Текст книги "Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер"

Конвейер крутился безостановочно!

И только пару лет назад я наконец начал понимать, что все, кто так или иначе помогают мне в работе, имеют на то один интерес: свой, личный, шкурный! Что все вместе мы осуществляем циничные и наглые рейдерские захваты эффективных бизнесов, а лично я отвечаю за оперативное и юридическое обеспечение и координирую силы! По сути, возглавляю работу по переделу собственности в интересах… Впрочем, в чьих конкретно интересах мой отдел исполняет эти «заказы», мне (на моей ступеньке в коррупционнопищевой цепочке) знать не полагалось. Так же как не полагалось знать, кто всю эту систему организовал. Ну а догадки, как говорится, «к делу не пришьешь».

А чтобы всякого рода сомнения, возникая, не мучили, поощрения, медали, льготы сыпались с завидной регулярностью.

И конечно, деньги! Деньги поступали из специального внебюджетного фонда на мой номерной счет, что позволило в короткий срок приобрести квартиру в престижном, экологически чистом районе и «Ягуар» последней модели.

«Венцом успеха» стало сегодняшнее упоминание с «высокой трибуны» и внеочередное звание.

Считал ли я свою нынешнюю работу «эконома» аморальной? Видел ли в ней некую сделку с совестью? Признаюсь: за три года подобного не испытал ни разу. Мои «подопечные» в большинстве своем бизнес создавали не с нуля и зачастую даже не сами. Как правило, в прицел попадали «приватизаторы» девяностых, чиновники нулевых и прочая «коммерческая нежить». Жалеть их, отбирая у них награбленное, у меня не получалось. Не получалось, особенно когда я вспоминал рядовых работяг, учителей, инженеров – тех, кто оказался за бортом и снесенный мутным потоком, голодал, болел либо попросту спился и умер в кромешной нищете. Как, например, мой отец…

Я имел возможность отказаться практически от любого дела, если бы посчитал нужным так поступить. Но за три года ни разу этим правом не воспользовался.

Итак, возвращаясь к флэшке. В той последовательности действий, что вырисовывалась, для меня не было ничего необычного. Удивляло другое. Повторюсь: во всех делах подобного рода (что до сего дня попадали в разработку) в офшоры, за рубеж перегоняли наши, русские, бюджетные деньги! А тут… Тут некто сделал ровно наоборот!

Крайне непонятное, нестандартное решение, по всей видимости, его автор (и мой новый «объект») и сам такой же… как про таких говорят – «большой оригинал»!

Но кто он – этот главный выгодоприобретатель и комбинатор?!

Данные по комбинатору и бенефициару – учредителю «Рене Сантис» – я нашел на флэшке в самом низу электронного каталога. Читая, я старался выглядеть равнодушным профессионалом. (Надеюсь, камера запечатлела меня именно таким.)

Часы снова напомнили о времени и о себе.

Закончив, я запер флэшку в сейф. Копировать с нее чтолибо, а тем более выносить за пределы «Ведомства» было запрещено.

Впрочем, мне этого и не требовалось. Основное я запомнил и так, и дело теперь было не в какихто мелких деталях и подробностях. То, что я увидел, требовало от меня принять решение принципиально иного порядка. Сделать это нужно было прежде, чем предпринимать какието дальнейшие шаги. Определиться самому.

« – Сделать это будет совсем нелегко!» – подумал я, снимая с себя форменный «ведомственный» китель и рассеянно, на автомате, вешая его поглубже в шкаф.

Потому что после отпуска я должен был приступить к «разработке» бизнеса и изъятию активов у моего друга детства Сергея Головнина.

Именно его ФИО и остальные данные я нашел в третьей папке. Головнин Сергей Андреевич, год рождения 1972, Москва, гражданство РФ. Ну и так далее. Учредитель компании «Рене Сантис». Именно на него (и на его компанию) передал мне досье полковник. Только что, прямо накануне отпуска.

Во внутренний двор я вышел уже в сером гражданском костюме и выехал со стоянки надежно спрятавшись (как от дождя, так и от любопытных взглядов) за тонированными стеклами служебной машины.

Я не спеша выруливал по центру от одного переулка к другому. Самым лучшим способом продумать и «прокачать» ситуацию, сейчас для меня была именно такая незамысловатая карусель.

Я крутил и крутил руль то в одну, то в другу сторону, но чем дальше, тем движение все больше и больше вставало в глухую пробку. В надежде ее объехать я свернул в переулок – выезд из него оказался перекрыт. Тогда я сдал назад, развернулся, проехал через двор, но и это не помогло. Покрутившись, я окончательно заехал в какойто «ведомственный» тупик, заглушил мотор, выключил габариты и закрыл глаза.

Я попытался представить, как после отпуска возвращусь с далеких южных островов. Загорелый, белозубый и посвежевший, уставший от наслаждений и изголодавшийся по работе. Как, подготовившись, нагряну юридическим смерчем в Серегин офис.

«Вот так встреча! – скажет друг – Серега! – Сколько ж лет мы не виделись!» – и, улыбнувшись, протянет руку. А я в ответ протяну ордер.

Вот на этом месте у моей фантазии пробки выбило окончательно! Свет разума померк, и картина погрузилась во мрак. Придется, видимо, сразу после отпуска сдать полковнику флэшку, объяснив все как есть. Пусть поручит это расследование другому (странно, что это дело вообще ко мне попало!). А может, это все подстроено, чтобы я вот так прогнозируемо отказался и тем самым навредил своей карьере? Может, настала пора сливать меня из «экономов» и переводить еще кудато? Вопросы, вопросы!

А сам Серега! По известным причинам, я его лет восемь не видел. Каким он стал за это время?

Это сейчас я его представляю таким, каким запомнил со дня крайней нашей встречи: строящим и созидающим, энергичным и преуспевающим, все еще голодным до успеха предпринимателем. Но ведь был в жизни моего друга совсем иной период – полнейшего равнодушия и цинизма, показного нуворишества, вызванного свалившимися на него шальными деньгами, когда он сходил с ума от того, что «нечего больше хотеть». А еще раньше – когда нам было по шестнадцать и мы оба только начинали поиски себя и своего места в жизни – какие горячие споры и стычки случались у нас с ним! Как в поисках истины мы перетряхивали наследие веков и мудрецов: от Конфуция до анархистов. А ницшеанство Серега так и вовсе возвел в ранг системы мировосприятия и практики. С его помощью взрастил и развил в себе те самые способности, которые и привели его к успеху, со всей очевидной силой и одновременно уязвимостью этого итога.

А еще, несмотря на все перипетии и противоречия (несовпадение точек зрения, бурное общение с последующими перерывами по несколько лет, столкновения на почве влюбленности в одну и ту же девушку и даже драка изза нее), несмотря на все это, я по сей день попрежнему считал Серегу своим другом.

Ведь когдато он (без преувеличения) спас мне жизнь.

И тут же – воспоминания: нахлынули одно ярче другого! Тело томилось в припаркованной машине, но я уже не замечал. Отпустив настоящее, я мысленно погрузился в теплый разноцветный прилив – в прошлое.

Люда, Ницше, бакен

С Серегой мы познакомились, когда нам обоим было лет шесть или семь. Я жил с родителями в тихом провинциальном городе, на летние каникулы приезжая погостить к бабушке Тоне (маминой маме) в подмосковную деревню.

Однажды, цветущим летним утром, баба Тоня сказала, что в домике, который стоял далеко в глубине яблонего сада (она называла этот домик «пунькой»), будет жить семья.

– У них мальчик твоих годов, – сказала бабушка ставя передо мной тарелку с «любимой» манной кашей. – Познакомитесь, будете вместе играть. Вдвоемто повеселее!

Они приехали дня через три: спортивный энергичный мужчина, его жена и их сын – Сережка. Между нами, как мы тут же выяснили, было всего полгода разницы, и мы мгновенно сдружились. С того дня наша «летняя» дружба возобновлялась каждый сезон. Всем, кто хоть раз снимал в Михалево, место это нравилось настолько, что съезжать или подыскивать чтото другое никто и не помышлял.

И было отчего!

Михалево стояло на возвышенности, а еще точнее – на полуострове. Канал имени Москвы огибал деревню с трех сторон, с четвертой подступало необъятное поле, и сразу за ним начинался лес. Через лес в деревню вела единственная дорога, напрочь разбитая тракторами. Проехать по ее заболоченным рытвинам на легковой машине было в принципе невозможно. Кроме как на тракторе или бульдозере, сделать это можно было только на мотоцикле или велосипеде, то и дело слезая и обходя непролазную грязищу. Однако эти мелочи никого особенно не беспокоили – личное авто в те годы считалось недоступной роскошью.

Тем более, что существовал другой, более романтичный способ связи с «материковой» цивилизацией.

Лодки!

Лодки были у каждого. Массовые дешевые легкие «фанерки», старые просмоленные дощатые «деревяшки», дюралевые клепанные «казанки» со следами нескольких слоев краски. У двухтрех зажиточных соседей, зачаленные возле их мостков, на волнах покачивались затянутые выгоревшим брезентом настоящие моторные катера.

В Михалево иметь лодку было насущной необходимостью. Переплыть, перевезти, наловить, отдохнуть – за что ни возьмись – все так или иначе соприкасалось с водой. Просторы системы водохранилищ местами могли соперничать с разливами Волги, и без лодок было никак не обойтись.

Нам с Серегой было уже лет по 12—13, когда мы брали старенькую дедову «казанку» и, воображая себя пиратами, на веслах отправлялись «открывать» заросшие лесом, «необитаемые острова». Для нас это был особый мир – мир исключительно наших приключений, где не было места взрослым.

В течение нескольких лет подряд, на три летних месяца, Сережка становился для меня самым близким другом. С ним в компании таких же мальчишек мы резались в пингпонг на соседней турбазе, прыгали в стог сена с крыши сарая, устраивали тайники в поленнице дров, открывали штаб на чердаке, где строгали из досок самострелы. В компании пацанов всегда найдется один, кто будет вечно чтото изобретать, предлагать новое, обустраивать внутри компании особый микромир и утверждать правила. С таким заводилой можно не соглашаться, спорить и даже драться, но всегда он будет увлекать других своими безудержными фантазиями, подкрепленными фонтаном кипучей энергии. Вот таким и был Серега.

Он первым придумал всей компанией ходить на пристань встречать «Ракету» – скоростной рейсовый теплоход и второй (не менее романтичный!) способ регулярной связи с Москвой.

«Ракета» приближалась к пристани, замедлялась, крылья ее уходили под воду. С шипением и сухим стуком о черные резиновые отбойники она пришвартовывалась к пристани. Мы уже ждали. Грохотал трап, люди сходили на берег, одни с рюкзаками и гитарами, другие с сумкамитележками и зонтиками. Матрос убирал трап, взревев сиреной, «Ракета» отчаливала.

И вот тогда мы прыгали с пристани в образовавшиеся от винтов водовороты. Занятие было настолько же захватывающим, насколько и опасным. Девчонки (наблюдавшие за нашими подвигами с пристани) визжали и разбегались, когда ктонибудь из нас, выныривая, бросал в их сторону плоскую речную мидию.

В их вечно хихикающей и шепчущейся стайке выделялась одна – загорелая темноволосая Люда. В свои тринадцать, с почти сформировавшейся фигурой, через пару лет она расцвела неотразимой красотой. Люда мне нравилась той привлекательностью, которую мальчишка впервые, с удивлением для себя, обнаруживает в соседской девчонке. Она, девчонка эта, еще прошлым летом была просто товарищем по играм в пингпонг или в войнушку, а теперь чтото внутри взбудораживается, когда ты видишь, как она заходит в воду в своем новом, открытом, как у взрослых, купальнике. Как останавливается и мягко проводит ладонью вниз по бедру, повторяя его плавный изгиб, а потом, подняв руки и обнажив подмышки, перехватывает волосы резинкой.

– Ну хватит таращиться, давай ходи, – нетерпеливо толкает в плечо сосед Мишка. Ты рассеянно кроешь козырного короля шестеркой под возмущенные реплики друзей.

Игра уже не интересна. Коекак дотянув до проигрыша (буркнув чтото типа:» – Ну и жара, идем купаться?»), ты встаешь с полотенца и, лениво пожевывая травинку, не спешно спускаешься к воде. Еще немного ждешь, чтобы она отплыла достаточно и никто не смог помешать. И вот пора!

Разбежавшись, ты врезаешься в воду, обдав все вокруг веселыми радужными брызгами. Плывешь, догоняешь, ныряешь, подныриваешь и возникаешь из глубины прямо рядом с ней, тем самым пугая ее (или она просто делает вид, что испугалась?). Ночью ты вспоминаешь, как догнав и (будто бы случайно!) столкнувшись, прикоснулся к ее плечу и даже скользнул рукой ниже. А она хоть и отпрянула, но глаза! Глаза ее поощрительно улыбались! И ты засыпаешь с этой сладкой мыслью и еще с той, что завтра на том же месте снова увидишь ее…

Серега (я видел) испытывал чувства, очень схожие с моими, хотя и тщательнейшим образом это скрывал. А вот скрыть от чужих цепких глаз то, как внезапно расцвела и соблазнительно преобразилась Люда, было невозможно. Некто третий заметил и воспользовался быстро и конкретно.

– Даже не думайте, пацаны! – сказал както сосед Мишка, перехватив наши взгляды вслед загорелой фигурке с роскошной гривой волос. – Костян на нее глаз положил!

– Да ладно!

– Зуб даю!

Мишка – первый (как и его бабка, тетя Маша) носитель и распространитель деревенских новостей редко ошибался. Что вскоре и подтвердилось со всей очевидностью. Костян – парень старше нас лет на пять, металлист и байкер, к своей черной бандане с черепами, проклепанной «косухе» и трескучей «Яве», он вскоре добавил еще один «аксессуар» в виде загорелой фигурки, с развивающимися на ветру волосами, прильнувшей к его спине. Нам оставалось лишь смотреть им вслед и глотать пыль изпод колес, когда «Ява» на скорости пролетала через деревню.

После этого Люда, и так выделявшаяся на фоне остальных девчонок, както резко и окончательно выпала из общей стайки. Девчоночья ревность к чужой красоте и успеху намного сильнее и жестче мальчишеского соперничества!

Нам же с Серегой (на фоне такого персонажа, как Костян) до Людиного интереса или внимания сразу стало также далеко, как только что научившемуся плавать до красного бакена посреди водохранилища.

Так казалось нам, пока мы были мальчишками.

Минул еще год, за ним другой, кончилась школа, а с ней и школьные каникулы, мы сдали экзамены, поступили и стали студентами. Серега – на престижном факультете МГУ, я – на юрфаке в гораздо более скромном вузе.

И вот очередным летом мы с Серегой снова встретились в Михалево. Дело было в июле, мы оба только что сдали сессии и перешли на второй курс.

То лето запомнилось на всю жизнь. Оно было последним, когда казалось, что наши с Серегой жизненные ниточки так и будут бежать, разматываясь и переплетаясь неразрывно, как это было все последние годы. Что несмотря на превращение из детей в юношей, мы и дальше будем каждое лето как будто вновь возвращаться в детство, с которого началась наша дружба. Однако уже очень скоро стало ясно, что перемены взросления необычайно ярко отразились на нас обоих, и прежде всего на моем друге. Они, перемены, пролегли между нашим «вчера» и «сегодня» невидимым, но вполне ощутимым барьером.

Серега приехал в Михалево один. То есть без родителей. Заплатил за два месяца вперед и, как взрослый, заселился в незабвенную «пуньку».

Само по себе это уже было невероятно круто! Слух об этом сразу же достиг всех, включая девчонок. И, конечно, об этом узнала Люда.

Мой друг больше не нырял с пристани потехи ради – для него это было слишком подетски. Романтические посиделки допоздна с гитарой на пристани его также больше не интересовали. Гитару он даже в руки не брал, сказал, что забросил. Да и всю свою компанию товарищей по играм и развлечениям (компанию им самим когдато вокруг себя собранную!) он также забросил (другого слова было не подобрать). Из всех друзей исключение было сделано лишь для меня, и только меня Серега приглашал к себе домой, то есть в «пуньку».

Атмосфера и обстановка в его комнате вполне были в духе нечаевских анархистов или народовольческих героев Достоевского с небольшой поправкой на век нынешний. Стол завален книгами, карандашными и яблочными огрызками, чашками в желтых кофейных подтеках. Спал Серега в спальнике, положив под голову чистое вафельное полотенце, обедать ходил на турбазу, словом, старался быть максимально независимым от каких бы то ни было навязанных извне обстоятельств. От людей вообще и от родителей, в частности. А поскольку в Михалево они не появлялись, то выходило, что на все лето он был фактически предоставлен самому себе. То есть свободен!

В продолжение свободы от внешних докучливых бытовых обязанностей и обременений, мой друг и внутренне весь был во власти свободомыслия. Да что там, он и был само свободомыслие!

Кроме магнитофона, кипятильника, универсального ножа и зубной щетки, он привез с собой рюкзак, полный книг. Бакунин, Кастанеда, Р. Бах, еще какието авторы, которых я уже позабыл. Но главное и основное – это был «Заратустра» Ницше.

Книги Ницше, тогда толькотолько перестали быть запрещенными, и он – скончавшийся в безумии немец – мгновенно вошел в моду. Весь МГУ (по словам Сереги) взахлеб зачитывался ницшеанскими творениями, а сам Серега и вовсе мог часами рассказывать о том, что означает тот или иной тезис из «Гибели Богов» или «Заратустры».

– Одиночество и самоуглубление! – Вот истинные друзья мудрости, – вещал мой продвинутый друг, тыча пальцем в изрядно зачитанное издание в оранжевом переплете.

Мы сидели в почти насквозь продавленных старых креслах. Книги в беспорядке громоздились на столе, словно льдины на реке при весеннем ледоходе. Лицо Сереги лишь наполовину выхватывал из темноты дрожащий отсвет керосиновой лампыкоптилки, вторая половина: нос, скула и глаз, – тонула во мгле. С электричеством в деревне в тот переходный год часто возникали перебои.

– Если хочешь понять себя и сделать свою волю главенствующим фактором – уйди от толпы! Толпа сама приходит к сверхчеловеку, не наоборот. Поэтому истинный Бог не Христос, позволивший толпе распять себя. Истинный Бог – ты сам! Конечно, тогда, когда поднимаешься над обыденностью, над толпой. Но на пути к этому сидит огромный старый дракон.

– Чегочего?

– Страх! Липкая скользкая змея, веками гнездящаяся в извилинах и передаваемая с почетом от поколения к поколению! Посмотри вокруг, у большинства в глазах что?

– Что?

– Страх!

– Да ладно!

– А ты присмотрись!

Вот, например, у меня есть родственник – дядя Илья. Инженер от Бога! Любой мотор, механизм, телевизор, да что угодно найдет на свалке, притащит в гараж, разберет, разложит по полкам, неделю над ним пошаманит и снова соберет. И оно начинает работать!

Я говорю:» – Дядя Илья, почему ты фирму не откроешь? Деньги заработаешь, иномарку купишь, за границу съездишь. Ведь разрешили!»» – А зачем мне? Я лучше так…»

И бочком, бочком в свой гараж… и дальше там копошится.

А у самого (я же вижу!) в глазах страх.

Так вот моя цель – убить в себе самые мельчайшие ростки этого наследственного, посконного страха!

– И Ницше способствует?

– Да. Когда я читаю, перечитываю, вникаю в текст, то чувствую, как воля моя прямотаки наливается силой. А жизнь смыслом.

– И в чем же он – твой смысл?

– Воспитать, взрастить в себе ницшеанского сверхчеловека!

– Ну а дальше, дальше что? – пытался докопаться я до сути.

– Если совсем кратко, то мне это нужно для того, чтобы не затеряться в толпе себе подобных, а сделать это можно, только перестав быть как все!

– Понятно. Сам до этого дошел?

Серега улыбнулся и вместо ответа протянул мне книгу в оранжевом переплете.

С «Заратустрой» он почти не расставался. Казалось, даже ел и спал с ним. И все же, для меня и тут было допущено исключение.

Смыслы и впрямь были противоречивы, и далеко не со всем из прочитанного я был согласен.

Например известный афоризм о женщинах: «Идешь к женщинам, не забудь плетку». Мне, с детства воспитанному на женских образах, воплощенных в прекрасных античных статуях и фресках Ренессанса, было дико это читать. С другой стороны – «Да будет женщина игрушкой, чистой и изящной, словно драгоценный камень». Это мне нравилось больше, хотя и в корне противоречило «плетке». В самом деле: зачем подходить с плеткой к драгоценности? Но все очевидные противоречия меркли перед идеей сверхчеловека и его воли к власти! Воистину, трудно было юному уму не попасть под обаяние мистических химер, начертанных рукой гениального безумца!

Серега както признался, что иногда (особенно зачитавшись до поздней ночи при хмуром свете лампыкеросинки) он начинает верить в то, что сам Ницше со страниц книги тренирует и закаляет его дух.

Так, по крайней мере, он сказал однажды утром по пути на «пляж».

«Пляжем» в Михалево называлась полоса скошенного луга, вытянувшаяся вдоль водохранилища и вплотную примыкавшая к воде. Особую «пляжность» этому месту придавало не илистое (как в большинстве подмосковных водоемов), а песчаное дно. Чтобы попасть на «пляж», нужно было пройти сквозь густой массив акаций, разросшихся между деревней и водохранилищем.

Мы приходили туда практически каждый день. А еще, как говорил Серега, «для тренировки „физической воли“», бегали по утрам по желтой грунтовой дороге, покрытой трещинами спекшейся на жаре глины. Обычно после весеннего таянья снегов и коротких, бурных летних дождей дорога раскисла и тогда в ее глинистой жиже вязли грузовики. Но в тот год июль выдался сухим, и дорога держалась.

И вот в один из дней, искупавшись после пробежки, мы лежали на полотенцах на берегу. «Ракета», похожая на огромную белую акулу, скользила бесшумно вдали, приподняв нос и став на подводные крыльяплавники. С берега было видно, как на поднятых ею волнах красный бакен раскачивается под крики растревоженных чаек.

– Ничего не напоминает этот бакен?

Я подумал секунд пять и сказал:

– Он думает, что совершает отчаянно смелое странствие по волнам. А сам завис и торчит на одном месте. Ни вперед, ни назад.

Серега хмыкнул одобрительно – намек он понял.

– А я думаю, он – этот бакен, похож на мечту. Недосягаемую для большинства. Надо иметь крылья, чтобы приподняться и попробовать достичь.

Крылья – это смелость души. Обретая смелость – обретаешь сверхсвободу. Свободный, ты становишься сверхчеловеком! А это уже первая ступень к власти! Но вот тутто и возникает самая большая загвоздка!

– Какая же и в чем?

– Не хочет душа избавляться от страха. И разум вторит ей, сопротивляется на генетическом уровне, на подкорке! Но если удастся преодолеть эту преграду, откроются невиданные перспективы. Мир изменится.

– Да ладно!

– Возникнет совершенно новое общественное устройство. Социальная гармония и миропорядок, основанный на чистом, ясном законе. Простом и очевидном, как яблоко, упавшее на однуединственную голову, но положившее начало всей физике. Это будет благодатная власть. Не манипуляция, а освобождение и высвобождение энергии сознания.

– И как все эта гармония будет выглядеть на практике?

– А так: бесстрашные сверхчеловеки, элита чистого разума управляет остальным обществом. Разве не идеал?!

– И себя ты, конечно, видишь в первых рядах этих сверхчеловеков?

Серега усмехнулся загадочно.

– Для начала нужно хотя бы встать на первую ступень. Изжить в себе страх.

– Чтото все это мне очень сильно напоминает. То ли секту, то ли… не знаю даже что! Недаром Ницше в итоге попросту лишился рассудка.

– Икар тоже упал, поднявшись в небо первым. А сейчас мы, не задумываясь, летаем самолетами. Не падаем, и голова на месте.

– Я о другом, о попытке воплотить идеи Ницше в реальности. О сверхчеловеках и их вождях.

Мы помолчали, и Серега сказал через паузу:

– Да, действительно, Гитлер считал Ницше своим кумиром.

– Вотвот.

– И что с того?! Нет, Сань, даже не сравнивай! Послушай: атом начался с бомбардировок Японии, а сегодня он – один из столпов мирной энергетики. Биохимия началась с бактериологического оружия. А сегодня аграрные химудобрения кормят полземли. Так и с идеями Ницше. Можно на их основе построить тоталитарную диктатуру, а можно государство всеобщего благоденствия.

А ты говоришь, Гитлер.

– Ладно… а что же с властью нынешней? Ее куда?

– Тут все совсем просто! – воскликнул Серега, воодушевленно. – Ты посмотри, кто сейчас у руля! Ничтожества, у которых трясутся руки при любом серьезном движении. Власть им нужна меньше, чем женщина старику. Вернее, они – эти политические и моральные старцы – не нужны власти. Она сама от них вотвот уйдет!

– Тогда о чем беспокоиться? Если думать, что все само произойдет?

– «Падающего подтолкни!» Чем быстрее мы встанем на новый путь, тем будет лучше для всех нас.

Мы принялись горячо обсуждать, сопоставляя самые острые факты из новейшей и прошлой мировой истории. Спорили вслух, открыто, без опасений. Время изменилось: открытость, прогресс, демократия! Всевидящее око «большого брата» ослепло, гнилой фундамент идеологии рассыпался окончательно и бесповоротно, и нам – молодым гражданам слабеющей и умирающей империи – катастрофически не хватало источника новой силы. Необходим был новый, твердый и мощный «философский камень». Как в головах, так и под ногами. Нащупать его самостоятельно было ох как трудно и оттого особенно увлекательно.

Мы так увлеклись нашим спором, что едва расслышали звонкое щебетание и солнечный многоголосый смех. Я обернулся. Стайка девчонок (впрочем, уже скорее девушек!) в купальниках и с полотенцами вышла из зарослей акаций на тропинку, ведущую к «пляжу». Бледные и загорелые, длинноногие и пухленькие, брюнетки и крашеные перекисью… словом, на любой вкус!

Но не бешеное разнообразие прелестных форм и грациозных линий приковало мое внимание, а то, что, непринужденно перебрасываясь фразами, вместе со всеми мимо прошла Люда.

Побросав полотенца и скинув вьетнамки, стайка ринулась в воду, подняв брызги и визг. А я краем глаза отметил, что Люда не пошла со всеми, а легла на полотенце, рассыпав на лицо черные кудри, подставив солнцу лопатки, поясницу, точеные икры и нежные розовые пяточки.

Серега перевернулся на живот и закрыл глаза.

– Идешь к женщинам, не забудь плетку! – пробормотал он сквозь жаркую полудрему.

Я угукнул в ответ и отвернулся.

И вдруг:

– Саш, идем купаться, – негромко позвал знакомый голос.

Я даже не сразу понял, вернее, не сразу поверил своему слуху. Для чегото даже коротко зажмурился, а когда открыл глаза, Люда уже стояла метрах в десяти, по колено в воде. Стоя спиной ко мне, грациозно подняв согнутые в локтях руки, она тем самым неотразимым жестом из моих снов перехватила гриву черных волос и закрепила их на макушке резинкой.

Я сел на полотенце. Стараясь не выдавать возбуждения, сорвал травинку и нервно сунул ее в угол рта. Покусывая сухой стебелек, я исподволь продолжал гладить взглядом стройную фигуру от впадин голых подмышек, перехваченных тонкой полоской купальника, к гибкой талии и ниже, к двум прелестным соблазнительнозагорелым округлостям. Когда я дошел до бедер и точеных икр, Люду окликнули подружки, и она побежала к ним, легко преодолевая сопротивление воды, оттолкнувшись, легла грудью на волну и поплыла. Девчонки, смеясь, вовсю плескались и резвились, будто стайка мальков на мелководье. Люда присоединилась к их глупой и веселой возне. Я ждал. Когда через минуту она как бы невзначай отделилась от подруг и поплыла вперед и в сторону, я выплюнул травинку, встал и не спеша вошел в воду.

Серега хмыкнул вслед.

« – Хмыкай, хмыкай!» – ответил я мысленно и поплыл за Людой, держась от нее на расстоянии и как бы сам по себе.

Люда плыла все дальше, и я бы легко мог догнать ее, но мне было интересно, как далеко она намерена заплыть и, главное, что за этим последует. Ясно было, что она не просто так позвала меня купаться и сейчас неспроста оторвалась от стайки подруг. Неужели хочет остаться наедине со мной, подальше от берега.

Зачем?!

– Как вода? – спросил Серега, когда я вернулся и упал на полотенце с блаженноидиотской улыбкой.

– Неплохо, – выдохнул я, как мог, сдержаннее, хотя изнутри меня всего так и распирало.

– Счастливчик, да, – взглянув на меня констатировал Серега. – Тебя сейчас видно насквозь!

– Да и пусть.. А мне она нравится, и у нас вечером с ней свидание!

Повисла пауза.

Серега молчал, вид у него был слегка озадаченный. Мне он чемто напомнил компьютер, проглотивший нестандартный массив информации. Не удивительно, ведь ему Люда тоже нравилась!

Паузу нарушил неизвестно откуда взявшийся Мишка.

– Пацаны, Сань, – буркнул он, плюхаясь в траву рядом. – Слыхали новость: Костяна на 15 суток замели. Будто бы за драку.

Мы с Серегой на мгновение замерли, уставившись на него.

– Аххаха! – Серега хлопнул меня по колену. – Ну вот все и встало на место!

– Не знаю, что у вас и где встало, а только имейте в виду: Люда – чикса Костяна!

– И что теперь, в одной реке с ней не плавать?

– Плавай где хочешь, только лучше не связывайся с ней! Костян за последний год в большом авторитете стал. Банду вокруг себя собрал «Ночные ястребы». В Якшине у них свой гараж на окраине. Мотоциклы по всем соседним районам воруют, разбирают, и все им сходит. Его старший брат крышует – опер по нашему району. А сам Костян с ножом«бабочкой» в кармане всегда. Не исключаю – на нем уже кровь есть..

Мы молча слушали. Конечно, все знали, что, Костян – крутой тип, с которым лучше не вязаться в проблемы. Но чтобы все было настолько жестко…

– Что молчите, не знали? Ну так будьте в курсе. И пяльтесь осторожнее. Ладно, я пошел.

И Мишка исчез так же внезапно, как и появился.

– Ну, что скажешь? – Серега вновь откинулся на полотенце.

– А что я должен сказать..

– Костян на нарах, хвост на улицу – очень поженски.

– Да, и я ее понимаю!

– Неужели?

– Ты же не знаешь! Костян, эта свинья, угрожает ей. И даже на пристань прийти, просто посидеть вечером с нами она боится! Представляешь?!

– Она так сказала?

– Да! То что его замели, для нее как отдушина.

– Ясно. Ничего нового. Страх… страх везде!

– А! – махнул я рукой. – Думай, как хочешь, тебя не переубедишь.

– Понятно. Значит, свидание?

– Угу.

– Смело.

– Спасиб.

– Впрочем, пока Костян сидит, можно, риск минимальный.

– Повторяю: думай, как хочешь!

Помолчали. Ракета прошла в обратную сторону, раскачав на волнах далекий бакен.

– А спорим, – с расстановкой сказал Серега. – Спорим, что не придет?

– Кто?

– Она!

– Это почему?! – воскликнул я с возмущением и удивлением (даже на локте приподнялся).

– Она тебе пообещала?

– Ну… да.

– Не придет! Вот увидишь. Спорим?

– Давай! На что?

Серега подумал и сказал с откровенностью, которой я ну никак не ожидал.

– Если Люда не придет, ты не будешь мне мешать ухаживать за ней.

– Что?!! Ты не перепутал? Это у меня с ней свидание, а на тебя она и внимания не обращает!