Текст книги "Розовый обруч"

– Хорошо, – улыбнулась Юнис, продолжая смотреть в окно.

Перед ее глазами мелькали пейзажи детства. Центральная площади, маленькие улочки и низенькие домики максимум в пять этажей пробуждали у Юнис теплые воспоминания, хоть она и бывала в городке совсем редко. Ее детство прошло здесь, и она ценила это озорное и веселое время. Теперь его не вернуть, годы брали свое. Они, словно песок в часах, утекали прочь, меняя все: о маленькой бойкой девочке напоминали лишь улыбчивые добрые глаза цвета лунного света, да веснушки, рассыпанные от щеки до щеки, рыжими звездами обрамляя лицо, словно розовый небосвод.

И все же иной раз сестре хотелось, как раньше, пробежаться по старым тропкам в парке, пройтись по магазинчикам, да поесть мороженного в любимом кафе. Жаль, что этого не получалось: вместо милой девочки из отражения в стекле автомобиля на Юнис смотрела усталая взрослая женщина со своими проблемами и заботами, которые отнимали все время.

– Уже в пятый класс пошла. Говорит, ей нравится, – продолжила Юнис, не отрываясь от созерцания вида из окна. – Пока вроде не хулиганила.

Я тем временем думал о предстоящей встрече. Было одиноко, ведь только на две такие посиделки в родительском доме я приходил не один. Младшие же, напротив, всегда приезжали со своими семьями, сыпя мне соль на рану.

Единственное, что утешало сейчас: Юнис тоже в этот раз одна. А еще младшая сестра мне очень близка. Она ближе для меня, чем близнецы. Юнис многое понимала и нередко помогала в сложных ситуациях. Это хоть как-то скрашивало предстоящий вечер. Я даже грустно усмехнулся: «Только овдовев, начинаешь ценить скандалы».

Подъехав к небольшому двухэтажному домику в самом начале улицы и припарковавшись у тротуара, отделявшего газон от дороги, уже хотел помочь сестре с багажом, как вдруг зазвонил мобильный телефон.

– Добрый день, вы Лео Бердник? – спросил дрожащий мужской голос на другом конце.

– Да, я вас слушаю, – немного насторожившись, ответил я, увидев ранее, что звонок был с незнакомого номера.

– Ваш телефон мне дали в госпитале «Эверплейс». Сказали, что вы специализируетесь на сложных случаях с приемными детьми и детьми под опекой. Что вы один из немногих психологов, берущих сложные случаи с «розовыми» семьями, – обратившийся нервничал. Это заставляло его говорить очень быстро. Почти тараторить. А мне приходилось концентрироваться и слушать очень внимательно, чтобы не упустить ничего из сказанного.

– Давайте встретимся в моем офисе завтра, – предложил я, понимая, что по телефону едва ли смогу помочь. Да и само сочетание «розовая» семья навеяло много неприятных воспоминаний. – Запишите, пожалуйста, мой адрес. Закончив диктовать и положив трубку, я вышел из машины.

Помогать было не с чем: Юнис быстро забрала небольшой чемодан на колесах из багажника и убежала в дом. Скорее всего, она уже обнималась с мачехой и отцом, восторженно рассказывая о своих домочадцах.

Вздохнув, я вновь достал сигарету. Мачеха была против курения в доме – вот и приходится делать это неподалеку. Пока курил, решил осмотреться: много домов в этом году опустели. Об этом говорили таблички на газонах с надписями: «Продается». Ну да, дети выросли, их нужно учить на что-то. Да и работы тут мало. Если хочешь большого заработка, либо катайся в более крупные города, либо умерь свой аппетит.

Район считался престижным, расположенным достаточно далеко от промзоны, но при этом не так далеко от центра городка. Дома тут всегда славились своим комфортом и простором. Если не считать одного, на окраине, они легко продавались и находили своих покупателей в любое время. Много соседей сменилось на моей памяти. Семьи хоть и ценили этот городок, зачастую оседали тут, только пока росли дети. За последние двадцать лет ситуация с перенаселением городов нормализовалась, и маленькое захолустье представляло для молодежи куда меньше интереса, чем крупные города на востоке или западе страны.

Конечно, были и те, кто оставался, доживая свои годы в тени раскидистых массивных деревьев и в окружении живых изгородей. Тишина городка, его маленькие размеры нравились старожилам, а накопления или сторонние доходы позволяли этим людям не так рьяно цепляться за работу. Были и те, кто возвращался после учебы. Но в большинстве своем они предпочитали центр с его дешевыми квартирами. Да и таких я знал немного. В основном молодежь уезжала из городка на учебу в колледже, а потом не возвращалась. За ними уезжали и родители в поисках новых увлечений и новых жизненных целей.

Промозглый день не желал заканчиваться, из-за чего сигарета медленно тлела в моей руке. Это позволило долго всматриваться вглубь улицы с ее желто-зелеными красками осени, которые яркими пятнами и каплями разбавляли серый фон облаков. Когда истлевший и окончательно отсыревший окурок был отброшен в сторону, пришла пора и мне пойти в дом родителей. Я старался войти как можно тише, но этого не получилось, и меня сразу же встретили гул голосов и запах еды. Стоило мне переступить порог родительского дома, как я тут же оказался в центре внимания трех моих племянников. Они любили общаться со мной, ведь, в отличие от родителей, я не осуждал их и старался помочь, если со мной делились проблемами. Я постарался улыбнуться, чтобы дети не видели моего смятения и тоски в тот осенний вечер. Мой кошмар медленно начинался.

* * *

Вечер проходил оживлено. Все гости весело общались, Юнис и Джей помогали мачехе накрывать на стол и готовить ужин. Отец рассказывал внукам истории о своей бурной молодости, а потом мы все вместе смеялись, вспоминая разные забавные случаи из нашего детстве. Как я и ожидал, Йохан и его сестра-близнец Джей приехали сюда со своими семьями.

Сводный брат в этот раз привез своих мальчишек-погодок и жену Лулу, а его сестра взяла только самую младшую дочь Сэмми, которой недавно исполнилось три года. Ничего удивительного в подобном не было: родительский дом мог вместить весьма ограниченное количество гостей.

Я всегда удивлялся, что дети Йохана унаследовали от него светлые волосы, при том что Лулу, его жена, темненькая и достаточно смуглая. Скорее всего, у нее в роду были выходцы из Мексики, но я не уверен в этом. А вот детишки Джей пошли в отца своими ярко-рыжими кудрями, ведь их мать имела совсем блеклый, «мышиный» цвет волос. Но то касалось только волос. Удивительно, но если дети Йохана чертами лица пошли в мать, взяв от отца только волосы, то вот дети Джей – наоборот, только волосы унаследовали от отца, остальное забрали от матери. «Ну и рокировка!» – думал я, глядя на своих племянников.

– Что ж ты остальных не привезла? – Йохан очень удивлялся решению сестры взять только младшую дочь. – Ты же обычно всю семью тащила.

– Привезла, если бы кое-кто не оборзел и не привез всю свою ораву! – парировала Джей, тыкая в брата пальцем с ярким маникюром.

Пацанка Джей, которую я запомнил с вечными синяками и пластырем на носу, сейчас была ухоженной и красивой женщиной. Да, она не походила на мать, в отличие от брата, но свою внешность с лихвой компенсировала характером. Таким же склочным и неугомонным. И все же было у этой парочки что-то общее…

После школы брат и сестра разъехались, создав своими семьи и предпочитая видеться только на таких семейных встречах. Почему они так поступили, я не знал. В детстве эти двое были не разлей вода. Буквально все делали вместе. Может, Йохан устал от вечных наставлений сестры? Или, может, ему просто наскучила заматеревшая с годами Джей?

– Где же это я оборзел? – тут же недовольно буркнул брат. – Каждый год так приезжаем. – Йохан унаследовал от мачехи светлые волосы, такие же темные глаза и нос, кончик которого загибался вниз. Брату приходилось много работать, чтобы обеспечить семью. Это отразилось на его характере – из забияки он превратился в спокойного парня, часами готового рассказывать про свою ферму и очередное нашествие «этих чертовых комков меха». Видимо, война с кошкобелами отнимала приличный кусок доходов брата.

– Да? – не унималась сестра, уперев руки в бока. – В прошлом году был только с женой, в позапрошлом…

Близнецы, в отличие от Юнис, приезжали каждый год, сотрясая родительский дом то ссорами, то шумными посиделками. Джей и сама по себе временами наведывалась к родителям, но одна она вела себя вполне тихо и даже сносно. Сказывалась работа в книжной лавке.

– Тоже мне вспомнила! – перебил Йохан, вспылив. – Ты б ещё вспомнила, как я у тебя конфету в три года украл.

– Само собой! – рассмеялась Джей. – Гони мою конфету!

За словом она в карман не лезла, а хорошая память только помогала ей в разнообразных склоках. Просто удивительно, что у Джей было четверо детей и она каким-то непонятным мне образом справлялась с ними всеми. Сводная сестра явно пошла в мачеху! Но стоит отметить, что вербальные перепалки моих брата и сестры обычно очень быстро прекращались. Как-никак они когда-то были очень близки.

Помню, как часто в детстве я получал из-за своих несносных брата и сестры. За ними невозможно было уследить, и они постоянно что-то ломали, куда-то залезали и регулярно пакостничали в школе. Хорошо, Юнис не доставляла хлопот. В отличие от этих шумных охламонов! Наверное, из-за этого она и была мне очень близка. А может, сказалась большая разница в возрасте?

До ужина ещё оставалось время, и собравшиеся вместе члены семьи общались между собой. Малышня тоже веселились: мальчишки Йохана привезли игрушечные пистолеты и играли, бегая по всему дому друг за другом.

– Ранен! – кричал один.

– Нечестно! – отвечал второй. – Не ранен! Это ты убит! А-а-а! Зомби! Тебя пришельцы оживили!

– Дурак! Не было на Диком Западе пришельцев! – догоняя младшего, крикнул Уил.

– Были! На этом были!

Вскоре мальчишки забрались на второй этаж. Думаю, им было с чем поиграть и там. Ох и разозлится мачеха, если ее несносные теперь уже внуки что-нибудь сломают! Но я не обязан за ними следить: взрослые родители, вон, в столовой за столом сидят. Обсуждают очередные траты на школу. Сэмми тем временем ходила из комнаты в комнату, стуча ложкой по кастрюле.

– Ты зачем с кухни банку взяла? – удивился я, когда племянница подошла ко мне с банкой на голове, ударяя в кастрюлю, словно в барабан.

– Я балабаншик! – тут же усмехнулась девочка. – Я веду палад! А за мной орестр! – маленькая пухлая ручка показала на небольшую колонну из привязанных на веревку кукол. Все они тащились по полу на своей привязи. Для трехлетней девочки это был парад, а вот у меня возникли совсем иные ассоциации. Но я решил не озвучивать подобного. Подрастет – на уроках истории узнает.

Судя по тому, что ни мать, ни остальные не отругали Сэмми за кражу утвари с кухни, им было не до нее. Осмотрелся. Ну да, Юнис беседовала с отцом, Йохан с Лулу обсуждали оценки детей, а Джей в кухне о чем-то спорила с мачехой. Странно, что мачеха, Бернис, не отреагировала на пропажу. Может, не заметила? В пылу жарких споров могла.

Я снял с головы племянницы банку, забрал ложку и кастрюлю, предложив посмотреть мультфильм. Как раз шел старый «Волк, пес и мышонок». Столько воспоминаний об этом послевоенном мультфильме. Да, в нем была аллюзия на «розовые» семьи, но от этого мультфильм не был хуже. Даже отцу, скептику по жизни, жуткому зануде и довольно желчному человеку, нравился этот мультфильм. Чего уж говорить обо мне и Юнис, выросших на этих героях. Сэмми недовольно сказала, что хочет вести оркестр, но все же села рядом со мной.

– Кто взял банку и кастрюлю? – пискляво гаркнула Бернис, выйдя из кухни.

С ее загнутым на конце носом, темными большими глазами и весьма пышной грудью мачеха походила на сову. Особенно сейчас, выйдя в платье с рюшками и таким же ажурным передником. Ну, точно сова! Того и глядишь, начнет ухать. Что было бы уж очень комично с ее высоким, противным, писклявым голоском.

Я протянул утварь, показав на поглощенную действием в мультфильме племянницу. Бернис тут же рывком забрала посуду, хмыкнула и вновь скрылась на кухне. На это я не удержался и улыбнулся… Да… Детишки мачехи – молодцы. Их вкус к жизни неумолим. Только мы с Юнис остались в стороне со своими проблемами. Я немного завидовал близнецам: их супруги поддерживали их, любили и, главное, были с ними рядом. Не то что у нас с Юнис…

Когда мультфильм закончился, настал черед новостей. На часах как раз было семь вечера. Сэмми расстроенно потянулась к пульту, но я не дал ей этого. В кои-то веки хотелось посмотреть новостной блок без комментариев.

«Начинается очередной топливный кризис, – размеренно произнес диктор с экрана. – Южная Независимая Конфедерация задерживает поставки топлива на несколько дней. Производство водородных элементов не справляется, и граждане Северных Штатов Америки готовятся к повышению цен на продовольствие», – затем показали несколько интервью на эту тему, где люди закупались впрок продуктами. Кто-то жаловался, что страховка и топливо слишком дороги и машину держать – больше в убыток. Я знал, что цены на бензин уже поднялись, хоть пока правительство пыталось сдержать этот рост. Правда, вечно сдерживать цены государство не могло. И я это прекрасно понимал. Да, сразу после раскола севера и юга много сил бросили на создание альтернативного топлива. Появились водородные блоки, ядерные двигатели и двигатели, работающие на электричестве. Но основное распространение они получили в тяжелой технике. Комбайны, поезда, самолеты – все они работали на водороде. Машины же по-прежнему требовали бензина. Сколько бы ни было попыток создать маленький и мощный водородный двигатель – ничего не получалось. Технологии электромобилей прошлого тоже не прижились – слишком дóроги оказались для массового покупателя после всех кризисов. Хотя в последнее время стали появляться двигатели на биодизеле, но производство данного топлива оказывалось затратнее покупки нефти у соседей.

Хорошо, что Брумалтаун после нового заселения отстроили очень компактно. Вполне можно прожить и без постоянных поездок на авто: все и так под рукой.

«К другим новостям. Первая туристическая группа посетила Юту. По словам специалистов, уровень биологического загрязнения снизился и пришел в норму за последние пятьдесят лет, и теперь эту территорию можно приравнять к заповеднику. Однако, по словам экспертов, в соседних штатах все ещё высок уровень загрязнения. Процедуры очищения могут занять ещё несколько десятилетий».

Я невольно вспомнил уроки истории из старших классов, а именно – как нам рассказывали про ужасы биологического оружия прошлого. Да, я не застал ни войны, ни тех времен, когда юг и север были единым целым. Но я знал тех, кто застал. Бабушка в детстве рассказывала, как она с семьей эмигрировала из России в 2030 году. Тогда еще было государство Соединенные Штаты Америки. Она фактически пережила и Гражданскую войну, и Мировую, многое видела собственными глазами. Тогда, девяносто пять лет назад, была единая страна, а не два лоскута с мертвыми землями между ними. В той войне погибли миллиарды. И самое печальное, что ни одна страна в мире не смогла уцелеть. Пострадали все.

Закончив с этой новостью, диктор передал слово своей обворожительной коллеге: «В этом году было выделено дополнительное финансирование на поддержание «розовых» браков. Конгресс штата считает, что так можно повысить процент новых союзов» – в продолжение этой новости показали интервью с одним из сотрудников ЗСЦ, жалующимся, что в период либерализации стал расти процент сожительств без официальной регистрации. Из-за нескольких законов подобное было трудно отследить, и «защитникам» только и оставалось, что умывать связанные руки. На последнюю новость я грустно усмехнулся:

– Отмените «эпо» и ограничения – получите такой прирост, какого с начала века не было!

Это услышала Сэмми и, повернувшись ко мне, спросила:

– Дядя Лео, а что такое «эпо»?

– Процедура такая. После свадьбы ее проходят, – мне показалось, этого объяснения достаточно.

Я знал, в чем суть процедуры, но не видел смысла знакомить трехлетку даже с официальными сведениями. Чего уж говорить про реальную составляющую.

– Подрастешь – узнаешь подробнее, – добавил я.

– А я знаю! – тут же вскочила племянница, помотав рыжими кудряшками. – Мама говолила! Это кулсы!

Я пожал плечами: курсы так курсы. Я понятия не имел, что Джей говорила своим детям, а что нет. Ссориться мне не хотелось, и я больше молчал и слушал, изредка поддакивая.

Что же такое «эпо», думать не хотелось и подавно. Эти воспоминания для меня были очень болезненными, и я старался гнать их от себя как можно дальше. Вот только год от года это становилось все труднее. Слишком уж мучительно было вспоминать, что от последствий этой «процедуры» погиб мой муж Иви.

О том, что эта процедура необходима и является залогом счастливого брака, говорилось всем представителям третьего пола – эно. Каждый был ознакомлен с официальной информацией. Кто-то принимал это, кто-то нет. Но как только официальный союз оформлялся, выбора у любого эно не оставалось. Для каждого человека третьего пола существовал только один выбор – либо одиночество, либо «эпо» через год после свадьбы. Правда, в некоторых местах процедуру проводили и до регистрации брака. Тут уж зависело от региона и семьи.

– Эй! – над моей головой раздалось несколько щелчков пальцами. – Мы только тебя ждем. На стол накрыли! – Юнис все же умела вызволять меня из плена тяжелых мыслей.

Я вздохнул и, встав с дивана, побрел в столовую, где как раз оставалось пустое место между отцом и Юнис. На мое несчастье, к семейной встрече присоединились Дерек и Матильда, которые не являлись нашими родственниками, но считали себя хорошими друзьями семьи. Они то приезжали, то делали вид, что сильно заняты. Предугадать их появление из года в год становилось все труднее, и я с каждым разом боялся новой неловкой встречи.

Из-за появления этой парочки в доме стало напряженно: Дерек – мой бывший парень, и Матильда постоянно ревновала его ко мне. И хотя отношения наши зашли в тупик много лет назад, Матильда все равно не доверяла мне, считая своим соперником. Я понимал, что третий пол имеет выбор: быть с мужчиной или с женщиной, но все равно удивлялся, как Дерек сошелся со своей женой. Хотя, может, схожесть характеров и интересов помогли им? Эта не менее склочная, своенравная дамочка постоянно пыталась задеть меня, уколоть побольнее. На помощь раньше приходил Иви, защищая от колкостей и хамства Матильды. Но его не было с нами. Теперь титул моего защитника перешел Юнис. Она пару раз огрызнулась на выпады, заставив не говорить плохо обо мне при остальных.

– Ты тоже в колледже отрывалась, – заметил Дерек, целуя Матильду. – Или мне напомнить тебе о Джордже?

Покраснев от злости и обиды, назойливая дамочка замолчала, погрузившись в свои мысли: ей припомнили прошлый неудачный роман, закончившийся по инициативе парня. Когда в доме воцарился мир, я начал думать, что завтра мне предстоит общение с очень сложным клиентом.

«Ладно, – решил я, поняв, что хочу побыть с семьей, – нельзя пока торопиться с выводами. Надо пообщаться с этими людьми».

Остаток вечера прошел за семейным ужином. Мы вспоминали и хорошие, и трудные времена в нашей жизни.

Глава 3
Визит

Лео.

Мой кабинет располагался в старой части библиотеки. Много лет назад этого здания хватало. Тогда Брумалтаун только восстановили после волны миграции. Но постепенно город разрастался, и маленького домика стало мало для хранения всех книг. Власти отстроили новую публичную библиотеку в центре города, а эту, разделив на две части, отдали частным практикам и Фонду Грас. Работая, я время от времени видел Кетлин Грас, младшую из детей Эммы. Она привозила ценные документы в архив и самолично заносила материалы в картотеку. Кроме нее этого никто не мог сделать: Элиот и Эмма умерли почти двадцать лет назад, а их старший сын Юджин занимался разработками для лечения вируса. Ему было не до бумаг. В итоге дети Эммы поделили обязанности: сын занимался наукой, а дочь – фондом помощи и архивами.

Кетлин все устраивало: она видела с самого детства, с какими трудностями сталкивалась ее мать и какому остракизму подвергалась. Наука тоже ей не давалась, и это заметили все: от родителей, поощрявших любые начинания детей, до учителей. И хоть фонд время от времени и нанимал волонтеров – полноценными помощниками они не являлись. Финансирование же имело строгие ограничения: все пожертвования уходили на обеспечение нужд больных и небольшие зарплаты тех самых волонтеров. Я это знал, ведь Фонд Грас сотрудничал с ЗСЦ и предоставлял им ежеквартальные отчеты.

Меня первое время удивляло, что волонтерам платят деньги, но потом я понял почему: фонд работал не только в штатах, но и по всему миру. Его деятельность вполне приравнивалась к «Армии спасения» или «Красному Кресту» из прошлого. Из-за этого мало кто шел на такую работу, и рук постоянно не хватало. Поговаривали, что фонд даже иногда предлагал в качестве общественно значимых работ те, которые напрямую не были связаны с риском. Например, ведение архивов. Но в последнее время и это не помогало.

Библиотека оказалась лучшим выбором: она была спрятана за массивными деревьями в глубине самого крупного городского парка. Тишина – и лишь редкие посетители отвлекали от работы, смущая обратившихся. Порой люди приходили ко мне с такими проблемами, о которых стыдно признаваться даже самим себе, не то что посторонним. За годы работы я повидал многое. ЗСЦ это не нравилось, а вот меня все утраивало. Без вечного ока над головой работалось проще. Да и к тому же часть библиотеки отдали под архив, что тоже отгоняло праздных зевак от этого места, ведь им не было дела до «каких-то там документов».

При знакомстве Кетлин дала мне доступ, с условием, что я буду проверять работу аппаратуры в архиве. Она приезжала редко, занятая не менее важными делами, а дистанционно проверять архив оказалось крайне трудно. Ища хоть кого-то, кто будет часто посещать это место, мисс Грас и попросила моей помощи. Работа это нехитрая и нетрудная – конечно же, я согласился.

Раньше со мной работал ещё один сотрудник, и мы поднимались на второй этаж поочередно. Но время шло, и Дейла повысили, переведя на работу в частную школу для эно. Я остался один среди книг, пыли и шума вентиляторов архива. Это и тяготело, и одновременно спасало: мне было проще переживать свое горе в одиночестве, чем на виду у окружающих.

Звонивший мужчина пришел чуть раньше и ожидал меня возле входа. «Это хорошо», – отметил я, вспоминая, какие иной раз бывали клиенты.

Я не раз и не два сталкивался с теми, кто звонил, умолял о помощи, договаривался о встрече, но так и не приходил. Бывали люди, звонившие по три-четыре раза, но находившие отговорки, чтобы не посещать психолога. Таким при всем желании невозможно было помочь.

«Издержки работы, – утешал я себя, пытаясь не думать о плохом. – Я же не могу их заставить, в конце концов!»

Нынешний посетитель все же нашел в себе силы прийти на назначенную встречу, за что я был ему очень благодарен.

Это оказался высокий, плотный, хоть и не полный, мужчина в строгом деловом костюме с ярким пятном – галстуком.

Его суровое выражение лица с мелкими, едва заметными на бледной коже близнами и холодные злые глаза прожигали меня насквозь, намекая, что обладатель не из тех людей, кто слепо доверяет окружающим.

«Эх, сложная будет консультация», – сразу отметил я, торопливо подойдя к входной двери и встав рядом с незнакомцем.

Жесты обратившегося были плавными, но выверенными и очень скупыми. Я заметил это, ещё когда мужчина повернулся ко мне. Словно он скрывал что-то. Это напомнило мне эквилибристов в цирке – они так же осторожно и плавно двигались, идя по тоненькому канату над зияющей под ними бездной.

Подойдя, я поспешил протянуть ожидавшему руку, отметив запах сигар и «жженой» кожи, смешанные с едва уловимыми штрихами одеколона. Мое наблюдение подтвердилось: незнакомец крепко пожал мою руку и показал жестом, что стоит продолжить разговор в другом месте.

Открыв дверь и отчеканив несколько шагов по яркому кафелю, мы прошли в кабинет недалеко от входа. Когда-то здесь был детский читальный зал. Мне очень нравилось, что с тех времен остались рисунки на стенах и стеллажи с книгами. Многие из них шли под списание, и я просто забрал книги себе, оправдываясь, что либо сестре, либо племянникам буду читать эти сказки.

Нас встретило просторное помещение в голубых и светло-желтых тонах. Многое я не тронул, ведь это не мешало мне проводить серьезную работу. К тому же, детские рисунки и сама обстановка порой говорили: для меня нет детских проблем – есть недопонимание между детьми и взрослыми.

Когда мы с посетителем расположились в удобных креслах, оставшихся от прошлых времен, он приступил к рассказу.

– Меня зовут Эрик Коулман, – начал мужчина, продолжая мерить меня тяжелым взглядом из-под светлых широких и прямых бровей. – Ваш номер дали в госпитале. Так получилось, что моя дочь начала ранить себя.

– Как давно вы заметили подобное поведение? – светлый кабинет настраивал на миролюбивый лад, и я надеялся, что мне удастся выяснить подробности. Я понимал, что, работая на ЗСЦ, не вызывал доверия пришедшего, но все же уповал к его сознательности.

– Буквально вчера, – Эрик говорил спокойно, его поза не выражала волнения, но я понимал, что это не совсем так.

Сидевший напротив меня казался человеком волевым, решительным, может, даже жестким и прямолинейным. Это сквозило в его выверенной и сухой манере речи, в стати и прямой осанке. И хотя мужчина был крупным, что только добавляло суровости его виду, говорил он на удивление безэмоционально и спокойно. Просто сухо, словно констатируя факты из какой-то энциклопедии.

Много ли людей скажут сразу незнакомому человеку, пусть и очень известному в узких кругах, что его ребенок ранит себя и, возможно, пытается покончить с собой? Я тоже не знал таких. Порой на банальное выяснение ситуации и ее обстоятельств я тратил добрую половину сеанса… если не весь сеанс целиком.

– Не подумайте, моя дочь не хочет умирать, – заметил мистер Коулман, догадавшись, о чем я думаю. – Она наносит раны горизонтально. Если бы это были попытки самоубийства, она бы наносила их иначе.

– Селфхарм[3]3
  Англ. self-harm – причинение вреда самому себе, самовредительство. – Примеч. ред.


[Закрыть]? – переспросил я. – Вы уверены в этом?

– Скорее всего, – ответил на мой вопрос Эрик – Я видел, как режут вены, – мужчина пальцем провел по рукаву, показывая вертикальный разрез.

Тут уже задумался я: у меня было много пациентов, которые пытались покончить с собой. Часто приемные родители даже не догадывались о депрессии своих детей, обращаясь после одной или двух неудачных попыток самоубийства. Я точно не был тем человеком, кому стоит доказывать отсутствие подобного мотива в поведении. У меня в практике был и селфхарм, но давно. И связан он был с совсем другими обстоятельствами.

Эрик же сразу оговорился, что это не тот случай. Но, возможно, он просто не знал всех обстоятельств?

Может, его дочь не знала, как наносятся раны для того, чтобы умереть? Или, может, она сделала это, чтобы проверить, выдержит она боль или нет. В памяти всплыл случай: мальчик наносил раны достаточно долго, чтобы подготовиться к боли. Но, не пообщавшись с самим ребенком, я не мог сделать никаких выводов. Может, мужчина и в самом деле прав и раны всего лишь самоповреждения, не говорящие о желании умереть? Правда, последнюю версию нельзя окончательно сбрасывать со счетов. Статистика неумолимо говорила мне, что даже обычные самоповреждения могут приводить в конечном итоге к попыткам суицида.

– Вы сказали, что являетесь «розовой» семьей? – вспомнил я деталь вчерашнего диалога. Было неловко долго молчать, обдумывая варианты, которых может на самом деле и не быть вовсе.

Я прекрасно знал, что «розовыми» семьями называются семьи, где один из супругов относился к эно.

Официально эно относили к интерсексам или гермафродитам, которые рождались и до войны. Я видел старые данные по этой теме: что-то около 2 % детей от всех новорожденных. Любому сотруднику Защиты семейных ценностей было очевидно, почему официально использовали эту информацию: тут и историческая подоплёка, и биологическая, и даже возможность связать увеличение популяции эно с последствиями войны.

Вот только эти сведения нельзя было назвать правдивыми: на самом деле эно, с точки зрения, биологии являлись обычными мужчинами. И эту правду знал каждый сотрудник ЗСЦ…

Я понимал, почему эту правду не хотели афишировать: если она станет достоянием общественности, люди начнут задавать слишком много вопросов. Вопросов, которые вполне могут разрушить и без того шаткий мир, как в этой стране, так и во всем мире.

Эта правда осела никому не нужными данными в архиве семьи Грас и высших эшелонов ЗСЦ. И я как сотрудник этой организации на свое несчастье знал ее как ни кто другой.

Все началось сразу после первой вспышки вируса Мехони, в 2034 году. Буквально за четыре года мир потерял треть женского населения. Это без малого полтора миллиарда человек!

В попытках остановить демографическую и экономико-социальную катастрофу в 2038 году создали препарат «Энкантант». Провели спешные тесты на культурах клеток и внедрили на рынок. Как лекарство «Энкантант» оказался неэффективен, и его пришлось отозвать через полгода после внедрения. Увы, у препарата оказалась практически нулевая эффективность. Никто и представить не мог, что это только ускорит кризис и приведет сначала к локальным войнам по всему миру за ресурсы и территории, а позднее и к мировой войне…

Именно локальные конфликты по всему миру стали предтечей Мировой войны 2042 года, унёсшей с собой еще порядка трех миллиардов жизней. Единственным плюсом произошедшего можно отметить «омоложение» оставшегося населения.

Едва война закончилась и начался период восстановления, стала заметна новая демографическая катастрофа: женщин стало рождаться еще меньше. Если в 2038–2040 годах прирост снизился на 5 %, то в 2043–2045 годах соотношение рождённых девочек к мальчикам стало еще ниже. Теперь на одну рождённую девочку приходилось от 6 до 8 мальчиков (в разных странах этот показатель отличался). Поначалу причин выявить не удавалось. Сказывалась неоднородность данного явления (особенно заметно неравенство было в странах бывшего третьего мира, где, как оказалось, носителей вируса Мехони убивали, да и культурные особенности этих стран не позволяли выявить связи рождаемости с заболеванием). Конечно, правительства могли серьезно взяться за женщин, и до войны даже приняли ряд достаточно строгих законов относительно деторождения и материнства. Тогда полностью запретили аборты, ввели налоговые санкции для не рожавших женщин.