Текст книги "Розовый обруч"

Арка V. Жестокие дети безмолвных родителей

Глава 15
Школа

Эрик.

Последнее событие, которое я помню и которое могло повлиять на нашу дочь, произошло полтора года назад. Как я и говорил, годы текли быстро. Не успели мы оглянуться, как Рине исполнилось одиннадцать. Она уже училась в пятом классе. Вот и наступил тот день, когда мы собирались втроем перед зеркалом в прихожей: Рина причесывалась, Адриан собирал волосы в хвост, из которого все равно торчали неровные пряди, а я поправлял галстук.

– Давай поправлю, – говорил Адриан, расправляя складки на фиолетовом платье дочери. Хоть до старшей школы оставался год, Рина все же настаивала на том, чтобы весной ходить в школу в платьях. Мы удивлялись такому решению, но не настаивали – это выбор дочери.

Мужу нравилось наряжать Рину, как и раньше, а мне становилось интересно вести более серьезные беседы с нашей девочкой, пусть она и не разделяла моих увлечений. Конечно, я был бы счастлив, выбери она кружок любителей истории или шахматный клуб, но, увы… Мои увлечения на то и мои. Да и обсуждать их с кем-то для меня не составляло труда. Так что на дочь я не давил.

Когда Рина стала старше, я нашел несколько клубов любителей истории в надежде привить и ребенку подобное увлечение, но после трех занятий в одном из них Рина встала в позу и заявила, что не пойдет туда. Что ж… Заставлять дочь – последнее дело. Да и муж тоже заступился за Рину, заявив, что не позволит портить ее детство ещё и навязанным хобби.

– Она и так поет в хоре и ходит в студию! – взвился тогда Адриан. – Чего ещё ты от нее хочешь в одиннадцать?

Сам я раз в неделю ходил в один из клубов, проводивший свои собрания в ратуше. Обычно это было в субботу утром.

Нет, увлечение не отнимало слишком много времени, и уже к трем по полудню я оказывался в полном распоряжении Рины, любившей устраивать в этот день со мной чаепитие. Семья не возражала против моего увлечения, тем более что и Адриан занимался своим любимым занятием: муж увлекся комиксами, посвящая походу за новыми выпусками один день в неделю.

Он стал собирать коллекцию комиксов про супергероев. Ну, как коллекцию… Скорее, любительский стеллаж в нашей спальне. Правда, в силу своей неряшливости, он часто оставлял комиксы на кухонном столе или на диване в гостиной, разыскивая их потом.

Рина от этого пришла в восторг: ей ведь запрещалось заходить в нашу спальню, а комиксы она любила не меньше, чем Адриан.

Теперь я каждое утро провожал дочь до школы, желая ей приятного дня, а вот домой она либо возвращалась сама, либо Адриан встречал ее по дороге. Мы живем близко к школе, меньше мили пути. В этом случае бесплатного транспорта не полагается, а с нашими расходами позволить платный мы не могли.

Опасного по дороге тоже ничего не было: как и тогда, когда мы переехали, окрестности не были людными и на один жилой дом приходилось два пустых. К тому же мы понимали, что дочь должна учиться самостоятельности. Как бы мы с Адрианом ни хотели, рано или поздно Рина покинет нас. И тут будет совсем некстати неумение дочери заботиться о себе.

Рина ходила в обычную школу среднего рейтинга. Не сказать, что школа была очень хорошая… но, в принципе, и не плохая. А какой у нас выбор? Из-за вируса с нами согласилась иметь дело только одна из двух младших школ в городе.

Учеба дочери давалась не сказать что легко. Ее «C» и «B» – личные достижения, а не наши старания, хотя я всегда находил время помочь с тем, что у нее вызывало вопросы. Но за помощью Дочь обращалась к нам редко, стараясь делать уроки сама. Видя это, мы не настаивали на том, чтобы она получала только высшие баллы. Да и за последнее время сильно сократилось финансирование Фонда Грас. Так что рассчитывать на какой-то очень престижный колледж не приходилось.

Если подумать, то она вообще пошла в школу с огромным страхом. Помню, как в первый день закрылась в комнате и мы чудом уговорили ее выйти. Правда, потом Рине все же в школе понравилось: первые учителя оказались вполне милыми и хорошо вели уроки.

Однажды мы, как обычно, добрались до остановки недалеко от школы, я поцеловал дочь в щеку и пожелал удачного дня. Из окна автобуса я видел, как Рина встретилась с Кайли и они вместе вошли в большие парадные двери.

Этот день прошел как обычно: работа – пара фраз с коллегами в кофе-рум – снова работа – путь домой. Но, вернувшись, я понял; что-то не так. И первое, что я услышал, открывая дверь: «Рина, пожалуйста, открой!»

Голос Адриана меня насторожил, да и дочь давно не запиралась в своей комнате. Она могла такое сделать, но к вечеру всегда выходила смотреть свои любимые шоу. Я вошёл, быстрыми шагами пересёк гостиную и оказался у запертой двери.

– Я не знаю, зачем она заперлась, – встревоженно заметил муж, стоя у двери в детскую.

Адриан, как и ранее, работал на полставки в небольшой ресторанчик и поэтому возвращался домой до прихода дочери. Муж всегда встречал ее дома или чуть поодаль от школы. Они вместе обедали и обсуждали прошедший день. Рина любила рассказывать, что нового было на занятиях. Потом дочь уходила делать уроки и вечером садилась перед телевизором смотреть свои любимые мультфильмы и сериал. Чаще всего к ней присоединялся Адриан. До того вечера это был обычный распорядок дня в нашей семье. В этот же день дочь пришла так тихо, как только могла. Единственное, что выдало ее присутствие, – щелчок замка да очень неприятный запах, льющийся из комнаты нашего ребенка. Что произошло – оставалось загадкой.

Только выйдя на задний двор, Адриан понял, как дочь забралась без шума: возле окна детской он заметил грязные следы, тянущиеся внутрь комнаты.

– Рина, это папа, что случилось? – стук получился громче, чем я хотел.

– Убирайтесь! Оставьте меня в покое! – наконец послышалось из-за двери. Голос был очень расстроенным, сиплым, в нем слышались слезы и столько боли, что мы даже не смогли ответить дочери на грубость. Она впервые так себя вела с нами и тем более впервые сказала: «Убирайтесь!»

Снедаемые обидой и в то же время предчувствием чего-то плохого, мы все же решили оставить Рину одну. Она бы нам все равно не открыла. Уж чего-чего, а упрямства этой девочке не занимать. Из комнаты по-прежнему доносился странный неприятный запах, который нам никак не удавалось распознать. У дочери, в отличие от Адриана, не было дурной привычки таскать еду в комнату. Максимум она брала пачку чипсов в гостиную.

Мы поужинали в тишине, перебросившись лишь парой мыслей насчёт произошедшего. Даже попробовали выманить Рину из комнаты, негромко включив телевизор. Как раз шел любимый сериал дочери. Не спорю, это грязный прием, но мы переживали, что Рина пострадала и боится или не хочет нам этого рассказывать. Но реакции не последовало. Ни единого шороха! Тогда мы решили, что этого достаточно, и ушли к себе. Так и заснули, каждый думая о своем.

Ночью меня разбудила какая-то возня в ванной. Звуки воды перемежались с тихими всхлипами и таким же шепотом. Я встал с кровати и тихо подошёл к приоткрытой двери в нашу комнату. Из щели сочился белый свет, горевший в соседствующей с нашей спальней ванной комнате и падавший на мебель в гостиной.

– Уй… – чуть громче, чем в начале.

– Не дергайся, – Адриан делал что-то, но я не видел что именно.

– Больно! – тут же взвилась Рина.

– Конечно, больно. Но их надо промыть.

Я вышел из спальни и подошел к дверному проему ванной. Сквозь открытую дверь я увидел, что там происходило.

Она тогда сидела на бортике ванны, вся в синяках и ссадинах. В грязном белье, волосы слиплись шнурами и странно пахли, а верхняя одежда была вся в пятнах и некрасивой кучкой лежала на полу – вот он, вид побитого ребенка. В раковине лилась вода, а рядом с краном лежали бинты, вата и перекись. Адриан тем временем пытался обработать раны дочери антисептиком и ватным диском. Увидев меня, дочь расплакалась, сжавшись в комок. Ее плечи содрогались от всхлипов, худенькое тело дрожало от боли и холода, а лицо закрывали волосы.

– Эрик, – муж спокойно продолжил обрабатывать полученные дочерью травмы, даже не обернувшись на меня; – Можешь оставить нас ненадолго?

Затем, не меняя тона, обратился к Рине:

– Не больно? – последовало осторожное прикосновение к колену.

– Больно. Идти до ванной было больно, – прозвучал тихий ответ.

Я недовольно посмотрел на Адриана, хоть он и не заметил этого. Зато мой взгляд коснулся Рины. Дочь от этого ещё сильнее сжалась и снова начала всхлипывать. Видя ее состояние, я все же вынужден был согласиться.

Пришлось уйти в гостиную: спать уже не хотелось. От волнения я пытался занять себя чем-то. Включил телевизор, но происходящее на экране меня мало интересовало. Я думал, как дочь получила эти раны. Кто сделал такое с одиннадцатилетней девочкой?

Адриан долго обрабатывал ссадины, помог Рине вымыться и попытался ее успокоить: они почти всю предыдущую ночь о чем-то шептались в ванной. Лишь под утро муж вынес дочь в гостиную на руках. Закутанная в полотенце Рина жалась к отцу и пыталась сдерживать себя, насколько могла. Но это у нее получалось плохо.

Я решил, что нужно быть как можно тактичнее – не хватало, чтобы слезы переросли в истерику, которую будет трудно погасить в силу очень эмоционального характера нашей дочери. Посвящать слезам целый день было очень недальновидно.

Порезы, ссадины и чуть более глубокие раны были обработаны и заклеены пластырем или перебинтованы, волосы хоть и стали чистыми, но все равно неприятно пахли, а на колене дочери появилась заметная припухлость, и стал наливаться кровоподтек. Теперь настало время вопросов.

Глава 16
Травля

Эрик.

Рина смотрела на нас виноватыми глазами и тихо сопела. Вся красная, понурая…

– Сволочи! – наконец плюнул муж, посадив ребенка на диван и сев рядом. – Додумались! Бить девочку!

Я был шокирован и обескуражен. До этого ни разу подобных проблем не возникало. Или это я, дурак, не замечал? А ещё я немного растерялся: одно дело – мне доставалось в детстве от двух задиристых старших братьев. Я был мальчиком и мог дать сдачи. И совсем другое дело – Рина. Хрупкая, худенькая девочка, выглядящая и так младше своего возраста. У нее и сил-то не было за себя постоять.

Рина вздохнула, вытерла слезы кулаком и начала рассказ…

В школе узнали, что мы пусть и неофициально, но «розовая» семья. Первое время после раскрытия этой тайны дети относились к Рине как обычно – изгой, она и есть изгой. Дети, как и ранее, сторонились ее. Дочь привыкла из-за вируса держаться поодаль от окружающих. В этой ситуации на другую особенность нашей семьи просто не обращали внимания. Мы с этой позиции не выделялись. Тем более о нас не так много и знали: как и раньше, мы привыкли не афишировать своих отношений. Но слухи в детской среде расходятся быстро, порой обрастая невероятными подробностями. Это и повлияло на некоторых родителей. С их одобрения постепенно на Рину стали сыпаться мелкие пакости. То учебники рвали (Рина их заклеивала прозрачным скотчем), то ставили подножки, то на спину клеили обидные записки, то в шкафчик забрасывали какую-нибудь гадость, то песок или землю в сумку сыпали, то в столовой обливали чем-то или опрокидывали поднос с едой. Рина это терпела, как и обидную кличку Фальшивка. Фальшивкой ее прозвали из-за нас. Мол, у фальшивых семей и дети фальшивые. Нас озадачило, что дочь не рассказывала нам ничего об этом и все время улыбалась, словно ничего не произошло и никаких гадостей ей никто не делает.

Из-за накалившейся обстановки в классе и задир единственные, с кем дочь общалась, были ребята из параллельного класса. Те самые дети Лизы – Марк и Кайли Беннетты, которые, когда могли, заступались за подругу. В общем, издевались над нашей девочкой тихо, пока не видели учителя. Со временем организовалась группа из четырех девочек-задир, которые почти каждый день загоняли Рину в угол в классе и обзывали. Так продолжалось три месяца. Зачинщицами в этой группе оказались Крисси и Белла. Именно они инициировали травлю. Родителей Беллы я знал: отец, Генри Уолкер, работал в полиции, а мать, Стэйси, – в ратуше. С ними обоими я так или иначе общался по работе. Ничего плохого о них я сказать не мог. По крайней мере до недавнего времени. Обычные исполнительные люди. Хорошие сотрудники. Вот, пожалуй, и все.

А вот Крисси – та ещё темная лошадка. Поговаривали, что ее воспитывала мать-одиночка. Но я не был в этом уверен. Крисси жила достаточно далеко от нас, в центре Брумалтауна. Ее мама работала в соседнем городе. Максимум, где мы могли пересекаться, это на утренниках в школе, во время походов в бакалею или же вечером на станции.

Кроме того, в этом случае наоборот Рина оказалась бы в похожей ситуации с обидчицей. Формально ведь мы тоже не отцы, а отец и дядя. А это уже было совсем странно. Неужели Крисси так хотела отвлечь остальных от своих проблем? Или, может, все не то, чем кажется? Почему именно сейчас все всплыло? До этого же дети спокойно учились… У девочек с Риной половина предметов общие, как сказал Адриан.

А потом кому-то из девчонок надоело, что Рина не сопротивлялась. Хорошо, мальчишки и остальные пять девочек из класса в травле не участвовали. То ли они боялись нас с Адрианом, то ли срабатывали увещевания, что девочек бить не стоит. Но в любом случае все пакости исходили только от девочек. Правда, перед учителями эти маленькие засранки вели себя очень мило, говоря, что Рина – их лучшая подруга и они очень ей сопереживают.

– Почему ты учителям не пожаловалась? – в полном недоумении спросил я.

– А чтобы они сделали? – тут же спросил Адриан. Потом, видимо, вспомнив что-то из своего прошлого, тихо добавил: – Могли и вовсе не поверить.

Рина нерешительно кивнула, продолжая свой совсем не детский и не веселый рассказ.

Из-за описанных событий в классе дочери и сложилась такая сложная обстановка: учителя считали, что Рина – душа компании, а она на самом деле она была «девочкой для битья». Оказалось, Рина жаловалась несколько раз учителям на то, что девочки ее задирают и портят вещи. Но взрослые просто не верили, а задиры выворачивали все в свою пользу, притворяясь несправедливо обвинёнными. Де факто дочери нечего было предъявить в качестве доказательства. За задирами в школе тогда закрепилась хорошая репутация, они имели прекрасные отношения с детьми и учителями, что еще больше усложняло возможность уличить их в чем-то противоправном. Терпение со стороны нашего ребенка и попустительство учителей стали причиной случившегося. Ребята подговорили знакомых девочек-дежурных, и они заманили Рину на пустующее бейсбольное поле, поодаль от школы.

Все помнили, что бить и ранить больную Фальшивку нельзя, и придумали совсем другой вариант: заманили в центр поля, а потом закидали свою жертву шариками и дешевыми презервативами с жидкими помоями. Это было противно, обидно, унизительно, но не объясняло ран на теле дочери. Со слов Рины, тогда присутствовал весь класс, но кидали снаряды только четверо, выкрикивая обидные возгласы.

Рина помнила учение из Библии: ударили щеку – подставь вторую, поэтому не сопротивлялась и даже наоборот расставила руки: бейте – выдержу. Только дыхание задержала, и рот с глазами закрыла… Вскоре обстрел прекратился: закончились снаряды. Дети разбежались кто куда, оставив дочь одну. Все бы ничего, если бы на этот кусок земли не приходили собаки. Видимо, после воскресных матчей оставалось много объедков, раз уж это место было облюбовано в качестве кормушки. Раньше проблем с бездомными животными не было, отлов их работал вполне исправно. Точнее, ловить было некого – маленький городок, все всех знают, мусор убирают, стараясь так не привлекать диких животных.

За все время жизни в Брумалтауне я от силы один-два раза видел дикого енота да пару раз кошкобелов. Думал, что уж чего-чего, а проблем с животными тут точно нет. Все изменилось после того, как в городок переехала одна не очень адекватная женщина: она держала нескольких крупных и весьма агрессивных псов, совершенно не контролируя их перемещение. Вернее сказать: она держала собак на цепи, но совершенно не следила, сорвались ее питомцы в свободный выгул или же нет. Видимо, собаки научились снимать ошейники через голову и спокойно покидали охраняемый ими участок. По крайней мере, такие предположения высказывали многие горожане.

Из-за этих трех собак постоянно были проблемы: они разворовывали ближайшие к своему дому мусорки, пугали людей, убивали мелкую живность в парке, будь то голуби или белки. Полгода горожане негодовали относительно данной ситуации, но доказательств никто не имел, в частных домах камер видеонаблюдения почти не ставят: дорого и хлопотно в рамках закона все оформлять, а от общественных мест псы держались подальше (баки там такие, что даже человеку трудно залезть, не то что животному). Общественность много раз жаловалась на хозяйку, но все без толку. Женщина отмахивалась от устных жалоб соседей. Организации же по контролю за животными приезжали и видели одну и ту же картину: псы сидели на цепи, а хозяйка гневно возмущалась вниманием к своей персоне.

Меня как сотруднику прокуратуры эта женщина до инцидента волновала мало – обычная алкоголичка, на которую никаких материалов не было. Жила эта дама тоже на другом конце городка и ни со мной, ни с моей семьей не имела особых контактов. Приводов у нее тоже не было. Пока дочь не подверглась травле, я вообще считал все эти слухи полнейшим бредом. Ну не могло быть так, что службы приезжают – и все чинно-гладко.

Звери оказались достаточно умными и старались держаться подальше от скопления людей и городских улочек. Да и поживиться на улицах маленького городка блохастым было не чем. А прочесывать лесные массивы рядом с городком в обязанности отлова не входило.

Пугали людей тоже в основном в парке и чаще всего днем, когда большинство горожан были на работе. Запах помоев привлек агрессивных псов, и Рине пришлось спасаться от них бегством. Собаки загнали нашего ребенка в какие-то колючие заросли неподалеку, пробираясь через которые она и получила свои раны, а в добавок ещё и ушиб колена, когда споткнулась о камень, убегая с поля под рык и лай. Окольными путями дочь добралась до дома, а потом тихо залезла в дом через окно в свою комнату и заперлась изнутри.

– Хорошо, не покусали, – заметил Адриан, обняв Рину на плечо.

В доме все ещё витал странный запах, хоть и не такой сильный, как раньше. Детишки молодцы – видимо, помои, они собирали с неделю-другую. Хорошо, что после ванной аромат не бил с такой силой в нос и его можно было терпеть. И все равно я морщился всякий раз, как дочь вздрагивала.

От пережитого Рина не смогла уснуть, да и сейчас была хоть и понурой, но явно возбужденной – ее тело все ещё немного трясло. Я мог понять ее состояние, и уже хотел было как-то разрядить обстановку, но вместо шутки только и смог сказать:

– Прости нас.

Мои страхи начали становиться явью. Я старался гнать их как можно дальше, но они возвращались. И теперь обретали страшную форму.

Рина вздохнула, ещё раз всхлипнула и обняла мужа. Как и раньше, она искала в Адриане защиты.

– Папа! – в слезах дочь начала тараторить: – Это я виновата! Это я плохая!

– Почему, милая? – даже я удивился.

Как может быть виноватым пострадавший?

– Я случайно проболталась про нас! Когда фотографию потеряла. Ту, где кошачьи ушки…

Я помнил, что Рина носила ее в своей сумке. Это был талисман.

Фото с Хэллоуина, когда я все же поддался на уговоры этих двух детей и всю ночь бродил в костюме кота, сопровождая Рину. Я тогда выглядел очень глупо. Все бы отдал, чтобы этого никогда не было, но Адриан не унимался тогда: «Смотри, как Рина счастлива».

В ту ночь улов дочери был вполне солидным для семилетки, и она очень просила нас сфотографировать ее с этой небольшой кучкой конфет. Адриан же, воодушевившись желанием Рины и воспоминаниями о пижаме, решил сделать совместное семейное фото. Так у Рины появился самый любимый талисман, с которым дочь не расставалась. Она клала его под подушку перед сном и носила с собой в сумке.

Мы долго искали рюкзак со скрытым карманом, чтобы фото не увидели посторонние, и договорились, что при потере нужно говорить, что это фото с папой и дядей. К тому моменту дочь уже четко разграничивала наши отношения дома и за его пределами. Ей первое время было тяжело привыкнуть к шуму и гаму школы, поэтому мы разрешали носить эту фотографию с собой.

– Меня ей стали дразнить девочки постарше. Говорили, что знают нашу тайну. Потом порвали фото при мне. Сказали, что фото «фальшивых» семей не должны существовать. А Крисси им вторила. Говорила, что таким, как я, не место в обществе.

Совсем поникнув, Рина закрыла глаза, видимо, думая, что мы будем ее ругать. Она хорошо усвоила все одёргивания. Мне стало совсем неловко: раньше дочь спорила с нами, не понимала, почему все так и почему мы требуем от нее считать нас дальними родственниками. Мы не говорили ей всех тонкостей, не говорили об органах опеки.

– Они сказали, что у таких семей детей забирают, что меня передадут в приют св. Елены и я вас больше не увижу, – из глаз дочери вновь потекли слезы.

– Ты ни в чем не виновата! – Адриан погладил дочь по голове. – Никто тебя не заберет, обещаю.

В нашей ситуации мы, конечно, не могли давать такого обещания, но тогда это были единственные слова, которыми мы могли утешить и успокоить дочь. Сработало: Рина хоть и дрожала, но все же не разрыдалась. Ее страх нам был понятен: это действительно страшно, понимать, что ты не увидишь никогда своих близких. Я видел, как в глазах мужа медленно росла злость, которой ранее я ещё не встречал. Ещё бы, произошедшее не было несчастным случаем. Он долго гладил Рину по голове и повторял, что мы – с ней и никто ее не заберет.

Я тоже злился. Ух, как же хотелось отплатить засранцам-детям тем же. Они заслужили хорошего наказания! Самое же удивительное, что Рина все это держала в себе. Дома я один раз видел, что у нее порвана любимая тетрадь. Но тогда дочь сказала, что она случайно выпала из сумки, и по ней проехал велосипед.

Новость о систематических издевательствах для нас оказалась ударом. Особенно для Адриана. Но он понимал, почему дочь молчала. Он тоже, когда ему угрожали мои братья, ни слова мне не сказал. От этих мыслей стало очень обидно. Неужели наша девочка нам не доверяет? Или же она считала, что у нас и так много проблем?

Был выходной день, и мы имели немного времени в запасе, чтобы обдумать наши дальнейшие действия. Пока на плите закипал чайник и жарилась яичница, мы наметили небольшой план действий. Сначала Адриан хотел попробовать поговорить с одноклассниками Рины и выяснить, что же произошло. Я быстро осадил мужа. Идея, может, и возникла из хороших побуждений, но явно была неправильной! Дети, не принимавшие участия, вполне могли соврать, что ничего не было, а девочки-задиры могли нажаловаться родителям и вывернуть ситуацию в свою пользу. Это могло означать, что мы не нашли бы вообще никаких доказательств. И тогда ситуация бы развернулась не в нашу пользу. Нам позарез требовались свидетели, желательно, не из класса Рины. От их показаний зависели наши действия. Без свидетелей доказать что-то будет трудно, а следовательно и предъявить администрации школы мы тоже ничего не сможем. Голословные обвинения в таких ситуациях плохо работают, говорю вам как юрист. Точнее, мы могли пойти к администрации и потребовать разобраться. И, возможно, нас бы услышали. Вот только гарантии, что от этого станет лучше, никто бы не дал.

Первое, что решили, – обратиться к врачу. Пусть раны и обработаны дома, но это не означало, что мы не получим доказательств произошедшего. Да и нужно было убедиться, что не пошло заражения из-за попадания в раны инфекции. И уже к полудню были зафиксирован ушиб и несколько довольно глубоких порезов, а также последствия психологической травмы. Врачи выписали Рине какие-то антибиотики, чтобы точно не произошло заражения. Уже с этими справками мы могли бы обратиться в суд. Однако мой опыт помощника прокурора подсказывал, что обращаться было идеей не совсем правильной.

Без доказательств и свидетелей дело бы провалилось. Мало ли где наша дочь могла пораниться. Да и нас немного пугало то, что судебное разбирательство привлечет к нам лишнее внимание «защитников» семейных ценностей. Наш поход к врачу и фиксирование травм стали началом.