северу от футбольного поля, он побежал к ней и предложил помочь.

– Нет, я сама доберусь. Верни мне мои костыли, я справлюсь сама.

Не обращая внимания на ее протесты, он поднял и донес ее, учебники, костыли и тяжелое пальто наверх. Он делал это каждый день, пока рана не зажила. И речь шла не только о тех ступеньках. После школы он носил ее на третий этаж ее квартиры, а также везде, где Эми не смогла бы справиться без помощи. Его рыцарство сразило ее. «Речь не только о силе, это был широкий жест, – вспоминает Эми. – Это более чем компенсировало его прошлую неосмотрительность».

Сержант увидел огонь в глазах Брюса и мудро решил отступить. Он ушел, качая головой и бормоча: – Бедный испорченный ребенок…

За этим последовали два года бурных отношений, которые прерывались и возобновлялись. Их тянуло друг к другу на животном уровне. Они оба были красивы и оба умели танцевать. «Выступление для меня сродни оргазму. В этом есть сексуальная составляющая, и Брюс был таким же, – говорит Эми. – Меня безумно привлекает талант, а Брюс был кинетическим гением. Он мог просто посмотреть на движение и влиться в него, поглотить его, стать этим движением. Никакой другой азиат не двигался так, как он».

Когда она спросила, сможет ли Брюс выполнить пируэт, он сделал его с первого раза. Она поддразнивала его тем, как оцепенело выглядит его ча-ча-ча. «Почему бы тебе не добавить немного фанка?» После прослушивания двух-трех композиций ритм-энд-блюз он быстро уловил стиль музыки и приспособился к нему. «Очень трудно научить такому, но Брюсу все давалось легко. Он мог легко стать фанковым».

«Больше всего мне нравилось в Брюсе то, что он не извинялся за то, что он с Востока, – говорит Эми. – В те времена, когда столько азиатов пытались убедить себя, что они белые, Брюса переполняла гордость от того, что он был китайцем».

Однажды Брюс потащил ее в открытый кабинет в Паррингтон-Холл под предлогом того, что там они могут готовиться к занятиям вместе в уединении. Оказалось, что кабинет принадлежит Теодору Ретке, признанному в мире поэту и обладателю Пулитцеровской премии. Когда Ретке вошел и застал их, то сказал: «Я Ретке, поэт! Что вы здесь делаете?»

Эми застыла, но Брюс встал, подошел к нему и протянул руку.

– Я Брюс Шифу Ли, мастер кунг-фу. Приятно познакомиться.

– Что такое кунг-фу?

Обрадованный вопросом, Брюс подошел к доске и затянул пятнадцатиминутную лекцию о кунг-фу, сопровождая ее схемами и пояснением принципов Инь и Ян. Эми хотелось исчезнуть, но Ретке словно загипнотизировали. Когда Брюс закончил, Ретке сказал: «Кажется, я понимаю. Спасибо. Пожалуйста, возвращайтесь в любое время, когда вновь захотите рассказать о кунг-фу». На следующий день Ретке говорил своим студентам: «Я повстречал молодого человека – мастера боевых искусств, по-видимому. Выглядел он достаточно смертоносно».

Сложности в отношениях Брюса и Эми были вызваны различиями в воспитании. У Брюса было традиционное представление о взаимоотношении полов 50-х годов, в то время как Эми была приверженцем зарождавшегося в 60-х феминизма. Она помнила о том, как вооруженные солдаты рылись в нижнем белье ее матери в лагере перемещенных лиц на озере Тале, куда их вместе с другими японцами согнали во время Второй мировой войны. Из лагеря Эми вышла со стойким убеждением, что никогда больше не окажется за решеткой. Помимо занятий балетом, в колледже Эми пела в джаз-группе – сомнительная деятельность для чопорного общества японцев в Америке. Эми мечтала о карьере на сцене, она хотела петь, танцевать, играть.

У Брюса были собственные мечты о творчестве – настолько масштабные и трудные для достижения, что ему казалось, что Эми должна поставить его приоритеты на первое место.

– Все вертится вокруг Брюса Ли, – жаловалась Санбо. – Все твои мысли, все твои цели связаны с Брюсом Ли. Я ничего не слышала об Эми.

– Но мои цели настолько захватывающие, что я хочу поделиться ими с тобой, – отвечал ей Брюс, не понимая, почему это еще больше злило ее.

Эми любила Брюса, но он сводил ее с ума. Ей казалось, что он душил ее – постоянным желанием знать, куда она идет и с кем. Всякий раз, когда она хотела отправиться в китайский квартал без него, Брюс настаивал, чтобы один из его учеников шел с ней в качестве охраны. «От кого, черт возьми, твои головорезы должны защищать меня? – кричала она ему. – Я выросла в Чайнатауне!»

Брюс неоднократно просил Эми выйти за него замуж. Он преподносил ей кольцо своей бабушки с сапфиром на белом кресте. Эми разрывалась на части. С ним было очень весело, у них было так много общего. Она верила, что они могут быть вместе навсегда, но также боялась, что они могут убить друг друга. Она волновалась, что Брюс просто хотел запереть ее, держать рядом с собой все время. Она не была готова к подобным обязательствам, и ей казалось, что и он не готов к ответственности. «Я ухаживаю за больной матерью, – сказала Эми. – Ты сможешь обеспечивать нас?»

Когда весной 1963 года она окончательно его бросила, Брюс был опустошен. Несколько недель он почти не покидал свою комнату. «Брюс был убит горем, – вспоминает Джесси Гловер. – В этот период он только рисовал Эми и разговаривал со своими близкими друзьями о чувствах, которые испытывал».

Основное внимание в колледже Брюс уделял своему клубу кунг-фу. Прежде чем он поступил в Вашингтонский университет, он планировал открыть свой клуб для публики и превратить его в коммерческую школу, что позволило бы ему бросить ненавистную работу в ресторане Руби Чоу. Вместо этого его второй ученик, Эд Харт, перебрался в Бруклин в поисках работы, и вскоре после его отъезда остальные ученики стали выпадать один за другим. За два месяца первоначальная группа сократилась до такого небольшого числа, что Брюс уже не мог покрывать арендную плату. В мае 1961 года Брюс написал Эду Харту: «У меня больше нет клуба. На самом деле мы еще должны 80 долларов, потому что все мы безработные и нам просто нечем платить. Кроме того, я прекратил преподавать, поскольку мне нужно работать, чтобы преодолеть финансовые проблемы… Я очень скучаю по тебе и надеюсь, что ты сможешь вернуться в Сиэтл».

После потери клуба Брюс и его команда вернулись на круги своя, тренируясь в парках и квартирах учеников. По выходным Брюс проводил уроки с оставшимся костяком – Джесси Гловером, Таки Кимурой, Джеймсом Демилем, Говардом Холлом – в доме Лероя Гарсии. В будние дни он и Скип Эллсуорт тренировали группу учащихся из университета на пустыре, используемом для проведения концертов на открытом воздухе. Так продолжалось около года, прежде чем Брюс смог собрать достаточно денег, чтобы арендовать подвальное помещение на Кинг-стрит в Чайнатауне и официально открыть свою первую открытую школу (или «квун»).

Брюс Цзюнь Фань Ли назвал ее Институтом кунг-фу Цзюнь Фаня в честь себя – очень по-американски. Это был первый шаг в осуществлении его американской мечты – создания сети школ кунг-фу по всей стране. В сентябре 1962 года он написал письмо своей бывшей возлюбленной, Перл Цзо, в котором описал цели и задачи своей жизни:

В каждой отрасли Америки, в каждой ее профессии важна именно идея. Идеи сделали Америку такой, какая она есть, и одна хорошая идея сделает человека тем, кем он хочет быть…

На следующий день Ретке говорил своим студентам: «Я повстречал молодого человека – мастера боевых искусств, по-видимому. Выглядел он достаточно смертоносно».

Кунг-фу – лучшее из всех боевых искусств; тем не менее дзюдо и карате – продукты замещения, которые по своей природе являются лишь начальным этапом кунг-фу, – в США процветают. Так происходит потому, что никто не слышал о нашем высшем искусстве; также нет компетентных учителей…

Я считаю, что долгие годы тренировок подтверждают мое право стать первым учителем этого движения. Впереди меня ждут годы полирования своей техники и характера. Поэтому моя цель – создать первый Институт кунг-фу, который разрастется по всей территории США. (Я даю себе десять-пятнадцать лет на завершение всего проекта.) Моя цель – не только заработок. Мотивов много, и среди них есть следующие: мне хотелось бы рассказывать миру о величии этого китайского искусства; мне нравится преподавать и помогать людям; мне хотелось бы, чтобы у моей семьи был роскошный дом; мне хотелось бы создать что-то; и последний, но один из наиболее важных, заключается в том, что кунг-фу – это часть меня…

Я чувствую, что во мне есть огромная творческая и духовная сила – больше, чем просто вера; больше, чем честолюбие; больше, чем уверенность; больше, чем решительность; больше, чем видение. Эта сила объединяет все это…

Конечно, у меня пока нет ничего, кроме небольшого подвального помещения, но раз мое воображение уже разыгралось не на шутку, я вижу, что на холсте моего разума изображена картина пяти– или шестиэтажного Института кунг-фу с филиалами по всей стране.

В конце письма двадцатиоднолетний Брюс представил свои карьерные цели как часть духовных поисков. Он не просто хотел мирских успехов – он жаждал внутреннего покоя.

В конечном счете цель моего планирования и осуществления этих планов – в поиске истинного смысла жизни, душевного спокойствия. Я знаю, что наличие всего мной перечисленного не обязательно приводит к спокойствию; однако покой может найти меня, если я отдамся целиком воспитанию собственного «я», а не борьбе с нервами. Для достижения такого душевного спокойствия весьма ценными окажутся учения отрешенности из даосизма и дзэн.

Первым препятствием на пути грандиозных планов Брюса стал его старший ученик, Джесси Гловер. Его и несколько других членов клуба, которые были с Брюсом с самого начала и тренировались бесплатно, отпугнули попытки Брюса формализовать и коммерциализировать его искусство. Сначала Джесси и другие избегали новой школы Брюса. «Мне было трудно привыкнуть звать парня, с которым мы через многое прошли за два года, шифу», – говорит Джесси, используя китайское слово, означающее «мастер». Раздраженный Брюс дал понять, что не собирается делиться секретами или раскрывать свои лучшие приемы тем, кто не «поддерживает его полностью». Эти слова задели Джесси, который был почти таким же гордым, как Брюс. Он отделился и забрал с собой Лероя Гарсию и Джеймса Демиля. Этот разрыв стал для Брюса в разы болезненнее, чем расставание с Эми Санбо.

Группировка мятежников открыла собственную школу – не филиал Института кунг-фу, а конкурента – в подвале отеля «Нью Ричмонд». Спрос на кунг-фу в Сиэтле 1962 года был не настолько велик, чтобы поддерживать две школы, и через пять месяцев квун Джесси закрылась. В 1963 году он вновь попробовал открыть школу, на этот раз на Пайк-стрит. Джесси проводил тренировки, а Джеймс отвечал за набор. Поскольку школа с горсткой учеников едва сводила концы с концами, Демиль отправился в новенькую студию Брюса, где занимались пятьдесят учеников.

После расставания отношения между Джесси, Джимом и Брюсом были показушно дружелюбными и вежливыми, но несли оттенок обиды и предательства. В тот день несколько студентов Брюса приперли Демиля к стенке и спросили:

– Почему вы с Джесси перестали тренироваться с Брюсом?

– Нам не нравились некоторые изменения, которые он проводил, – прямо сказал им Демиль. – Нам казалось, что он что-то скрывает, игнорируя важные части того, что заставляет его систему работать.

Когда позднее ученики передали Брюсу слова Демиля, он пришел в ярость. Брюс сразу понял, что критика была грубой попыткой украсть у него студентов и, таким образом, создать угрозу для его средств к существованию.

Когда Демиль появился в следующий раз, Ли пребывал отнюдь не в миротворческом настроении. Он посмотрел в глаза Демилю и спросил клокотавшим от ярости голосом:

– Почему ты так сказал?

– Они задали мне вопрос, и я сказал им правду, – ответил Демиль в свою защиту.

Брюс наставил палец на Демиля.

– Ты не имеешь права комментировать мои занятия, – объявил он.

– Ты прав, – отозвался Демиль. – Прости.

Все еще разъяренный, Брюс швырнул на пол пару перчаток, которые он держал в руке. Казалось, он готов был атаковать.

Про себя Демиль подумал: «Бой со спокойным Брюсом – это безумие, но с разозленным – подписание себе смертного приговора». Демиль сунул руку в пальто и положил указательный палец на курок пистолета. Если Брюс прыгнет на него, Демиль его продырявит.

– Еще раз прошу прощения. Я был неправ. Извини, – сказал Демиль, медленно отступая. Затем он повернулся и вышел. Это был их последний разговор.

Летом 1963-го, спустя четыре года после изгнания, Брюс Ли вернулся в Гонконг на трехмесячные каникулы. Он покидал родной дом на лодке позора, а вернулся уже на самолете успеха. Брюса, надевшего свой лучший костюм и галстук, в аэропорту Кайтак встречали мать, отец, младший брат Роберт, тетушка Ева Цзо, двоюродный брат Нгуен Ю Мин и Мэри Вон, с которой он снимался в фильме «Гроза». Роберт, который начинал свою карьеру в музыке, пригласил фотожурналиста из «Оверсис Чайниз Дэйли Ньюс», чтобы запечатлеть эти мгновения.

Эта встреча стала яркой иллюстрацией примирения между отцом и сыном. Как того требуют китайские традиции, Брюс привез своей семье подарки – символическое доказательство его процветания в чужой стране. Он вручил отцу стодолларовую купюру – сумму, которую родители дали ему перед отплытием, – и новенькое пальто.

– Папа, это тебе. Я сам выбирал этот подарок.

Хой Чен схватил сына, которого он когда-то называл «бесполезным человеком», и обнял его. Глаза Брюса стали влажными, слезы текли по его лицу.

– Я не должен был обращаться с тобой так, – говорил Хой Чен, а голос его срывался от переполнявших эмоций.

– Нет, пап, ты был прав, – ответил Брюс. – В противном случае я бы не изменил свой взгляд на жизнь.

На фотографиях Хой Чен стоит уже в своем новом пальто, а на лице расплылась удивительная улыбка от уха до уха. «Я никогда не видел такой улыбки на лице папы», – вспоминает Роберт.

Сын, которого они потеряли, нашелся.

В квартире на Нэйтан-роуд их ждали друзья и пышный банкет, пир и праздник в честь возвращения блудного сына. Все были поражены тем, насколько повзрослел Брюс. Он стал увереннее. Его шутки заставляли всех смеяться. Он гордился своими достижениями в Америке. После того как банкет закончился, он переоделся в толстовку Вашингтонского университета. Брюс поразил семью демонстрацией наработанных упорным трудом навыков кунг-фу. «Когда он покидал Гонконг, он был чуть лучше среднего ученика боевых искусств, – говорит Роберт. – Но по возвращении стало очевидно, что он обладал особым талантом». Удивил Брюс и своим подходом. Он изменил свою философию и показал сторону, которой они не видели в нем раньше. Он стал менее эгоцентричным и самонадеянным, прислушивался к мнению окружающих. Казалось, его жизнь обрела цель.

После четырех лет тренировок и обучения других кунг-фу в Штатах, Брюс хотел проверить свой уровень против гонконгских мастеров. Он посетил ряд различных школ, чтобы узнать их лучшие методы. В процессе он часто пытался их изменить и улучшить. Но вместо того чтобы восхвалять его нововведения, старые мастера упрекали его за развращение традиции. Их отрицательная реакция заставила Брюса все больше разочаровываться в консерватизме традиционного кунг-фу.

Главная проверка состоялась в школе Ип Мана, где он соревновался в «липких руках» («чи сао») со своими боевыми братьями и учителями. В 1959 году, когда он покинул Гонконг, он считал себя шестым среди лучших учеников школы. Через четыре года он поднялся только на четвертое место. Он все еще не мог одолеть своего учителя Вон Шунь Ляна, своего наставника Ип Мана, а также одного из помощников Ип Мана. В то время как остальные считали бы это невероятным прогрессом – все трое были гораздо старше, – Брюс, будучи перфекционистом, был настолько расстроен, что на секунду даже подумал о том, чтобы бросить боевые искусства. Но после того как он остыл, еще больше убедился в своем намерении стать лучше, чем они. Он решил, что будет рьяно тренироваться и разработает модификации, которые одолеют их классическую технику.

Во время периода сомнений в боевых искусствах Брюс обратился к мысли о возрождении актерской карьеры. Он надеялся сыграть хотя бы в одном коротком гонконгском фильме во время летних каникул. Руководствовался он мыслью, что «Сирота» – его последний фильм перед отбытием в Америку – получил одобрение и у критиков, и у зрителей. Когда картина вышла, один из величайших режиссеров Гонконга Чжан Чэ (на его счету такие фильмы, как «Однорукий меченосец», «Пятеро ядовитых») был настолько впечатлен игрой Брюса, что отправился на свою новую студию «Шоу Бразерс» и попросил руководство подписать контракт с Маленьким драконом. Но к тому времени Брюс уже уехал в Америку.

«Бой со спокойным Брюсом – это безумие, но с разозленным – подписание себе смертного приговора».

Услышав положительные отзывы о своей последней роли, Брюс связался со старыми знакомыми, ожидая получить несколько предложений. Однако вскоре он понял, что для киноиндустрии четыре года – это вечность. Его отец вышел на пенсию и не мог ничем помочь сыну, а у старых коллег не было времени на бывшего актера. Однажды вечером, гуляя по пляжу, Брюс увидел Кристин Паи Лу-Мин, партнершу по фильму «Умные парни дурачатся» 1956 года, и подошел поздороваться. Кристина прошла мимо него, даже не потрудившись взглянуть в его сторону. Брюс был раздавлен. Как бы сильно он ни стучал в двери киноиндустрии, все они были заперты, и пароли изменились.

Хоть ему и не удалось вернуться на актерское поприще, он получил прекрасную возможность выступить тренером по актерскому мастерству. Пока он был в Америке, одна из его старых пассий, Эми Чань (Пак Ян), начала то, что станет долгой и прославленной карьерой в кино и на телевидении. Когда она узнала, что Брюс вернулся в город, она позвонила ему. «Они до сих пор видят меня лишь в роли девчонки-плутовки, – стыдливо сообщила она ему. – Не мог бы ты научить меня быть плохишом?» После душераздирающего распада отношений с Эми Санбо это было предложение, от которого он не мог отказаться. Они провели вместе много вечеров, ужиная или танцуя в отеле «Карлтон» в районе Тай По.

Чтобы шикарно выглядеть на свиданиях, Брюс попросил семейного портного пошить ему костюм. Он был настолько привередлив, что даже самостоятельно гладил его, боясь, что слуги все испортят. Как объяснял Брюс своему американскому другу, «это Гонконг – здесь встречают по одежке и относятся к ней с большим уважением, чем к тебе самому!».

Его предпочтения в моде не раз приносили ему неприятности. Однажды вечером он отправился с подругой Юнис Лам в самый роскошный клуб на острове Гонконг – «Орлиное гнездо». На нем был новый черный костюм с переливающейся рубашкой фиолетового цвета. Брюс быстро стал центром внимания на танцполе благодаря своим драконьим шагам ча-ча-ча. На пароме, идущем обратно на сторону Коулуна, Брюс снял куртку – вечер выдался очень влажным и душным. Его фиолетовая рубашка привлекла внимание двух хулиганов, которые начали насмехаться и ругать его за то, что он выглядел как денди. Брюс улыбнулся им и сказал:

– Вам лучше заткнуться, иначе у вас будут проблемы.

Когда паром причалил к пирсу Стар Ферри, хулиганы выскочили первыми и поджидали возле флагштока. Брюс вел Юнис мимо них и дальше к ее дому. Бандиты пошли следом, подначивая Брюса:

– Куда же ты так спешишь? Тебе нужно бежать домой, к мамочке?

Юнис была в ужасе, но Брюс был спокоен и сдержан. Когда головорезы подошли слишком близко, Брюс резко обернулся к ним. Юнис услышала крик и оглянулась. Один из хулиганов лежал на земле, схватившись за ногу и крича от боли, а второй в ужасе убегал. Брюс улыбнулся ей:

– Я просто угостил его ударом голенью!

Когда старший двоюродный брат Брюса, Фрэнк, услышал рассказ, он покачал головой.

– Если бы это было несколько лет назад, то, едва сойдя с парома, он избил бы их всех, – пошутил о ставшем более зрелом Брюсе.

Брюс пригласил своего талантливого студента из Америки, Дага Палмера, навестить его в Гонконге. Даг отучился в последнем классе школы вместе с Брюсом, а затем поступил в Йельский университет, где его специализацией стало исследование мандаринской и восточноазиатских культур. До прибытия Палмера Брюс написал ему письмо, в котором предупреждал о жаре и засухе, которые ввергли колонию в нищету: «Поверь, дружище, тут пекло. Водоснабжение близко к катастрофическому – вода подается на несколько часов раз в четыре дня. На улице 35 градусов, и это похоже на жизнь в аду».

Юнис услышала крик и оглянулась. Один из хулиганов лежал на земле, схватившись за ногу и крича от боли, а второй в ужасе убегал.

Как только Даг сошел с трапа самолета, ему показалось, что он вошел в сауну. Затем он ощутил уникальный запах Гонконга: густой тропический соленый воздух, наполненный смесью экзотической еды, гниющего мусора и человеческого пота. «Поездка из аэропорта была полна впечатлений, – вспоминает Даг. – Мы ехали через узкие улицы, заполненные тележками, повозками и снующими зигзагами такси, между высокими домами, сдающимися в аренду и офисными зданиями, многолюдными магазинами и яркими вывесками на китайском. Толпы людей, переполняющие тротуары, сидящие перед магазинами, стоящие в продуктовых ларьках, рабочие-кули в нижних рубахах и пожилые дамы в черных брючных костюмах, больше похожих на пижамы, которые шли плечо в плечо с бизнесменами в западных костюмах. Несмотря на засуху и изнурительную жару, нищих и беженцев, грязь, увиденная картина была воплощением всех моих надежд».

Когда Даг, ростом 1,93 метра и весом 100 килограммов, вошел в квартиру, вся семья Брюса отступила и ахнула. «Мы и раньше видели высоких британских парней, – вспоминает Роберт, – но на этот раз нас словно посетил гигант. Нам нужно было немножко привыкнуть к нему». За обедом в главной комнате квартиры Брюс приступил к обучению Дага нормам китайского этикета. Первым уроком стал суп. Даг сел прямо, поднес столовую ложку ко рту и постарался сделать все, чтобы не чавкать. Он не понимал, что, если ты ешь тихо, это воспринимается как знак того, что еда тебе не по вкусу. Брюс наклонился и прошептал ему на ухо: