Текст книги "Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом"

Глава 11
Коммунизм или демократия. 1996

Гайдар ищет преемника

Новый, 1996 год Егор Гайдар встречал в подавленном состоянии. Из правительства он ушел давно, но теперь все дело его жизни шло к краху. На прошедших в декабре парламентских выборах его партия не набрала даже 5 % голосов и не прошла в Думу. Но настоящая катастрофа проступала впереди: победа коммунистов на президентских выборах в июне, через полгода, казалась неизбежной. Неожиданно мощный успех на выборах в парламент сулил лидеру КПРФ Геннадию Зюганову великолепные перспективы.

Гайдар решил для себя окончательно: он рвет с Ельциным. Практического смысла в этом жесте было немного, но символически он был важен: от Ельцина отворачивается политический соратник, вместе с которым он начинал рыночные реформы осенью 1991 года. Демократы проиграли борьбу за Ельцина, объяснял Гайдар, и пора ставить точку: “Должен сказать честно, президент образца 1991 года и президент образца 1996 года – это два очень разных человека. Шла огромная борьба за этих двух разных Ельциных. Я считал для себя необходимым принимать участие в этой борьбе до тех пор, пока у меня была хоть какая-то надежда отстоять Ельцина образца 91-го. Сейчас такой надежды нет” ¹.

Все понимали, что имел в виду Гайдар. Даже внешне нынешний Ельцин был мало похож на того Ельцина, который побеждал на выборах в 1990-м и стоял на танке в августе 1991-го: отекшее лицо в морщинах, скованность в движениях, глубокая усталость в глазах и в осанке. Похвастать большими успехами Ельцин тоже не мог. Свободы по-прежнему было много, Россия совершила прыжок из социализма в капитализм, но капитализм этот выглядел совсем не так, как в мечтах пятилетней давности. Чуда не произошло. Измотанное бедностью, общество все сильнее раздражалось, наблюдая за тем, как предприимчивые люди сколачивают свои первые крупные капиталы. Коррупция была видна невооруженным глазом. Правительство представляло собой собрание разнородных лоббистских групп, сам Ельцин то пропадал, то появлялся вновь, в Кремле задавали тон силовики, а влияние начальника президентской охраны Александра Коржакова достигло невиданных высот.

Демократы отвернулись от Ельцина с началом войны в Чечне. В январе 1996 года из власти ушли последние знаковые для либерального лагеря фигуры. Ельцин снял с поста главы президентской администрации своего давнего соратника Сергея Филатова, заменил прозападного министра иностранных дел Андрея Козырева советским функционером Евгением Примаковым. Наконец, был уволен из правительства отвечавший в нем за приватизацию и финансы первый вице-премьер Анатолий Чубайс, с именем которого последние два года ассоциировались приватизация и в целом курс на реформы в стране. (Увольняя Чубайса, Ельцин поставил ему в вину даже проигранные только что выборы в парламент: мол, не будь Чубайса в правительстве, возглавляемая премьером Черномырдиным партия власти “Наш дом – Россия” получила бы вдвое больше мест, – так и родилась знаменитая поговорка “Во всем виноват Чубайс”.) Последней каплей для Гайдара стал захват заложников в Кизляре и события в Первомайском: бездарность и беспомощность силовиков, оторванные от реальности рассуждения президента о тридцати восьми снайперах стали, как он потом выразился, “кульминацией кризиса власти Ельцина” ².

Ельцин готовился идти на президентские выборы. Уже был сформирован штаб во главе с курирующим в правительстве всю промышленность первым вице-премьером Олегом Сосковцом, чиновником старой закалки и министром металлургии еще при Горбачеве, в союзном правительстве. Но переизбрание Ельцина выглядело абсолютно нереальной задачей. Его рейтинг балансировал в районе 5 %, в составленном социологами списке предвыборных предпочтений избирателей он шел пятым, уступая даже собственному премьеру. Потому он и взялся за перетряску правительства: избавлялся от балласта – от непопулярных среди народа чиновников.

Гайдар судорожно искал выход. Раз Ельцин еще не объявил о выдвижении своей кандидатуры на второй срок, значит, есть шанс отговорить его от этой авантюры. Гайдар призвал президента не баллотироваться: решение Ельцина идти на выборы, объяснял он, станет лучшим подарком коммунистам и сделает невозможным выдвижение единого кандидата от демократических сил. Но кто этот кандидат? Кто в 1996 году мог побороть Зюганова? Вариант номер один – премьер Черномырдин – отпал быстро: опытный в аппаратных делах премьер прекрасно понимал, что не стоит перебегать дорогу президенту. “Видимо, я дам согласие участвовать в президентских выборах”, – сказал Ельцин в конце января ³, и с того момента и Черномырдину, и всем остальным чиновникам было ясно: вопрос снят. Но Гайдар и его однопартийцы не оставляли попыток найти Ельцину альтернативу, благо окончательно – официально – о своих намерениях президент пока не объявил. Напрашивалась кандидатура Григория Явлинского, самой известной на тот момент фигуры на демократическом фланге, но с ним сразу возникли сложности. Дело в том, что у Явлинского уже была репутация политика, с которым трудно договориться. Перед парламентскими выборами в Думу Гайдар и Явлинский, последовательный критик гайдаровских реформ, вроде бы нашли пути для сближения. Они договорились, что их партии пойдут на выборы одним блоком, а взамен Явлинский будет баллотироваться в президенты как единый кандидат от демократической оппозиции. Но на следующий день Явлинский передумал, и договоренность рухнула ⁴.

В итоге в стане Гайдара возникла мысль выдвинуть в президенты Немцова, а Явлинскому предложить идти вместе с ним тандемом – как будущему премьеру при Немцове-президенте. “Немцов достаточно широко известен и ни в чем не виноват перед российскими избирателями. Вот сочетание этих двух качеств – политик, имеющий практический опыт, широко известен и ни в чем не виноват, – оно почти уникально, другого такого политика нет”, – объяснял Гайдар ⁵. Но это была утопия: Явлинский шел на выборы сам и не планировал никому уступать. У Немцова, конечно, уже были президентские амбиции – неслучайно же он считался фаворитом Ельцина и преемником. Он решил прощупать почву для возможного выдвижения при личной встрече. 29 января, вручив президенту подписи против войны в Чечне, Немцов заодно аккуратно попытался убедить его, что ему не стоит выдвигаться. “Он сказал, – вспоминает Альфред Кох, с которым Немцов делился этой историей, – «Борис Николаевич, от лица всей демократической общественности попросили меня с вами поговорить». Ельцин спросил: «О чем?» Немцов: «О том, что у вас очень низкий рейтинг, у вас рейтинг 6 %». Ельцин сказал: «Это ложь, это придумали враги России, у меня рейтинг 60 %». На что Немцов говорит: «Откуда вы это взяли?» – «Вот опрос ФАПСИ, у меня рейтинг 60 %»”[19]19
  ФАПСИ, Федеральное агентство правительственной связи и информации при президенте, – кремлевская спецслужба, занимавшаяся анализом СМИ и собственными социологическими опросами с начала 90-х годов. Впоследствии ее функции были переданы Федеральной службе охраны.


[Закрыть] ⁶.

Тема была закрыта. Отговорить Ельцина было невозможно. Немцов поспешил заявить, что баллотироваться не планирует и согласия на свое выдвижение не давал. А 15 февраля Ельцин приехал в свой родной Екатеринбург. “Я уверен, что смогу провести страну сквозь смуту, тревоги и неуверенность. – Охрипший голос насквозь простуженного Ельцина срывался на фальцет. – Поэтому я решил баллотироваться на пост президента России” ⁷.

Рождение олигархов

К середине 90-х годов унылая советская эпоха еще была свежа в памяти. С появления первых частных кафе, автосалонов, фирм по перепродаже компьютеров и кооперативов по изготовлению “вареных” джинсов прошло всего шесть-семь лет. Некоторые из этих кооперативов и салонов вскоре превратились в частные банки, а их владельцы – образованные, предприимчивые и, главное, невероятно энергичные – из бедных советских граждан в миллионеров. Стать долларовым миллионером – а вскоре и мультимиллионером – в начале 90-х значило на сверхзвуковой скорости преодолеть дистанцию немыслимого размера, переместиться в другую вселенную. Вчерашние студенты, комсомольцы и инженеры к своим 30–35 годам обзавелись охраной, въехали в особняки, в которых раньше жили члены ЦК и Политбюро, и уже открывали для себя новый мир – мир счетов в западных банках, вилл на Лазурном Берегу, отдыха на яхтах, полетов на бизнес-джетах. К концу 1994-го – началу 1995 года эти люди резко повысили планку своих амбиций: они стали понимать, что могут перейти на качественно другой уровень – войти в элиту мирового бизнеса. Схватить бога за бороду уже крепко.

Само выражение “залоговые аукционы” родилось в недрах “ОНЭКСИМ-банка”, одного из крупнейших коммерческих банков тех лет, выросшего на обслуживании государственных экспортно-импортных операций. А проводником идеи залоговых аукционов стал 36-летний глава “ОНЭКСИМ-банка” Владимир Потанин, единственный среди будущих олигархов выходец из высокопоставленной номенклатурной семьи: его отец был крупной шишкой в системе Внешторга, сам он учился в МГИМО, престижном советском вузе, на одном курсе с внуком Брежнева.

Приватизация в России уже вроде как состоялась, магазины и парикмахерские перешли в частные руки, промышленность была в целом акционирована за ваучеры, но самые крупные, самые лакомые куски советской экономики – нефтянка и металлургия – так и стояли нетронутыми. Даже не стояли, а висели тяжелым бременем на шее у переживавшего затяжной экономический кризис государства: были завалены долгами, не платили налоги и задерживали зарплаты работникам. “Было понятно, что это курица, которая несет золотые яйца, – объясняет экономист и бывший зампред Центробанка Сергей Алексашенко. – Только кому-то достаются золотые яйца, а государству долги по налоговой и по зарплатам” ⁸.

Реальным хозяином на этих системных предприятиях – и не только на них – было не государство, а менеджмент, те самые красные директора, которые более или менее успешно блокировали попытки государства установить контроль над крупными фабриками по всей стране. Архитектор российской приватизации Анатолий Чубайс описывает ситуацию так: “Приватизация прошла. Завод стал акционерным обществом. Только никаких прав по управлению собственностью у акционеров нет. Они есть у директора. И одна из причин: самые крупные, самые значимые предприятия не приватизированы. А у директоров ментальность советская: «Видели мы и бригадный подряд, и хозрасчет, и приватизацию»” ⁹.

И вот в марте 1995 года Потанин предложил государству сделку. Крупные бизнесмены забирают эти в перспективе золотоносные, но на данный момент проблемные активы – вместе с их проблемами и долгами. Правительство получает живые деньги и закрывает дыру в бюджете. (Всего в ходе залоговых аукционов бюджет получит за пакеты акций двенадцати компаний около 800 миллионов долларов – сумму, смешную по меркам нулевых годов, но тогда, в 1995-м, составившую почти полпроцента ВВП страны.) И одновременно сбрасывает со своего баланса системные предприятия с десятками тысяч работников – предприятия, которые государство не способно ни содержать, ни реформировать. (Работу одного только расположенного за полярным кругом “Норильского никеля”, на который как раз и положил глаз Потанин, обеспечивал целый город со 150-тысячным населением.) Государство не в состоянии совладать с менеджментом – пусть с ним договариваются будущие собственники. “Чубайс поставил условие [для участия в аукционах] – не заходить в конфликты с руководителями”, – вспоминает Леонид Невзлин, партнер Михаила Ходорковского, вместе с которым они через залоговый аукцион стали совладельцами крупнейшей в стране нефтяной компании ЮКОС ¹⁰.

Предложенная Потаниным сделка в итоге устроила все стороны: и крупных предпринимателей, и разные кланы в правительстве, и менеджеров приватизируемых компаний. Она не устраивала оппозиционно настроенный к Ельцину парламент, заблокировавший приватизацию нефтянки, но это никого не волновало, да и обойти этот запрет было легко. Собственно, смысл залогового аукциона как раз и заключался в обходе этого запрета: на аукционе разыгрывалась возможность дать государству кредит, а в залог за него получить акции, и, если кредит не будет возвращен в срок – в следующем, 1996 году, – залог переходил в собственность кредитора. Кредит был фиктивным – возвращать его государство не собиралось: правительство и не думало закладывать эти деньги в бюджет 1996 года. Фиктивными – не формально, но по сути – были и аукционы: кто на что претендует и кому что достанется, их участники знали заранее. Победитель определялся, можно сказать, обоснованностью его претензии на актив. Иностранцы от аукционов были отсечены, но они и не проявляли интереса, опасаясь политических рисков. “Залоговые аукционы были во всех смыслах противоположны всему, за что боролись реформаторы”, – пишет в своей книге “Олигархи” журналист The Washington Post Дэвид Хоффман ¹¹. Потом, много лет спустя, сомнительный характер залоговых аукционов государство использует и как пропагандистский жупел, и как предлог для наступления на права и интересы конкретных бизнесов и экономической свободы в целом. Но Чубайс и сейчас уверен, что игра стоила свеч: залоговые аукционы поставили точку в борьбе за переход к частной собственности в России, ее владельцы наконец стали ее истинными хозяевами. “Понятно, что способ был нечестный, – говорит Чубайс, – но для тысяч директоров компаний по всей стране тот факт, что директор «Норильского никеля» согласился на акционирование, имел тектоническое значение. Для нас это был долгожданный и реальный результат работы – закончить четырехлетнюю драку и в действительности создать в России частную собственность” ¹².

Однако одних только залоговых аукционов было недостаточно, чтобы превратить мультимиллионеров в миллиардеров, открыть им дорогу в элиту мирового бизнеса. Нужна была преемственность курса. Будущий успех предпринимателей напрямую зависел от положения дел в стране. Им нужны были гарантии, что капитализм и частная собственность в России не будут упразднены.

Другой заинтересованной стороной в сделке был тот, кто ее санкционировал, – Борис Ельцин. У залоговых аукционов было политическое измерение. Ельцин до последнего момента колебался, стоит ли идти на второй президентский срок. Сергей Филатов помнит, как в августе 1995 года президент, пребывая в подавленном состоянии, сказал ему, что не пойдет на выборы – он очень устал, плохо себя чувствует, оторван от семьи ¹³. Говорили о нежелании Ельцина баллотироваться и Коржаков ¹⁴, и Валентин Юмашев, тогда приближенный к Ельцину журналист, литературный помощник и соавтор его мемуаров: “Борис Николаевич чувствовал, что той поддержки, которая у него была в 1991 году, уже нет. Ему это было дискомфортно. И он не хотел идти” ¹⁵.

Можно осторожно допустить, что, если бы партия власти во главе с Черномырдиным выиграла выборы в парламент в декабре 1995-го, Ельцин даже выдвинул бы Черномырдина своим преемником, но после ее оглушительного провала вопрос сам собой отпал. Бизнес-элита, впрочем, с самого начала была уверена, что идет на выборы вместе с Ельциным, а теперь у нее был дополнительный стимул. Индустриальные гиганты должны были перейти от государства к новым собственникам уже после выборов, осенью 1996 года, и поддержка Ельцина была частью сделки. Под залог его победы бизнесмены передавали в бюджет чуть ли не все деньги, которыми располагали на тот момент. “То есть они нас хотели, что называется, взять за яйца, чтобы в случае, если мы задумаем недоброе, они уходят, а мы остаемся с голой жопой”, – вспоминал потом Ходорковский ¹⁶.

Так политические, экономические, идеологические интересы государства и капитанов бизнеса совпали и сложились в единое целое. “Залоговые аукционы стали первым этапом кампании по переизбранию Ельцина, – пишет Хоффман, – они объединили магнатов и Кремль, деньги и власть слились в объятиях” ¹⁷. Так зародилась российская олигархия, и скоро она возьмет в свои руки бразды управления страной.

Давосский пакт

Сокрушительная победа коммунистов в декабре 1995-го повергла в уныние не одного Гайдара. И не он один усомнился в том, что Ельцина можно переизбрать на второй срок – с каждым днем победа Зюганова казалась все более неизбежной. Но если Гайдар искал, кем заменить Ельцина, то у Бориса Березовского созрел другой план.

Прикладной математик по образованию, инженер по профессии, имея связи на АвтоВАЗе, Березовский еще в конце 80-х построил “ЛогоВАЗ”, компанию, торгующую автомобилями, быстро разбогател, к 1993-му был миллионером и стремительно продвигался вверх. Будучи вхож в Кремль и в правительственные кабинеты, выстроив отношения с самыми влиятельными чиновниками, к началу 1995 года Березовский контролировал “Аэрофлот” и ОРТ, первую кнопку российского центрального телевидения. В 1995 году он уже был без пяти минут нефтяным магнатом: на одном из залоговых аукционов вместе со своим партнером Романом Абрамовичем он выкупил за 100 млн долларов крупную нефтедобывающую компанию “Сибнефть” (точнее, “Сибнефть” была специально создана под этот аукцион). Но главное, в отличие от многих других крупных бизнесменов Березовский всегда питал острый интерес к политике. Игрок и авантюрист, он фонтанировал идеями и, вероятно, уже тогда, в 1995-м, видел себя серым кардиналом при высшей власти. Приехав в начале февраля на Всемирный экономический форум в швейцарский Давос, он стал свидетелем того, что собравшаяся там мировая финансовая элита встречает прилетевшего из Москвы лидера компартии Зюганова как будущего президента России. Тогда Березовский понял, что надо действовать. Первым делом он связался со своим злейшим врагом – находившимся там же в Давосе Владимиром Гусинским, магнатом, банкиром и владельцем НТВ, самого влиятельного независимого телеканала, задавшего новую планку информационного вещания в стране. Евгений Киселев, тогда главный телеведущий на НТВ, помнит, как это было: “Тогда была страшная вражда между разными олигархами, и, в частности, между Березовским и Гусинским. И вдруг этот самый враг Гусинского подходит ко мне, берет меня за рукав и говорит: «Ой, Евгений, а как мне найти Гусинского?» Я говорю: «Борис Абрамович, что такое? Вам Гусинский нужен?» – «Да, есть разговор, скажи ему, что я его ищу». Я ему передал, а потом несколько озадаченный, ошарашенный Владимир Гусинский мне рассказал: «Слушай, Березовский предлагает всем нам заключить перемирие, объединиться и поддержать Ельцина. Хотя я, честно говоря, не уверен, что он переизбираем»” ¹⁸.

К началу 1996 года над Россией еще витал тяжелый дух гражданского противостояния трехлетней давности: совсем недавно по Белому дому стреляли танки, а защитники демократии стояли у здания столичной мэрии, готовые ко всему. Какие формы приняла бы реставрация социализма при президенте Зюганове, предугадать было невозможно, но страх, который он внушал, был абсолютно реален. Те, кто за эти годы адаптировался к новой жизни, видели в возвращении коммунистов очень серьезную угрозу. Расхаживая по Давосу, Зюганов уверял западную финансовую элиту, что бояться его не стоит: национализации не будет, ограничения свобод не будет, репрессий против бизнеса не будет и т. п. Хотя, как вспоминал потом Ходорковский, в личной беседе – там же, в Давосе, – Зюганов ему сказал: “Мы, моя команда, все национализируем, но «такими кадрами, как ты», не разбрасываемся. Назначим гендиректором крупного народно-хозяйственного комплекса” ¹⁹. Сложно было не заметить, что за спиной Зюганова маячат все те же непримиримые ортодоксы, которые три года назад предвкушали репрессии и аресты, устраивали переворот и поставили страну на грань гражданской войны. Удержит ли Зюганов радикально настроенное крыло своей партии? Смотреть, как жизнь дает ответ на этот вопрос, не хотел никто. “Есть два Зюганова, один для внешнего употребления, а другой для внутреннего”, – приехавший в Давос Чубайс на специально собранной пресс-конференции зачитывал иностранцам выдержки из программы КПРФ, чтобы показать, что Зюганову доверять нельзя ²⁰.

Гусинский все это понимал. Его тоже пугал Зюганов. Но он не хотел поддерживать и Ельцина. НТВ был действительно независимым телеканалом, большое место в его эфире занимали репортажи с войны в Чечне. В Кремле были настроены против Гусинского, глава президентской охраны Коржаков в конце 1994 года даже провел против него силовую операцию: спецназ положил сотрудников его охраны лицом в снег возле здания мэрии, и сам Гусинский был вынужден на время уехать из страны. Березовский уговаривал его в течение нескольких часов. “Ну, хорошо, – сказал наконец Гусинский, – а зачем я вам нужен? У вас же там дивизии наготове стоят. Вы же можете отменить выборы” ²¹.

Слухи о том, что в окружении Ельцина обсуждается сценарий срыва президентских выборов, ходили по Москве с осени и даже просочились в прессу. “Многие тешат себя иллюзиями: в случае чего отменим выборы, – предупреждал в конце января Гайдар. – Это очень опасные иллюзии” ²². Все здравомыслящие люди понимали: срыв президентских выборов приведет к тяжелейшему политическому кризису, а скорее всего, и к большой крови. И даже если кризиса удастся избежать, убеждал Гусинского Березовский, это будет уже совсем другой Ельцин, власть в стране перейдет к Коржакову и близким к нему силовикам. Поэтому вариантов нет: сколь бы недостижимой ни казалась победа на выборах, Ельцину надо идти и побеждать. Но для этого бизнес должен объединиться, перехватить управление предвыборной кампанией у Олега Сосковца и силовиков в окружении президента и поставить во главе Анатолия Чубайса – организатором, а Игоря Малашенко, профессионального медиаменеджера, директора НТВ и правую руку Гусинского, – креативным продюсером.

На следующий день все там же, в Давосе, Березовский уже разговаривал с Чубайсом. В отличие от Гусинского его уговаривать не пришлось. Хоть Ельцин только что его и уволил, Чубайс видел свою миссию в том, чтобы помочь ему стать президентом и остановить Зюганова. “Я просил Чубайса объединить нас, – объяснял потом Березовский. – Мы все ему доверяли. Я имею в виду финансовую элиту” ²³. Затем Березовский пошел к Ходорковскому и даже к мэру Москвы Лужкову. (Тот в свою очередь, несмотря на свою многолетнюю вражду с Чубайсом, рекомендовал поставить во главе штаба именно его – для Ельцина потом это оказалось важно ²⁴.) Так был заключен так называемый Давосский пакт.

Чубайс сообщает плохие новости

Следующая задача была не в пример сложнее: надо было уговорить самого Ельцина. К середине февраля Валентин Юмашев уже не первую неделю размышлял над тем, кто бы мог объяснить Ельцину, что, продолжая в том же духе, он проиграет выборы. Кто мог бы донести до него, как его предвыборная кампания смотрится извне? Докладные записки на эту тему, которые писали Ельцину его помощники, летели в мусорное ведро, и Юмашев искал человека со стороны, уважаемого и авторитетного, которому Ельцин поверил бы. Но кто это? Может быть, музыкант Ростропович? Режиссер Галина Волчек? Один из одноклассников? Юмашев перебирал в голове известные фамилии, пока вдруг не столкнулся около дома с 36-летней дочерью Ельцина Татьяной Дьяченко, которая жила в том же подмосковном дачном поселке в Архангельском. Юмашева осенило: вот кто им нужен. (Вскоре они станут неразлучны, журналисты и политическая тусовка будут называть их “Таня и Валя”, а в 2002 году поженятся, и Татьяна возьмет фамилию Юмашева.) Березовский от этой идеи пришел в восторг. А на Ельцина произвела впечатление параллель с французским президентом Шираком, чья дочь работала советницей при отце. И Татьяна вошла в избирательный штаб.

Побывав на одном из заседаний, которое проводил Сосковец, она пришла в ужас: какое-то партийное отчетное собрание, как будто из советского прошлого, так в 1996 году президентские выборы не выиграть. Штаб Сосковца проваливает выборы, это было ясно. И когда Чубайс вернулся из Давоса, Татьяна встретилась с ним и спросила: что делать? Так родилась идея Аналитической группы, альтернативного предвыборного штаба, объединившего профессионалов – медиаменеджеров, социологов, политических консультантов. “Тогда еще в обиходе не было понятия «избирательные технологии», – вспоминал потом вошедший в Аналитическую группу социолог, глава Фонда «Общественное мнение» Александр Ослон, – но, исходя из здравого смысла и представлений, как «делаются» выборы на Западе, инициаторы «третьего пути» настаивали на том, что к победе на выборах можно прийти, только если к предвыборной работе относиться как к информационному проекту с четко определенной задачей: добиться, чтобы достаточное число избирателей проголосовали за определенного кандидата” ²⁵. Новаторская по тем временам идея Аналитической группы заключалась именно в том, что кампанией будут управлять не наделенные властью чиновники, а нанятые ими специалисты и клиент будет выполнять их рекомендации.

Однако как убедить самого клиента в том, что это единственно верный и единственно возможный путь? Свои прошлые выборы 1990 и 1991 годов Ельцин выигрывал как народный герой, вперед к победам его несла широкая волна чаяний и надежд. Теперь все было по-другому. Ельцина надо было спустить с небес на землю – объяснить ему, каково реальное положение вещей. Для этого в конце февраля первый помощник президента Виктор Илюшин организовал обед Ельцина с предпринимателями и Чубайсом. Сначала говорил Чубайс, потом Гусинский, и разговор был похож на тот, что месяц назад провел с Ельциным Немцов. Чубайс сразу выложил плохие новости, сказав Ельцину, что ситуация очень сложная и что его рейтинг равен пяти процентам. Ельцин недовольно хмыкнул в ответ: конечно, это не так.

– Все, что вам говорят про вашу популярность люди из вашего окружения, неправда, – поддержал Чубайса Гусинский.

– А откуда вам известно, что они мне говорят? – Ельцин и так не любил Гусинского. Теперь он смотрел на него с ненавистью.

– Потому что вы ведете себя так, будто уже победили, – отвечал Гусинский ²⁶.

Ельцин выслушал Чубайса и бизнесменов, ничего им не сказал и ушел. Как пишет Хоффман, после этой встречи Березовскому удалось перемолвиться с президентом парой фраз наедине. Он использовал эту возможность, чтобы на всякий случай предупредить Ельцина: отменять выборы нельзя, это путь к гражданской войне. Ельцин опять ничего не сказал. На следующий день он распорядился создать второй, параллельный штаб во главе с Чубайсом. Штаб под началом Сосковца продолжал работу.

Выборы без выбора

Шли дни и недели, выборы приближались, Гайдар по-прежнему был в отчаянии. Ельцин объявил, что идет на выборы, но Гайдар не оставлял попыток найти ему замену – демократического кандидата, который мог бы победить Зюганова. Чем больше он размышлял, тем больше ему импонировала кандидатура Немцова. В начале марта он поехал в Нижний Новгород, чтобы попробовать уговорить его лично. Немцов Гайдара радушно принял, они вместе слетали на вертолете в один из небольших поселков на западе области, и на Гайдара в очередной раз произвело впечатление, как легко и свободно Немцов общается с людьми.

“Мы пришли к твердому выводу, что Борис Немцов мог бы, видимо, быть фигурой, в наибольшей степени консолидирующей именно демократический электорат”, – говорил Гайдар журналистам, но шансов на его выдвижение не было никаких ²⁷. Конкурировать с Ельциным для Немцова было немыслимо: и глупо политически, и неэтично. Вечером, за ужином, когда об этом в очередной раз зашла речь, он снова отказался: рано ему еще идти в президенты. “Я отлично помню, как он поблагодарил Гайдара за доверие и сказал, что он еще неспелая, молодая картошка, ему еще в земле посидеть надо, – вспоминает приехавший к Немцову вместе с Гайдаром его соратник Виктор Ярошенко. – Гайдар был очень расстроен” ²⁸.

Впрочем, от надвигающихся выборов Немцову все равно было не увернуться. Кампания еще толком не началась, но уже ставила вопросы, отвечать на которые он должен был и самому себе, и журналистам. Насколько опасен Зюганов? Что будет, если победят коммунисты? То ли в силу присущих ему самоуверенности и оптимизма, то ли в силу того, что Немцов находился в стороне от эпицентра нарастающей паники – Москвы, а возможно, и по той, и по другой причине одновременно, но он не считал, что с победой коммунистов, по состоянию на март месяц практически неизбежной, наступит конец света. “Закон маятника, который проверен уже на Восточной Европе и в Прибалтийских странах, показывает, что в раскладе Ельцин – Зюганов побеждает Зюганов, – говорил Немцов в телеэфире, на всю страну. – Даже если удастся колеблющихся убедить, что коммунисты хуже, чем Ельцин, то я думаю, что около 50 % избирателей ни при каких обстоятельствах за Ельцина не проголосуют” ²⁹.

Однако российская демократическая система уже достаточно крепка для того, чтобы противостоять коммунистическому реваншу, продолжал Немцов, в коммунистических рядах произойдет раскол, демократическая оппозиция, наоборот, объединится, а независимую прессу уже не задушить. К тому же у России большие долги, значит, на коммунистическую власть сможет давить и Запад, и это тоже сдерживающий фактор. Кроме того, можно подстраховаться уже сегодня: “В условиях перспективы [победы Зюганова], которая кажется абсолютно реальной и, я бы даже сказал, почти очевидной, у нашего президента есть совершенно замечательный шаг, который мог бы оградить Россию от такого рода катаклизмов. А шаг этот – внесение поправок в Конституцию, направленных на ограничение власти президента” ³⁰.

Это было в начале марта. Аналитическая группа во главе с Чубайсом только формировалась. Избирательная кампания была еще впереди, но сама мысль о том, что Зюганов может победить, уже была абсолютно неприемлемой, звучала почти предательски. “Мы решили и «обрубили концы», – рассказывал Михаил Ходорковский. – С марта 1996 года для нас победа коммунистов уже означала практически смерть” ³¹. Банкир и близкий знакомый Немцова Михаил Фридман, один из участников Давосского пакта, вспоминает, как месяц спустя, в апреле, объединившиеся для переизбрания Ельцина магнаты собрались, чтобы подписать воззвание в адрес Ельцина и Зюганова, которое потом стало известно как “Письмо тринадцати”: “Я очень хорошо запомнил, что все очень однозначно высказывались: Ельцин должен победить, иначе конец. И я, как человек, далекий от политики, сказал: «Я, может быть, выскажу какое-то несогласие осторожное с тем, что здесь говорится, но мне кажется, что нам лично, наверное, будет хуже от того, что выиграет Зюганов. Но с точки зрения исторического процесса, вполне возможно, что стране, может, и лучше будет, потому что страна создаст прецедент выборов, когда в результате голосования к власти придет оппозиция, и это будет важнейший исторический момент, поворотный пункт в российской истории». Я получил не просто холодный душ – шквал неприятия. Я, естественно, тут же заткнулся, сидел дальше тихо и молчал” ³².