Текст книги "Александр Галич. Полная биография"

Правозащита

1

Конец 1960-х годов был временем прощания с иллюзиями – именно тогда у интеллигенции растаяли последние надежды на возможность диалога с властью. «Некоторое время тому назад, – вспоминал Галич, – скажем, в 68—69-м годах, годах очень страшных, прошедших под знаком Чехословакии, – мы все-таки еще пытались как бы затеять разговор. Мы ждали ответов, мы ждали какой-то реакции. Уже года с 1970-го мы поняли, что реакции не будет, что мы говорим в пустоту. Собственно говоря, именно это обстоятельство заставило нас обратиться к Западу»956956
  Интервью об интервью. Беседа с корреспондентом радио «Свобода» Юрием Мельниковым, осень 1974 г. // Галич: Новые статьи и материалы. М.: ЮПАПС, 2003. С. 259.


[Закрыть].

Логика гражданского сопротивления естественным образом привела Александра Галича в ряды правозащитного движения. Он не только был знаком со многими правозащитниками, но и вскоре сам стал одним из них.

Надо заметить, что Галич не очень любил слово «диссидентство» (инакомыслие) и предпочитал ему французский термин «резистанс» (сопротивление)957957
  Песня, жизнь, борьба / Интервью А. Галича Г. Рару и А. Югову // Посев. 1974. № 8. С. 15.


[Закрыть].

10 января 1969 года на дому у Юрия Штейна, члена Инициативной группы по защите прав человека в СССР, и его жены Вероники Туркиной Галич знакомится с бывшим генералом, а в то время уже известным правозащитником, Петром Григоренко, на которого эта встреча произвела большое впечатление: «В семье Штейнов мы познакомились и с замечательным российским бардом Александром Аркадьевичем Галичем. Здесь же слушали его чудесные песни»958958
  Григоренко П.Г. В подполье можно встретить только крыс… М.: Звенья, 1997. С. 502.


[Закрыть]. Галич в своем дневнике более сдержан: «Вечером у Ш[тейнов]. Григоренко. Почему-то я представлял его иначе»959959
  Галич А. Из дневника 1969 года // Заклинание Добра и Зла. М.: Прогресс, 1992. С. 32. В этом сборнике инициал «Ш» ошибочно расшифрован как «Шрагиных», хотя писатель-диссидент Борис Шрагин и его жена Наталья Садомская не имели к этому никакого отношения.


[Закрыть]. Однако вскоре Петр Григоренко будет арестован, и Галич посвятит ему «Горестную оду счастливому человеку».

Аресту предшествовала записка председателя КГБ Андропова, которая была направлена им 16 апреля 1969 года в ЦК КПСС и заканчивалась так: «Зарубежные радиостанции и органы печати, в том числе принадлежащие махровым антисоветским организациям, постоянно информируют мировую общественность о враждебной деятельности Григоренко, рекламируя его “совестью России”, “авангардом большого исторического движения”, “известным борцом за права и свободу”.

Учитывая, что Григоренко, несмотря на неоднократные предупреждения, не прекращает своей антиобщественной деятельности, вносится предложение привлечь его к уголовной ответственности»960960
  http://www.yale.edu/annals/sakharov/sakharov_russian_txt/r009.txt


[Закрыть].

В результате 7 мая Григоренко задерживают и насильно помещают в психиатрическую клинику с характерным для того времени диагнозом: «…страдает психическим заболеванием в форме патологического (паранойяльного) развития личности с наличием идей реформаторства, возникшим у личности с психопатическими чертами характера и начальным явлением атеросклероза сосудов головного мозга. Невменяем. Нуждается в направлении на принудительное лечение в специальную психиатрическую лечебницу»961961
  Григоренко П.Г. Мысли сумасшедшего: избранные письма и выступления. Амстердам: Фонд им. Герцена, 1973. С. 286.


[Закрыть].

Отталкиваясь от этой истории, Галич создал масштабный поэтический образ: «Когда хлестали молнии ковчег, / Воскликнул Ной, предупреждая страхи: / “Не бойтесь, я счастливый человек, / Я человек, родившийся в рубахе!” <…> А я гляжу в окно на грязный снег, / На очередь к табачному киоску / И вижу, как счастливый человек / Стоит и разминает папироску. / Он брал Берлин! Он правда брал Берлин, / И врал про это скучно и нелепо, / И вышибал со злости клином клин, / И шифер с базы угонял налево. <…> Он водку пил и пил одеколон, / Он песни пел и женщин брал нахрапом! / А сколько он повкалывал кайлом! / А сколько он протопал по этапам! / И сух был хлеб его, и прост ночлег! / Но все народы перед ним – во прахе. / Вот он стоит – счастливый человек, / Родившийся в смирительной рубахе!»

Словосочетание «счастливый человек» в данном случае является саркастической собирательной характеристикой «советского человека», который и брал Берлин, и угонял шифер с базы, и пил водку с одеколоном и т.д. А саркастической – потому, что родился «в смирительной рубахе». Здесь еще и намек на заключение Григоренко в психбольницу. Фразеологический оборот «родиться в рубашке», то есть «счастливо избегать любых опасностей», дополняется словом: «смирительная», которое указывает на методы лечения в психбольницах, и за счет этого слова фразеологический оборот меняет свой смысл на противоположный: счастливым называется человек, на которого надета смирительная рубаха – своеобразная метафора несвободы. И в этой несвободе рождались все советские люди. Потому и сказано: «родившийся в смирительной рубахе».

На одном из концертов начала 1970-х годов, состоявшемся на даче Пастернаков, Галич предварит исполнение этой песни недвусмысленным комментарием: «Ну, вероятно, все из вас знают о горестной судьбе замечательного человека, человека мужественного, прекрасного, кстати, знающего почти наизусть Бориса Леонидовича, Петра Григорьевича Григоренко. Генерала Григоренко. Вот у меня песня, посвященная ему, называется она “Горестная ода счастливому человеку”. Вы знаете, он находится в психушке уже который год, и никак нельзя, невозможно добиться его освобождения, когда он – человек совершенно нормальный, удивительный, прекрасный, благородный». И на фонограмме 1974 года: «Сейчас спою песню, которая посвящена человеку, о котором, я думаю, многие и очень часто вспоминают, и очень страдают за него. Эта песня посвящается Петру Григорьевичу Григоренко».

В течение пяти лет Григоренко будут подвергать диким пыткам в надежде на то, что его удастся либо сломать, либо уничтожить, но он сумеет выжить в нечеловеческих условиях, и в 1974 году под давлением мировой общественности властям придется выпустить генерала на свободу.

Похожая судьба была и у композитора, музыканта, исполнявшего чужие стихи под аккомпанемент рояля, Петра Старчика, прошедшего в 1970-е годы за распространение антисоветских листовок через ад Казанской спецпсихбольницы: «В диссидентском кругу я познакомился и с Галичем. Бывал у него дома, недалеко от метро “Аэропорт”, он приглашал меня на свои концерты. “Промолчи – попадешь в палачи!” – это тогда уже звучало, и я уже не молчал. Хотя и Александр Аркадьевич ничего не знал о моей “подпольной” деятельности». В этот круг, как говорит Старчик, входили Сахаров, Буковский, Григоренко и Галич: «Мы встречались, пили чай и спорили. Я наконец-то чувствовал себя в своем кругу, мне очень хотелось помочь другим выкинуть из головы ложь коммунизма. Я должен был что-то делать»962962
  Старчик П.: «Остаюсь собачкой, лающей на красноармейцев» / Беседовал А. Попов // Литературная газета. 2000. 4—10 окт.


[Закрыть]. Все это кончилось тем, что 20 апреля 1972 года Старчик за свою протестную деятельность был арестован, и ему было предъявлено обвинение по 70-й статье УК РСФСР – антисоветская агитация и пропаганда.

А когда Старчик оказался в Казанской тюрьме, то получал от Галича «драгоценные приветы, которые шепнет жена на свидании (“Александр Аркадьевич кланялся”). После этого можно было жить полгода совершенно спокойно, потому что тебя кто-то помнит»963963
  Цит. по видеозаписи вечера памяти Галича в Политехническом музее, 22.01.1999 (ведущая – Нина Крейтнер; съемка Бориса Феликсона). На этом же вечере Старчик рассказал, что во время своих домашних концертов Галич обычно сажал его по правую руку от себя.


[Закрыть].

И не случайно Галич, уже находясь в эмиграции, напишет предисловие к журнальной подборке стихов Виктора Некипелова, опыт которого сходен с опытом Григоренко и Старчика: «Я очень немного знал о Викторе Некипелове, когда в руки мне попала изданная, разумеется, самиздатом книга его стихов.

Должен признаться, что начал я ее читать с некоторой прохладцей (еще один поэт!), но прочитал, не отрываясь, до самой последней страницы, до самой последней строки. <…> Потому что поэзия для Некипелова не забава, не времяпрепровождение, а дело всей его жизни, способ противостоять насилию, лжи, бедам в самых жесточайших условиях – “психушки”, тюрьмы, лагеря – оставаться человеком»964964
  Континент. 1977. № 12. С. 156. Помимо собственно стихов Некипелова Галич мог быть знаком и с составленным им (вместе с А. Подрабинеком) сборником воспоминаний и статей политзаключенных психиатрических больниц «Из желтого безмолвия» (1975), вышедшим в самиздате в 1977 году, и с воспоминаниями самого Некипелова «Институт дураков» (1976) – о его пребывании в Институте судебной психиатрии имени Сербского. Воспоминания были опубликованы в 23-м и 24-м номерах израильского журнала «Время и мы» за 1977 год. Первый из этих номеров Галич еще успел застать…


[Закрыть].

Власти активно использовали психиатрию в репрессивных целях. В 1970 году в психиатрическую больницу была заключена Наталья Горбаневская, участница демонстрации на Красной площади в августе 1968-го. В ту пору она еще практически не знала песен Галича и не была с ним знакома: «В нищей нашей молодости даже «магнитофон системы “Яуза”» был роскошью, а самого Галича я встретила и услышала только в 1972 году. Впервые же несколько песен с первой, уже широко расходившейся по стране пленки Галича я услышала в Ленинграде, где тонким, серебряным голоском пела их юная студентка Нина Серман. С этим серебряным голосом у меня так навсегда и связалось: “Она вещи собрала, сказала тоненько…”»965965
  Горбаневская Н. Голоса Александра Галича // Русская мысль. Париж. 1982. 16 дек. С. 9.


[Закрыть]

А познакомились они дома у Павла Литвинова, когда тот уже вернулся из ссылки. Галич тогда целый вечер пел свои песни, и Горбаневская попросила его спеть «Леночку»: «Он как-то засмущался, сказал: “Да я слов не помню…” – видно было, что он ее уже редко поет, как бы невысока она для него»966966
  http://ng68.livejournal.com/1628.html


[Закрыть].

Математик Леонид Плющ также был узником психиатрической тюрьмы. Как и многие правозащитники, он любил песни Галича и понимал их важность в жизни страны. По его словам, анекдот и песни Галича «проделывают бóльшую работу очищения от старого хлама, чем весь самиздат»967967
  Плющ Л.И. На карнавале истории. Лондон: OPI, 1979. С. 581.


[Закрыть], и хотя это было явным преувеличением, но по сути справедливо.

В своих мемуарах Плющ признавался, что на весь 1971 год Галич стал для него одновременно лекарством и наркотиком. Он часами слушал «Поэму о Сталине» и «Кадиш»: «Увлечение Галичем охватило всех моих друзей. Некоторые предпочитали “аполитичного” Окуджаву или песни Юлика Кима. Для меня же они дополняли друг друга»968968
  Плющ Л.И. На карнавале истории. Лондон: OPI, 1979. С. 479.


[Закрыть]. А когда в 1972 году Плюща посадили в Днепропетровскую специальную психиатрическую больницу, то песню Галича «Гусарский романс» (о поэте XIX века Александре Полежаеве) он пел… Александру Полежаеву, рабочему парню, который сидел вместе с ним. Этот парень пытался бежать в Израиль из советских военных частей, находившихся в Египте, и был задержан при пересечении границы969969
  Плющ Л. Уходят друзья… // Русская мысль. 1977. 29 дек. С. 3.


[Закрыть].

Был знаком Галич и со знаменитым адвокатом Софьей Каллистратовой, мужественно защищавшей многих диссидентов. Ее дочь вспоминала: «Софью Васильевну невозможно было не слушать. Помню, Галич рассказывал, как он познакомился с Софьей Васильевной в какой-то компании: «Я думал, что эта старушка родственница хозяев. Но когда “старушка” заговорила…» У мамы был необычайно выразительный голос»970970
  Заступница: Адвокат С.В. Каллистратова, 1907—1989 / Сост. Е. Печуро. М.: Звенья, 1997. С. 92.


[Закрыть]. После этого Галич с Каллистратовой встречались неоднократно. Известно, например, что «в начале 70-х гг. в ее комнате, куда набивалось по 30—40 старшеклассников, товарищей ее старших внуков, пели свои песни Юлий Ким и Александр Галич»971971
  Там же. С. 33. В протоколе обыска у Софьи Каллистратовой от 24 декабря 1981 года среди изъятых материалов названы: «13. Отпечатанные на машинке “Песни” А. Галича. СВОХ 1973 г. на 8 листах. <…> 15. Перепечатанные стихи А. Галича “Кадыш” 1970 г. в самодельном переплете на 16 листах. <…> 17. Магнитофонная кассета с пленкой тип А 4402-6 (тип 10) 210 метров. На упаковке имеется подпись: Галич» (Там же. С. 111—112).


[Закрыть].

Имеются сведения и о знакомстве Галича с патриархом советского правозащитного движения Александром Ильичом Гинзбургом. На домашнем концерте у Владимира Корнилова в 1972 году перед исполнением «Баллады о Вечном огне» Галич сказал: «Жалко, что еще не приехали Гинзбург и Даниэль, которые должны приехать». Нетрудно догадаться, что Александр Гинзбург очень любил песни Галича (заметим, что они не только тезки, но и однофамильцы). Обратимся к воспоминаниям Израиля Гутчина, где он рассказывает о своем общении с Роем Медведевым: «Так вот, Александр Галич, с которым я был к этому времени довольно близко знаком, сочинил новую песню о Пастернаке (ту самую – “Разобрали венки на веники…”). Я ее записал на магнитофон, а Рою очень хотелось послушать ее, а также ряд других песен Галича. Но так как квартира Роя явно прослушивалась, то он предложил собраться у его, как он сказал, “хорошего и ближайшего друга”. Хотя я работал в особорежимном учреждении, но – согласился.

И вот я пришел на Комсомольский проспект к указанному дому, где меня ждал Рой. Он привел меня в роскошную и большую квартиру и познакомил с хозяином А.И. Гинзбургом. Хозяин отсидел в лагере десять лет и потому казался непогрешимым. Он заявил: “Вот обождем, придут еще иностранцы с магнитофоном и будут переписывать песни”. Я запротестовал и сказал, что в этом случае уйду. Пошли на мировую: песни будем слушать, но не переписывать.

Между тем пришла Евгения Гинзбург (однофамилица хозяина), с которой меня познакомили. Она была широко известна как автор книги “Крутой маршрут” (в дальнейшем я ее еще несколько раз видел и даже обедал с ней у Е. Евтушенко). Наконец пришел какой-то итальянский корреспондент, которому хозяин показал жестом, что записывать нельзя»972972
  Гутчин И.Б. Жизнь – вкратце // Большой Вашингтон. 2005. № 5. С. 30.


[Закрыть].

Кстати, как вспоминает дочь Фриды Вигдоровой Александра Раскина, «Алик Гинзбург, который в этих делах понимал лучше многих, говорил мне летом 1964 года в Тарусе: “Вот попомните мои слова, Саша: через год-полтора Галич будет петь свои песни в ЦДЛ”.

Он не забыл об этом разговоре, и когда действительно, примерно через это время Галич выступил с песнями в ЦДЛ, передал мне через общих знакомых, что вот, мол, сбылось его предсказание»973973
  Раскина А. Слушая Галича // Новое русское слово. 1991. 19—20 окт. С. 7.


[Закрыть].

2

4 ноября 1970 года в Москве было объявлено о создании неофициального «Комитета прав человека в СССР», а первая встреча членов Комитета состоялась 10 декабря. В состав Комитета вошли известные ученые и правозащитники: Андрей Сахаров, Валерий Чалидзе, Игорь Шафаревич, Андрей Твердохлебов. Экспертами Комитета стали Александр Есенин-Вольпин (сын поэта Есенина) и Борис Цукерман. Почетными корреспондентами (заочно) были выбраны Солженицын и Галич974974
  «Решениями Комитета почетное качество корреспондента Комитета было присвоено А.А. Галичу и А.И. Солженицыну – это признание их существенного вклада в дело проповеди идей человеческой свободы» (Документы Комитета прав человека. New York: The International league for the rights of man, 1972. С. 13). Недобро об этом событии вспоминал Солженицын: «… состоялось 5-минутное заседание, комитет срочно “принял” меня (и Галича), немедленно же Чалидзе сообщил о том западным корреспондентам и, накладываясь на нобелевскую процедуру, полетела в западную прессу такая важная весть, что нобелевский лауреат в этот самый день и час вместо присутствия в Стокгольме сделал решающий поворотный шаг своей жизни – вступил в комитет, отчего (растолковано было корреспонденту и дальше) “начинается новый важный период в жизни писателя”, чушь такая» (Солженицын А.И. Бодался теленок с дубом. М.: Согласие, 1996. С. 338). По сообщению западной прессы, Галич был принят в этот Комитет 10 декабря (Russian supports group // The Leader-Post (Regina, Saskatchewan, Canada). December 11, 1970. P. 30; Soviet writer joins civil rights group // The Glasgow Herald (Glasgow, Scotland, United Kingdom). December 12, 1970. P. 7).


[Закрыть]. По воспоминаниям А.Д. Сахарова, «каждый из них был очень плохо информирован о намечавшемся избрании (Галич по телефону, к Солженицыну ездил с какой-то беседой я), в результате они были поставлены в очень неловкое и ложное (а Галич – даже опасное) положение»975975
  Сахаров А.Д. Воспоминания: В 2 т. М.: Права человека, 1996. Т. 1. С. 444.


[Закрыть]. Опасное – потому, что КГБ и так внимательно следил за каждым шагом Галича, а участие в Комитете вдобавок к острейшим политическим песням могло только усугубить конфликт и побудить власти к принятию крайних мер, что и произойдет в 1971 году, когда участие в Комитете будет фигурировать в качестве одного из обвинений Галичу во время его исключения из Союза писателей976976
  Как вспоминает Валерий Чалидзе, «когда началось движение за права человека, Галич никак специально себя с ним не ассоциировал, но все знали: Галич – наш» (Чалидзе В. Некролог. Александр Галич // Хроника защиты прав в СССР. Вып. 28 (окт.—дек.). Нью-Йорк: Хроника, 1977. С. 61.


[Закрыть].

Однако сам Галич не только одобрил по телефону идею своего избрания в этот Комитет, но и был счастлив, когда узнал, что об этом сообщили по зарубежному радио (любые упоминания для него теперь были на вес золота). При этом он никак не хотел внимать аргументам Анатолия Гребнева, который пытался разъяснить ему всю серьезность ситуации: «Я помню, утром как-то в Болшево я вывел его из столовой где-то в укромном местечке, на ухо: “Саша, ночью передавали по голосам: какой-то комитет в защиту прав человека – Сахаров, Чалидзе и ты. Смотри, – говорил я, – это серьезно. Если это твой сознательный выбор, то ради Бога, если же просто недоразумение, то – смотри. Академик кое-как проживет на стипендию, тебя же они обложат со всех сторон!” И что же Саша Галич на это? Обрадовался, просиял: “Это по Голосу или по Би-би-си? ты сам слышал? Когда?..” Я удивился такому легкомыслию (да, сказал он, ты прав, надо будет позвонить Андрею Дмитриевичу)…»977977
  Гребнев А. Дневник последнего сценариста. 1945—2002. М.: Русский импульс, 2006. С. 509. Это запись от 4 ноября 1994 года. В том же дневнике есть более ранняя запись от 15 декабря 1977 года, где приводится другая версия разговора: «Я услышал по плохому радио какое-то заявление Сахарова, где упоминался и он, Галич. Утром, за завтраком, сказал ему об этом. Он оживился, обрадовался, стал переспрашивать. “Саша, – сказал я, – если это твой сознательный выбор, я молчу. Но если это – недоразумение, результат какой-то оплошности, – смотри, с этими вещами не шутят”. – “Да-да, – проговорил он рассеянно, – надо будет позвонить Андрею Дмитричу…”» (Там же. С. 143).


[Закрыть]

Более того, узнав о своем заочном избрании в этот Комитет, Галич даже не поставил в известность жену – видимо, предполагая ее негативную реакцию. И та узнала об этом совершенно случайно. В 1970 году в Малеевке с Галичами познакомилась переводчица грузинской прозы Анаида Беставашвили, переехавшая двумя годами ранее из Тбилиси в Москву. Во время этой встречи на нее большое впечатление произвела Ангелина Николаевна, и впоследствии (в 1988 году на чтениях в Литературном институте, посвященных 70-летию со дня рождения Галича) она охарактеризовала ее как «женщину необычайной внешней и душевной красоты», а о Галиче рассказала следующее: «Как-то между делом Александр Аркадьевич сказал: “А я вот стал членом Комитета защиты прав человека” (в Комитет этот, организованный академиком Сахаровым, вошли кроме него и Галича еще пять человек). Ангелина Николаевна, услышав это, чуть не упала в обморок и поспешила всех успокоить: “Не слушайте его, он сумасшедший, у него справка”. Она всегда так говорила. Потом оказалось, что Галич сказал правду…

Однажды в Малеевке Александр Аркадьевич читал нам свою знаменитую поэму о Януше Корчаке. Поэма лежала в “Новом мире”, и Твардовский готов был ее напечатать, но цензура почему-то требовала снять совершенно невинные заключительные строчки (“Не возвращайтесь в Варшаву, пан Корчак…”). Все умоляли Галича согласиться, но он категорически отказался. Поэма так и не появилась в журнале, к великому сожалению Твардовского и всех нас»978978
  Спивак П. «Свирель, а не маршальский жезл»: Чтения в Литературном институте // Московский комсомолец. 1988. 16 дек.


[Закрыть].

Между прочим, эти строчки из поэмы о Корчаке не такие уж невинные. К тому же они повторяются несколько раз – с небольшими, но существенными изменениями, и эта авторская настойчивость наряду с ярко выраженной политичностью выдает прозрачный подтекст стихотворения: «А мне-то, а мне что делать? / И так мое сердце – в клочьях! / Я в том же трясусь вагоне / И в том же горю пожаре, / Но из года семидесятого / Я вам кричу: “Пан Корчак! / Не возвращайтесь! / Вам страшно будет в этой Варшаве!” <…> Паясничают гомункулусы, / Геройские рожи корчат, / Рвется к нечистой власти / Орава речистой швали… / Не возвращайтесь в Варшаву, / Я очень прошу Вас, пан Корчак! / Вы будете чужеземцем / В Вашей родной Варшаве!»

Цензоры безошибочно учуяли, что речь здесь идет, конечно, ни о какой не Варшаве, а о Советском Союзе. И, кстати говоря, именно по этой причине фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» (1965) шел в кинотеатрах страны очень короткое время – потом власти спохватились и сняли его с проката: слишком уж много было там «нежелательных аллюзий» на советскую действительность…

3

Поначалу друзья оберегали Галича от участия в правозащитном движении.

24 марта 1966 года Раиса Орлова записывает в своем дневнике, что ей позвонил возмущенный Галич и спросил, почему ему не сообщили о коллективном письме протеста против суда над Синявским и Даниэлем: «Объясняю, что это намеренно, его дело песни писать… Он польщен, но продолжает ворчать»979979
  Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве: 1956—1980. М.: Книга, 1990. С. 203.


[Закрыть].

Между тем осенью следующего года он все же подписал одно коллективное письмо – «Петицию Президиуму Верховного Совета СССР» (о рассмотрении проекта закона «О распространении, отыскании и получении информации»), которая датируется не позднее 26 октября 1967 года980980
  Андрей Дмитриевич Сахаров. Библиографический справочник / Сост. Е.Н. Савельева. Т. 1. Труды. М.: Права человека, 2006. С. 22. Реакция властей на эту петицию нашла отражение в «Письме КГБ при Совете министров СССР в ЦК КПСС о проекте закона о распространении, отыскании и получении информации, подготовленном группой ученых и представителей творческой интеллигенции» от 14 ноября 1967 года (Архив самиздата, № 1156 // Собрание документов самиздата. Т. 23. Мюнхен: Исследовательский институт радио «Свобода», 1977; Архив Президента РФ. Оп. 78. Д. 8. Л. 46—56; История советской политической цензуры: документы и комментарии. М.: РОССПЭН, 1997. С. 180—187).


[Закрыть]. Всего под ним подписалось 125 человек. Среди них: физики и математики В. Гинзбург, П. Капица, М. Леонтович, А. Сахаров, И. Гельфанд, А. Яглом; писатели и литературоведы В. Аксенов, Э. Бабаев, В. Каверин, Л. Копелев, В. Корнилов, Н. Оттен, А. Гастев, Л. Пинский, М. Поповский, Г. Поженян; правозащитник А. Костерин; режиссеры М. Калик и Ю. Любимов; художник Б. Биргер; композиторы и музыканты Э. Денисов, Н. Каретников, М. Юдина, А. Шнитке, М. Меерович и другие. Частично к этому письму присоединились физик Я. Зельдович и литературные критики С. Рассадин и Б. Сарнов.

А после 1968 года Галичу уже самому будет не до подписания писем. Лишь после исключения из Союза писателей, когда ему станет нечего терять, он активно займется «подписантством». Однако было еще одно коллективное письмо, которое Галич подписал незадолго до исключения: в защиту Владимира Буковского, арестованного в очередной раз 29 марта 1971 года за передачу на Запад разоблачительных материалов о психиатрических репрессиях в СССР. После этого Буковский был заключен в Лефортовскую тюрьму, затем направлен в Институт имени Сербского на судебно-психиатрическую экспертизу, в ноябре 1971-го признан вменяемым, и теперь ему грозил суд с последующим лагерным сроком. По этому поводу Галич, а также академики А. Сахаров, М. Леонтович и член-корреспондент АН СССР И. Шафаревич направили «Обращение к Генеральному прокурору и Министру юстиции СССР с просьбой гарантировать гласность судопроизводства и соблюдения всех предусмотренных законом прав обвиняемого на предстоящем процессе В. Буковского». Даты на письме нет – ориентировочно это конец декабря 1971 года981981
  Архив самиздата, № 1283 // Собрание документов самиздата. Т. 24. Мюнхен, 1977.


[Закрыть]. Однако никакого воздействия на адресатов письмо не оказало, и 5 января состоялся суд над Буковским, на котором он был приговорен к семи годам лагерей и пяти – ссылки.

Поэты

1

Тему «Галич и поэты» мы уже частично затрагивали в одной из предыдущих глав, когда говорили про бардов, а чуть выше – про Варлама Шаламова. Однако тема эта настолько обширна, что охватить ее целиком практически невозможно. Поэтому остановимся лишь на наиболее интересных и знаковых именах.

Сам Галич находился в дружеских отношениях со многими поэтами и относился к большинству из них уважительно, хотя известны его нелицеприятные высказывания о Евтушенко и Вознесенском, вызванные отсутствием у них четкой гражданской позиции, и даже совершенно уничтожительное стихотворное антипосвящение Евгению Евтушенко «Так жили поэты» (1971)982982
  Впервые с названием «Евгению Евтушенко» опубликовано в сборнике: Галич А.А. Поколение обреченных. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1972. С. 141. Подробнее об этом стихотворении см.: Крылов А.Е. О трех «антипосвящениях» Александра Галича // Континент. 2000. № 105. С. 319—331.


[Закрыть].

Однако все это не сказывалось на отношении того же Евтушенко к Галичу, поскольку его воспоминания написаны исключительно в доброжелательных тонах. А самое первое знакомство Евтушенко с песнями Галича состоялось в 1963 году у переводчицы Надежды Михайловны Жарковой, которая жила с Галичем в одном писательском доме у метро «Аэропорт». Об этом рассказала дочь Фриды Вигдоровой Александра Раскина: «Было это в 63-м году, опять у Жарковых пел Галич, и туда же пришел Евтушенко с портативным – невиданная штука! – магнитофоном. Евтушенко никогда до этого Галича не слышал, но уже знал, что какие-то его песни существуют, что о них говорят.

Помню, что все, и Галич в том числе, были отчасти напуганы этим магнитофоном. Было ясно, что теперь песни Галича будут распространяться широко и, в общем, бесконтрольно.

Галич пел, Евтушенко слушал (и записывал). После какой-то песни он сказал, даже с некоторым удивлением: “А у вас гениальные стихи!”. Было видно, что Галичу это приятно.

Потом читал стихи Евтушенко. Помню “Граждане, послушайте меня” и “Между городом ‘Нет’ и городом ‘Да’”. Галич слушал и время от времени говорил: “Грандиозно!” или “Колоссально!”.

Мама в какой-то момент мне тихо сказала: “На этом вечере хотело бы быть пол-России: одна из-за Галича, другая – из-за Евтушенко”»983983
  Раскина А. Слушая Галича // Новое русcкое слово. 1991. 19—20 окт. С. 7.


[Закрыть].

И впоследствии, когда их пути уже разошлись, Галич отзывался о Евтушенко не со злостью, а скорее с горечью, с сожалением, что тот во многом впустую растратил свои талант и популярность: «На мой взгляд, человек необыкновенно одаренный и если не настоящий поэт, то прекрасный поэтический публицист. Но он живет импульсами – сегодня так, завтра иначе. И он не определил никак своей гражданской и человеческой позиции. Не захотел ее определить для самого себя и поэтому оказался у разбитого корыта. Сейчас уже большинство его поклонников в Советском Союзе относятся к нему, мягко говоря, без уважения. Слишком он уж мечется из стороны в сторону. И это жаль, потому что он человек, который мог бы многое сказать людям, потому что с него как бы содрана кожа, и он мгновенно регистрирует все колебания почвы, как чувствительный сейсмограф. Я об этом говорю с горечью, потому что относился к нему с очень большой теплотой, ждал от него многого. <…> Сознательно прислуживающие существующему в стране строю люди обречены на бесплодие или на шаблон мышления и, стало быть, на абсолютный творческий шаблон»984984
  Красовский О. Пять дней с Александром Галичем // Посев. 1974. № 10. С. 56—57.


[Закрыть].

2

Летом 1969 года состоялось знакомство Галича с харьковским поэтом Борисом Чичибабиным985985
  Карась-Чичибабина Л. «Ответим именем его…» (Об Александре Галиче и Борисе Чичибабине) // Знамя. 2006. № 4. С. 136. В ее более поздних воспоминаниях знакомство ошибочно датировано 1970 годом: «Он познакомился с Галичем в доме писателя Шеры Израилевича Шарова в 1970 году. Мы приехали в Москву и остановились у поэта Леонида Темина, который предложил Борису встретиться с Беллой Ахмадулиной, Юнной Мориц и Булатом Окуджавой. Но Борис попросил телефонную книгу и позвонил… Галичу» (Карась-Чичибабина Л. «…растворившимся среди нас». Борис Чичибабин и Булат Окуджава // Новый журнал. 2009. № 257. С. 243).


[Закрыть], автором знаменитого антисталинского стихотворения «Клянусь на знамени веселом», которое Галич очень любил. Судьба его в чем-то схожа с судьбой Варлама Шаламова: оба сидели в лагерях, хотя сроки и тяжесть их лагерного опыта несоизмеримы (Чичибабин пять лет провел в Вятлаге, Шаламов – три года в Вишерском лагере на Северном Урале и четырнадцать лет на Колыме), и даже внешне были похожи – суровый взгляд, высокий лоб, прорезанный морщинами. И не случайно, что оба они, бывшие зэки, высоко ценили поэзию Галича.

Рассказывают, что когда в начале 1960-х годов в Харьков приехал Евгений Евтушенко, его повели знакомиться к Чичибабину. «Евгений Евтушенко, поэт», – представился Евтушенко. «Борис Чичибабин, бухгалтер», – последовал ответ986986
  Милославский Ю. О Борисе Чичибабине // Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях / Сост. М.И. Богославский, Л.С. Карась-Чичибабина, Б.Я. Ладензон. Харьков: Фолио, 1998. С. 307.


[Закрыть].

В 1966 году Чичибабина приняли в Союз писателей, через два года вышел последний сборник его стихов, и все – до конца 1980-х ни одной книги и отсутствие официального выхода к читателю. Впоследствии Борис Алексеевич назвал людей, общение с которыми помогло ему выстоять в этот тяжелый период: литературовед Леонид Пинский, писатель Александр Шаров и поэт Александр Галич987987
  Чичибабин Б. Мои шестидесятые: Стихотворения. Киев: Днiпро, 1990. С. 7.


[Закрыть].

До знакомства с Галичем Борис и Лилия Чичибабины уже знали многие его песни: «Облака», «Ошибку», «Балладу о прибавочной стоимости», «Красный треугольник», «Леночку», «Про физиков» и другие.

Подробнее всего история их знакомства описана Лилией Чичибабиной: «Неожиданно в апреле 1969 года Чичибабин получил письмо от известного литературоведа Леонида Ефимовича Пинского с лестным для себя отзывом о стихах. Оказалось, что друг Бориса Алексеевича, киевский поэт Леонид Темин, переехавший в Москву, принес Пинскому большую подборку стихов Чичибабина, которые произвели на него сильное впечатление. Среди прочего Пинский упомянул в письме, что показывал стихи Галичу и что они ему тоже понравились. Это сообщение очень порадовало Бориса.

В свой очередной отпуск мы хотели встретиться с Пинским, но его не было в Москве. Мы остановились у Лени Темина. Пока он придумывал для нас “культурную программу”, Борис неожиданно попросил телефонную книгу и, найдя телефон Галича, позвонил ему. Александр Аркадьевич обрадовался звонку и сказал, что хотел бы встретиться, но сегодня занят, так как вечером будет петь в доме писателя Шарова. <…> Галич позвонил Шаровым и спросил, можно ли привести к ним Чичибабина с женой. Они любезно согласились (буквально с этого дня дом Шаровых стал нашим родным домом). Мы пришли первыми, и нас сразу повели на кухню напоить чаем. <…> Когда мы вошли с Шаровым в большую комнату, служившую ему одновременно кабинетом и спальней, она уже была заполнена людьми. Шаров представил Чичибабина, но большинству это имя ничего не говорило. Галич запаздывал, и тогда Шаров предложил Борису почитать стихи. Чичибабин прочитал несколько своих “ударных” стихотворений, и было заметно, что они не оставили слушателей равнодушными. Среди присутствующих, я запомнила, были Владимир Корнилов и Владимир Войнович. Все немного волновались в ожидании Галича, а мы, пожалуй, больше прочих. Наконец появился Галич. Его познакомили с Чичибабиным, и так получилось, что они оказались сидящими рядом в центре комнаты в окружении плотного кольца слушателей, и в глаза бросалась разность внешнего облика двух поэтов. <…> При несхожести характеров, образа жизни и других обстоятельств они в первый же вечер почувствовали родственную близость, как будто были знакомы давно. Выяснилось, что на красивую голову Галича сыпались неприятности одна за другой, да и здоровье его оставляло желать лучшего. Знакомство стало важной моральной поддержкой для обоих»988988
  Карась-Чичибабина Л. «Ответим именем его…» (Александр Галич и Борис Чичибабин). С. 136—137. А вот как сам Борис Чичибабин описывал их первую встречу: «Я был в восторге от песен Александра Галича и знал, что он любит мои стихи. Когда, набравшись смелости, я позвонил ему, он сказал, что сегодня поет у Шаровых и приглашает меня. Я вспомнил “донкихотского” человека в ресторане ЦДЛ, мы с Лилей, моей женой, пришли к Шаровым, где в тот вечер пел Галич и я читал стихи, и остались ночевать у них…» (Шаров А. Окоем: Повести, воспоминания. М.: Сов. писатель, 1990. С. 428).


[Закрыть].

Встречались они и на следующий, 1970 год. Чичибабины вновь приехали в Москву и пришли к Галичам в гости. Самого Александра Аркадьевича не было – он где-то задержался, – а Ангелину Николаевну они застали. Она лежала в постели с переломом ноги и читала Диккенса. Разговор зашел о Галиче. Ангелина Николаевна поделилась с гостями беспокойством за мужа: «За Сашу я очень боюсь. Недавно перенес инфаркт. Когда он лежал в больнице, я ходила в церковь и молилась за него и свечку за здравие поставила»989989
  Карась-Чичибабина Л. «Ответим именем его…» (Александр Галич и Борис Чичибабин). С. 137.


[Закрыть].

Вскоре приехал Галич и согласился спеть для Бориса и Лилии, чтобы они увезли магнитофонную запись в Харьков. А 30 декабря 1970 года Галич отправил своим друзьям поздравительную открытку: «С Новым годом, дорогие мои, любимые Лиля и Боря! Поздравляю Вас, нежно целую, очень помню! Живу уже давно в Малеевке – так оно спокойнее. Пишется туго, но кое-что… Очень, очень Вас люблю и целую. Галич. И А[нгелина] Н[иколаевна] вас целует». В левом верхнем углу добавлена еще одна строчка: «Всем хорошим людям привет»990990
  Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях / Сост. М.И. Богославский, Л.С. Карась-Чичибабина, Б.Я. Ладензон. Харьков: Фолио, 1998. С. 453.


[Закрыть].

Через две недели, 15 января 1971 года, Галич напишет стихотворение «Сто первый псалом» – о том, как человек вышел на поиски «доброго Бога». На фонограмме, сделанной в Ленинграде у Михаила Крыжановского, зафиксирован следующий авторский комментарий: «Песня называется “Сто первый псалом” и посвящается такому прекрасному поэту – Борису Чичибабину, который сейчас работает бухгалтером в трамвайно-троллейбусном парке в городе Харькове».

Дружба Галичей и Чичибабиных продолжится и в 1970-е годы – вплоть до эмиграции Галича, и об этом периоде мы через некоторое время также расскажем.

3

От современных поэтов перейдем к поэтам Серебряного века, среди которых Галич обычно выделял троих: Мандельштама, Пастернака и Ахматову, и памяти каждого из них посвятил отдельную песню. Вместе с тем, как известно, самым любимым своим поэтом Галич называл Пастернака из-за «незавершенности» многих его произведений, которые ему часто хотелось «переделать», а также из-за того, что именно Пастернак начал первым пробиваться к уличной, бытовой интонации, на которой строится большинство песен Галича.

Между тем хотя Галич и говорил, что ближе всего ему Пастернак, но все же выше его ставил Мандельштама: «Был такой великий поэт в нашем веке, которого у нас, к сожалению, совсем не знают. Это Мандельштам. Это, в общем, вероятно, самый лучший поэт двадцатого века, который был в России и писал по-русски. Когда его арестовывали, то в доме, кроме него, находились две женщины – его жена Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая считала его тоже своим учителем и просто великим поэтом. Они были у него в доме. А за стеной в это время у поэта К., он же Кирсанов, запузыривали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой. Ну он, в общем, совершенно тут ни при чем, поскольку он не знал, что у соседей идет арест. Он латинист, Мандельштам. Но все то, что здесь написано, в этих стихах, оно, конечно, имеет прямое отношение к Мандельштаму, и вся манера стиха взята из него» (домашний концерт в Минске, 1974).

Незадолго до написания этой песни – «Возвращение на Итаку» – в Малеевке Галич поинтересовался у драматурга Льва Финка, не встречал ли он в лагерях Мандельштама и не знает ли что-нибудь о его кончине, но тот не знал: «Увы, я не встречал и не слышал. Потом, когда он прочитал мне свое стихотворение “Памяти Пастернака”, я понял, как ему важно было узнать что-нибудь поточнее». Свой интерес Галич объяснял так: «Точных сведений о смерти Осипа Эмильевича у меня нет – вот и расспрашиваю осведомленных людей. Надо же знать правду»991991
  Финк Л.А. И одна – моя – судьба: Воспоминания, раздумья, полемика. Самара: Тарбут, 1993. С. 211. У песни «Возвращение на Итаку» есть точная датировка: «13 июня 1969, Малеевка» (Галич А.А. Когда я вернусь…: Стихи и отрывок из автобиографической повести / Предисл. Б. Акимова. Фрунзе: Ала-Тоо, 1989. С. 31). Считается, что там же, в Малеевке, в августе 1969-го был написан окончательный вариант песни «Снова август» (Галич А.А. Когда я вернусь… С. 81).


[Закрыть].

Отношение Галича к Мандельштаму ярко иллюстрирует следующий эпизод. В начале 1970-х поздним вечером Владимир Фрумкин вместе Александром Аркадьевичем и Ангелиной Николаевной возвращался по Котельнической набережной от Анатолия Аграновского, у которого Галич только что давал концерт и спел в том числе «Возвращение на Итаку». Уже собирались было взять такси, чтобы быстрее доехать до дому, как вдруг случилось нечто: «Медленно – после выпитого за вечер – передвигавшийся Галич вдруг рухнул в сугроб, наметенный вокруг фонарного столба, и растянулся на спине, уставившись в звездное, студеное московское небо. Остро кольнул страх: сердце, очередной инфаркт!.. “Саша (я уже тогда пытался звать его по имени)! Что? Зачем?! Почему?!” “Володя… я говно.... полное говно”, – простонал Галич. “То есть как это? – вконец растерялся я. – Кто же, по-вашему, достоин…” – “Он, – вздохнул Галич, не дав мне закончить вопрос, и почему-то указал на небо. – Мандельштам! Вот он великий… А я кто?”»992992
  Фрумкин В. Уан-мэн-бэн(н)д // Вестник. Балтимор. 2003. 29 окт. (№ 22). С. 47.


[Закрыть]