Текст книги "Клим Первый, Драконоборец"

Глава 4
Коварство и любовь

Магистр Унен поджег фитиль, широко размахнулся и швырнул бутылку. Целился он в столб, вкопанный гвардейцами на лесной поляне, шагах в двадцати от защитной стенки. Но до столба бутыль не долетела – магистр был в преклонных годах и не очень ловок. Впрочем, бомба сработала, взорвавшись на излете. Вспыхнул оранжевый снопик огня, раскатилось протяжное «пшшш… пых!», и на земле возник кружок опаленной травы размером с колесо телеги. Жалкий результат! Кони, что паслись неподалеку, даже ухом не повели.

Клим окинул взглядом лесную опушку, где проводились испытания, покосился на стоявшего рядом Дитбольда и пожал плечами.

– Это все?

– Все, государь. Но если наполнить кувшин в рост человека, пламя будет посильнее.

– В рост человека… – повторил Клим в задумчивости. – Трудновато метнуть такой сосуд. Без катапульты не обойдешься. Как полагаете, мудрецы?

Унен, единственный в стране алхимик, уставился в землю, Дитбольд поднял взор к небесам. При всем своем магическом искусстве он не умел пускать огонь подобно дракону. Никто не умел – иначе драконов давно бы повывели и, как на Земле, спалили заодно леса, посевы, сотни городов и тварей живых без числа. Огонь – опасное оружие.

Но в данном случае необходимое, подумал Клим. Конечно, вариант с эликсиром силы не исключался, но не душить же дракона голыми руками! И, судя по докладам нетопырей, копье и меч тоже не лучшие помощники. Дракон был слишком велик, раза в два крупнее тираннозавра, и летал быстро. Добраться до него с мечом – пустое занятие…

Магистр Унен виновато кашлянул:

– Понимаешь, государь, прежде я не делал гремучих смесей и не размышлял о свойствах серы, селитры и земляного масла. Я много лет трудился над гомункулом, сиречь человечком из корня мандрагоры, стараясь вырастить его в реторте с питательной жидкостью и оживить. Нужен тебе такой гомункул?

– Нет. Какой от него толк? Мне саламандра нужна, огненная саламандра, и покрупнее! – проворчал Клим и повернулся к Дитбольду. – Как считаешь, кудесник, не заглянуть ли нам в тайную кладовую? Вдруг найдется что-то подходящее. Наладить бы нам гиперболоид или Голема оживить. Тварь огнеупорная, куда полезней, чем гомункул!

Но маг огладил бороду и произнес:

– Государь, вспомни, что сказано мною в этом хранилище. Ты истинный король, и ты взял то, что нужно, и оставил то, чего касаться не стоит. Три предмета были выбраны тобой. Все ли они пригодились?

– Не три, а четыре, – возразил Клим, вспомнив про клык графа Дракулы. – Но серебряный кувшинчик я еще не открывал.

– Кгхм… Так открой!

И Дитбольд зашагал к возку, поджидавшему его и алхимика на окраине поляны. Омриваль подвел королю жеребца, гвардейцы поднялись в седла, и процессия, покинув лесную опушку, направилась к дороге в город. Они ехали среди полей, золотившихся на солнце, мимо лугов с копнами сена, мимо виноградников, где уже наливались сочные грозди, мимо крестьянских усадеб с огородами, птичниками и скотными дворами. Озирая этот пейзаж, Клим думал о том, что явился он сюда в начале лета, а теперь стоит осень, щедрая и благодатная; враги разбиты, ни один колосок не сгорел, ни одна лоза не срублена, и его стольный град окружен не огнем и пожарами, а мирными нивами и садами. Был бы повод для гордости, если бы не дракон!

Майор Клим Андреевич Скуратов, ныне Марклим Победоносный, король Хай Бории, оглянулся на поляну с выжженным пятнышком травы и тяжело вздохнул. Дракон! Не место ему в краях, где люди живут! Правда, в России мелкие и крупные чудовища водились в изобилии, но, по мнению Клима, это было связано не с российской фауной или другими причинами зоологического свойства, а исключительно с всеобщим разгильдяйством и повальным воровством. До тех тварей он не мог добраться ни с автоматом, ни с базукой; их охраняла власть и плодили жажда наживы и безответственность, спутники демократии. Однако не в пример России нынешняя его держава являлась королевством, и он, его повелитель, был обязан лично искоренить драконье племя на всей обитаемой территории. Если не мечом, так огнем!

В целях безопасности испытания проводились в Заповедном лесу, километрах в десяти от столицы, так что к городским вратам они подъехали примерно в полдень. Врата были новые, окованные железом, собранные из прочного и очень дорогого бахбукового дерева. Приветствуя короля, стража ударила в щиты, а на ближних башнях взвились королевские стяги. Крылатый дракон на них появился еще в эпоху Гервасия как знак победы над жутким чудищем, но эта славная виктория наверняка была лишь лживой сказкой. Пакостник Гервасий явно не принадлежал к героям, способным схватиться с драконом, зато нехайскую принцессу пугал с большим усердием. Уже несколько ночей Дрейзе и ее дамы с воплями выскакивали в коридор и носились по залам и лестницам, призывая на помощь то рыцарей, то чародеев.

Не торопясь доехали до главной площади и храма, где Клим каждый третий день исцелял увечных. Так как монеты в казне хватало, пришла ему мысль одаривать страдальцев золотым, но после первого же опыта больные повалили толпами. Выручил Црым, умело распознававший плутов и симулянтов еще до того, как король возложит на них свою руку. Халявщикам на выбор предлагался кнут или палкой по пяткам, так что мастер Закеша тоже был при деле. Впрочем, такие экзекуции не сказались на популярности Клима, и проезжал он по городу под крики «Вира лахерис, государь!»

Остановившись на площади перед таверной, он втянул запахи жаркого и вина, бросил взгляд на Омриваля и произнес:

– Что-то я проголодался. Пара цыплят на вертеле или бараний бок пришлись бы очень кстати. Как полагаешь, Валентин?

Юноша начал слезать с коня.

– Сейчас, твое величество, я загляну в «Отрубленную голову». Скажу, чтобы накрыли стол для короля и вина нацедили пару кувшинов. Или ты желаешь пива, государь? Холодного?

Клим, не спуская глаз с оруженосца, покачал головой.

– Пойдут и пиво, и вино, но желаю я отобедать не здесь, а в «Золотом шердане». Заодно помирю тебя с братом. Кто тебе ближе, витязь? Не век же вам ссориться!

Омриваль потупил взор, и щеки его побледнели.

– Мой повелитель… Боюсь гневить тебя и все же прошу о снисхождении. Не заставляй меня видеться с Джакусом! От этого добра не будет.

– Упрямец! – буркнул недовольно Клим. – Ну, как хочешь! Тогда домой поедем, цыплята и там найдутся.

Он тронул бока лошади, зацокали копыта, и всадники вслед за королем направились к замку. Оруженосец приотстал, и теперь у правого стремени Клима катила повозка с Дитбольдом. Алхимик исчез; то ли отправился по своим делам, то ли, оконфузившись, решил не попадаться более пред королевскими очами. Маг, сидевший с закрытыми глазами, словно задремал, но губы его вдруг шевельнулись, и до Клима долетело:

– Не все такое, каким кажется… не все…

«Это я слышу не в первый раз, – подумал он. – Пустая мысль! Особенно для театрального критика, пусть и несостоявшегося».

Пришло послание от великого князя Нехайского. Писал он, что будет преданным вассалом королю Марклиму, что встанет в битве под его знамена и дань будет слать такую же, как прежде. Еще просил не оставить милостью дочь его Дрейзе и племянника, а за Гаммека бен Санапа извинялся покаянно – мол, ошибочка вышла, хотели как лучше, а получилось как всегда. Вместе с этой грамотой были доставлены повозки с гаммековым добром, с деньгами, одеждами и драгоценностями. Клим решил, что инцидент исчерпан, дозволил нехайцам появляться в городе и, по совету Астрофеля, назначил в знак примирения торжества. Для начала – королевскую охоту в Заповедном лесу, потом бал и пир, а на закуску – рыцарские ристалища. Нехайцы на радостях ринулись в кабаки, перепились, устроили погром в «Третьей бесплатно» и были повязаны городской стражей. Впрочем, наказали их не очень крепко, сунув в холодный подвал до протрезвления.

К эльфам смотритель дворца отправил, по велению Клима, посланцев с приглашением. В тот же день прискакали от них трое на единорогах, и старший, дук Гуитторе, преклонив колено, объяснил со всем почтением, что в охоте они участвовать не могут, ибо не в обычае у эльфов убивать зверей, хоть кабана, хоть кролика. Зато на бал явятся непременно, будут пить мальвазию и протанцуют в честь короля эльфийский танец сарабанду. На этом и сошлись, но перед уходом дук, понизив голос, молвил, что принцесса их в печали, так как видит короля лишь во снах, да и то не всякую ночь. Клим, уловив намек, пообещал, что будет сниться ей почаще и посетит в ближайшие дни.

Вечером, отужинав в компании Црыма, он затворился в опочивальне, разыскал серебряный кувшинчик и стукнул пару раз по зеркалу. Помнились ему слова Дитбольда: ты взял то, что нужно, и оставил то, чего касаться не стоит. Но и с нужным предметом можно было нарваться на сюрприз, ибо в тайной кладовой хранились странные вещицы. Старик же, кажется, знал про все секреты земли и небес.

Едва он возник в зеркале, Клим сунулся к нему с кувшином. Сосуд был небольшой, примерно в пядь; серебро с чеканными узорами от времени потемнело, узкое горлышко было запечатано окаменевшей смолой, но знаки на этой печати выглядели вполне различимыми. Клим, однако, таких буквиц в жизни не видел.

Старец, прищурив левый глаз, правым уставился на кувшинчик.

– Старинная штуковина, очень старинная. Давно не видел финикийских завитушек… или, возможно, арамейских. Где взял?

– Случайное приобретение, – сказал Клим. – Хочу вот узнать, на что сгодится.

– Считай, ни на что. Печать Соломона и емкость тех же времен, но размер маловат. Не думаю, что от такого клопа будет тебе польза.

– Можно открыть?

– Если желаешь, голубок. Только оконце раствори – вонищей шибанет, не прочихаешься.

Следуя этому совету, Клим поставил сосуд у окна и срезал печать кинжалом. Запах и правда оказался крепким – не амброзия, а скорее давно не чищенная конюшня. Прошло минуты три, и из горлышка, свиваясь в колечки, потянулась тонкая струйка дыма. Медленно и лениво дым собрался в небольшое облачко, перелетел к столу, сгустился еще больше, стал из черного серым, потом – грязновато-оранжевым. Миг, и перед Климом возник крохотный человечек ростом в ладонь; с плеч его свисал потертый халат, голова была обмотана чалмой, из-под которой торчали переходившие в бороду седые космы. Зевнув, он протер глаза кулачками и поклонился Климу.

– Никак гомункул! – произнес тот в изумлении. – Из мандрагоры! Что же тебя, болезный, в кувшин упекли? Да еще без санитарных удобств!

– Не гомункул я, о царь царей, – важно молвил человечек. – Я могущественный джинн Бахлул ибн Хурдак! И в этот кувшин я был заточен великим Сулейманом ибн Даудом, мир с ними обоими. Заточен в тот день, когда пленил он все наше племя, а заодно и меня. – Голосок у крошки-джинна был писклявый, однако различить сказанное труда не составляло. После паузы он чихнул и, отряхнув пыль с халата, продолжил: – Поведай же, кто предо мной? Тот ли, кто снял заклятие? Тот, кто разрушил чары, сковавшие меня? Тот, кто выпустил меня на волю?

– Можешь не сомневаться, это я, – буркнул Клим. – Ты свободен, вольный сын эфира. Я тебя не задерживаю. Лети!

Но Бахлул ибн Хурдак рухнул на колени, трижды приложился лбом к столу и возопил:

– О али, азим, абулкарим! О бейбарс и абулфатх![5]5
  Али – высший, азим – великий, абулкарим – благородный, бейбарс – могучий тигр, абулфатх – победоносный (араб. и персид.).


[Закрыть] Повелевай, ибо отныне я твой слуга и верный раб. Прикажешь, и я воздвигну дворец! Прикажешь, и я разрушу город! Прикажешь, и я осыплю тебя дождем из золота!

– Неужели? – сказал Клим в сомнении. – Нет, не нужно ни строить, ни разрушать, ни осыпать. Ты, благодарный мой, можешь ли потрудиться огнеметом? Выдохнуть огонь или сделать так, чтобы я сам мог метнуть пламя?

– Любому джинну это по силам, джахангир[6]6
  Джахангир – завоеватель мира (персид.).


[Закрыть]. Смотри и удивляйся!

Бахлул напрягся, набрал в грудь воздуха, соединил ладони чашечкой, хрюкнул от усилия и подбросил вверх маленький алый шарик. Даже не шарик, а искру, от которой сигарету не прикуришь.

Лицо Клима омрачилось.

– И тут облом! – произнес он с досадой. – Ну, тогда хоть золотом меня осыпь!

За его спиной захихикал зазеркальный старец. Бахлул же ибн Хурдак принялся делать сложные пассы, кружиться, подскакивать на месте и шептать невнятные заклинания. Под конец он выдрал клок волос из бороды, подул на него и пустил лететь в сторону Клима.

Что-то свалилось сверху, стукнуло его по темени, скользнуло вдоль спины и покатилось по полу. Он нагнулся и поднял монетку – медную, позеленевшую, потертую. Наверняка она гуляла от Египта до Китая и прошла через тысячи рук.

Старец громко расхохотался. Казалось, фавны и нимфы на гобеленах оставили свои приятные занятия и тоже смеются. Если кому и было сейчас грустно, так только Климу. Он осторожно посадил джинна на ладонь, взглянул на него с укоризной и заметил:

– Похоже, ты забыл сказать трах-тибидох. Я понимаю, есть разные джинны, побольше и поменьше… Но хвастать-то зачем? Про дворцы, города и золотые дожди?

Бахлул, однако, не смутился.

– Это слова благодарности, повелитель. Так положено. А в остальном… – Он развел руками и добавил: – Как могу, так и служу. И ты, о джахангир, солнце среди звезд, должен принять мою службу. Кисмет![7]7
  Кисмет – судьба (персид.).


[Закрыть] Иначе меня…

Но что будет иначе, Клим не узнал – послышались далекие крики ужаса, потом стук дверей и хор воплей. Кто-то со стоном скатился по лестнице, зазвенела разбитая посуда, грохнул рухнувший шкаф или другая тяжелая мебель. Вопль повторился и перешел в панический визг.

Призрак Гервасия снова явился принцессе.

Как прежде, он стоял перед анфиладой высоких роскошных залов. Мнилось, что они уходят в бесконечность или, быть может, тянутся до сказочных Эльфийских лесов, что раскинулись на востоке, за Огнедышащими горами. Убранство и вид этих покоев не были постоянными, а волшебным образом изменялись – видимо, чтобы не наскучить прекрасной хозяйке. Клим мог поклясться, что раньше водопад журчал в левом углу, а бассейн, куда стекали его воды, был огражден заросшими мхом камнями. Теперь же водный поток находился справа и разделялся на три струи, падавшие в небольшое озеро, в котором цвели бело-розовые кувшинки. В дальнем конце озерца высились яшмовые утесы, и под ними, на резной скамейке, сидела Дезидерада, такая же бело-розовая и прелестная, как озерные цветы.

Богиня! Венера! – подумал Клим, залюбовавшись. Но вслед за этим пришла не столь приятная мысль: раз Венера среди скал, то близко и грот, в котором томился Тангейзер. Конечно, он не майор спецназа, но все же трубадур и бравый рыцарь, а вот уйти не смог. Не смог, пока не отпустили, вспомнилось Климу, и он ощутил холод между лопатками. Стоило ли вновь приходить к этой чаровнице?

Стоило, сказал он себе. Любовь любовью, а с делами нужно разобраться до конца. Любовь – безумие. А как говорили латиняне, безумствуй там, где уместно.

Дезидерада поманила его нежной ручкой. Он подошел к ней и опустился на скамью. Сердце его встрепенулось, забилось чаще, горло пересохло. Алые губки принцессы были такими манящими!

– Ты выпил мед, который я послала? – спросила она.

– Нет.

Музыка струй стала минорной, словно водопад грустил о несбывшемся.

– Так я и думала. Аваир юао ронг анар…

– Что это значит?

– Плод, лишенный солнца, не созреет – так у нас говорят. – Сделав паузу, она добавила: – Ты не из тех мужчин, которым красота туманит разум, ты ищешь чего-то другого. Чего же, мой король?

– Честности, правды, – произнес Клим. – А между нами встала ложь. Ни одна эльфийка не может стать супругой мужчине моего племени – тем более королю. Ты это знаешь, и я это знаю. Мы слишком разные.

Дезидерада вздрогнула и опустила златовласую головку.

– Ты понял? Или твой волшебник, этот Дитбольд, сказал тебе?

– Сказал, но не Дитбольд, а другой человек, полюбивший эльфийку и очень из-за этого несчастный. Впрочем, он поведал мне только о своей любви, а остальное я сам сообразил. Я ведь из другого мира, моя лучезарная, там у нас словам не доверяют.

– Обряд Чистоты Намерений – не слова, – тихо прошептала эльфийка. – Ты обвиняешь меня во лжи, но это не так. Я приехала сюда, чтобы стать твоей супругой, твоей королевой и родить тебе сына. Мои желания искренни… были искренни прежде и искренни теперь, когда я тебя узнала. Я была бы тебе хорошей женой, но я не могу жить в твоем каменном замке, есть вашу пищу и носить одеяния из тяжелых тканей. И все же я бы постаралась, насколько это возможно. Верь мне!

Зеленые глаза Дезидерады вспыхнули, и Клим ощутил, что готов утонуть в них навеки. Это было опасно. Он стиснул кулаки, уставился в пол и буркнул:

– Ты поднесла мне мед. Хотела меня зачаровать, так?

– Хотела. Эта женщина с запада, дочь нехайского князя… Вдруг она бы тебе понравилась? А она, она…

– Я помню твои слова, – произнес Клим, по-прежнему глядя в пол. – Думаю, Дрейзе носит дитя от своего кузена, и если я женюсь на ней, этот ребенок станет хайборийским королем. А когда он родится, я долго не протяну – так или иначе сживут со свету. С тобой все вышло бы приятнее: я бы любил тебя, юную и прекрасную, до седых волос и сошел бы в могилу в урочный срок, оставив престол сыну-полуэльфу – лет на сто или полтораста. Тоже неглупая затея. Но не уверен, что хайборийцам это понравится. Скорее всего, нашего сына зарезали бы.

Он поднялся, обвел взглядом озерные воды, колонны в цветах и зелени, стены из цветного мрамора и изваяния, сиявшие неярким призрачным светом. Потом сказал:

– Оставим обряд Чистоты Намерений и вспомним, что есть еще один – Подтверждение Обещанного. Мой казначей подсчитал, сколько золотых «драконов» мы должны вернуть, и я это сделаю. Завтра сир Хапача доставит тебе сундуки с монетой. Что до остального… – Клим смолк, вспомнив о жалкой струйке огня, исторгнутой крохотным джинном, затем решительно произнес: – Я убью дракона. Не знаю как, но я его убью.

Лицо Дезидерады залила бледность.

– Мы уже говорили об этом, мой король. И я сказала, что не настаиваю. Совсем не хочу, чтобы ты выполнил обещание… Ведь обещано не тобой!

– Да, мы говорили – здесь, когда я впервые пришел к тебе, – подтвердил Клим. – Я помню, что ты сказала, и помню, что я ответил. Помню! – Он склонил голову в знак прощания. – Вира лахерис, принцесса! Живи вечно!

На улице его поджидали белый жеребец, два юных герольда и воины охраны под командой усатого сержанта Тлифа. Забравшись в седло, он похлопал коня по атласной шее, и тот медленным шагом двинулся по Королевскому проезду – но почему-то не вверх, к замку, а вниз, к городской площади. Сердце Клима ныло, и грызла его тоска. Он отверг любовь прекрасной женщины, такой желанной, такой восхитительной и близкой… Нет, не близкой, возразил он самому себе; потому и отверг, что не близкой, и с течением лет дистанция меж ними только увеличится. Дистанция будет расти по мере того, как наступит старость, как седина коснется его волос, а лицо избороздят морщины. Век людской так короток в сравнении с эльфийским! Причина была понятна, но это не утешало. Неужели в новом сказочном мире, как и в том, прежнем, он обречен на одиночество? Невеселая перспектива!

Белый конь будто сам выбирал дорогу. Они пересекли площадь, проехали мимо храма Благого и свернули на запад, к реке Помойне и мосту. Куда это я?.. – мелькнуло у Клима в голове. Но он не натянул поводья и не пришпорил жеребца. Странное чувство вдруг охватило его: казалось, что эта дорога – самая верная, что едет он туда, куда нужно и должно ехать, и какие бы силы или заклятия ни направляли коня, нет в них угрозы. Хотя, быть может, и таится неожиданность.

Речная улица открылась перед ним. Сзади топотали копыта лошадей, но стража и герольды ехали в молчании; никто не спросил короля, для чего и куда они направляются.

Добрались до маленькой площади с фонтаном, изображавшим русалку с аппетитными телесами. Как и помнилось Климу, тут стоял дом с башенками и колоннами, заведение матушки Ужи, местная обитель разврата. По дневному времени ставни и дверь были затворены, но на балконе сидела девица в неглиже и прихорашивалась, посматривая в зеркало. Клим придержал коня, поднял голову. Что-то было в ней знакомое – не та ли рыжая, что обнимала его на пиру в «Шердане» и предлагала проветриться и поиграть в динь-динь? Кроме рыжей масти и лукавых глазок ничего не сохранилось в памяти; имени ее он тоже не знал.

– Эй, красавица! – Клим улыбнулся и помахал рукой. – Как дела у жриц любви? Не обижает ли кто? Не чинит ли каких утеснений?

– Утеснений! – буркнул кто-то из воинов за его спиной. – С матушкой Ужей только свяжись! Без штанов останешься!

Барышня на балконе встрепенулась и живо сделала книксен.

– Вира лахерис, мой господин! Хвала Благому, дела идут не хуже, чем в былые дни. Вот только Джакус-трактирщик нам отказал. Наверняка убыток терпит, а в кабак свой не пускает.

– Отчего же? – полюбопытствовал Клим.

– Зазноба у него появилась, новая служанка. Скромница, из порядочных. А мы, значит, стервы и шлюхи! – Рыжая презрительно выпятила губу, потом стрельнула туда-сюда глазками. – Не заглянешь ли, государь? Порадуй, окажи милость! Уж мы для тебя расстараемся!

– В другой день, любвеобильная моя, – произнес Клим. Теперь он точно знал, куда направляется. В «Золотой шердан», к Джакусу, братцу Омриваля! И казалось ему, что в это заведение он должен был наведаться вчера, или позавчера, или еще раньше. Почему и зачем, он не смог бы объяснить, да и не искал объяснений – разве нужна особая причина, чтобы пойти в кабак и залить тоску?

Клим повернулся в седле и оглядел свою свиту: шестерых гвардейцев в доспехах, усатого сержанта и двух щеголей-герольдов в зеленом и синем в белую и красную полоску. У одного из юношей к поясу был подвешен горн.

– Обедать будем, парни, – сказал он и кивнул горнисту. – Труби, зеленый! А ты, пестренький, живо в трактир! Скажешь хозяину, чтобы стол накрыл для короля и свиты. По-простому, без затей. – Клим покосился на своих бравых воинов и добавил: – Только не напиваться, орлы. Тлиф, ты отвечаешь!

– Так точно, твое величество! – Спрыгнув на землю перед воротами трактира, сержант подкрутил усы и начал распоряжаться: – Ясавей и Солак, займитесь лошадьми. Кегел, встанешь на пост во дворе, потом тебя сменят. Остальные – за государем. Больше двух кружек не пить. И смотрите в оба глаза, чтобы величеству не докучали!

В трактире, однако, не было ровным счетом никого. Под высоким потолком с дубовыми балками царила тишина, не горел огонь в очаге, не крутились вертела, не пахло жареным, не бегали меж столов расторопные слуги. Но Джакус находился здесь, и казалось, запустение в трактире его совсем не огорчает. Выглядел он задумчивым, но довольным: в очах – мечтательность, по губам то и дело скользит улыбка…

Преклонив колени, хозяин начал бормотать извинения – дескать, не ждали, твое величество, не развели огонь, не нацедили вина… Клим прервал его, махнув рукой, сел на лавку и велел поторапливаться. Не прошло и четверти часа, как гвардейцы натаскали дров и раздули огонь, а Джакус насадил на вертела барашка и пяток гусей. Затем на столах появились кувшины с вином, колбасы, окорок, моченые яблоки и прочие закуски, и сразу стало веселее. Загудело пламя, от очага поплыли соблазнительные запахи, в кувшинах булькнуло вино… Клим, оценив стать своих гвардейцев, заметил вслух, что двух кружек мало, тут сержант погорячился, надо по три, а лучше по четыре – такая его королевская воля. Кто бы возражал, буркнул Тлиф и отправил воина в помощь Джакусу, цедить из бочки вино. А тут и гуси с барашком поспели.

Отрезав добрый ломоть мяса, Клим откусил, прожевал и запил чашей вина. Оно было не кислое и не сладкое, а терпкое, с чудесным ароматом и красное, как кровь. Крепкое винцо, не хуже, чем в королевских погребах. Очень подходящее, чтобы залить тоску и горе.

Наслаждаясь его вкусом, он покосился на Джакуса, хлопотавшего у бочек. Определенно парень изменился… Вроде бы все при нем – синие глаза, длинные ресницы и светлые кудри до плеч, но выглядит он как-то по-другому. И одет щеголевато, в рубаху тонкого полотна и жилет, расшитый бисером… Ухоженным выглядит, внезапно понял Клим, ухоженным и счастливым! Женская рука заметна – не иначе, как скромницы-зазнобы.

Он подозвал Джакуса:

– Что так пусто у тебя? Ни слуг, ни гостей, ни девочек?

– Закрываю трактир, твое величество. Слуг рассчитал, гости не заглядывают, а потому и девочек нет. – Покраснев, Джакус добавил: – По правде говоря, девочкам я сказал, чтоб больше ко мне не ходили. И не ходят. Обиделись!

– Что же ты их отвадил? – спросил Клим, отрезая еще кусок баранины. – Какая на то причина?

Брат Омриваля покраснел еще сильнее.

– У меня, государь, все же не заведение матушки Ужи. А девочки с гостями… гм… вольничают да заигрывают. К кому прижмутся, к кому на колени сядут, лиф расстегнут или там… – Он замолчал.

– Помню, помню. – Клим потянулся за гусиной ножкой. – В прошлый раз ко мне одна прилипла, рыженькая такая… – Он обглодал ножку, выпил пару глотков и закусил моченым яблоком. – Хорошее вино! Откуда?

– С виноградника сира Жинуса, бывшего твоего казначея, что пропал без вести. Наследники его добро делят, а виноградник решили продать. Соберусь с деньгами, куплю. Опять же за трактир что-то выручу. Там усадьба с домом, вокруг поля да рощи и от столицы не очень далеко. Займусь виноделием, государь, а еще думаю пчел разводить и пауков-шелкопрядов. – Взор Джакуса затуманила мечтательная поволока. – Будем жить среди лугов, лесов и виноградных лоз…

– Будем – это число множественное, – заметил Клим, кивая на свою пустую чашу.

Джакус налил ему вина.

– Ну, может, не один я там поселюсь, твое величество. Я от титула отказался, и не надо мне жены благородных кровей. Могу выбрать девицу из простых, зато трудолюбивую и без капризов.

– Лукавишь! Ой, лукавишь! – Клим покрутил чашу, любуясь рубиновым цветом напитка, потом отхлебнул. В голове у него слегка шумело. – Выбрал ведь уже. Выбрал, и нечего королю баки забивать!

Рука Джакуса дрогнула, вино пролилось на стол. Взмахнув ресницами, он упал на колени.

– Прости, мой господин, и правда выбрал…

– Так где же она?

– Там. – Он махнул в сторону дверей, что вели в жилое помещение таверны. – Стесняется… А я, государь, до могилы твой слуга и должник! Ты эту девушку спас, и в день суда я ее увидел. Увидел чудо исцеления и глаз отвести не смог. Увидел, как везут ее в замок, и с той поры только о ней и мечтал, не зная, где ее встретить… А через недолгое время Терине сама ко мне пришла и попросилась в служанки. Не чудо ли? Скажи, разве не чудо?

– Не чудо. Кисмет! – молвил Клим, взирая на склоненную голову Джакуса. – Что значит – судьба, как говорит один мой знакомый.

– Я ее позову, – не поднимаясь с колен, произнес Джакус. – Благослови нас, государь.

– С превеликой охотой, но при одном условии. – Винные пары почти рассеялись, и Климу стало ясно, зачем он сюда пришел и что должен сделать. – Раз ты мой должник, исполни мое пожелание. Не приказываю тебе, а прошу, исполни по собственной воле и велению сердца.

– Что угодно, государь. – Джакус поднял голову. – Чего ты хочешь, мой повелитель?

– Хочу, чтоб ты помирился с братом своим Омривалем. Двое остались из вашего рода бен Тегрет, два самых близких человека, так к чему быть вам в ссоре? Не знаю, что за причина и какие обиды вы друг другу нанесли, да и не важно это. Помиритесь! Будьте братьями, как прежде!

Глаза Джакуса раскрылись так широко, что, казалось, они выскочат из орбит. Он моргнул и прошептал с недоумением:

– Это невозможно, государь! Невозможно, клянусь Благим! У меня нет брата Омриваля, а есть сестрица Омриваль, сбежавшая из дома в пятнадцать лет. Младшая моя сестра, единственная. Долго, долго я ее искал. Не знаю, где она, что с ней, но горюю до сих пор…

Клим вздрогнул. Он уставился на Джакуса, в синие его глаза с длинными ресницами, но видел другое лицо – похожее, но другое, не молодого мужчину, а юную девушку.

Девушку! Где были мои глаза! – подумал он. Воистину не все такое, каким кажется!

Сердце его больше не щемило, облик красавицы-эльфийки начал таять, расплываться перед мысленным взором, пока не исчез вместе с тоской и сожалениями. Опершись о скамью, Клим поднялся – вина он выпил много, и было оно крепким. Он стоял, слегка покачиваясь и глядя то на Джакуса, то на огонь в очаге, то на своих солдат, допивавших четвертую кружку. Потом покачал головой и молвил:

– Что-то теряем, что-то находим… Ну прямо как в песне. Вот это в самом деле чудеса!

Главным ловчим и устроителем королевских охот был сир Адальби андр Паго, дряхлый старичок, страдавший радикулитом и подагрой. К счастью, должность была наследственной, и у ловчего имелся сын Бирхард, мужчина в самом соку, большой знаток лесных забав и самой из них благородной – оленьей охоты. Поэтому все устроилось в лучшем виде – опытные загонщики и доезжачие, ловчие и псари, каждый с четверкой собак. Также повозки для оленьих туш, груженные сейчас шатрами, бочками с пивом и вином, стрелами и запасными копьями. Еще вьючные лошади, пажи, повара и дровосеки – на тот случай, если пожелается охотникам разбить лагерь в лесной чаще, куда повозки не пройдут, запалить там костры и изжарить добычу. Загонщики ушли в лес за день, а прочие – Дрейзе со своими дамами, сотня придворных, включая нехайских рыцарей, ловчие, слуги и остальной народец – собрались на опушке к восходу солнца. Ждали, когда рассветет, жевали сухари и ветчину, пробавлялись пивом и хвастались своими подвигами.

Когда край светила показался над Заповедным лесом, Климу подвели коня. То был не белый жеребец для парадных выездов и не могучий конь для битвы, а длинноногий мышастый скакун, резвый и выносливый, – лошадь, способная нестись по лесу, догнать оленя и, не сбросив всадника, перепрыгнуть куст, овраг или упавший ствол. Для первого знакомства Клим скормил мышастому яблоко, забрался в седло и помахал рукой. Тут же ловчие затрубили в рога, засвистели, загикали охотники, псари спустили собак, и вся охотничья орава, люди, лошади и псы, растянувшись на добрый километр, ринулась в лес. Слева, ближе к королю, мчался, сверкая глазами и улюлюкая, принц Лавр бен Шмер со своей сестрицей Дрейзе и нехайскими рыцарями, справа скакал сир Ротгар, за ним – сир Бирхард в окружении десятка ловчих, а сзади поспешали слуги, псари и доезжачие, кто верхом, кто на своих двоих. Мышастый прыгнул, Клим вцепился в поводья, ветка хлестнула его по плечу, зашелестели листья над головой, раздался звонкий лай собак. Охота началась!

Опыта в таких забавах у него не имелось – в прежней своей жизни он охотился не на зверей, а на людей. Правда, люди были что хищные звери, убийцы, нечисть закордонная, однако с повадками человечьими и на двух ногах. Другое дело олень – ног четыре да еще рога, бегает быстро, и не камуфляж на нем, а серая шкурка. К тому же олень не разбойник, не злодей, он вообще ни в чем не повинен, и убивать его грех – особенно копьем, что болталось у седла. Ладно бы из ружья пальнуть, а железкой в шею или в бок это сущее живодерство, решил Клим и придержал коня, пропуская вперед охотников и ловчих. Мышастый недовольно фыркнул – видимо, хотелось ему побегать, пусть не за оленями, а просто так. Свернув в сторону, Клим отпустил поводья, и конь помчался под вековыми дубами и грабами, прыгая через ручьи и мелкие овраги, топча траву на лесных полянах, огибая заросли колючего шиповника, разбрасывая копытами мох и сухие ветви. Весело было скакать по Заповедному лесу! Солнце греет, воздух чистый и пьянящий, деревья замерли в зеленоватом свете, и хоть осень уже, а листопад не начался, листья не желтеют и не опадают. Птицы щебечут, белки скачут по ветвям, копошатся в траве бурундуки да ежи, а временами мелькнет зверь покрупнее, кабан или хищный кубел. Мелькнет, завидит всадника и уберется с его дороги.