Текст книги "Возвращение в Сары-Черек"

Вокруг забытых гор Бозбу-Тау, по дуге Караван – Успеновка-Афлатун – Джанги-Джол – Таш-Кумыр, давно уже не осталось русского населения. Полуокружённые мощной водной артерией – рекой Кара-Суу, эти горы по своей внутренней территории пустынны. Здесь нет озер, высоких горных пиков и заснеженных вершин. Местные речки обмелели, когда были истреблены леса Бозбу-Тау. А ручьи и речки, стекающие с этих гор, настолько незначительны, что их даже не берут в расчет. Видневшиеся сквозь серую кокандскую дымку, покрытые пропыленной, иссушенной на солнце растительностью, они ничем не привлекали редкого путешественника, спешащего в прохладный Сары-Челек, на сверкающий снежными вершинами Чаткал. И ученый человек, проехав от Каравана до Афлатуна, видел только пропыленные изломы черно-серых камней вперемежку с колючими кустарниками караганы, с желтыми высохшими на солнце и горячем ветре девясилами, оглушительно громыхавшими листьями, подобно медным листам, с упавшими прутьями эремурусов, похожих на обглоданных длинных рыб, исполинскими канделябрами ферул, аморфными пятнами сухих прангосов, отцветших еще в весеннее время, но и он поворачивает в долину Ходжа-Аты, под тенистые кроны орехов. Кто останавливался здесь, поворачивал в Бозбу-Тау? Да никто. Молчанием обошел их БА. Федченко. О.Э. Кнорринг и ЗА. Минквиц были немногословны. Вскользь упомянул о них Д.Н. Кашкаров. И.В. Выходцев абстрактно включил их в Чаткало-Ферганский район, не назвав по имени. Л.И. Попова и В.И. Ткаченко описывали их эпизодически, по вышеназванной дуге они не поднимались высоко, спеша через Турдук в благодатную долину Кетмень-Тюбе. В известной коллективной книге «Бассейн реки Нарын» (1960 г.) нет даже упоминания об этих горах как части бассейна. Е.П. Коровин и А.Г. Головкова также проигнорировали их, Н.В. Павлов, наверное, о них не слышал, что, конечно, сомнительно. Несколько раз упомянули о них М.Г. Пименов и Е.В. Клюйков, К.В. Станюкович не выделил их поясности – уж слишком малы, известные флоры редко уточняли по ним ареалы растений.

Высотомер показал 2450 м. Солнце приближалось к линии горизонта. Как правило, в такое время уже надо возвращаться к палатке. Мы же продолжали подниматься вверх по хорошо пробитой скотопрогонной тропе, которую пришлось вскоре оставить, чтобы укоротить путь. В голове у меня уже возникала беспокойная мысль о палатке, оставленной на целый день без присмотра. Мы не успеем вернуться засветло и где та вершина, к которой мы идем без карты, не имея ни малейшего представления о пересекаемой местности. Да, конечно, потерять палатку, продукты и некоторые вещи – досадная неприятность, но не такая уж великая трагедия. Её мы как-то переживем. Все то, что имеет для нас жизненно важное значение – деньги, документы, авиабилеты в Бишкек с датой вылета через 15 дней, а также дневники полевых записей – мы взяли с собой, кроме отснятых пленок, гербарных сборов и нескольких книг – определителей растений, которые вряд ли кому понадобятся. Напрягая зрение, мы вглядывались в очертания гор, надеясь увидеть конечный пункт нашего маршрута. Просрочив время возвращения к палатке, мы преодолели этим поступком другой – психологический перевал, ведь это не входило в наши планы, которые пришлось изменить. Уже не спешили, часто останавливались, я обстоятельно составлял описания, несмотря на то, что растительность не менялась существенно. Выпас выравнивает травостои, приводит их к общему знаменателю. Но описания нужны для того, чтобы наша работа стала реальностью, весомой и значительной. Мне же нужно было удовлетворить и личное любопытство, из-за которого я все это затеял: выяснить, встречаются ли луковые сообщества в верхней, субальпийской части Бозбу-Таусских гор. Не сделать описаний по маршруту – означает сходить в пустую.

– Это хорошо, что мы сюда поднялись, – объявил я твердым голосом и себе, и своим спутникам, чтобы их подбодрить. – Сегодня мы сделали большую работу. Теперь нужно найти место, где можно устроиться на ночлег.

– Ты, папа, не претворяйся, я знаю, тебе хочется посидеть у костра, попить чаю, а заодно привести в порядок свои записи, – отозвался старший.

– А что, мы сегодня останемся без чая? – переспросил Антон.

– Извини, Антон, придется потерпеть, – ответил я.

– Ты что, папа, а как же наша палатка? Нет, нет, пойдём домой!

Мне пришлось объяснить Антону, что мы придем домой часа в три ночи, если по дороге, в темноте, не слетим куда-нибудь с обрыва. Все замолчали.

– А как ты думаешь здесь спать? – после минутного молчания нарушила тишину Мария.

Местность представляла собой всхолмленную поверхность, покрытую типчаково-ирисовым травостоем. Холмы чередовались с выходами камней, различными ложбинами и крутыми откосами более глубоких ущелий. По каменистым участкам среди кустарников встречалась арча. Перед сумерками вышли на главный водораздел Бозбу-Таусских гор, на склоны, покрытые прангосами, уходящие в сторону Афлатуна. Самого поселка и долины одноименной реки не было видно. Млечно-серая кокандская мгла стала явственней на вечернем солнце, усиленная близостью сумерек она окутала плоские вершины отдаленных холмов и скал. Даже, если это и был главный водораздел, то ещё не Шилби. Взглянув на запад, я увидел панораму вершин и не узнал среди них Шилби с серовато-желтыми, светлыми обрывами. Я видел её с вертолета год назад, чем-то напомнившую мне глинистый холм среди зеленых долин. Мы вылетели из турбазы «Сары-Челек» в направлении Таш-Кумыра. Вот выдержка из дневника: «За слиянием Афлатуна с Кара-Суу исчезли кустарники, приуроченные к аренам разрушающихся камней, потянулись желтые выгоревшие предгорья. По правую сторону проплывали более-менее высокие горы Бозбу-Тау, закустаренные по днищам и бортам многочисленных глубоких саёв, там виднелись группы деревьев невысоких, кустовидных. Непрерывные тугаи тянулись вдоль больших ущелий с лесами по лощинам и северным склонам.». Как скупо! Но тогда меня, всеми своими мыслями еще привязанного к Сары-Челеку, эти горы интересовали не больше, чем все другие, за пределами заповедника. Я не мог себе представить тогда, смотря на них с вертолета, что следующим летом буду подниматься по ним пешком. Заповедник казался мне вполне достаточным для изучения объектом, по площади по разнообразию. Но что можно успеть рассмотреть с вертолета? Даже пролетая над знакомой местностью, я сделал только несколько сумбурных заметок на полстраницы, хотя очень спешил увидеть и записать как можно больше. Потом выяснилось, что и эти записи не совсем удачны, не туда надо было смотреть. Что уж тут говорить о незнакомых горах Бозбу-Тау, я даже не отметил, есть ли кустарники по их верхним поверхностям. Но вернемся в тот сумеречный вечер, когда мы вышли на главный водораздел этих гор.

Высота берет своё. 2490 м. Луковые луга были найдены в северных лощинах, под обнажениями камней. Это овсяницево-луковые сообщества, в составе которых уже знакомые – давно отцветший лук черно-красный[14]14
  Лук Кауфмана (Allium kaufinanii).


[Закрыть], высотой до 0,6 м, овсяница тяныпаньская (Festuca alatavica), ежа, лисохвост луговой, герань прямая, флёмис горолюбивый (Phlomis oreophila), щавель кислый, паралигустикум пестрый (Paraligusticum discolor), тысячелистник, колокольчик сборный (Campanula glomerata), порезник Шренка (Seseli schrenkianum), купальница алтайская, скерда сибирская (Crepis sibirica), золотарник даурский (Solidago dahurica), ирис согдийский (Iris sogdiana). Они чем-то отличались от сарычелекских, геранью что ли, или тем, что лук здесь тоже какой-то другой.

В начавшихся сумерках нашли пологий участок склона, в 20 м ниже водораздела. Ломали прангосы, дёргали герань, срезали ножом злаки, собирали лежащие прутья эремурусов, обилие последних очень радовало, они особенно хороши для матрасов. Мы укладывали их на грунт непосредственно под собой. Когда убедились, что запасенной травы достаточно, небо почти потемнело. Оно было густо-синим…

Я еще раз взглянул на ночлег, что-то мне так сильно напомнивший со стороны. Да, точно, я видел почти такой же два года назад у подножия Тооку, в Сары-Челеке. Это было заброшенное гнездо кабана. Взглянув, еще раз, на потемневшее небо, мы увидели гроздья ярких звезд. Ночь прошла спокойно. Вернувшись в лагерь, мы нашли целёхонькую застегнутую палатку, всё оказалось на месте, и опасения наши были совершенно напрасными. Кто поплывет через Кара-Суу ночью, даже, если он знает, что на месте нас нет.

За три дня мы совершили еще несколько небольших маршрутов для описания растительности на россыпях камней в ущелье Учкурт. Там были густые, декоративные заросли курчавки прутьевидной (Atraphaxis virgata) – невысокого, до 1-1,5 м, обильно и тонко ветвящегося кустарника из семейства гречишных, жимолости Королькова (Lonicera korolkowii), боярышника понтийского (Crataegus pontica). Они росли по крупнообломочным черным россыпям камней, на склоне 20-25 градусов, и привлекали наше внимание сизовато-красными аспектами цветущей курчавки, белыми пятнами её альбиносов, растущих здесь же, и всё это в окружении густых, предельно сомкнутых бородачевников. Для меня осталось загадкой, это массовое осеннее цветение курчавки, календарные сроки цветения и плодоношения которой – май-июнь. Описали скалы вдоль побережий Кара-Суу, которые так часто видели из окна автобуса. Это были вишнёво-курчавковые сообщества по камням, с клематисом восточным (Clematis orientalis), эфедрой хвощевой (Ephedra equisetina), спиреей зверобоелистной, фисташкой. Местами они чередовались с незаросшими россыпями камней, зарослями однолетних костров и полыни ферганской. Не спеша мы подчистили все что возможно, дабы потом не хвататься за голову, укоряя себя за леность во время экспедиции и решив, что сделали все от нас зависящее, стали собираться в следующий пункт нашего путешествия – в Сары-Челек. Стало ясно, что о нашем лагере узнало много народу. Яркая, новая палатка привлекала внимание окрестных жителей, проезжающих по оживленной автодороге водителей и пассажиров. К нам зачастили гости, главным образом, молодые люди, переплывшие реку, нам сигналили с противоположного берега, махали руками, что-то кричали, приветствовали словно старые знакомые, но сквозь шум Кара-Суу мы ничего не слышали. И это настораживало, мало ли что кричат. Переплывшим через реку гостям, задающим вопросы, мы отвечали уклончиво и осторожно: «А как же быть в экспедиции без ружья, оно у нас есть…», «Жить будем здесь долго». «Нас здесь несколько человек – остальные в маршруте…» – эти оптимистические ответы внушали некоторую уверенность, что злоумышленники не сразу-то рискнут проникнуть в лагерь, при всем этом мы знали, что только Кара-Суу спасает нас от нежелательных последствий неблагополучного времени. Я понял, что нам пора уходить.

Следует заметить справедливости ради, киргизы – терпеливый, спокойный и миролюбивый народ. Они отличаются от узбеков, таджиков. Мы чувствовали себя в безопасности, находясь рядом с киргизскими селениями. Всего лишь год назад, после очередной поездки в Чаткальский хребет, перед вылетом в Бишкек мы ночевали в аэропорту. Пустой аэропорт, сторож-киргиз и мы вчетвером. Кто бы еще пустил сюда нас – незнакомых людей? Сторож-киргиз – пустил. Когда стало темнеть, одна за другой, стали съезжаться автомашины, вытаскивали из багажников коньяки, водку, закуску. Наше намерение незаметно скрыться не удалось, и нам пришлось присоединиться к собравшимся, принять участие в их спорах и разбирательствах, выслушивать объяснения и быть свидетелями примирения после обильной выпивки. Нас возвели в ранг судей. Это примирялась местная элита, местное начальство, так или иначе задевшие друг друга в так называемых «ошских событиях»[15]15
  Резня, произошедшая в Ферганской долине летом 1989 г. Пострадавшие турки-месхетинцы соответственно вели себя в Фергане – захватывали земли, рынки, чем вызвали к себе ненависть узбеков. Последние выгнали турок из Ферганы в Россию.


[Закрыть]. Произносились тосты за мир и дружбу. От таких тостов трудно уклониться. Утром мы благополучно улетели в Бишкек. Этому последнему эпизоду прошлогодней поездки, когда мы имели дело, в общем-то, с образованными людьми, предшествовало противоположное по смыслу приключение, задавшее нам заряд тревоги на все последующие дни. Мы находились лагерем, за день до «ошских событий», в Жылгыне на берегу Ходжа-Аты, на пути в Сары-Челек. Вечером, рядом с нами остановился автобус из Коканда, полный узбеков. Они высыпались из автобуса и устроили тут же ночлег. Радушные и гостеприимные с виду, они были далеко не таковыми, и с ними надо было держать ухо востро. Нас буквально растащили в разные стороны. Мне наливали водку, предлагая всевозможные тосты «за великий русский народ», не отпускали, а в это время несколько человек ускользнули к моей палатке. Прибежавший Сашка взволнованно прошептал, что мама с Антоном одна, и к нам в палатку пришли какие-то наглые дяди. Я с трудом отцепил их руки от моих брюк и побежал на помощь семье. Теперь я не сомневаюсь, только близость киргизского села спасла нас тогда от большой неприятности. Мы могли бы исчезнуть, как это было с другими европейцами в Узбекистане, которых никто не искал. Тем не менее, и это приключение не поколебало моё доброжелательное отношение к узбекам, среди которых у меня есть друзья. Вернемся в Джанги-Джол.

После завтрака, переправившись через сверкающую на солнце Кара-Суу, мы пошли по дороге вверх, неся плотно набитые рюкзаки. На противоположной стороне тянулись крутые скалистые берега с прибрежной полоской ярко-зеленой растительности. Видневшаяся рядом с ней тропа терялась среди камней, осыпей и неприступных утесов. Река с яростным натиском прижималась к ним. На каждом участке побережья она шла прямо на горы, но, сделав только незначительное углубление в несколько метров, неизбежно выворачивала и вновь, набрав разгон, шла на острые, темные от брызг, кромки монолитных скал… Остановившись на крутом берегу, рассматривая это зрелище, точно поддавшись неясному зову свободы, я скинул с ног и бросил вниз измучившие меня рваные башмаки, внеся этим поступком порцию мусора в придорожный ландшафт, оказался босиком. Вот она свобода ног моих, которую они так долго ждали. Оказаться босиком в экспедиции не входило в мои планы, я даже, как следует, не осознал, что произошло, и пожалел уже потом, когда ботинок было не догнать. Событие это надвигалось неотвратимо. Мои кеды, которые я взял с собой, рассыпались после первых же маршрутов по горам Бозбу-Тау. У купленных за половину зарплаты, к несчастью, очень неудачных ботинок сразу же отлетели подошвы. Я связывал их веревкой, прикручивал проволокой… и вот, только что выбросил. Почти 150 лет назад П.А. Чихачев, исследователь Востока писал: «Самые сложные экспедиции в Европе можно считать увеселительными прогулками, по сравнению с положением исследователя в Малой Азии. Причина этого в том, что путешественник по Малой Азии обо всем должен заботиться сам… чтобы обеспечить своему предприятию хотя бы маленькие шансы на успех». Разве не прав П.А. Чихачев? А ведь он не ходил по Малой Азии босиком, как я по Русскому Туркестану. В такой ситуации невольно задаёшь себе почти абсурдный вопрос – исследователь ли я? Если нет, то для чего я здесь, среди этих склонов? Или коллекционирую острые ощущения? Или преодолеваю необходимые препятствия и трудности, предписанные Судьбой? Или всё это нелепая случайность, не имеющая в себе никакого смысла? Я бы не хотел с этим согласиться. Конечно, я помню и о личном любопытстве, которое необходимо удовлетворять.

Оказавшись босиком, я сразу же ощутил раскаленную и острую гальку дороги. Проходившие автомашины притормаживали и сидящие в них пассажиры с любопытством нас разглядывали. Салоны были полны детьми и женщинами с прилипшими к стеклу жирными от баранины руками и носами, а в открытые форточки вылетали к нашим ногам огрызки яблок, корки дынь и арбузов. В метрах 200 от шоссе виднелись постройки, там катались на велосипедах дети, ездили на мотоциклах молодые киргизы, тарахтели около домов трактора. Какой-то крестьянин-узбек подвез к дороге плоды своего поля и терпеливо ждал покупателя. Мы некоторое время намеревались купить дыню, но, справившись о цене, эту идею пришлось отбросить, несмотря на настойчивые просьбы ребят. Стоимость любой из них приближалась к половине моего месячного заработка. Пройдя еще несколько сот метров, мы решили свернуть в сторону от шоссе и пойти по более мягкой проселочной тропинке, по которой проезжают аксакалы на своих скакунах, когда им не хочется пылиться вдоль автомобильной дороги. Тропа снова вывела нас к берегу Кара-Суу, которая уже относительно спокойно струилась в лучах полуденного солнца. Ребята забыли про дыню, а привычка исследователя оторвала меня от мрачных философских раздумий на тему «исследователь ли я или просто так?»

Столбообразные формы выветривания по левому побережью реки Кара-Суу. Старинный рисунок.

Рассматривая расположенные на той стороне Кара-Суу отроги Ат-Ойнокских гор, которые река отделяет от гор Бозбу-Тау, я увидел на грандиозных отдалённых осыпях водораздельного отрога Манубалды – Турдук экзотические редколесья. Совсем рядом, на той стороне реки, виднелись Караджигачские Столбы – причудливые каменные башни, в несколько десятков метров высотой. Рассказывают, что до 1948 г. один из этих Столбов достигал 80-90 м, но во время землетрясения он рассыпался, другие, сбросив с себя верхние камни, стали ниже. Вокруг Столбов, среди сброшенных камней, пристроились кошары и юрты, а травостой в окрестностях был совершенно выбит. За Столбами, замещающими здесь склон террасы, начиналась сама терраса – пологие поверхности, покрытые желтым бородачевым ковром. Постепенно они становились круче. На расстоянии около 2 км от реки эти склоны были уже крутыми. Устремленными вверх, под углом 40-45 градусов, они вскоре переходили в отвесные стены, под которыми местами формировались упомянутые осыпи с экзотическими редколесьями. Крутые склоны составляли среднюю и верхнюю часть отрога и простирались несколько сотен метров. Они не были лишены древесной растительности. В складках рельефа, нишах, трещинах скал можно было рассмотреть редкие деревца арчи и дерновины кустарников. Верхняя часть отрога была широкой, платообразной, слабо наклонённой как в сторону Кара-Суу и Турдука, так и в сторону их притока – Ману-Балды, а всё сооружение в целом, если смотреть на него с нашего ракурса, напоминало исполинский стог сена. Сверху платообразное пространство было подёрнуто зеленовато-желтым покрывалом из кустарников, ферул, прангосов и злаков. Мы смотрили на этот мощный отрог и как-будто видели его впервые. Как он величествен, недоступен и красив. Исследовавший эти горы геолог Н.В. Иванов писал в 1937 г.: «Водораздел Ману-Балды – Ак-Джел, сложен плотными породами сланцевой свиты… Это в своей большей части каменистый, безжизненный, прерывистый кряж, высокоприподнятый над руслами разделяющих рек. Его средние отметки колеблются около 2600 м, а отдельные вершины достигают 3000 м…». «Водораздел Ману-Балды – Турдук слагается песчаниками турдукской свиты, а покрывающий его обильный травяной покров делает этот водораздел излюбленным летним пастбищем, легко доступен на всем своем протяжении, имеет прекрасно битую тропу…» и ещё: «Река Ману-Балды, своё начало берет на высоте около 2800 м среди скалистых вершин гор Суук[16]16
  Горный узел в Ат-Ойнокском хребте. Суук по-киргизски означает холод.


[Закрыть]… В зоне альпийских лугов склоны этих гор приобретают сглаженное очертание, а по тальвегам рек, начиная с высоты от 2000 м, становятся характерными многочисленные снежные мосты…». Замечу, это не единственные упоминания о растительности у геологов, хотя я уверен, что подобные отвлечения – самые интересные места в их работах.

Ну, хватит цитат, ими не восполнить того, что не удалось намотать ногами. Где-то я читал, что «босиком по горам не ходят…» Я не собирался опровергать это мудрое заключение, но беспокойное предчувствие, что следующего раза может не быть, побудило меня выйти на эти склоны и пройти, насколько возможно, по направлению к редколесьям на осыпях, сделать описания растительности по пути, может быть внести поправки или дополнения в геоботаническую карту и уж наверняка поставить внемасштабные знаки в соответствующие контура растительности. Оставив Марию и ребят ждать меня на берегу Кара-Суу, я быстро собрался и в очередной раз перешел эту реку, обогнул Столбы справа, вышел на пологие склоны. Полог бородача до самых Столбов местами был совершенно выбит скотом. Куртины его низки и время от времени переходили в заросли колючих сложноцветных, в частности, сафлора остроконечного (Carthamus oxyacanthus). Обращали на себя внимание побуревшие заросли дикой руты или гармалы (Peganum harmala). Собственно к рутам (Rutaceae), она не имеет ни какого отношения, и внешне её не напоминает, скотом не поедается, по литературным данным – ядовита. В Сары-Челеке я её не находил, но в более пустынных местах, ниже по Ходжа-Ате, видел. Заросли обычны на пустырях, у построек и по днищам саёв. Целые плантации небывало мощных кустов, до 80-90 см длины, с толстыми корнями я находил в сухих ущельях Иссык-Куля. Замечательно, что это растение все же находит применение, его используют при чесотке и кожных заболеваниях. Траву используют при окуривании. Я видел в Намангане и Нанае на рынках ходящих по рядам мулл, в кадилах которых тлела эта трава, источая довольно приятный дым. По другим источникам, семена её содержат гармалин, служащий для окрашивания тканей в устойчивый алый цвет с оттенками. Из гармалина приготавливают румяна, чернила, им подсвечивают конфеты, восточные сладости, местами используют как пряность. В семенах много масла. С началом крутых склонов рельеф стал сложнее, а полог бородача сомкнутым. На высоте 1100 м на северных экспозициях появились кустарники. Я вышел на южный склон небольшого распадка. Господствующий бородач занимал здесь 60-70 % поверхности, его генеративные побеги достигали высоты 0,7 м. Местами были обильны острозубый костёр, уже совершенно облетевший, побуревшие тимофеевка метельчатая и лентоостник длинноволосый (Taeniatherum crinitum), растения типичные для сухих каменистых склонов предгорий. Основную массу разнотравья составляли василек цепкий, тяготеющий к участкам более изреженным и глинистым, засохшие розетки эремуруса туркестанского (Eremurus turkestanicus), начинающие желтеть полуоблетевшие прутья перовский узколистной и полувегетирующие розетки, часто встречаемого по сухим местам, тощего подорожника (Plantago lanceolata). Если внимательно всмотреться в нижний ярус травостоя, то около самой земли можно узнать остатки линейной келышнии, какой-то ясколки (Cerastium), «молекулярную модель» лептуниса волосовидного. Кроме них, чернели извилистые, узловатые стебли хруплявника многолетнего (Polycnemum регеппе), лежащие на земле, зеленеющие только самыми верхними, крохотными листочками и колючие головки, блестящие соломенным блеском, сафлора остроконечного… С южного склона я перешел на северный, более крутой, изрезанный поперечными крутосклонными лощинами.

Веточка гармалы. Старинный рисунок.

Участки между лощинами были покрыты бородачем, над которым едва возвышались почти не затеняющие его частые кустики розы Эчиссона, 0,3-0,5 м. Они по обилию не уступали бородачу. Поднявшись на склон, я перебрался в лощину и оказался среди мощных, уже почти безлистных кустов абелии щитковидной (Abelia corymbosa). Кусты стояли на расстоянии 1-2 м и достигали высотой 2,5-3 м. Каждый куст занимал большое пространство. Абелия выработала интересный и необычный способ нормального существования в условиях очень крутого склона. Многочисленные первичные стволы её наклоняются, перегнувшись у корневой шейки параллельно 40-45-градусному склону, вершиной вниз. От ствола вверх, образуя колено под острым углом, устремляются боковые ветви, превратившиеся в стволы.

Формируется мощный куст с несколькими десятками вторичных стволов-отпрысков разной величины. Это кустарник на подмостках, на мой взгляд, – интересное геоботаническое явление. На территории заповедника абелия поднимается до высоты 2300 м. В районе озера Сары-Челек она участвует в формировании верхней границы леса, достигает здесь размеров дерева средней величины с толщиной стволов до 20 см, при высоте 6-7 м.

В среднегорьях, на высоте 1100-1600 м, абелия встречается только в типичной кустарниковой форме. Густые заросли из абелии сформировались в самом низу её высотного диапазона и к настоящему времени в основном истреблены. Нам просто посчастливилось увидеть остатки абелиевых «лесов»[17]17
  Настоящие леса формируют деревья, а не кустарники. Тем не менее, густые, высокие, 3-5 м заросли кустарников, занимающие к тому же большие площади, действительно напоминают лес.


[Закрыть], сохранившихся в труднодоступных отщелках. Выше абелиевых «лесов» по Ходжа-Ате расположены экзо-хордовые «леса», занимающие свой километровый высотный пояс, разделяясь на ряд субформаций с десятками групп ассоциаций[18]18
  Формация, субформация, группы ассоциаций, ассоциации – средние и нижние в иерархическом отношении структурные уровни классификационной схемы растительного покрова. Основные классификационные единицы растительности.


[Закрыть], в том числе и «абелиево-экзохордовую». Последняя имеет распространение на крутых склонах северо-восточных и северо-западных экспозиций. Экземпляры абелии среди экзохорды часто имеют десятки сухих стволов, как бы радиально окружающих живую часть куста. Практично используя эти свои сухие стволы и ветви, точно защищаясь копьями, особи занимают и держат в своём владении длительное время иногда десятки квадратных метров поверхности склона, всем своим видом показывая, что они здесь хозяева, а не экзохорда. Возраст таких особей, вероятно, очень почтительный. Несомненно, абелия защищается не от экзохорды, с которой она, конечно же, конкурирует, а от объедания животными.

Примерно также ведет себя барбарис с частоколом из сухих ветвей. При этом формируются настолько непроходимые заросли, что встреченные на пути два-три таких куста становятся непреодолимым препятствием. Их можно только обойти, делая большую петлю, что не очень просто на крутом склоне. Обладая способностью накапливать сухие ветви, абелия и барбарис становятся главными источниками повседневного хвороста для местных жителей, которые выламывают для этих целей сухие ветви. Часто можно видеть осликов, груженных вязанками из сухих стволиков барбариса. Они горят прекрасно. Даже в очень сырую погоду в старом барбарисе всегда можно найти сухие веточки, готовые тут же вспыхнуть. «Окультуренные» таким образом заросли становятся вполне проходимыми и пригодными для выпаса скота. Как афлатуния (Aflatunia ulmifolia), абелия, так и экзохорда – крупные кустарники, интересные не только с точки зрения своей эндемичности. Они образуют заросли, нередко экзотичные, густые, высокие, покрывающие тысячами и тысячами куртин обширные склоны, каменные осыпи, главным образом, всякого рода неудоби, при этом они совершенно бесполезны в пищевом отношении для человека. Не то что барбарис, дающий удивительные по своей ценности плоды. Играя колоссальную роль в природе, названные кустарники не дают съедобных плодов. В этом отношении даже кизильники, крушины (Rhamnus) выглядят благополучнее, плоды последних, по крайней мере, являются кормом для птиц. Думая так, мы забываем, что не только для человека создано всё, что окружает нас на Земле. Листья и ветви, особенно в зимнее время, экзохорды (она вегетирует и зимой), являются кормом для оленей и разведенных в Сары-Челеке зубров. Последние, размножившись, стали быстро объедать молодые ветви экзохорды и, время от времени, подрывают кормовую базу оленей – коренных обитателей Тянь-Шаня…

На этот раз мой маршрут, по известным причинам, был не завершен. Так и не узнав, что там за редколесья[19]19
  Вероятнее всего эти редколесья состоят из черемухи магалепской (Padellus machaleb), предпочитающей такие места обитания, например, в Сары-Челеке. Деревом, формирующим этим редколесья, может оказаться и понтийский боярышник (Crataegus pontica), растущий по таким участкам в горах Бозбу-Тау. И черёмуха, и боярышник достигают размеров дерева средней величины.


[Закрыть] на осыпях, я вернулся к своим спутникам уже после захода солнца. Немного пройдя вдоль побережья Кара-Суу, мы остановились там, где нас застали сумерки, дойдя до увиденных впереди зарослей, как мы подумали – кустарников. Это оказались заросли крупного палеотропического злака – эриантуса равенского (Erianthus ravennae). Заросли злака были почти однородные. Стебли диаметром в сантиметр и очень похожие на бамбук, достигали высоты 4-5 м. Рядом с ним наш тростник обыкновенный (Phragmites australis), растущий тут же по краю, выглядел более чем скромно. Кроме тростника, в нижнем, до 2 м высотой, ярусе, главную массу которого составляли листья эриантуса, встречались полевица гигантская, донник белый (Melilotus albus), полынь горькая, хвощ ветвистый (Equisetum ramosissimus), девясил британский (Imula britanica) и немногие другие виды, затерянные в густой листве эриантуса. Кустарники все же росли местами по краям эриантовых зарослей на более сухих участках заросшей карасуйской старицы. Это были облепиха (Hippophae rhamnoides), мирикария (Myricaria squamosa), роза Беккера (Rosa beggeriana), барбарис цельнокрайний (Berberis integerrima).

Костер разожгли на гальке широкого карасуйского плёса, где река стремительно и спокойно скользила по неглубокому галечному руслу, оголив часть побережья. Спать забрались в кустарники, выбрав среди зарослей розы и барбариса свободный от колючек участок. Проснулся чуть свет. Звезды такие же ясные, и дымки нет. Но немного спустя она появилась с краёв небосклона, с рассветом, и очень быстро замкнула последний участок неба в зените. Странное ощущение, что это именно так и было, точно в атмосфере с появлением солнечных лучей произошли изменения, и эти изменения протекали не постепенно, а целыми фрагментами, скачкообразно… Со стороны Чаткала подул свежий ветер, я встал, чабан с того берега уже гнал табун лошадей. Я видел его вчера, и он меня узнал, махнул рукой, согнал лошадей в воду и уехал пить чай. Перейдя Кара-Суу вброд в наиболее неудачном месте, вероятно, побоявшись нас, лошади собрались перед участком крутого, обрывистого берега и не в силах преодолеть его, долго стояли по живот в воде. Некоторые из них вставали на дыбы, сделав какой-то невероятный прыжок, всё же выскакивали и, не отходя от берега, призывно ржали, дожидаясь остальных. Большинство лошадей, испытавших силы в прыжке, падали назад в воду. Было жалко видеть неуклюже падающих на спины животных и слышать их ржание. Вспомнив, как сам вчера упал в воду с рюкзаком, посадил ссадину, пошел помогать табунщику отгонять лошадей к менее крутому участку побережья. Как только с этим было закончено, я вскипятил чай, разбудил своих спутников. К вечеру этого дня мы добрались до Аркита. В заповеднике мы намеревались провести несколько дней до даты вылета в Бишкек. В связи с этим необходимо было нанести визит вежливости к аркитскому начальству. Но как пойти к директору босиком? Мария сходила в аркитский магазин в надежде купить хоть дешевые тапочки, но кроме детских калош там ничего не было. Выручил наш новый знакомый, несмотря на свои сорок лет, назвавшийся Рудиком. Он подарил мне кое-что из своего гардероба. Рудик жил в отдельном маленьком флигеле около пустующего дома – гостиницы для районного начальства, куда нас на несколько дней поселили, работал художником-оформителем, а в часы вдохновения рисовал для себя и друзей. В его комнате висела большая картина – обнаженная женщина выходит из моря, держа в руках тёмно-зелёную пальмовую ветвь, которую художник несколько раз перерисовывал. Почему пальмовую ветвь женщина выносит из моря, я не смог понять и предложил Рудику написать вместо ветви большую перламутровую раковину, что он вскоре и сделал. Картина приобрела необходимый смысл. Мне представлялось, что это Венера выходит из океана, неся с собой свою сверкающую колыбель, с которой не захотела расстаться.