Текст книги "Дон Кихот"

Глава IV
о том, что случилось с нашим рыцарем после отъезда из гостиницы

Уже рассветало, когда Дон Кихот покинул гостиницу. Памятуя, что ему говорил хозяин насчет денег, белья и прочего, он прежде всего решил вернуться домой, чтобы запастись всем необходимым и подыскать себе оруженосца, поэтому он повернул Росинанта по направлению к своей деревне. Росинант, словно поняв желание своего господина, с такой охотой побежал рысцой, что, казалось, копыта его едва касались земли.

Но не успел наш рыцарь проехать несколько шагов, как из чащи леса послышались жалобные стоны. Дон Кихот придержал Росинанта и воскликнул:

– Благодарю Небо за милость, мне ниспосланную! Вот мне и представляется случай исполнить долг рыцаря и пожать плоды моего благородного решения! Уж наверное, это стонет какой-нибудь несчастный, которому нужны мое заступничество и помощь.

И, дернув Росинанта за узду, он поспешил в ту сторону, откуда раздавались стоны. Едва он въехал в лес, как взорам его предстала такая картина: здоровенный крестьянин, привязав к дереву обнаженного до пояса мальчика лет пятнадцати, нещадно стегал его толстым ремнем. Мальчик рвался и кричал не своим голосом, а крестьянин хладнокровно приговаривал:

– Вперед не зевай, а сейчас помалкивай.

Мальчик отвечал:

– Больше никогда не буду, сеньор! Клянусь вам, никогда больше не буду! Даю слово, что впредь буду лучше смотреть за стадом.

Тут Дон Кихот воскликнул гневным голосом:

– Недостойный рыцарь, стыдно нападать на тех, кто не в силах защищаться. Я сейчас докажу вам всю низость вашего поступка!

При виде всадника, обвешанного оружием и размахивающего копьем перед самым его носом, крестьянин решил, что ему пришел конец, и дрожащим голосом ответил:

– Сеньор рыцарь, этот мальчишка – мой пастух. Он такой лентяй и разиня, что чуть не каждый день теряет овец. За это я и наказываю его, а он утверждает, что я это делаю из злобы, чтобы не платить ему жалованья.

– Клянусь солнцем, которое нам светит, я проткну тебя копьем! Отпусти беднягу и немедленно уплати ему сполна все жалованье. Не то я одним ударом прикончу тебя на месте! Сейчас же отвяжи его!

Перепуганный крестьянин, не говоря ни слова, отвязал мальчика. Дон Кихот спросил у бедняги, сколько хозяин ему должен. Мальчик отвечал, что за девять месяцев по семи реалов[11]11
  Реал (real le plata, 68 мараведисов) – мелкая монета достоинством около 20 копеек, содержавшая четыре куарго.


[Закрыть] в месяц. Дон Кихот подсчитал – вышло шестьдесят три реала – и велел крестьянину немедленно расплатиться с мальчиком или готовиться к смерти. Испуганный крестьянин пробормотал в ответ, что из этой суммы следует вычесть стоимость трех пар башмаков, которые он выдал мальчику, и двух кровопусканий, сделанных ему во время болезни и стоивших один реал.

– Допустим, что все это так, – ответил Дон Кихот. – Но, отстегав его без всякой вины, вы получили сполна и за сапоги, и за кровопускание, ибо если он порвал кожаные башмаки, которые вы ему купили, то вы порвали ему его собственную кожу; и если цирюльник пускал ему кровь, когда он был болен, то вы пускаете ему кровь, когда он здоров. Значит, вы с ним квиты.

– Повинуюсь вам, сеньор рыцарь, но все горе в том, что у меня при себе нет денег. Пускай Андрес отправится со мной в деревню, и я заплачу ему все до последнего реала!

– Чтобы я с ним пошел? – воскликнул мальчик. – Да ни за что, сеньор! И не подумаю. Ведь как только мы останемся одни, он с меня всю шкуру спустит.

– Он этого не сделает, – возразил Дон Кихот. – Достаточно мне приказать, и он исполнит мое приказание. Пусть только он поклянется рыцарским орденом, к которому принадлежит, и я отпущу его и поручусь, что он тебе заплатит.

– Да подумайте, ваша милость сеньор, что вы говорите! – воскликнул мальчик. – Мой хозяин вовсе не рыцарь и ни в какой рыцарский орден не записан: ведь это – Хуан Альдудо, богач из деревни Кинтанар.

– Это не важно, – отвечал Дон Кихот. – И Альдудо может быть рыцарем. Каждый из нас – сын своих добрых дел.

– Да какие же добрые дела у моего хозяина, раз он отказывается заплатить мне за службу? – сказал мальчик.

– Я не отказываюсь, сыночек Андрес, – заявил крестьянин. – Ступай за мной. Клянусь всеми рыцарскими орденами, какие только есть на свете, что заплачу тебе все до последнего реала, да еще в новенькой монете.

– Разрешаю вам и не в новенькой, – сказал Дон Кихот. – Довольно, если вы заплатите обыкновенными реалами. Смотрите же, сдержите вашу клятву – не то, клянусь вам, вы получите жестокое возмездие: вы можете спрятаться, словно ящерица, – все равно я вас найду. А если вам угодно знать, кто вам это приказывает, так знайте же: я – доблестный Дон Кихот Ламанчский, мститель за обиды и несправедливости.

С этими словами он пришпорил Росинанта и быстро ускакал от них. Крестьянин подождал, пока рыцарь скрылся в лесной чаще, а затем обратился к Андресу:

– Подойди-ка, сынок, поближе, я хочу заплатить тебе свой долг, как мне приказано этим мстителем за обиды.

– Честное слово, – отвечал Андрес, – ваша милость поступит очень хорошо, если исполнит приказ этого доброго рыцаря; дай ему Бог тысячу лет жизни за его доблесть и правый суд!

– Я так люблю тебя, – ответил крестьянин, – что сейчас увеличу долг, чтобы увеличить платеж.

И, схватив его за руку, он снова привязал его к дубу и отстегал до полусмерти.

– Ну а теперь, сеньор Андрес, – молвил крестьянин, – ищите вашего защитника. Впрочем, мне кажется, что я слишком легко обидел вас. Уж очень мне хочется спустить с вас всю шкуру.

Затем крестьянин отвязал мальчика и посоветовал ему отправиться на поиски своего благодетеля. Обливаясь слезами, Андрес поплелся из леса, обещая разыскать рыцаря и все рассказать ему, а хозяин стоял и посмеивался, глядя ему вслед.

Вот к чему привело заступничество Дон Кихота!

А между тем нашему рыцарю казалось, что он положил прекрасное начало своим рыцарским подвигам. Вполне довольный этим приключением, он спокойно продолжал свой путь, вполголоса рассуждая сам с собою:

– О прекрасная Дульсинея Тобосская, поистине ты можешь считать себя счастливейшей из всех женщин, ныне живущих на земле. О красавица из красавиц! Тебе даровано судьбою повелевать, словно покорным рабом, таким отважным и славным рыцарем, как Дон Кихот Ламанчский. Весь мир знает, что только вчера он был посвящен в рыцари, а сегодня уже отомстил за обиду и несправедливость. Он вырвал бич из рук бесчестного злодея, истязавшего слабого отрока.

Вскоре он достиг перекрестка двух дорог. Ему тотчас же пришло на память, что странствующие рыцари обычно останавливались на перекрестках, раздумывая, куда направить свой путь. Подражая им, он тоже постоял некоторое время, словно не зная, куда ехать, и наконец положился на волю Росинанта. Росинант, разумеется, избрал путь, который вел в конюшню, и Дон Кихот направился в родную деревню. Проехав мили две, Дон Кихот заметил большую кавалькаду. Как выяснилось позднее, это были купцы из Толедо, направлявшиеся в Мурсию закупать шелк. Купцов было шестеро, и ехали они под зонтиками в сопровождении четырех верховых слуг и трех погонщиков мулов, шедших пешком. Дон Кихот тотчас же вообразил, что его ждет новое приключение. Поэтому он поплотнее уселся в седле, сжал в руке копье, прикрыл грудь щитом и, остановившись посреди дороги, с гордым и отважным видом стал поджидать приближения купцов, которых он принимал за странствующих рыцарей. Когда они подъехали поближе, он возвысил голос и надменно произнес:

– Ни один из вас не сделает шагу дальше, если вы не признаете, что на свете нет девицы более прекрасной, чем несравненная Дульсинея Тобосская!

Услышав такие слова, купцы остановились. По странным речам и диковинному костюму незнакомца они сразу догадались, что перед ними сумасшедший. Его настойчивые требования показались им забавными, и один из них, шутник и весельчак, ответил:

– Сеньор рыцарь, мы не знаем, кто эта добрая сеньора, о которой вы говорите. Покажите ее нам, и, если окажется, что она и вправду так красива, как вы утверждаете, мы охотно исполним ваше требование.

– Нет никакой заслуги в том, – сказал Дон Кихот, – чтобы признать справедливость моих слов, увидя ее воочию! Я требую от вас, чтобы вы и не видав ее признали, подтвердили и отстаивали эту истину, иначе я вызываю вас на бой. Выходите либо по очереди, как этого требует рыцарский закон, либо все вместе. Уверенный в своей бесспорной правоте, я встречу вас достойным образом.

– Сеньор рыцарь, – ответил купец, – мы боимся, как бы нам не пришлось взять грех на душу, признав то, о чем мы никогда не слышали и чего мы никогда не видели. Поэтому от имени всех этих сеньоров – моих спутников, я умоляю вашу милость: покажите нам какой-нибудь портрет этой сеньоры. Пусть ваша дама окажется кривой на один глаз – в угоду вашей милости мы все же признаем ее высшим совершенством, взглянув на ее портрет, и ваша милость успокоится, добившись желаемого.

Охваченный гневом, Дон Кихот вскричал:

– Вы мне дорого заплатите за оскорбления, которые вы наносите несравненной красоте моей дамы!

С этими словами он взял копье наперевес и в бешенстве устремился на своего собеседника. Дерзкому купцу пришлось бы очень плохо, если бы, на его счастье, Росинант не споткнулся о камень. Росинант упал, и Дон Кихот отлетел далеко в сторону. Тщетно пытался он подняться на ноги: ему мешали копье, щит, шпоры, шлем и тяжелые старые доспехи. Беспомощно барахтаясь на земле, он восклицал:

– Не бегите, трусы, негодяи, погодите! Не моя вина, что я упал: в этом виноват мой конь!

Один из погонщиков мулов, видимо не отличавшийся кротостью, не стерпел этих оскорблений и решил в отместку пересчитать рыцарю ребра. Он подбежал к Дон Кихоту, выхватил у него копье, сломал его и одним из кусков принялся так колотить нашего рыцаря, что, несмотря на крепкие доспехи, измолол его, как мешок зерна. Напрасно купцы кричали, чтобы он перестал: погонщик не унимался. Он хватал один кусок копья за другим и ломал их о спину простертого на земле рыцаря. А тот, несмотря на сыпавшиеся на него удары, не умолкал и продолжал угрожать небу, земле и тем, кого он принимал за разбойников.

Наконец погонщик устал и оставил несчастного в покое; купцы поехали дальше; разговоров о бедном избитом рыцаре хватило у них на весь дальнейший путь. А Дон Кихот, увидев, что враги его удалились, снова попробовал подняться. Но погонщик избил его до полусмерти, и бедный идальго не мог пошевельнуть и пальцем. И все же он не падал духом; он знал, что такие невзгоды нередко достаются на долю странствующих рыцарей и что доблесть его не посрамлена, ибо это несчастье произошло по вине коня.

Глава V
о возвращении нашего рыцаря домой

Убедившись, что он действительно не в силах шевельнуться, наш рыцарь решил прибегнуть к своему обычному утешению: вспомнить какой-нибудь подходящий случай из романов. Его безумному воображению тотчас представился раненый Балдуин, покинутый на произвол судьбы среди пустынных гор. Дон Кихоту показалось, что жалобные речи этого рыцаря вполне подходят к его печальному положению; и вот наш идальго принялся с глубоким чувством взывать к воображаемой даме:

 
О приди, моя сеньора,
Разделить мою печаль!
Или ты о ней не знаешь,
Иль тебе меня не жаль?[12]12
  Старинный романс о маркизе Мантуанскоми его племяннике рыцаре Балдуине пользовался огромной популярностью в Испании.


[Закрыть]
 

Но не успел он дойти до слов:

 
О властитель Мантуанский,
Дядя мой и государь, —
 

как судьба послала ему помощь. На дороге показался крестьянин, живший в том же селе, что и Дон Кихот. Крестьянин возвращался с мельницы; увидя человека, распростертого на земле, он подошел к нему и спросил, что с ним такое и почему он так жалобно стонет.

Дон Кихот, должно быть, вообразил, что перед ним его дядя, маркиз Мантуанский; поэтому, не отвечая на вопросы, он продолжал повторять романс, в котором говорилось о несчастьях рыцаря Балдуина.

Крестьянин пришел в крайнее изумление. Он поспешил откинуть погнутое палочными ударами забрало и увидел под ним знакомое лицо.

– Сеньор Кехана, – воскликнул он, – кто это вас так отделал?

Добряк заботливо снял с бедного рыцаря нагрудник и наспинник, чтобы посмотреть, не ранен ли он. Но ни ран, ни крови не было заметно. Тогда он поднял Дон Кихота с земли и с большим трудом усадил на своего осла, так как ему казалось, что бедняге на осле будет спокойнее. Устроив поудобнее несчастного идальго, он подобрал доспехи и оружие рыцаря, привязал все это к седлу Росинанта, взял за повод и лошадь и осла и молча направился к деревне. Дон Кихот также был молчалив и задумчив. Погонщик так избил его, что он едва держался в седле. От времени до времени он испускал вздохи, долетавшие, казалось, до самого неба. Встревоженный крестьянин снова спросил его, что у него болит. К этому времени Дон Кихот уже успел забыть о Балдуине; ему пришла на память новая история о том, как правитель Антекеры, Родриго де Нарваэс, захватил мавра Абиндарраэса и заключил его в своем замке. Поэтому на вопрос крестьянина Дон Кихот ответил в тех же выражениях, в каких пленный Абиндарраэс отвечал Родриго де Нарваэсу.

– Знайте же, ваша милость сеньор дон Родриго де Нарваэс, – так закончил свою речь рыцарь, – что прекрасная Харифа, о которой я вам только что говорил, ныне – прелестная Дульсинея Тобосская, в честь которой я совершал, совершаю и совершу такие славные подвиги, каких никто на свете не видал, не видит и не увидит никогда.

Крестьянин на это ответил:

– Да поймите, ваша милость сеньор, что я вовсе не дон Родриго де Нарваэс, а ваш односельчанин Педро Алонсо; ваша же милость не Балдуин и не Абиндарраэс, а почтенный идальго, сеньор Кехана.

– Я сам знаю, кто я такой, – возразил Дон Кихот, – и знаю, что подвиги, совершенные всеми рыцарями вместе, не сравнятся с моими.

Ведя такие разговоры, они добрались под вечер до деревни.

Так как крестьянину не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел Дон Кихота – жалкого, избитого, верхом на осле, – он остановился за околицей, ожидая, пока совсем стемнеет. Тогда он въехал в село и направился к дому Дон Кихота. В доме слышались громкие голоса: два закадычных друга нашего идальго – священник и цирюльник – совещались с его домашними. Экономка громко восклицала:

– Ну что вы скажете, ваша милость сеньор лиценциат[13]13
  Лиценциат – ученая степень, которая давала право преподавать в университете.


[Закрыть] Перо Перес, – так звали священника, – о моем господине? Вот уже два дня, как исчезли и он, и его кляча, и щит, и копье, и доспехи! Ах, несчастная я женщина! Я думаю, что его свели с ума эти проклятые рыцарские романы. Я помню, как, беседуя сам с собой, он не раз клялся, что бросит дом и отправится на поиски приключений. Чтобы черт побрал все эти книги, погубившие самую разумную голову во всей Ламанче!

То же говорила и племянница:

– Знаете ли, сеньор мастер Николас, – так звали цирюльника, – сеньор мой дядя нередко по двое суток не смыкал глаз, зачитываясь этими проклятыми романами. В конце концов он приходил в такой азарт, что бросал книгу, хватал меч и наотмашь рубил стены. Выбившись из сил, он восклицал, что убил четырех великанов, ростом с башню. От страшной усталости с дяди лил пот, а он думал, что это течет кровь из ран, которые он получил во время боя. Затем он выпивал большой ковш холодной воды и говорил, что это не вода, а драгоценнейший напиток, который принес его друг, великий волшебник Эскифе. Но во всем этом я виню себя. Я не могу себе простить, что не догадалась раньше сообщить вашим милостям о сумасбродствах моего дяди. Вы бы, конечно, сумели положить им конец. Довольно было бы сжечь книги, которые сводили его с ума.

– Я вполне с вами согласен, – сказал священник, – и даю вам слово, что завтра же мы предадим огню все эти глупые романы, дабы они не сбивали с толку нашего бедного друга.

Дон Кихот со своим спутником слышали весь этот разговор. Теперь крестьянину стало вполне ясно, что за недуг у его соседа. Поэтому он громко закричал:

– Откройте, сеньора! Прибыл тяжко раненный сеньор Балдуин, маркиз Мантуанский, он же сеньор мавр Абиндарраэс, а ведет его отважный Родриго де Нарваэс, правитель Антекеры.

Все выбежали на его голос; мужчины узнали своего друга, женщины – своего хозяина и дядю и бросились его обнимать. Но Дон Кихот, который так ослабел, что не мог сойти с осла, сказал:

– Погодите! Я тяжело ранен по вине моего коня. Отнесите меня на постель и, если возможно, призовите мудрую волшебницу Урганду[14]14
  Урганда – волшебница, одно из главных действующих лиц любимого Дон Кихотом рыцарского романа «Эспландиан».


[Закрыть], чтобы она перевязала и исцелила мои раны.

– Видите, какое несчастье! – воскликнула тут экономка. – Сердце мое верно чуяло! Пожалуйте, в добрый час, ваша милость, мы вас вылечим и без всяких волшебниц. Тысячу раз будь они прокляты, эти рыцарские книги: вот до чего довели они вашу милость!

Затем Дон Кихота отнесли на постель и хотели перевязать ему раны, но никаких ран не оказалось. Он объяснил, что просто ушибся, так как вместе со своим конем Росинантом рухнул на землю в самый разгар боя с десятью великанами. Более дерзостных и свирепых созданий, по его словам, земля не производила.

– Та-та-та, – перебил священник, – так у нас и великаны завелись? Клянусь, не успеет завтра зайти солнце, как от них не останется и следа.

Тут они стали расспрашивать Дон Кихота о его приключениях, но тот не пожелал ни о чем рассказывать. Он только попросил дать ему поесть и оставить его в покое, ибо больше всего он нуждался в еде и сне. Желание его было исполнено, а священник подробно расспросил крестьянина, где и как нашел он Дон Кихота.

Крестьянин охотно рассказал обо всем случившемся и даже повторил некоторые из безумных речей идальго.

Это еще более укрепило священника в его решении уничтожить книги Дон Кихота. На следующее утро он зашел за своим другом, цирюльником, и оба они направились в дом нашего идальго.

Дон Кихот все еще спал. Священник попросил у племянницы ключи от комнаты, где хранились книги – виновники всего несчастья. В сопровождении экономки все направились в эту комнату. Там лежало на полках около сотни толстых и еще много маленьких томов в отличных переплетах. Попросив священника минутку подождать, экономка выбежала из комнаты и вскоре вернулась с чашкой святой воды и кропилом.

– Возьмите-ка, сеньор священник, окропите сначала комнату, а то еще явится один из волшебников, о которых говорится в этих книгах, и превратит нас в каких-нибудь чудищ в отместку за то, что мы собираемся сжить всю его братию со света.

Священник только рассмеялся в ответ на эти опасения простодушной экономки и попросил цирюльника передавать ему книги одну за другой. Ему хотелось отобрать те, которые не заслуживали казни огнем.

– Нет, нет, – воскликнула племянница, – ни одна из них не стоит помилования: все они повинны в нашей беде. Лучше всего выбросим их через окно во двор и устроим из них костер.

Племяннице вторила экономка. Но священник не обратил никакого внимания на их болтовню и решил познакомиться хотя бы только с заглавиями книг. Мастер Николас передал ему толстый том. Это оказалась история Амадиса Галльского в четырех частях. Священник сказал:

– Я слышал, что это первый рыцарский роман, отпечатанный в Испании, и что от него ведут начало все остальные. Поэтому я полагаю, что мы должны сжечь его без всякой жалости.

– О нет, сеньор! – возразил цирюльник. – Я слышал, что этот роман лучший из всех, которые когда-либо были написаны, и потому он, как исключение, заслуживает пощады.

– Пожалуй, вы правы, – ответил священник, – мы примем это во внимание и временно даруем ему жизнь. Ну а теперь посмотрим, что стоит с ним рядом.

– Подвиги Эспландиана, законного сына Амадиса Галльского, – сказал цирюльник.

– Ну, по совести говоря, – промолвил священник, – заслуги отца не спасают сына. Возьмите-ка его, сеньора экономка, откройте окошко и выбросьте во двор. Пускай он будет первым поленом в нашем костре.

Экономка повиновалась с величайшим удовольствием.

– Ну, дальше, – сказал священник.

– Следующий за ним, – продолжал цирюльник, – Амадис Греческий, и мне кажется, что все книги на этой полке из племени Амадиса.

– Ну так пусть все они отправляются во двор, – ответил священник.

– И я того же мнения, – ответил цирюльник.

– И я, – подхватила племянница.

– Ну, если так, – сказала экономка, – то на костер их всех.

И толстые и тонкие тома один за другим полетели в окно.

Покончив с рыцарскими романами, священник обратился к полке, где стояли сборники различных стихотворений и поэм. Но едва он взял в руки первый сборник, снизу раздался голос Дон Кихота.

– Сюда, сюда, отважные рыцари! – кричал он. – Пришло время показать силу ваших могучих рук! Придворные рыцари хотят присвоить себе победу на турнире.

Встревоженные этими криками, наши друзья побросали книги и кинулись на шум.

Вбежав в спальню, они увидели, что Дон Кихот уже вскочил с постели, схватил шпагу и рубит и колет воображаемых врагов с такой яростью и проворством, словно никогда и не чувствовал себя больным и слабым.

Священник с мастером Николасом подбежали к нему и насильно уложили в постель. Несколько успокоившись, Дон Кихот обратился к священнику с такой речью:

– Поистине, сеньор архиепископ Турпин[15]15
  Архиепископ Турпин – реймский архиепископ конца VIII века. Долгое время ему приписывалось составление знаменитой хроники «О жизни Карла Великого» («Хроника Турпина»). В этой хронике содержатся фантастические, лишенные исторического правдоподобия рассказы о подвигах и приключениях Карла Великого и его племянника Роланда в Испании. «Хроника Турпина» лежит в основе большинства рыцарских романов о Карле Великом и его сподвижниках.


[Закрыть], великий позор для двенадцати пэров[16]16
  Двенадцать пэров – так называли двенадцать легендарных рыцарей – сподвижников Карла Великого. Самые известные среди них: Роланд, Оливье, Рейнальд Монтальбанский. Совершенно невероятные подвиги и приключения этих рыцарей описываются в «Хронике Турпина».


[Закрыть], что они позволили придворным рыцарям присвоить себе победу, одержанную нами, странствующими рыцарями. Нет, никогда я не допущу такого издевательства!

– Успокойтесь, ваша милость, сеньор кум, – отвечал священник, – Бог даст, завтра все переменится, и то, что сегодня мы потеряли, завтра вернем с избытком. А пока пусть ваша милость подумает о своем здоровье. Мне кажется, что вы если не ранены, то уж наверное ужасно устали.

– Нет, я не ранен, – ответил Дон Кихот, – но действительно порядком избит и помят. Коварный и завистливый дон Рольдан[17]17
  Рольдан – народная переделка имени Роланд.


[Закрыть] избил меня стволом дуба: ведь он прекрасно понимает, что я единственный его соперник в рыцарских подвигах. Но только бы мне подняться с этого ложа. Я отплачу ему. Пока же принесите мне позавтракать, потому что сейчас прежде всего надо подкрепить свои силы. А отомстить ему я сумею позже.

Так они и сделали: принесли ему поесть. Дон Кихот позавтракал и снова крепко заснул.

В ту же ночь экономка сожгла все книги, какие были в доме: в костер попали и те, что пощадил священник. На следующий день дверь в библиотеку заложили кирпичом и тщательно замуровали. А Дон Кихоту было решено сказать, что какой-то волшебник похитил комнату целиком со всеми книгами, полками и мебелью. Покончив с этим делом, все стали с нетерпением ждать выздоровления идальго. Дня через два Дон Кихот уже настолько окреп, что мог встать с постели. Прежде всего, конечно, он отправился посмотреть книги. Каково же было его удивление, когда он не нашел дверей в свою библиотеку. Долго он бродил по дому, шарил по всем комнатам, снова и снова подходил к замурованной двери, ощупывал ее руками и с растерянным видом оглядывался по сторонам. Наконец он спросил экономку, где же дверь в библиотеку. Экономка, заранее наученная священником, как ответить на вопрос, воскликнула:

– В библиотеку? Да что вы, ваша милость! Ни библиотеки, ни книг давно нет. Сам дьявол унес все это.

Тут вмешалась в разговор племянница:

– Когда ваша милость были в отъезде, однажды ночью прилетел волшебник. Спрыгнув с дракона, на котором сидел верхом, он вошел в библиотеку: уж я и не знаю, что он там делал, но только спустя некоторое время он вылетел сквозь крышу, а дом весь наполнился дымом. Когда же мы решились посмотреть, что он натворил, то уже не было ни комнаты, ни книг. Одно только мы обе отлично помним: когда этот злой старик улетал, он крикнул громким голосом, что его зовут Муньятон.

– Не Муньятон, а Фрестон, – перебил Дон Кихот.

– Ну, уж Бог его знает, – сказала экономка, – как его зовут: Фрестон или Фритон, помню только, что его имя кончалось на «тон».

– Так оно и есть, – сказал Дон Кихот, – этот мудрый волшебник – мой заклятый враг. Он меня ненавидит, ибо с помощью своих магических книг и колдовства узнал, что мне суждено вступить в бой с рыцарем, которому он благоволит, и одержать над ним победу. Вот почему он и старался чинить мне всякие помехи.