Текст книги "Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом"

Программа реформ на три года вперед, то есть окончательной победы капитализма в России, включала в себя все: от военной реформы до введения частной собственности на землю, от принятия нового Налогового кодекса до реструктуризации естественных монополий. Предполагалось, уже тогда, что Газпром потеряет свое право на монопольное владение газовой трубой, в электроэнергетике начнется приватизация, а на железных дорогах будут конкурировать между собой частные перевозчики. К 2000 году эта программа обещала пятипроцентный рост экономики. Манифестом же молодых реформаторов, опубликованным под заголовком “Семь главных дел”, стал набор самых неотложных мер – от перехода к адресной социальной помощи до обязательного декларирования доходов чиновниками и сокращения государственного аппарата.

Немцов, как он считал, получил мандат на воплощение в жизнь его собственной платформы по борьбе с бандитским капитализмом. Он так это и формулировал в одном из первых уже московских интервью: “Мы с президентом говорили в целом о том, что сейчас, на взгляд как раз президента, нужно в стране. И собственно, выбор-то небольшой: либо бандитский капитализм, либо народный капитализм, или капитализм с человеческим лицом” ²⁷.

Чубайс возражал против такого определения – бандитский капитализм, – считая его неточным и популистским (мафиозную стадию крупный бизнес преодолел еще в 1993–1994 годах, объяснял он), но по существу они с Немцовым были единомышленниками. “Я считал и считаю, – говорил тогда Чубайс в одном из интервью, – что суть либеральной концепции в том и состоит, что государство должно быть максимально жестким именно в тех сферах, где никто, кроме него, этих функций выполнить не может. Не может именно потому, что в отличие от бизнесменов, у которых свои, частные интересы, государство движимо интересами всего общества” ²⁸.

Немцову достался бывший кабинет Потанина на пятом этаже Белого дома. Чубайс занял кабинет напротив. Чиновники быстро обратили внимание: к Чубайсу каждый день едет тележка с горой бумаг, а стол Немцова стоит пустой, если не считать коммутатора с прямым выходом на президента, премьера и нескольких коллег из правительства. Став первым вице-премьером, Немцов так и не превратился в бюрократа. Он вообще резко выделялся на фоне московских чиновников. “Он не боялся и не боится действовать – редкое для чиновника качество, – говорил про него экономист и бывший министр финансов Борис Федоров, – особенно в России” ²⁹. Свою губернаторскую должность Немцов рассматривал как политическую. Точно так же он воспринимал свой пост в правительстве. Это политическая должность: он, Немцов, одновременно и идеолог реформ, и их проводник. “Вскоре после своего назначения Немцов как куратор экономического блока вел совещание с военными, посвященное финансированию Министерства обороны, – вспоминает Олег Вьюгин, в то время заместитель министра финансов, – и в ответ на выступление очередного генерала Немцов вдруг говорит: «Так, ну все понятно. Просто не надо воровать. Сколько можно воровать». Генералы сидели шокированные и притихшие: это же не просто вице-премьер, слухи ходят, что он преемник” ³⁰.

То же самое происходило и на других совещаниях. Неформальный, вызывающий стиль Немцова стал его визитной карточкой. Он мог прервать совещание с министрами в своем кабинете, чтобы, например, выйти переговорить с кем-то, а вернувшись, рассказать им – не без хвастовства, бравируя своей независимостью, – как он только что отказал Березовскому в очередной просьбе. Конечно, такой стиль полностью соответствовал его характеру, но Немцов и свой характер умел поставить на службу политическим целям. Когда он ошарашивал генералов своей дерзостью, это была не дикость и не причуда, считает Вьюгин, а продуманная позиция: “Это был кавалерийский наскок” ³¹. Став высокопоставленным чиновником, нарушение бюрократических конвенций Немцов превратил в творческий метод. Для него государственный аппарат был противником, а борьба с бюрократией стала частью его политической платформы – причем навсегда.

Пересесть на “волгу”

Даже если младореформаторы и ощущали себя камикадзе в новом правительстве – положение в экономике тяжелое, – на камикадзе они были не похожи. В начале своей московской карьеры Немцов стремительно набирал популярность. “Назначение Немцова чрезвычайно воодушевило россиян”, – отмечали социологи из Фонда “Общественное мнение” в апреле 1997 года ³². По их опросам, в рейтингах доверия он уже обгонял и мэра Москвы Лужкова, и отправленного в отставку, но не ушедшего с политической сцены генерала Лебедя. Еще через месяц, к лету, Немцов побеждал Зюганова даже в сельских районах, где коммунисты были сильны исторически, и уверенно выигрывал у любого соперника во втором туре гипотетических президентских выборов. “Взлетело чудо Немцова”, – говорит Глеб Павловский, тогда близкий к Кремлю политтехнолог ³³. Юрий Лебедев помнит, как он примерно в это время, приехав из Нижнего Новгорода, ночевал у Немцова на его подмосковной даче в Архангельском. В восемь часов утра они выехали в Белый дом. В машине уже лежал подготовленный для Немцова дайджест прессы: “Мы едем, Немцов читает и говорит: «Хочешь посмотреть, какой у меня рейтинг?» И протягивает лист бумаги. Я смотрю: 45 %! Я охерел, ну ничего себе, думаю” ³⁴.

Так один из самых популярных губернаторов стал едва ли не самым популярным политиком в России. С одной стороны, сыграл роль сам факт переезда в Москву: общественное мнение увидело в Немцове будущего преемника – раз власть делает на него ставку, значит, он на коне, с ним сила. С другой стороны, Немцов шел в правительство именно как политик – и с популярными в народе идеями. Он шел во власть, чтобы бороться с коррупцией, связкой власти с капиталом – тем самым бандитским капитализмом, – привилегиями чиновников. Год спустя, в марте 1998-го, Немцов не впрямую, но достаточно очевидно сравнит себя в одном из интервью с Ельциным конца 80-х годов: “Ельцин именно восстал против аппарата. Он вообще по природе бунтарь. Они его пытались съесть, и они его не съели. Так что камикадзе не всегда умирают мгновенно” ³⁵. Немцов такой же бунтарь, такой же камикадзе и точно так же не собирается “умирать”. Ельцин боролся с бюрократией и привилегиями – Немцов принимает у него эстафетную палочку. Когда-то в популизме обвиняли Ельцина, теперь обвиняют Немцова. Он объединяется с народом против истеблишмента, возвращает реформам их демократический смысл.

Приехав в Москву, Немцов предложил несколько мер, нацеленных на борьбу с коррупцией в аппарате, например, введение конкурсов на госзакупки и декларирование расходов чиновников. Но кавалерийским наскоком заматеревшую московскую бюрократию было не испугать, и, как показала судьба первой и, пожалуй, самой известной инициативы Немцова – пересадить чиновников на “волги”, – он, конечно, был наивен и неадекватно оценивал соотношение сил. Пробитое Немцовым в Кремле распоряжение президента о “волгах” было опубликовано 1 апреля, одновременно с программой реформ и через две недели после утверждения нового кабинета. Идея была простая: на фоне тяжелейшего бюджетного дефицита и долгов по зарплате чиновники должны не ездить на иномарках, а поддерживать отечественного производителя.

“Чиновники были в шоке”, – писал потом Ельцин про запрет ездить на “мерседесах” и “ауди” ³⁶. Сначала он поддержал замысел своего протеже и даже сам подал пример, пересев на ЗИЛ. Как и следовало ожидать, общественное мнение отреагировало одобрительно. Немцов, популярнейший политик и при этом чужак в московской системе власти, делал ровно то, чего от него ждали люди: ставил власть на место, отбирая у нее главный признак статуса – дорогой иностранный автомобиль.

Пресса, впрочем, встретила предложение Немцова скептически. Журналисты подсчитали: да, серийный ГАЗ-3102 втрое дешевле Audi A6, не говоря уже о “мерседесе”, а издержки на ремонт вдвое ниже, но “Волга” с двигателем Rover и кондиционером Frigetta, специально собранная для правительственного гаража, будет и стоить, и обходиться в эксплуатации уже заметно дороже, а обычную “Волгу” с конвейера через год надо буквально собирать заново – она очень плохого качества и просто разваливается на ходу. Протекционистский мотив указа – в нем так и говорилось: “В целях экономии государственных средств и поддержки отечественных товаропроизводителей…”, читай: поможем родному для Немцова нижегородскому заводу ГАЗ – тоже не вызывал большого сочувствия. Мысль о том, что на седьмом году строительства капитализма надо отказаться от его благ и вернуться к советской практике, казалась нелепой.

Сопротивление в аппарате началось мгновенно – еще в ходе подготовки президентского распоряжения. В Минэкономики раскритиковали идею с “волгами” как протекционистскую и антилиберальную. В Центральном банке тут же вспомнили, что они формально не госслужащие, следовательно, указание сдать иномарки на них не распространяется. Оппозиционная Дума улюлюкала: Немцов – лоббист. Даже Олега Сысуева, друга и товарища по команде, пришлось уговаривать пересесть на “Волгу”: “Он мне сказал: если не ты, мой ближайший друг, то кто тогда будет выполнять? Тогда я пересел на эту «Волгу». Слава богу, она очень быстро сломалась” ³⁷. Сам Немцов все время норовил подсесть в машину к Чубайсу, особенно когда их вызывал Ельцин, а история про то, как его собственная “Волга” сломалась примерно на двадцатом километре Рублевки по дороге на день рождения коллеги по кабинету и проезжавшие мимо другие гости при виде Немцова разражались дружным хохотом, стала популярным анекдотом в Белом доме.

Членам правительства было предписано продать свои иномарки на аукционе. Аукцион прошел в июне в подмосковных Люберцах и с треском провалился. По свидетельству одного из присутствовавших на нем менеджеров “ЛогоВАЗа” (когда стало понятно, что провал неизбежен, владелец “ЛогоВАЗа” Березовский бросился Немцову на помощь, но было уже поздно), машины были “как после взрыва”, в лучшем случае годные на запчасти. “Это был саботаж. Абсолютный”, – вспоминает один из организаторов ³⁸. После второго аукциона в октябре президентское распоряжение аккуратно подправили: теперь чиновникам разрешили “пересаживаться [на «волги»] по мере износа автомобилей”, то есть в переводе с бюрократического на русский не пересаживаться вообще. Так самый громкий проект Немцова во власти потерпел жестокую – и тоже громкую – неудачу.

Лужков против младореформаторов

На аукционе правительственных иномарок в Люберцах в конце июня Немцова, к его удивлению, ждали сотни журналистов. Они набросились на вице-премьера с каверзными вопросами: чем “волги” лучше “мерседесов”, зачем это шоу, почему в Люберцах, сколько ему заплатили владельцы площадки и пр. Как оказалось, большинство репортеров еще рано утром привезли на автобусах из Москвы в сопровождении ГАИ. Их приезд организовали правительства Москвы и Московской области.

За пять лет правления Юрия Лужкова Москва, самый либеральный, самый богатый, самый большой и вообще главный город в стране – история или вершилась в Москве, или не вершилась вовсе, – превратилась в государство в государстве. Здесь действовало свое, отдельное гражданство: право жить в городе по-прежнему определялось наличием московской прописки, о которой раньше мечтали все советские люди (несмотря на то что прописка была отменена федеральным законом, а позднее и решением Конституционного суда). Здесь действовали свои, отдельные правила приватизации, которые Лужков отстоял перед Ельциным, активно критикуя реформы Гайдара и приватизацию Чубайса. Здесь, в Москве, Лужков построил централизованную систему власти с лояльным парламентом, подконтрольными силовиками, управляемыми судами, верной ему прессой и крупным бизнесом, который ориентировался лично на него. Аналитики тогда уже уверенно говорили о “клане Лужкова” как об отдельной мощной политической – и финансовой – силе. На выборах мэра города, которые прошли одновременно с президентскими, Лужков получил почти 90 процентов голосов. В Москве он был царь и бог.

“Чубайс радикал, я практик”, – говорил Лужков ³⁹. Он как раз и воплощал тот самый новый тип “крепкого хозяйственника”, который занимается не политической демагогией, а реальными делами. “Осторожный политический деятель, который все время делает вид, что он – хозяйственник, главный строитель и чистильщик Москвы. Этот его образ, совершенно прекрасный и очень нужный для России, делает Лужкова выдающимся губернатором на фоне многих других” – так отзывался о Лужкове Немцов незадолго до своего приезда в Москву ⁴⁰. В то время Немцов и Лужков, оба в топ-листе самых популярных политиков страны, оба губернаторы-тяжеловесы, к тому же только что выигравшие выборы, ладили и были союзниками: в конце 1996 года они вдвоем создали и возглавили клуб регионов-доноров и даже провели совместную пресс-конференцию. Немцов был гибкий: демократ и западник, но ни с кем не ссорится, в хороших отношениях и с гайдаровцами, и с антиельцинистом Руцким, и с хозяйственником Лужковым.

С Лужковым они конкурировали на теннисном корте. Олег Сысуев вспоминает, в 1995 году они вдвоем с Немцовым играли парный теннисный матч против Лужкова и его постоянного партнера Евгения Пантелеева, министра промышленности Москвы и хорошего теннисиста. Из них четверых самым слабым игроком был Лужков – он только недавно начал осваивать теннис: “Меня поразило, что в этом случае для Бори очень важно было победить Лужкова. Он не мог воспринимать это как игру. И когда я все-таки старался играть на Пантелеева, сильного игрока – так интереснее, – Боря мне на ухо рычал: играй на Лужкова. Чтобы все-таки наша победа была очевидна. Думаю, уже ощущалась конкуренция между ними. И Боря хотел быть лучше. Боря хотел быть выше Лужкова” ⁴¹.

Лужков из тех, кто обращал на такие вещи внимание, – в нем тоже был силен соревновательный дух. (Согласно одному из устойчивых слухов, например, их взаимная ненависть с Березовским началась с того, что Лужков вчистую проиграл ему партию в бильярд.) Но с переездом Немцова в Москву все изменилось: спортивная борьба превратилась в политическую.

К концу 1996 года – с учетом слабого здоровья Ельцина – у Лужкова уже были большие амбиции. В мэрах ему было тесно. Его вклад в победу Ельцина на выборах президента был очень велик. Вся Москва была увешана их совместным портретом: под лозунгом “Москвичи свой выбор сделали” Лужков и Ельцин жали друг другу руки. Теперь московский мэр рассчитывал на ответную поддержку. И не без оснований. Это активно обсуждалось, этого ждали, об этом писали в прессе. Бывший глава администрации Ельцина Сергей Филатов, например, прямо так и говорил, что Лужков – самый достойный кандидат, “которому Ельцин со временем мог бы передать дела”.

Внезапное появление Немцова – и правительства младореформаторов – нарушило планы Лужкова. Стало ясно: Ельцину он сейчас не нужен. Из потенциального конкурента Немцов превратился в актуального, а, примкнув к Чубайсу, стал для мэра Москвы непримиримым противником. Лужков пошел в атаку на младореформаторов: обвинил их в срыве выгодного объединения с Белоруссией, набросился на рыночные реформы, призвал отменить итоги приватизации. Как раньше с приватизацией, отстоял у Ельцина особый порядок жилищно-коммунальной реформы в Москве – не “по Немцову”. Даже вмешивался в проведение президентских мероприятий в столице. Так начался его разлад с Ельциным.

Отношения между Немцовым и Лужковым поменялись тогда резко и навсегда. И с тех пор только ухудшались. Уже тогда Немцов пытался инициировать расследование о хищениях в ходе строительства МКАД – впрочем, безуспешно – и не переставал открыто недоумевать по поводу бизнес-успехов жены Лужкова Елены Батуриной, которая выигрывала один тендер за другим.

Прожив в столице почти три месяца, Немцов так и не получил пресловутой московской прописки, которая была нужна хотя бы для того, чтобы Жанна могла пойти в школу. Лужков при встрече кивал, и только. А члены жилищной комиссии отказали первому вице-премьеру российского правительства, сославшись на отсутствие в пакете необходимых документов – справки о том, где его жена была в 1992–1994 годах. Немцова – это одна из его любимых историй – Ельцин время от времени спрашивал: ну как с пропиской? Тот отвечал: никак. “Лужков долго не хотел прописывать Борю в Москве, – вспоминает Сысуев. – И жена Борина, Рая, – ну, это для любой жены неприятно – проела плешь Борису. И он как-то сказал об этом Борису Николаевичу” ⁴².

В изложении Немцова дальше было вот что: рассерженный Ельцин попросил соединить его с Лужковым и просто сказал в трубку: “Мелко работаете, Юрий Михайлович. Мелко”. И положил трубку. А потом объяснил ничего не понимающему Немцову, как это работает: чтобы понять, что вывело президента из себя, Лужков как опытный аппаратчик сначала выяснит, кто у него в тот момент был. Позвонит в приемную, и ему скажут – Немцов. На следующий день Немцова прописали в Москве ⁴³.

Но в целом бытовые трудности и аппаратные интриги Немцова не беспокоили: он был в полном восторге от своей новой жизни. Раньше Немцов делал Нижний Новгород модным городом и зазывал туда звезд мировой политики. А теперь он сам оказался там, где творилась не только российская – мировая история. Первая волна интереса к России давно сошла, зато как раз накатила вторая: коммунизм побежден, Россию признали в мире, идут последние приготовления к вступлению в Большую семерку (Россия вошла в нее в июле 1997 года), все двери открыты. На мысли о президентстве накладывалось жизнерадостное чувство, что, как ни повернутся обстоятельства, его, суперуспешного 37-летнего политика, ждет прекрасное будущее. Таковы были общие настроения тех месяцев: оптимизм и вера, что все главные трудности позади, что страна движется вперед, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего. “Это самое счастливое мое время, – вспоминает Сысуев. – Это большая удача, что я работал в этом правительстве” ⁴⁴.

К тому же это была очень бодрая жизнь. “Мы жили в режиме «срочно». Я думаю, что у Бори было абсолютно то же самое, – говорит Сергей Ястржембский, тогдашний пресс-секретарь Ельцина. – Дома практически не бывали: выезжали очень рано утром, чтобы быть в кабинете, когда президент приезжал в Кремль. А он очень рано любил просыпаться. А в конце дня мы, полуубитые, доходили до кровати, просто чтобы перезарядить батарейки. Жизнь была буквально как кипятильник” ⁴⁵.

Первая битва за Газпром

Тем временем в стране продолжалась полноценная бюджетная катастрофа, государство не платило пенсии и зарплаты. Яков Уринсон, тогда министр экономики, рассказывает, как в начале 1997 года – еще до появления в правительстве Чубайса и Немцова – генеральный директор Центра атомного судостроения в военном Северодвинске Пашаев докладывал ему про голодные обмороки в школах ⁴⁶.

Как наполнить бюджет и рассчитаться с долгами по зарплатам? Из семи главных дел, записанных в программе младореформаторов, эта задача, естественно, стояла под первым номером. Решить ее можно было в целом двумя путями: заставить крупные компании заплатить налоги либо провести новую приватизацию. Но и в том и в другом случае младореформаторам приходилось иметь дело с руководителями государственных предприятий, теми самыми красными директорами, которые по-прежнему успешно сопротивлялись попыткам государства принудить их к финансовой дисциплине.

Например, к лету 1997 года крупнейшим – и хроническим – должником бюджета был принадлежащий государству “Нижневартовскнефтегаз”, главное добывающее предприятие на Самотлоре, крупнейшем нефтяном месторождении в России, которое называли советским Кувейтом. Чубайс еще осенью 1995 года докладывал на правительстве, что под руководством Виктора Палия, легендарного нефтяного генерала, который руководил нефтедобычей на Самотлоре с советских времен, компания уклоняется от уплаты налогов, зато потратила больше 4 млн долларов на командировки и турпоездки, а еще 27 млн долларов с лишним на строительство санатория в Крыму. Теперь, в июне 1997-го, Чубайс и Немцов планировали приватизировать Тюменскую нефтяную компанию, в состав которой входил и “Нижневартовскнефтегаз”. Для этого им надо было снять Палия с поста гендиректора. Правительство издало соответствующую директиву, но – один из любимых тогда приемов в борьбе руководителей предприятий с государством – аэропорт в Нижневартовске, сославшись на непогоду, отказался сажать самолет с эмиссаром правительства на борту. Две недели спустя Чубайс и Немцов предприняли вторую попытку. На этот раз их делегат благополучно добрался до места. Чубайс потом описывал эту сцену так:

“Госпредставитель садится в самолет, прилетает, идет на собрание… Голосует за Палия! Немцов – в ярости:

– Ты что же, гад, делаешь?!

– Борис Ефимович, извините, я жить хочу. У меня жена, дочка, девочка. На кой черт мне все это нужно?!

– Так я тебя выгоню.

– Я знаю. Зато в живых останусь” ⁴⁷.

В эпоху взаимных неплатежей у неплательщиков налогов главный аргумент был один: им тоже все кругом должны. Именно этот аргумент и приводил Рем Вяхирев, глава Газпрома, корпорации, которая объединяла всю советскую газовую промышленность. И он был прав: потребители газа по всей стране задолжали Газпрому астрономическую сумму. Похожая ситуация сложилась в электроэнергетике и железнодорожных перевозках. В том числе и эту проблему должна была решить реформа естественных монополий. Раздробление Газпрома, энергетической системы страны и железных дорог приведет к рыночной конкуренции в этих секторах экономики, и в конечном итоге в выигрыше будут все: потребители получат более низкие тарифы, компании будут зарабатывать, а государство – получать налоги. Благодаря своему влиянию на Ельцина Немцов добился принятия указа о реструктуризации естественных монополий, как он потом говорил, “один из самых серьезных реформаторских документов 90-х” ⁴⁸. “Я хорошо помню, как Немцов с этим указом носился и все грозил: «Разделю железную дорогу, разделю провода и станции…» – вспоминает Чубайс. – А я ему говорил: «Борис, когда будешь МПС дробить, ты не перепутай, там надо не левый рельс от правого отделить, а железнодорожное полотно от подвижного состава». Шутки шутками, а указ этот, на мой взгляд, одно из лучших творений Немцова” ⁴⁹.

Впрочем, газовая часть указа выглядела гораздо скромнее, чем электрическая и железнодорожная. “Почему-то при чтении этой (газовой. – М. Ф.) части кажется, что разработчики сами не очень верили в реальность своей затеи”, – писал потом экономический журналист Михаил Бергер ⁵⁰. Уже в течение нескольких лет Газпром успешно отбивался от реформаторов – при поддержке премьер-министра, бывшего главы концерна. Именно поэтому, признавал Немцов, раздел про Газпром в указе получился слабый. Совещания по реформе электроэнергетики уже вовсю шли с апреля, а Вяхирев тем временем продолжал доказывать – под аплодисменты депутатов, – что Газпром национальное достояние и дробить его нельзя. Чтобы решить проблему неплатежей, он предлагал включить печатный станок и печатать деньги.

Немцов стал разбираться в сложной структуре управления Газпромом. И тут выяснились две вещи. Во-первых, что 35 % акций государства были переданы в управление самому Газпрому (как утверждал Немцов, лично Вяхиреву, но тот всегда стоял на том, что это не так). Получалось, что интересы государства в компании представляет ее менеджмент. Во-вторых, что концерн имеет опцион на выкуп через два года тридцати процентов своих акций у государства по номинальной цене – то есть очень дешево. В этом случае Газпром мог перейти под контроль своих менеджеров уже формально, примерно так же, как это случилось с “Сургутнефтегазом”, одной из крупнейших нефтяных компаний страны[21]21
  Структура собственности “Сургутнефтегаза” непрозрачна. Считается, что менеджмент компании владеет ее контрольным пакетом через ряд офшорных компаний и дочерних фирм.


[Закрыть].

“Рассчитывали ли руководители Газпрома, что смогут стать его хозяевами? Внятных объяснений ни Вяхирев, ни Черномырдин не давали”, – писал журнал Forbes много лет спустя ⁵¹. Вопрос не праздный, и в реальности это представить трудно: все-таки Газпром не одна из множества нефтяных компаний, а монополист на рынке газа. Вяхирев позже показывал журналистам другой трастовый договор, который позволял выкупить опцион уже не по номинальной, а “по согласованной с правительством” цене, и, если это было так, значит, у государства оставались рычаги влияния. Но Немцов этого второго документа не видел (если он в тот момент вообще существовал). Немцов поднял шум и пошел к Ельцину: государство может потерять Газпром! Победы в борьбе с Вяхиревым он добьется только в декабре, когда Ельцин лично заставит председателя Газпрома подписать новый договор, уже без опциона. “Вяхирев с Черномырдиным бились за право выкупа до последнего, – говорил Немцов. – Но все решила резолюция Ельцина на договоре, которую я получил. В ней «царь» написал: «Это грабеж России!»” ⁵²

Однако эта победа далась Немцову дорогой ценой. Тогдашний соратник Немцова и глава службы его советников Виктор Аксючиц помнит, например, как Черномырдин не разрешил Немцову поехать в Германию на презентацию его новой книги, и добиться выезда удалось только после звонка Ельцину ⁵³. “С трастовым договором Боря Немцов тяжело и долго разбирался, в результате чего совершенно испортил свои отношения с премьером и вообще загубил карьеру”, – вспоминал Гайдар ⁵⁴. Сам Немцов тоже считал, что именно эта история стоила ему поста первого вице-премьера.

Вторая битва за Газпром

Немцов разошелся не только с Черномырдиным. 26 июня 1997 года Черномырдин должен был лететь с визитом в Китай – обсуждать поставки турбин для гигантской гидроэлектростанции на реке Янцзы, а также газа с Дальнего Востока и электроэнергии из Сибири. Немцов вылетел за два дня до этого – готовить визит премьера. Борис Надеждин, советник Немцова в правительстве и секретарь возглавляемой Немцовым Коллегии представителей государства в естественных монополиях, в том числе в Газпроме, сидел в своем кабинете в Белом доме. При нем, как всегда, были факсимиле немцовской подписи и печать коллегии – Немцов доверял Надеждину решать мелкие вопросы самому. Тут в дверь постучали. “Борис Борисович, надо бы быстро оформить протокол. Виктор Степанович уже утвердил”, – сказал ему, войдя в дверь, один из помощников Березовского. Надеждин взглянул на протянутый ему документ – это была директива избрать Березовского председателем Совета директоров Газпрома на собрании акционеров через неделю. Сверху стояло размашистое “Утверждаю” и подпись Черномырдина. Пораженный до глубины души Надеждин взял документ и побежал звонить Немцову: “Боря, тут такая история. Мои действия?” ⁵⁵

Немцов был в курсе, что Березовский нацелился на Газпром. Первым ему об этом рассказал американский миллиардер Джордж Сорос. Финансист, философ и филантроп, Сорос верил в идеи открытого общества, приветствовал падение железного занавеса и возлагал на Россию большие надежды. В начале 90-х он пожертвовал сто миллионов долларов на гранты для ученых – на спасение российской фундаментальной науки. В 1996 году, в Давосе, он не верил, что Ельцин сможет победить коммунистов. Теперь, год спустя, Сорос был настроен оптимистичнее. Он искренне хотел помочь младореформаторам – и особенно Немцову, которому симпатизировал. А если на этом получится заработать – тем лучше. В начале июня Березовский предложил ему вложить миллиард долларов в акции Газпрома – что, в свою очередь, помогло бы ему, Березовскому, поставить Газпром под свой контроль. “Получив контроль над газовым гигантом, он собирается модернизировать компанию и превратить ее в прозрачную корпорацию, соответствующую всем западным стандартам, – так описывал план Березовского тогдашний помощник Сороса (а потом и самого Березовского) Александр Гольдфарб. – Спрос на газ в Европе неизбежно будет расти, и Газпром станет одной из самых влиятельных компаний в мире” ⁵⁶.

В любом случае такая инвестиция сулила в перспективе большую прибыль. Специальный закон ограничивал доступный для иностранцев объем акций Газпрома тридцатью процентами; это привело к формированию двух рынков акций Газпрома – один для нерезидентов, а другой внутри страны, – и инвесторы понимали: когда это ограничение будет снято, Газпром моментально вырастет в цене и владельцы “внутренних” акций резко разбогатеют.

Сорос согласился. Березовский на своем личном самолете привез его в Сочи. Там они встретились с Черномырдиным. В итоге Сорос был готов вложить в Газпром сначала один миллиард, а потом еще два. “Березовский сиял”, – вспоминает Гольдфарб ⁵⁷. Он заверил Сороса, что Чубайс и Немцов его план поддерживают. Прилетев в Москву, на следующий день Сорос зашел к Немцову. “Тот об этом в первый раз слышал, – вспоминал потом Сорос. – «Только через мой труп», – отреагировал он” ⁵⁸. Немцов отговорил Сороса: не надо помогать Березовскому захватывать Газпром, это же и есть тот самый грабительский капитализм, с которым они, реформаторы, хотят бороться. В итоге сконфуженный миллиардер от идеи с Газпромом отказался, зато одолжил миллиард долларов правительству, чтобы оно смогло выплатить в срок пенсии.

Березовский был вне себя. “Неужели он поверил этому клоуну Немцову? Неужели он не понимает, – кричал олигарх, – что Немцов играет роль «Чубайса с человеческим лицом» для глупых иностранцев. Я сам его на эту роль выбрал…” ⁵⁹

Березовский видел себя главным режиссером в театре, где Немцов, сам того не подозревая, должен был играть самого себя – честного либерала-реформатора. Правительство, в логике Березовского, было лишь исполнительным органом при Совете директоров России, в котором лично ему принадлежал как минимум блокирующий пакет. И не он один смотрел на Немцова сверху вниз. Дурачок, кандид, наивный провинциал, больших денег не видел, в больших играх не участвовал, зато вообразил себя преемником и придумал себе игрушки вроде пересаживания чиновников на “волги” и декларирования доходов – примерно такое сложилось мнение о Немцове в том самом Совете директоров России и среди обслуживающей его свиты. И вдруг этот возомнивший о себе простофиля встает у Березовского на пути и рушит его планы!

Березовский и сам поговорил с Немцовым. Но тот уперся: он как председатель Коллегии представителей государства в Газпроме решительно возражает против его назначения председателем Совета директоров. В отличие от Черномырдина и Вяхирева, которые, конечно, не мечтали увидеть Березовского во главе Газпрома, но опасались прямо сказать ему об этом, Немцов не стал плести интриги и шел напролом. Он же фаворит Ельцина – кто ему что сделает? И вот теперь он говорил Надеждину в телефонную трубку, из Китая, чтобы тот спрятал бумагу в сейф и дожидался его возвращения. Надеждин так и поступил. Примерно через сутки, к своему огромному удивлению, Немцов наткнулся на Березовского в аэропорту города Ичан в Центральном Китае, в пятидесяти километрах от плотины.