Текст книги "Планета Афон. «Достойно есть»"

Павильон штабных посиделок покрыт был гофрированным железом, но жизнь камеральных узников от этого мёдом не казалась. Ядовитых испарений азъ перегретый тоже не почувствовал, возможно по причине слабого обоняния. А вот непонятно откуда взявшиеся полчища мух настроения не прибавляли, скорее наоборот. И тогда мне очень пригодилась деревянная линейка, благодаря которой моё послушание плавно перекочевало в борьбу за чистоту эфира.

Поначалу шахиня относилась к моему увлечению равнодушно, но спустя короткое время её это начало потихонечку раздражать. Сначала она ограничивалась недружелюбными взглядами в мою сторону, но постепенно её трогательные уста начали изрыгать не совсем приличествующие девичьему облику проклятия. После особо удачной охоты, когда одним ударом мне удалось прихлопнуть сразу пяток надоедливых тварей, она уже не выдержала и…

– Слушай, может, делом займёшься, – вырвалось из таинственных закромов её души при виде нелицеприятного крошева пяти скелетов изничтоженных насекомых.

– А разве это не дело – уничтожение классовых врагов? – я указал на «кладбище».

– Но не таким иезуитским способом, – отрезала шахиня, уничтожив меня взглядом.

– Подскажи другой, я исправлюсь, – в моих словах не прозвучало и тени усмешки.

– Я подобными вещами не занимаюсь, – произнесла она с почти священным ужасом.

Ну вот! Только-только собрался наладить контакт, и всё коту под хвост. На шахиню я даже боялся поднять глаза, а зарисовывать артефакты при такой густой жаре резко расхотелось. На моё счастье «сладкая парочка» дежурных продефилировала в сторону некоего нанотехнологичного сооружения, которое на поверку оказалось импровизированными душевыми кабинками. Раздавшийся вскоре весёлый плеск воды и пронзительный девичий визг вкупе с мальчишеским смехом подвигли меня также слегка взбодриться под ласковыми струями.

Ихтис

Едва нагретая солнцем водичка придала мне бодрости и свежести, после чего послушание уже перестало казаться нудным и утомительным. Таня ни краем уха не среагировала ни на мой уход, ни на моё появление. Слава Богу за всё! В тягостном молчании просквозило примерно часа полтора, в течение которых нашу компанию «разбавил» лишь кот неопрятного вида и с лёгкой грустинкой во взгляде. Угостить хвостатого было нечем, и мы не стали отвлекаться.

И вот наконец долгожданные пять ударов колокола, значит, скоро лагерь превратится в потревоженный улей. Война войной, а обед по расписанию. Не знаю, чем объяснить сей феномен, но обед – самое «разговорчивое» время дня. А в детско-юношеской среде это более чем правило. Ни тяжкий труд, ни жара, ни мороз не могут погасить неуёмную жажду общения.

Шахиня, ни слова не говоря, отложила послушание в сторону, расчехлила свой ноутбук и принялась с удивительным проворством давить на кнопки. Экран монитора пришёл в движение. Татьяна вошла в режим онлайн и начала забавный диалог со своей сестрёнкой. Куда враз подевалась вся её напускная суровость? Хотя мне диалог был не особливо интересен, всё же кое-какие новости удалось узнать. А в оторванном от цивилизации полевом лагере, ачеть и не так чтобы сильно, но и не слабо, даже глоток информации – живительная влага новизны.

Вернувшиеся с раскопа юнармейцы начали шумно расставлять по местам шанцевый инструмент, в душ моментально выстроилась очередь из самых нетерпеливых или перегретых. К нашему с Таней шалашу прибилась ватага молоденьких девах явно студенческого сословия, и они что-то увлечённо начали ей пересказывать, искоса поглядывая на меня. В головной флигель прошагал «царь и бог», а «вся королевская рать» рассредоточилась по своим палаткам.

Ко мне подошёл и любезно представился коренастый мужчина средних лет, которого я заметил ещё вчера в компании моей шахини. Он с увлечением комментировал мелькающие на экране картинки, а потом начал рассказывать о раскопках Херсонеса. Я не особо прислушивался, поскольку беседовал с шефом. В одном только месте напряг слух, когда товарищ археолог перевёл стрелки разговора с археологии на политику. Речь шла о войне в Сирии, но о чём они говорили конкретно, не уловил. Да и так ли это важно?

Юрий Владимирович – а именно так представился мой визави – с ходу поинтересовался моими успехами в деле освоения археологической премудрости и, по всем вероятиям, остался вполне доволен. С двух слов беседы с ним мне стало понятно, что к археологии он имеет отношение приблизительно-касательное, а в чём заключается конкретно его миссия, мне с ходу понять не удалось. Юрий Владимирович задал мне несколько наводящих вопросов, видимо пытаясь выстроить мудрёную комбинацию, а там кто его знает?

После обеда он позвал меня оттянуться на пляже, на что получил моментальное согласие с моей стороны. Что может быть приятнее и полезнее морских ванн? По завершении трапезы наши белорусские друзья оседлали свою колымагу, и через полчаса мы приземлились на довольно-таки нехилом пляже. Широкую полосу мелкого морского песка ограничивал высокий кустарник. Берег моря был достаточно пологий, но в сорока метрах вода накрывала с головой.

Удобно расположившись на пледе, Юрий Владимирович распахнул закрома и начал извлекать из потрёпанного кейса «необходимое условие для беседы». Если перечислять по пунктам, то крымский мускат предварял причудливого вида бутылочку экзотического коньяка. Невеликих размеров дынька, сочные сливы, пару гроздочек винограда «дамский пальчик», румяные яблоки, сыр косичкой и много чего ещё – м-да, товарисч явно умеет завлечь «нужного» человека на переговоры. Но первая заповедь разведчика (и не только разведчика) – бесплатный сыр (даже косичкой) бывает только в мышеловке. Тем более вприкуску с коньячком.

«У наших ушки на макушке», – сказал бы Михаил Юрьевич (интересно, а как величать сынишку у брата Юрия, может тоже Михаилом?), увидев такой натюрморт, предваряющий морские ванны. Солнышко уже давно «осветило пушки и леса синие верхушки» и лениво двигалось к точке заката. Поверхность моря приближалась к отметке «штиль», лёгкая рябь отражалась рыбьей чешуёй в послеполуденных лучах. Золотисто-лазуревый небосвод до самого горизонта был свободен от малейшей белизны облаков, лишь узкая полоска берега, охватившая с обеих сторон полукруглый залив, добавляла в скудную палитру красок выцветшую зелень.

– Ну что, сначала искупнёмся или как? – похихикивая, спросил Юрий Владимирович.

– Или как, – на моих плавках карманов не было, поэтому за ответом лезть не пришлось.

– Мудро, – лаконично ответил он и потянулся к кейсу, чтобы достать штопор.

– Водка без пива – деньги на ветер! А вино перед купанием тем паче. Убедил?

– Вполне, – брат Юрий отложил «пико́вые хлопоты», выпрямился и побрёл к воде.

Белые русичи уже давно плескались в изумрудной стихии, мы поспешили к ним присоединиться. После окунания во святые источники забираться в Азовское море в августе всё равно что в ванную. Вот только с непривычки морская вода может вызвать непредсказуемую реакцию органов пищеварения, поэтому лучше купаться натощак. Особенно с непривычки…

Слава Богу за всё, батька Черномор принял меня по-отечески. Морская вода вообще целебна во всех отношениях, особенно для горла, для больных суставов, да и надо ли перечислять, если мы все, невзирая на возраст, пол, вероисповедание и кредитные возможности, стремимся отдохнуть именно на море, в крайнем случае на океане. Кто победне́е…

– Ты как сюда, надолго или насовсем? – спросил брат Юрий после первой дозы.

– Пока булькает, – ответ его вполне удовлетворил, намёк он понял и разлил по второй.

– За что поднимем? – и он поднял терпкую влагу на уровень подбородка.

– За братский союз верующих и неверующих, – произнёс автор этих строк почти по слогам, мимоходом заметив, что на моём собеседнике отсутствовал нательный крест.

Юрий Владимирович немного смутился от моих слов и даже чуть не пролил драгоценную влагу на морской песок. Тем не менее, не говоря ни слова, принял правила игры и показал мне поднятый большой палец на сжатом кулаке свободной левой руки. Слегка поморщившись после второй, он осадил виноградиком и принялся нарезать дыню. Надо признать, ягодка оказалась слаще мёда, поэтому решили отложить её «под коньячок».

– Тебя какая по счёту романтика в экспедицию привела? – при этом он крякнул в кулак.

– До стольких считать не научился. А если серьёзно, то повстречал на Святой Горе постоянного участника этого действа, он мне забавно всё обсказал, вот и загорелся.

– На какой такой святой горе? – Юрий Владимирович искренне удивился.

– На Афоне, слыхал про него? Серёга Некрасов вовремя подвернулся, разоткровенничался и сам не заметил, как зажёг во мне неугасимую лампаду мiропознания. Знаком с таковым?

– Конечно! Давно знаю. Так он сегодня приезжает вечерним поездом…

– Зѣло борзо! По такому яркому случаю необходимо при́нять за его благополучный визит.

Брата Юрия долго уговаривать не пришлось, он обновил содержимое мензурочек, порезал яблочко и с хрустальным звоном содвинул сосуды. Должен признать грешным делом, что массандровский мускат красного камня с солёным сыром есть то самое, за что среднестатистический бомж средней полосы не задумываясь отдал бы левый мизинец. А тут бес платит! И не требует никакой компенсации. Впрочем, азъ проницательный напряг серое вещество в предчувствии серьёзного делового разговора. Надо признаться, что не ошибся и на этот раз.

Белые русичи наконец-то покинули водную стихию и невдалеке образовали свой круг общения. Брат Юрий явно о чём-то мучительно раздумывал, прикидывал, но голоса не подавал. А мне зачем его было беспокоить? Первое правило разведчика – не проявляй неразумной инициативы, пусть соперник раскроется. В обороне всегда легче, козыри на твоей стороне.

– Я вообще-то занимаюсь организацией летнего отдыха детей школьного возраста, – начал Юрий Владимирович свой монолог. – С Виноградовым у меня давние партнёрские отношения. Если раньше в пионерлагерях у детей были всякие кружки́, линейки, смотры строя и песни, то теперь они предоставлены сами себе. Или на худой конец уткнутся в компьютер или хуже того – в сотовый телефон. А они должны развиваться, двигаться…

– То есть ты хочешь сказать, что, занимаясь на компьютере, дети не развиваются, а идиотские маршировки и строевые песни делают из них достойных граждан своего отечества, так?

– Нет, ты меня не понял, – брат Юрий потянулся к флакону, чтобы налить по четвёртой.

– Повторить твою речь слово в слово? В разведке меня учили улавливать смысл…

– Я не про то. Пойми, ребята должны двигаться, необходима физическая подготовка, ты посмотри на нынешних пацанов: или толстяк, или хиляк. Нормальных уже не осталось.

– Согласен. Отчасти. Но достаточно каждый день позаниматься на тренажёрах, и вот тебе бодибилдинг. Для этого не нужно уезжать за тридевять земель и заниматься ерундой.

– Мо́жно качаться на тренажёрах, но выносливость у детей формируется в экстремальных условиях. Ребёнок никогда не станет самостоятельным, пока не преодолеет себя.

– Я так понял, что ты готовишь их для жизни в тайге, в пустыне, в тундре, короче на краю цивилизации. Где им придётся добывать огонь трением, охотиться на мамонта, ets, правильно?

– Не-ет, – Юрий Владимирович даже поморщился, – жить они будут там, где и жили, но они должны уметь всё. И быть способными постоять за себя и за своих близких.

– Постоять где, в очереди за колбасой? – при этих моих словах брат George заулыбался до ушей и начал наполнять наши сосуды кровавым напитком. – Ты знаешь, вообще-то в настоящее время качественно работает именно тот, кто имеет выносливость просидеть день целый на одном месте, не вскакивая и не бегая поминутно на перекуры. И болтун – находка для шпиона. Это грузчику физическая сила нужна, а офис-менеджеру – голова. И чтобы варила…

– За что пьём? – перебил меня мой визави, видимо решил таким дешёвым способом сбить меня с мысли и выиграть время на обдумывание достойной отповеди мне, недостойному.

– За достойную смену, сам же сказал, или ты уже передумал? Тогда за недостойную.

Брат George сделал три с половиной ха-ха и неловким движением омыл свои уста божественным напитком. Его неловкость от меня не ускользнула, но спрашивать в лоб не стал, сам не люблю китайских вопросов, особенно что касается моей немощи. Но правая рука брата Юрия явно была скована в движениях, а это верный признак последствия серьёзной травмы.

– Что у тебя с рукой? Споткнулся, упал, закрытый перелом? Или что-то посерьёзнее?

– А, пустяки. Не обращай внимания. В Афгане на мине подорвались, с тех пор правая действует только наполовину. Ещё контузия была… Неохота вспоминать, – он махнул рукой.

– Как правило, такое не забывается. Господь, создавая человека, не создал к нему запчасти, и поэтому мы должны дорожить Божиим даром, – моя проповедь его явно задела за живое.

– Пойдём лучше окунёмся, а потом продолжим наш диалог, – его предложение нельзя было назвать неразумным, видимо самого главного брат George ещё не сказал.

«Белые братья» с радостью присоединились к нам, и вот мы уже ловим кайф в стихии морской. Ближе к закату, как сказал бы наш великий Александр Сергеевич Пушкин, «море слегка разыгралось». Перегретая палящими лучами земля начала щедро отдавать тепло, и обильные воздушные массы, смешиваясь у кромки моря, стали создавать тот благоприятный целебный фон, который так ценят не только астматики и чахоточные, но и также изрядно подвыпившие археологи ордена Трудовых Мозолей Артезианской экспедиции.

– Может, пригласим наших «белых братьев» разделить с нами трапезу? – предложил азъ ублаженный после непродолжительного купания. – А то как-то не по-человечески…

– У них своя свадьба, у нас – своя. Да и не потребляют они, даже на посиделки к нам не приходят. К тому же Валера за рулём, зачем соблазнять, им и так хорошо, как видишь.

– Тебе виднее. Я очки не захватил, бинокль тоже, глаз не вооружён.

Юрий Владимирович изящным движением циркового фокусника извлёк из сундука заветный пузырёк, щемящим движением «снял скальп» и наполнил бокалы. После чего филигранно порезал сочную дыньку и предложил тост за прекрасных дам. Поскольку на берегу кроме нас и «белых русичей» в обозримом пространстве гуляли разве что две собаки, то я плохо не понял, каких именно представительниц прекрасного пола он имел в виду. Тем не менее не стал кочевряжиться и задавать китайских вопросов, а с томным видом освободил бокал.

– У меня таки смутное подозрение, что мы приехали не только за этим. Угадал?

– Отчасти, – дипломатично ответил брат George, и, надо признать, в этом с ним вполне можно посостязаться. – Я чего хочу сказать, можно было бы организовать лагерь детей с родителями, но так, чтобы дети отдельно. Да и не все родители смогут, как правило, человек восемь максимум. Они будут и отдыхать, и за детьми присматривать, чтобы никаких эксцессов не было. А то всяко может случиться, потом доказывай, что ты не верблюд…

– Ты лучше скажи, покайся, грешник, по какой стезе землю топчешь?

– Извини, сразу не представился, – Юрий Владимирович вознамерился повторить. – Я раньше преподавал историю в школе, пока на учителей-мужчин охота не началась.

– И кто же взял на себя малопочётную роль егеря? Уж не зверобоя ли пригласили из Америки? Или, может, Дерсу Узала воскрес? Я уже начинаю верить в мистику.

– Шутки шутками, но могут быть и дети, – почти на полном серьёзе ответил брат George.

– Вернее, дети уже есть и стали создавать неразрешимые проблемы. Ты это хотел сказать?

– Тебе бы всё смеяться. Проблема в том, что мы уже имеем потерянное поколение, которое без папы с мамой шагу шагнуть не может. А это наше будущее…

– Вот ты историк – это замечательно! За это надо выпить, – хрустальный звон разбудил шаткую тишину относительно пустынного берега, не слишком характерную для августа на крымском побережье. – Как ты считаешь, какая самая величайшая трагедия для нашей страны произошла в двадцатом веке? – при этом I’m осадил огненную водицу дынькой.

– Какая? Конечно, развал страны! – отрапортовал брат George «строевым шагом».

– А какой именно по счёту развал страны? Их было два в прошлом веке. Или я путаю?

– Ну-у, если ты говоришь про двадцатый год, то какой это развал? При этом Сталин восстановил страну почти в границах Российской империи, так что…

– Что значит «почти восстановил»? А если бы ты жил в Польше или в Финляндии и сейчас оказался бы подданным другого государства, то так же бы думал и говорил? А геноцид армян в Западной Армении и потеря её после Первой мiровой войны? Это не в счёт?

Юрий Владимирович немного впал в ступор. Несмотря на почти тридцатилетний стаж работы, основные понятия были заучены им по советским лекалам. А до истины, как мы теперь знаем, в них так же далеко, как до созвездия Андромеда. Но это не вина, а беда наших учителей, что они вбивают в головы юного поколения извращённые понятия.

– Помнишь, что ответил Сталин на вопрос Черчилля? Самая страшная катастрофа двадцатого века для России – это коллективизация сельского хозяйства! Потому что она разрушила патриархальный уклад в стране, она разрушила семью! А без крепкой семьи не бывать и крепкой державы. Тем более империи, в которой русские как раз титульная нация.

Ступор сменился минутой молчания и выпученными глазами. После чего брат George привычно потянулся за сосудом с терпкой влагой и так же молча наполовинил мензурки. Произносить заупокойную речь не хотелось ни ему, ни мне, поэтому мы без комментариев осушили бокалы и осадили виноградиком. Не рассчитывал, видимо, Юрий Владимирович встретить в моём лице столь осведомлённого оппонента. А на что же тогда рассчитывал?

– Ты мне лучше скажи, – тут уже у меня сработал автопилот, – тебя во всей этой затее с организацией детско-юношеского отдыха волнует вопрос коммерции или…

– Меня прежде всего волнует вопрос будущего страны, – ответил он как по нотам.

– Похвально! Вообще-то этот вопрос в той или иной степени волнует всех. Разве что кроме бомжей, ну так это деклассированный элемент, что с него возьмёшь, кроме вшей?

– Бомжи тоже люди, – подчеркнул брат George, – такие же, как и мы, только бездомные.

– Это верно, но речь сейчас не о них. Не будем уходить от темы, – автор этих строк предложил оппоненту разлить по новой. – Просто я веду вопрос к тому, что детей нельзя отрывать от семьи. Времена трудокоммун и всевозможных лагерей канули в Лету. Лагерное сознание нужно выжигать из людской психики калёным железом, а ты хочешь его опять возродить.

– Не я хочу, как ты не поймёшь, сама жизнь этого требует, – Юрий Владимирович с таким остервенением опрокинул свою дозу, не чокаясь, что мне стало аж не по себе.

– Да ты не трать нервы понапрасну, они тебе ещё пригодятся, и не раз.

– Просто у нас разговор ни о чём, – возразил брат George с какой-то отрешённостью.

– Знаешь, почему у меня часы японские? – я показал ему свой хронометр «Сейко» на запястье, которому не страшны морские волны. – Машина японская, компьютер японский…

– Ну и почему же? Поделись с ближним, – произнёс он с какой-то затаённой обидой.

– Потому что в Японии, прежде чем что-то строить или создавать, сначала думают, просчитывают, ставят все точки над «ё» и только потом запускают в производство. А у нас думает товарищ Кремль, решают на митингах, делают тяп-ляп, а думать начинают, только когда по уши увязнут в дерьме и начинают ценой диких неоправданных потерь героически преодолевать трудности. Что, разве не так? Вся эпоха исторического материализма этим прославилась. Если ты хочешь и э́то дело подобным образом начинать – милости прошу, но без меня!

– Пойдём окунёмся, а то скоро уже вечерять начнёт, а там и на ужин пора будет, – неожиданно предложил мой оппонент, и мы, скорее всего в последний раз, направились к морю.

Солнышко уже отложило тему безудержного зноя на грядущий день, его сумеречные лучи скорее ласкали, чем припекали. Море, следуя пушкинским строкам, было уже неспокойно, но чёрная буря ему точно не грозила, по крайней мере сегодня. Заплывать далеко при волнении не слишком приятно, поэтому мы ограничились плесканием возле берега.

Белорусские братья наше рвение не поддержали, видать морские ванны без допинга не приносят удовольствия по холодку. Ветерок стал более чем свежим, поэтому сугрев жизненно необходим для организма. Солнечный диск покраснел и вот-вот грозился закатиться за горизонт. Чайки всё активнее стали рыскать по водной поверхности, выискивая корм. И неспроста. Рыбки то тут, то там выпрыгивали из воды, словно дразнили пернатых хищников.

– Может, дождёмся заката на берегу? – предложил ваш покорный, потому как мне порядком уже поднадоело водное однообразие. – Заодно и дискуссию продолжим о профсоюзах.

Юрий Владимирович согласился с лейтенантской покорностью, и вот уже aguardiente щекочет нам носоглотку. Дынька удвоила удовольствие, а «при такой-то снеди как не быть беседе?» Зачерпнув ещё по разу, брат George всё-таки решил прийти к какому-то знаменателю.

– Ну так ты скажи, ты согласен или нет мне помогать организовывать детский отдых?

– В принципе, мы все братья по разуму, но почему-то неразумных большинство, – мой ответ был скорее дипломатичен, чем категоричен. – Не слишком ли торопите события, маэстро? Вопрос, нужен детский отдых или нет, не стои́т, но к его организации нельзя подходить с мерками прошлого века. Я – за, но нужно проделать огромную подготовительную работу, не говоря уже о том, что всё продумать до мелочей. К тому же отдых не может быть слишком дорогим, иначе никто не клюнет на такую приманку. Выбор сейчас не тот, что в Совдепии, да и к детям сейчас относятся по-другому. Ты же не будешь набирать спецшкольников, так ведь?

– Ты прав, – констатировал Юрий Владимирович и больше ничего не добавил.

Добавлять пришлось допинга, тем более что белорусские братья уже начали собираться в обратный путь. Опорожнив и вторую посудину, осадив остатками сладкой ягоды, брат George и азъ несговорчивый погрузили остатки роскоши былой в потрёпанный кейс и направились к дилижансу. Обратный путь всегда кажется короче, а когда из динамиков вылетают звуки полонеза в исполнении некогда знаменитейшего в СССР вокально-инструментального ансамбля «Песняры», время в дороге и вовсе пролетает, как поезд «Сапсан» мимо таёжного полуста́нка.

Несмотря на громкую музыку, мысль моя работала ещё громче. Перебирая в памяти деловой разговор с Юрием Владимировичем, я в очередной раз удивлялся, почему нашим инженерам человеческих душ не приходит в голову, что люди рождаются вовсе не для того, чтобы непременно совершить подвиг и умереть, как Александр Матросов. Человек приходит в этот мiръ, чтобы учиться, работать, любить, создавать семью. А наши культуроведы всё хотят слепить что-то героическое и, главное, устрашающее. В ущерб себе и России мы из русского человека создаём для мiра образ солдата-освободителя непонятно от чего и от кого. Досадно, но при этом почти весь мiръ считает именно американского солдата воином-освободителем. И самое страшное, что милитаристская риторика всё шире проникает в школы и колледжи.

Если перечислить советские бренды, завоевавшие (в прямом смысле) авторитет в мiре, список будет состоять из автомата Калашникова и танка Т-34. Сюда можно добавить баллистические ракеты и водородную бомбу. Что ни возьми из товаров народного потребления, то это либо заимствовано за рубежом, либо про это лучше не говорить и не вспоминать. Почему так?!

Ответ вот он, на поверхности. Политика проверяется не тем, как что-то начинается, а тем, как заканчивается! И если боль за свою землю называется политикой, тогда я – политик. Ведь почти весь XIX век спорили о том, что такое «новые люди», потом, после октябрьского переворота, что такое «люди советские». Наш паровоз летел вперёд, в коммуне остановка. И при этом в руке непременно должна быть винтовка. Или автомат. Почему мы не стремимся жить, как все нормальные люди? Сначала полвека не могли забыть «Великой Октябрьской социалистической революции», которая на деле оказалась банальным большевистским переворотом с кровавыми целями. Теперь семь десятилетий не можем пережить угар «великой победы», цена которой несопоставима с её результатами. Но нам плевать на жертвы, нас тянет по поводу и без повода затянуть «вихри враждебные» или «как один умрём, за ценой не постоим». Даже научившись ездить за рубеж, пользоваться валютой, одеваться по моде, большинство всё ещё живут героикой революции, гражданской и Второй мiровой войн, постоянного преодоления, поставившего страну на военные рельсы. Мирные будни и мирный труд у нас не в почёте.

Воссозданная история

Героизация нашего человека, мечтающего о преображении скучной действительности, в общем-то, исторически свойственна нашей культуре. Но в эпоху исторического материализма это стало отличительной чертой нашей литературы: стремление из каждого пахаря и кузнеца сделать Василия Тёркина, а из каждого подростка – Павлика Морозова или Павку Корчагина. И главная причина этого явления – чрезмерная её политизация. Ачеть русская культура всегда откликалась на актуальные потребности политики – взять то же «Слово о полку Игореве», «Бориса Годунова», «Полтаву», «Бородино» и другие, но после октября 17-го социальный заказ сделался приоритетным. Сталь – вот металл, из которого советские мастера культуры отливали образы строителей коммунизма, «сталинских винтиков». «Гвозди б делать из этих людей: крепче бы не было в мiре гвоздей». При этом ценность человеческой жизни абсолютно не принималась во внимание, не говоря уже о семейном счастье и заботе о человеке.

Оттягиваясь на острове Капри во враждебно-буржуазной Италии за счёт голодающих Поволжья, Алёша Пешков в своём знаменитом очерке «О русском крестьянстве», напечатанном в Берлине в 1922 году, размышлял о новой породе людей. Он писал, что «вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень, их заменит новое племя – грамотных, разумных, бодрых людей». Столь откровенный призыв к геноциду русского народа был настолько шокирующим даже для большевистских вождей, что они запретили публиковать его в СССР. Тем не менее товарищ Сталин позвал «буревестника революции» написать красивый роман о строительстве «общества всеобщего счастья» на одной шестой части суши планеты Земля.

Окунувшись в советскую действительность, несмотря на то что жил на госдаче и пользовался всеми благами госкормушки, Максим Горький «прозрел» и увидел всю правду о страдании и незавидном положении родного народа. Основоположник социалистического реализма понял истинно реальную жизнь советских людей и поэтому отказался заниматься мифотворчеством. Чем закончилась «принципиальность» писателя 18 июня 1936 года, история умалчивает.

Его пророчество во многом сбылось. Массовый голод в Поволжье в результате политики военного коммунизма на территориях, контролируемых большевиками, унёс жизни пяти миллионов человек. В 1932–33 годах в результате коллективизации и голодомора умерло ещё восемь миллионов. Голод и разрушение привычного уклада крестьянской жизни привели к массовому бегству населения в города. Миллионы беспаспортанцев стали тем бесправным и дешёвым трудовым резервом, который товарисч Сталин использовал для ускоренной милитаризации советской экономики. Малограмотная и дезориентированная в непривычных для неё городских условиях крестьянская масса стала лёгкой добычей для советской пропаганды.

Результатом политики большевиков явилось резкое сокращение в городах числа интеллигенции. Кроме разве что востребованной научной и технической интеллигенции, были под корень ликвидированы дворянство, купечество, буржуазия, русское офицерство и почти всё религиозное сословие. Чудом оставшиеся в живых, лишь те, которые приняли новые правила игры, вынуждены были скрывать своё социальное происхождение. Советская элита формировалась из остатков дореволюционной разночинной массы, смешиваясь с партийной и военной элитой, чекистами, выдвиженцами из рабочей среды, с новым поколением чиновничества.

Плеяда работников Пролеткульта стала активно творить из тёмной крестьянской массы новых советских людей, новую интеллигенцию. В стране победившего (наш народ) социализма велось последовательное упрощение русского характера. В литературе и искусстве появляется тип советского труженика, сталинского патриота, поглощённого строительством нового светлого будущего. Появляется новая аббревиатура: БОРЗ – без определённого рода занятий. В обиход входит жаргонное словечко «борзой» – человек, не желающий работать.

По закону под это определение попадали трудоспособные граждане, не желающие пахать за копейки на благо партноменклатуры, а также получающие «нетрудовые доходы» от движимого и недвижимого имущества. Во всём мiре инициатива советских властей наделала шуму: везде иметь работу считалось благом, за которое ещё надо побороться. Люди всей планеты не могли взять в толк, зачем от него отказываться. Также не понимали сочетания «работающий и бедный» – просто не представляли, как низко оценивался честный труд в Советском Союзе.

По закону о тунеядстве, если человек не работал до 4 месяцев подряд и его вина была доказана судом, то получал реальный срок от двух до пяти лет с конфискацией имущества! Исключение делалось только для женщин с малолетними детьми. Указ уравнивал «отъявленных бездельников» и представителей творческих профессий, научно-технической интеллигенции.

Особенно плодотворно указ позволял бороться с диссидентами. Как известно, они делились на три категории: досиденты, сиденты и отсиденты. После написания и издания за рубежом романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» писатель Владимир Войнович был исключён из Союза писателей и автоматически оказался в числе БОРЗ. Ему тут же предъявили обвинение в тунеядстве. Вскоре писатель был лишён советского гражданства, которое ему вернули уже в новой России после революции 1991 года. Также угодил за решётку по статье «Тунеядство» и актёр Николай Годовиков – Петруха из «Белого солнца пустыни». Кумир молодёжи восьмидесятых Виктор Цой чудом избежал наказания по статье «Тунеядство», устроившись на работу в котельную. В те годы было модно устраиваться дворниками, сторожами, даже манекенщиками на минималку, лишь бы избежать статьи за тунеядство.

Но самым всемiрно известным советским тунеядцем был будущий нобелевский лауреат, поэт Иосиф Бродский. Он писал стихи с 17 лет, а чтобы как-то прокормиться, занимался ещё и поэтическими переводами с польского и английского языков. После публикации в «Вечернем Ленинграде» статьи «Окололитературный трутень», в которой Бродского обвинили в тунеядстве и даже в измене Родине, поэт был арестован 13 января 1964 года. Пройдя психиатрическую лечебницу, он был приговорён судом к пяти годам ссылки по статье «Тунеядство»…