Текст книги "Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом"

На Немцова набросилась пресса: трус и конформист, переметнулся к коммунистам, агитирует за Зюганова, в лучшем случае глубоко ошибается. “Не стало ли его выступление симптомом уже начавшегося перехода части российской элиты из рядов партии власти в лагерь вероятного победителя на выборах 16 июня?” – писала газета “Коммерсантъ” ³³. Немцова атаковали так яростно, что ему пришлось оправдываться: нет, он не поддерживает коммунистов, но “нужно быть реалистом и хладнокровно смотреть в будущее” ³⁴.

Идеалист Немцов не понимал, что в Кремле в принципе не рассматривали возможность поражения. Как скажет Чубайс – уже потом, когда избирательная кампания начнется всерьез: “Плана Б у нас просто нет”. В тот момент Немцов не осознавал, что президентские выборы 1996 года не были выборами в прямом смысле. Ставки были чересчур высоки. Альтернатива была очевидна: либо побеждает Зюганов, либо побеждает демократия – и не оставляла выбора. Быть реалистом означало не готовиться к вероятной победе Зюганова, а полностью отвергать ее. И тогда, в марте, план Б у Ельцина был. В воскресенье, 17 марта, в 7.30 утра Анатолия Куликова, в это время уже министра внутренних дел, разбудил звонок: глава Службы безопасности президента Александр Коржаков вызывает его в Кремль, к президенту, к 11 часам. В 10.57 он вошел в кабинет президента. Куликов вспоминал потом: “Ельцин показался мне взбудораженным. Пожал руку и без лишних разговоров объявил: «Я решил распустить Государственную думу. Она превысила свои полномочия. Я больше не намерен терпеть этого. Нужно запретить коммунистическую партию, перенести выборы»” ³⁵.

План Б

К зиме 1996 года Александр Коржаков уже давно был не просто главой президентской охраны. Самый близкий, возможно, помимо семьи человек к Ельцину, Коржаков был его главным товарищем – глазами, ушами и ближайшим советником, фигурой номер один в ельцинском Кремле. “Он был «образом жизни», – говорил про него Немцов. – Я думаю, что Ельцин начинал чувствовать недомогание, лишь только узнавал, что Коржакова нет рядом” ³⁶. Осенью 1995 года в рейтинге самых влиятельных российских политиков он занимал 4-е место, уступая лишь московскому мэру Лужкову, премьеру Черномырдину и самому Ельцину.

Коржаков был основным сторонником идеи отмены выборов в Кремле – по двум причинам. Во-первых, он искренне не понимал, зачем они нужны. “Какие выборы? Мы не для того брали власть, чтобы так просто ее отдать!” – говорил он ³⁷. Во-вторых, он тревожился о здоровье своего шефа: во второй половине 1995 года Ельцин пережил три сердечных приступа, практически весь октябрь и ноябрь провел в клинике, а в его кортеже появилась машина скорой помощи. Как он в таком состоянии проведет предвыборную кампанию? А тут еще коммунисты не просто победили на выборах в Думу в декабре с неожиданно большим отрывом – они захватили парламент: продвинули своего однопартийца в спикеры и взяли под контроль большинство комитетов. Убеждение, что с таким откровенно враждебным парламентом дело иметь невозможно, стало еще одним аргументом в пользу силового решения.

Напугало Ельцина и то, как мировые лидеры встречали Зюганова в Давосе. Время шло, его рейтинг не рос, победа на выборах выглядела все менее вероятной. В конце февраля начальник ельцинского предвыборного штаба Сосковец говорил одному из американских консультантов, приехавших помогать проводить кампанию: “Одна из стоящих перед вами задач – за месяц до голосования сказать нам, что надо отменить выборы, если вы увидите, что мы проигрываем” ³⁸. Но хороший повод представился уже в середине марта – на него Ельцин и сослался в разговоре с Куликовым: депутаты проголосовали за отмену Беловежских соглашений, которыми был закреплен распад СССР в декабре 1991 года. То есть депутаты на бумаге восстановили СССР. Конечно, этот предвыборный пропагандистский ход не мог иметь практических последствий. Но это был casus belli.

Ельцин внял уговорам Коржакова. Более того, идея о переносе выборов “в какой-то момент… стала идеей Ельцина”, – считает Хоффман ³⁹. Взять и одним махом разрубить гордиев узел, как он уже сделал два с половиной года назад, – это вполне отвечало его темпераменту. Он так и напишет в своих мемуарах: “Чего греха таить: я всегда был склонен к простым решениям” ⁴⁰.

Несмотря на все свои недостатки – нехватку образования, склонность к алкоголю, импульсивность и пр., – с тех пор как Ельцин стал президентом, он жил с сознанием своей миссии: сделать Россию нормальной, демократической страной. На этом пути ему приходилось продираться сквозь тяжелейшие препятствия и проблемы, постоянно что-то шло не так, и Ельцин попал в своего рода порочный круг: он ошибался, стремился исправить свою ошибку, ошибался снова, и финишная прямая опять исчезала за горизонтом. Теперь он понял, что ему нужно еще два года: он разгонит коммунистический парламент, запретит компартию, отложит президентские выборы, подготовит себе преемника – хоть того же Немцова: сейчас тот еще молод и не готов – и уйдет на покой с чувством выполненного долга. “Мне нужно два года, – повторял он как заклинание Анатолию Куликову, когда тот вошел к нему в кабинет. – Я решение принял” ⁴¹.

Куликов ушел, договорившись о повторной встрече в тот же день, в воскресенье, ближе к вечеру. Вся драма разворачивалась чуть дольше суток. Вскоре Березовский, Чубайс, Татьяна Дьяченко и Юмашев судорожно искали выход из тупика. Березовский узнал, что происходит, и рассказал Гусинскому: у них большие проблемы – на столе у Ельцина лежит бумага об отмене выборов и о вводе чрезвычайного положения, Кантемировская дивизия приведена в боевую готовность, что делать? Чтобы не допустить повторения событий сентября 1993-го, когда депутаты заняли оборону в стенах парламента, к пяти часам вечера все находившиеся в здании Государственной думы на Охотном ряду были эвакуированы – якобы по звонку о заложенной внутри бомбе, – и его заняли полторы сотни спецназовцев.

Помощники президента получили приказ готовить тексты указов. В это время Куликов вернулся обратно к Ельцину – уже вместе с генеральным прокурором Юрием Скуратовым и председателем Конституционного суда Владимиром Тумановым. Они договорились, что займут единую позицию: распускать парламент и отменять выборы ни в коем случае нельзя. Начать с того, что Куликов был вовсе не уверен, что силовики в регионах исполнят его приказы. Воображение уже рисовало ему картину неизбежной гражданской войны. Ельцин только что выставил вон своих помощников, которые тоже пытались отговорить его от этой затеи, и встретил Куликова, Туманова и Скуратова холодно и сердито. “Было ясно: Ельцин возражений не приемлет, – вспоминал Куликов. – Я только спросил: «Борис Николаевич, а вы не хотели бы созвать Совет безопасности, чтобы обсудить эту ситуацию?» Он взорвался: «Хватит, уже насоветовался… Никакого Совета я собирать не намерен»” ⁴².

Вскоре у него в кабинете был Анатолий Чубайс – Татьяна Дьяченко уговорила отца принять его. Разговор длился дольше часа. Сейчас не 1993 год, объяснял Чубайс, и выход за конституционное поле чреват тяжелейшими последствиями, запрещать компартию – это безумие. “Я попал в ситуацию абсолютного открытого противостояния [с Ельциным], – рассказывал Чубайс. – Было совершенно очевидно, что он просто не хочет меня видеть, не хочет со мной говорить, не хочет обсуждать эту тему, не хочет слушать моих аргументов…” ⁴³

Ельцин не любил Чубайса, но политическое чутье подсказывало ему, что к нему стоит прислушиваться. Выйдя от президента, Чубайс зашел к президентским помощникам, которым было поручено составлять президентский указ. “Ребята, кто пишет указ, отвечает, независимо от того, ставил визу или нет, – сказал им Чубайс. – Остается только заявление об уходе. Это ведь политическая гибель президента” ⁴⁴.

А в это время Гусинский встречал в аэропорту возвращавшегося из Парижа мэра Москвы Лужкова – прямо у трапа, на взлетной полосе. Пригласив удивленного мэра к себе в машину, Гусинский объяснил, что происходит.

– А вы уверены, что Ельцин выиграет выборы? – спросил Лужков.

– Нет, но приложим к этому все усилия, – отвечал Гусинский. – Жить при диктатуре (Коржакова и силовиков. – М. Ф.) лучше, что ли? ⁴⁵

Лужков пообещал позвонить президенту на следующее утро. Накануне Ельцин уехал из Кремля домой, распорядившись доставить ему текст указа к 11 часам вечера, но так и не получил его. Вместо указа его помощники написали для него записку. “Правовых обоснований жесткого варианта практически нет”, – гласил ее первый пункт ⁴⁶. Записку Ельцину передали уже на следующее утро, когда он приехал в Кремль. На 6 часов утра было назначено последнее совещание. Против разгона Думы снова выступили и Куликов, и премьер-министр Черномырдин. Когда президент распорядился не захватывать пока здание Думы и штаб-квартиру коммунистов, Куликов понял: спецоперация отменяется. В последний момент все то же политическое чутье подсказало Ельцину: надо отказаться от самого легкого и понятного ему сценария – надо идти на выборы.

Ни пресса, ни публика ничего тогда не узнали: руководство телеканала НТВ было в курсе происходящего благодаря Гусинскому и Березовскому, однако подключать телевидение не понадобилось. “Нам не пришлось задействовать СМИ”, – признавался Березовский ⁴⁷. От попытки государственного переворота остались лишь сухие сообщения агентств: о поисках взрывного устройства в стенах парламента и о “широкомасштабных командно-штабных учениях органов внутренних дел и внутренних войск”. А еще заявление Зюганова о том, что Кремль готовит некие силовые действия. Депутаты, которые пришли на работу рано утром в понедельник, наткнулись на вооруженное оцепление, однако его быстро сняли.

Березовский и Чубайс одержали свою первую настоящую победу: у Ельцина теперь оставался только один вариант – план А. Он шел на выборы.

Голосуй или проиграешь

Несмотря на все трудности, уже пять лет, начиная с избрания депутатов Первого съезда в 1990 году, Россия была свободной страной. Все российские выборы – по крайней мере на федеральном уровне – были прозрачными, открытыми и свободными от всякого давления, будь то государство либо иной субъект политической жизни. В последних числах марта стартовала предвыборная кампания Бориса Ельцина. От всех предыдущих кампаний ее отличало новое понимание: избирателю можно что-то внушить и таким образом побудить его проголосовать “правильно”.

Впервые выборы шли с привлечением западных технологий: с участием политтехнологов, социологов, журналистов, артистов и телезвезд, с тщательно продуманной агитацией и так называемым таргетированием разных аудиторий. И впервые избирательная кампания служила четкой цели – массовой мобилизации против угрозы возвращения коммунизма. Ельцинский “путч” не состоялся, гражданской войны удалось избежать на улицах российских городов, но весной 1996 года в поле боя превратилось все информационное пространство страны.

Все, кто как-то устроился в жизни к этому времени, побаивались коммунистов – и не любили Ельцина. И чтобы из двух зол они согласились проголосовать за меньшее, за Ельцина, сначала надо было изменить его самого – точнее, его образ, который сложился в головах у людей. За пять лет в общественном сознании Ельцин превратился в свою противоположность: не храбрый борец с системой, а очередной генсек в каракулевом пирожке; не народный лидер, а высокопоставленный чиновник, бесконечно далекий от народа. Поэтому Ельцин, вспоминал потом Ослон, должен был “предстать в предвыборный период как бы возвратившимся в свое исходное состояние, воспроизвести себя самого из тех времен, когда он был народным кумиром и для десятков миллионов людей воплощал в себе надежды на обновление” ⁴⁸.

Выходец из той же системы, Ельцин тем всегда и отличался от большинства партийцев, что умел меняться и обладал острой интуицией, политическим нюхом. Для политтехнологов из Аналитической группы он оказался удобным – и умным – клиентом. Едва ли не первым делом они положили перед ним две фотографии, одну из начала 90-х – Ельцин в окружении людей, – другую из последней предвыборной поездки: президент в окружении чиновников и охраны. Ельцин мгновенно все понял. Он преобразился на глазах – и вновь заговорил человеческим языком. “Такое ощущение, что наш Илья Муромец наконец встряхнулся”, – вспоминал этот момент Гайдар ⁴⁹. Свои колебания он к тому моменту уже отбросил, прекратил поиски альтернативного кандидата-демократа и вместе со своей партией поддержал Ельцина: “Голосуя за Ельцина, мы поддерживаем не его администрацию, а частную собственность, конвертируемый рубль, гражданское общество в России” ⁵⁰.

Собственная невероятная активность Ельцина – за два месяца он объездил два десятка городов – сочеталась с продуманной массированной рекламной кампанией. Ролики с лозунгом “Верю! Люблю! Надеюсь!” рассказывали, что Ельцин – человек из простой крестьянской семьи, он – такой же, как все. Под лозунгом “Выбирай сердцем” за Ельцина агитировали люди, похожие на тех, кто обычно голосует за Зюганова – пенсионеры, рабочие. Они не хотят возврата в прошлое, когда спички были по талонам, а крестьян сгоняли в колхозы. За четыре года до этого молодежный музыкальный телеканал MTV в Америке приурочил к президентским выборам кампанию Choose or Lose – “Выбирай или проиграешь”, – которая пропагандировала интерес к выборам среди молодежи. Ближе к финалу кампании по этой модели под лозунгом “Голосуй или проиграешь” за Ельцина уже агитировали рок– и поп-звезды. Многие из них делали это по зову сердца. “Или мы оставляем земляка Ельцина президентом, или возвращаются коммуняки”, – говорил Владимир Шахрин, лидер екатеринбургской группы “Чайф”, одной из самых известных в стране. Но и гонорары музыканты получали неслыханные – до нескольких десятков тысяч долларов. О том, чтобы уложить предвыборную кампанию в положенные по закону три миллиона долларов, не было и речи – один только молодежный проект стоил дороже.

“Мы победим, чтобы не допустить возврата к временам, когда Россию считали империей зла, – говорил с трибуны Ельцин. – Мы выиграем выборы, чтобы скорее начать жить свободно и достойно, как живут все нормальные люди в нормальных странах” ⁵¹. Но еще ни разу за последние пять лет путь к победе на выборах своему кандидату так методично не прокладывало само государство: обеспечивало выдачу зарплат и пенсий, публиковало указы о поддержке различных отраслей… “Казна может не выдержать щедрости предвыборных обещаний”, – писала газета “Известия” ⁵². Как пишет Хоффман, сама кампания тоже в значительной мере финансировалась за счет государственных средств через полулегальные схемы: вовлеченные в кампанию бизнесмены с дисконтом покупали государственные облигации. “Да, Ельцин активно использовал свой административный ресурс, – признают участвовавшие в той кампании его помощники. – Но на что? На восстановление образа энергичного президента, продвигающего преобразования в России, а не главного должностного лица, «нагибающего» всех остальных начальников, чтобы обеспечили ему хороший результат” ⁵³.

Отношения с прессой у ельцинского штаба развивались по той же модели, что и с артистами. Журналисты искренне боялись, что победит Зюганов. Они сами хотели помочь Ельцину переизбраться, и эти эмоции были вполне понятны. “Если мы работаем строго по объективным, профессиональным, непредвзятым, внепартийным законам и завтра побеждает Зюганов, мы знаем, что своими руками выкопали себе могилу, – говорил весной 1996 года руководитель НТВ и в тот момент уже фактически глава предвыборного штаба Ельцина Игорь Малашенко. – Если же, чтобы избежать этого, мы встаем на сторону Ельцина и начинаем ему подыгрывать, это значит, что средства массовой информации превращаются в средства пропаганды. Куда ни кинь – всюду клин” ⁵⁴. Эта дилемма решалась в пользу необъективности. Телеканал НТВ сменил острый критический тон на благодушный. Впрочем, одновременно многие журналисты и редакторы тоже стали получать такие деньги, которых прежде никогда не видели. В одной только Москве в июне 1996 года, по оценкам газеты The Washington Post, ежемесячный объем взяток журналистам за проельцинские статьи достиг 100 тысяч долларов ⁵⁵. С середины апреля в провинции чуть ли не в каждом почтовом ящике лежала выпущенная 10-миллионным тиражом еженедельная газета “Не Дай Бог”, очень дорого сделанный и очень эффективный пропагандистский листок, составленный лучшими московскими журналистами и живописующий ужасы коммунизма – обещавший в случае победы Зюганова расстрелы, голод и гражданскую войну.

Антикоммунистический пропагандистский накал нарастал по мере приближения дня выборов, и чем дальше, тем больше победа Зюганова ассоциировалась с неизбежными потрясениями. В марте победа Ельцина выглядела утопией. К 20 апреля рейтинги Ельцина и Зюганова сравнялись. Но что, возможно, было еще важнее, соцопросы показывали: растет уверенность, что на выборах победит именно Ельцин. Перелом произошел в первой декаде мая, когда Ельцин обошел Зюганова в рейтингах – буквально на один процент, но это было заметно. А вскоре Ельцин закрепит свои уже сильные позиции перемирием в Чечне.

Брак по расчету

Массированной рекламной кампании было мало. Ельцину требовались союзники. С Григорием Явлинским Чубайс вел переговоры в течение всей весны. Это был политический торг: в обмен на снятие своей кандидатуры в пользу Ельцина Явлинский, жестко критиковавший и войну в Чечне, и залоговые аукционы, требовал изменения экономического курса и формирования нового правительства – это означало, что он согласится на пост премьера. Ельцин потом напишет: “Я премьерским местом торговать не хотел” ⁵⁶. В середине мая он позвал Явлинского к себе в Кремль. Его финальное предложение – должность вице-премьера. Указ был уже подписан, и, согласись Явлинский, его бы тут же опубликовали. Но Явлинский отказался. Разговор с Ельциным шел трудно. Тот настаивал, чтобы Явлинский снялся, и даже перешел к угрозам: “У вас будут проблемы”, – наступал Ельцин. Явлинский еще раз отказался – окончательно – и пошел вон из президентского кабинета. “Вернитесь”, – услышал Явлинский уже в дверях. Он развернулся и снова подошел к президенту. “Вы знаете, Григорий Алексеевич, – Ельцин хитро посмотрел на Явлинского, – я бы на вашем месте поступил бы так же” ⁵⁷.

Такое развитие событий сразу поставило Немцова перед дилеммой: а кого он будет поддерживать на выборах президента? Ельцин привел его во власть, Ельцину он был обязан своей карьерой. Однако все последние четыре года Явлинский был для него старшим товарищем, наставником в мире большой политики. В любой острой ситуации Немцов бежал за советом к Явлинскому. “Я догадывался, что Немцов скорее склоняется к поддержке Явлинского, – говорит Виктор Лысов, тогда уже бывший помощник Немцова. – Но к маю уже становилось понятно, что либо Ельцин, либо Зюганов, и никаких явлинских” ⁵⁸.

Немцову, как и Гайдару, пришлось выбирать меньшее из зол. Президентские выборы в России устроены так: если кандидат набирает больше половины от всех поданных голосов, то он побеждает в первом туре; если нет, то два лидирующих кандидата выходят во второй тур, а там уже кто наберет больше, тот и победил. Первый тур выборов был на носу, поддержка популярного губернатора помогла бы Ельцину, и Березовский попросил Немцова выступить на телевидении.

– Вы будете голосовать за Ельцина и других к этому призываете, – поддевал его в эфире телеведущий. – Это не предательство, не измена по отношению к Явлинскому, который помог вам провести реформы в вашей собственной области?

– Явлинский – один из самых честных и самых талантливых людей, которых я встречал, – отвечал Немцов. – Но тем не менее я не хотел бы, чтобы мой голос ничего не значил. Всем очевидно, что во втором туре окажутся два кандидата: Зюганов и Ельцин. И если я проголосую за кого-то другого, это значит, что мой бюллетень будет выброшен в мусорную урну ⁵⁹.

Явлинский потом объяснял, почему голосовать нужно было именно за него: заняв в первом туре третье место, он смог бы торговаться с Ельциным уже с этих, гораздо более выгодных позиций – и требовать перемены курса в обмен на свою поддержку. Именно поэтому отданный за него в первом туре голос не пропал бы. Но и у Немцова в этой заочной полемике были свои контраргументы. Очень важно, чтобы Ельцин обошел Зюганова уже в первом туре, иначе избиратели будут деморализованы, а бюрократия перестанет видеть в Ельцине президента. Поэтому “каждый голос, который в конечном итоге должен быть отдан за Ельцина, должен быть отдан за Ельцина уже сразу”.

– Означает ли это, что именно так вы решаете классическое противоречие между совестью и целесообразностью? – давил на Немцова интервьюер. (Интервьюера звали Дмитрий Киселев. Через 17 лет он станет лицом и символом государственной пропаганды.)

– Я люблю свою страну и очень люблю Нижний Новгород. Я не хочу, чтобы с моим любимым городом случались страшные неприятности. Я сделал свой гражданский выбор. Выборы – это не выход замуж и не женитьба на любимом человеке. Это брак по расчету. А брак по расчету предполагает, чтобы в течение медового месяца не было противно и больно за то, что ты совершил ошибку ⁶⁰.

В отношениях между Явлинским и Немцовым это был поворотный момент. Они разошлись навсегда.

Немцов стал агитировать за Ельцина. “Понимаете, это человек творческий. Для него нужен был образ, убеждающий его в этом выборе, – рассказывает Лысов. – И он придумал такой образ из старой присказки про Ленина: Ельцин жил, Ельцин жив, Ельцин будет жить. Эту фразу он повторял на всех встречах” ⁶¹. В России тогда уже сформировался так называемый красный пояс – примерно половина страны, где власть на региональном уровне принадлежала коммунистам. Давить на них у Кремля возможности не было, но в Кремле ревностно следили за тем, чтобы лояльные губернаторы помогали Ельцину. Немцов, однако, не представлял себе ситуации, в которой он запретил бы Зюганову встречаться с народом. Татьяна Юмашева рассказывает, что это сердило Ельцина: “Папа говорил, я помню: «Боря, почему так много Зюганов выступает в Нижнем Новгороде во время предвыборной кампании? Чуть что, сразу из Нижнего Новгорода?» Немцов говорит: «Борис Николаевич, все законно. Демократия. Вы видите, конечно, я за вас. Я агитирую за вас, делаю все возможное. Но я даю всем голос. Выборы есть выборы»” ⁶².

Явлинскому не удалось занять третье место и диктовать с этой высоты свои условия в немалой степени потому, что архитектор победы Ельцина Борис Березовский сумел найти президенту другого союзника. На выборы – и в политику – шел Александр Лебедь. Популярный военный, амбициозный брутальный генерал с волевым лицом и зычным голосом, сначала отказавшийся штурмовать Белый дом во время путча в августе 1991 года, а затем прославившийся в Приднестровье, где он командовал армией, Лебедь воплощал собой альтернативу и демократам, и коммунистам. В его лице перед российским обществом впервые предстала фигура силовика, обещающего навести порядок. Поверить, что он поддержит Ельцина, было трудно. Но Березовский его уговорил. “Лебедь был категорически против, а Борис Николаевич тоже не видел его своим союзником, зная, что человек непростой, – рассказывал потом Валентин Юмашев. – Тем не менее Борис [Березовский] таким образом всю эту конструкцию сочинил, что и Лебедь поддержал, и Ельцин поддержал” ⁶³. Согласившись на сделку с Ельциным, Лебедь тут же получил и деньги на рекламную кампанию, и зеленый свет на центральных телеканалах.

Шестнадцатого июня, в первом туре президентских выборов, полученные Лебедем 15 % голосов стали едва ли не главной сенсацией. Зюганов набрал 32 %, Ельцин – 35 %. С поддержкой Лебедя он мог быть практически уверен в победе во втором туре. 18 июня Ельцин отправил в отставку одиозного министра обороны Грачева, а Лебедь был назначен секретарем Совета безопасности с широкими полномочиями – по сути, он теперь курировал армию – и призвал голосовать за Ельцина. На следующий день Коржаков предпринял вторую попытку переворота – на этот раз не в стране, а в ельцинском лагере.

Коробка из-под ксерокса

Александр Коржаков и его аппаратный союзник директор ФСБ Михаил Барсуков видели, что теряют влияние на Ельцина – своей победой он будет обязан не им, а Березовскому, Чубайсу, бизнесменам и Аналитической группе. Ельцин, конечно, не понимал до конца, как построена и как финансируется его предвыборная кампания. Выходец из советской системы, он не придавал значения деньгам. Материальная сторона власти его не интересовала. В этом смысле расчет Коржакова был верен: если показать Ельцину, как чиновники воруют деньги на выборах, тот придет в ярость.

Коржаков и его команда к этому моменту уже были отодвинуты на периферию, но по-прежнему принимали участие в работе штаба. Первый заместитель Коржакова в Службе безопасности генерал Георгий Рогозин получил в штабе должность заместителя начальника. Известный своим пристрастием к оккультизму и парапсихологии, Рогозин регулярно рассылал штабным начальникам астрологический прогноз. Например, прогноз на 16 июня, когда состоялся первый тур, был такой:

“Около 10.12. Повышена вероятность, что в это время начнется формирование ложной информации для причинения ущерба человеку.

Около 12.36–15.00. Высока вероятность, что в это время ответственное лицо органа государственной власти издаст тайное распоряжение о недопущении человека или его сторонников, союзников к подлинной, правдивой информации.

Около 15.00. В это время человек поймет, что происходит, наступит понимание, что он становится жертвой тайной интриги. Все это приведет к возникновению плохо скрываемого гнева, который может обрушиться на окружающих; тяге к спиртному. Человек может пойти на секретные акции для исправления ситуации” ⁶⁴.

Чубайс, Малашенко и другие руководители кампании обычно сразу выкидывали эти тексты в мусорную корзину, а зря: как видно из процитированного отрывка, в стане Коржакова спецоперациям придавали большое значение. Предвыборный штаб Ельцина занимал три этажа в “Президент-Отеле” на Якиманке, и каждый номер был оборудован жучками – Коржаков установил слежку за всеми участниками событий. Знал Коржаков и то, что для агитации привлечены огромные суммы наличными, и то, что для финансирования выборов задействованы офшорные схемы. Коржаков регулярно докладывал Ельцину о хищениях в штабе. “Наконец Ельцину надоело читать мои бумажки о воровстве, и он сказал мне: «Поймай хоть кого-нибудь! Что ты, не можешь поймать разве?»” – вспоминал Коржаков ⁶⁵.

Что было потом, хорошо известно. Коржаков организовал засаду, и вечером 19 июня сотрудники ФСБ задержали в здании правительства двух важных сотрудников предвыборного штаба Ельцина – рекламщика и менеджера Сергея Лисовского, который отвечал за молодежную часть кампании, проект “Голосуй или проиграешь”, и помощника Чубайса Аркадия Евстафьева. У Лисовского с собой было полмиллиона долларов – на гонорары артистам. “Коробка из-под ксерокса” на самом деле была коробкой из-под бумаги, в которую силовики переложили деньги.

Вскоре известие об этом дошло до Березовского и Чубайса. Вместе с другими ключевыми участниками событий они собрались в доме приемов “ЛогоВАЗа”, где Березовский обычно проводил встречи, устраивал вечеринки и принимал гостей. Было понятно, что Коржаков идет ва-банк. Березовский утверждал потом, что на крышах вокруг здания появились снайперы. Все собравшиеся всерьез опасались штурма здания и ареста. Малашенко вспоминал: “Самыми хладнокровными оставались Березовский и Гусинский. Вместе с Чубайсом они быстро пересчитали наши ресурсы: два телеканала, прямой выход на президента через Таню-Валю [Дьяченко и Юмашева]; два тяжеловеса – премьер Черномырдин и генерал Лебедь. Но мы понимали, что у Коржакова есть вполне реальная сила – спецназ ФСБ” ⁶⁶.

Березовский звонил Дьяченко. Гусинский и Малашенко уже отдавали распоряжения выпускающим новостей на телевидении, чтобы предать ситуацию огласке. “А что, мы должны ждать, что они всех, что ли, арестуют?” – объяснял Березовский дочери Ельцина, которая в тот момент еще плохо понимала, что происходит. А Чубайсу позвонил Немцов. “Ситуация по-настоящему горячая, – вспоминает Чубайс. – И звонит мне Боря. Привет, ты где? – Я в «ЛогоВАЗе». – А что там у вас? – Да, похоже, п… – Совсем плохо? – Совсем. – Понял, сейчас буду” ⁶⁷.

Немцов приехал через 15 минут. Не со всеми участниками событий его связывали тесные отношения, но с Чубайсом они были товарищи. И сомнений не было: происходят серьезные события. “Немцов там ничего не решал и не мог помочь, – говорит Чубайс. – Но он не мог не приехать. Это Боря: в сложный момент он должен стать рядом” ⁶⁸. Ситуация выглядела настолько опасной, что охранники Гусинского даже всерьез предлагали ему отстреливаться. К общему облегчению, в дом приемов приехали Дьяченко и Юмашев – брать штурмом помещение, где находится президентская дочь, Коржаков и Барсуков не посмели бы. Но Ельцин шел спать с пониманием, что правоохранители арестовали двух злоумышленников и все в порядке – вор должен сидеть в тюрьме. Татьяна Дьяченко разбудила отца и уговорила его включить телевизор. Как раз в этот момент телеканал НТВ излагал противоположную версию событий: силовики организуют переворот. Ельцин согласился принять Чубайса на следующее утро, но Дьяченко опасалась, что тот просто не доберется до президентского кабинета: “От Коржакова я ожидала чего угодно. Всего. И тогда я просто посадила Чубайса и Малашенко в свою машину и провезла их на территорию Кремля. Меня-то никто бы задерживать не стал. Привела в коридор перед кабинетом президента, там пост, и пропускают по специальным пропускам лишь тех, кому назначено и о ком знает секретарь в приемной, а значит, знает и Коржаков” ⁶⁹.

Лисовского и Евстафьева отпустили еще ночью – скандал разгорелся сильный, и Коржаков с Барсуковым пошли на попятный, – но вопрос по-прежнему стоял ребром: либо Коржаков и Барсуков, либо Березовский, Чубайс и компания. Два лагеря в окружении Ельцина сошлись в финальной схватке и уже не могли заключить ничью. А это означало, что шансы Чубайса невелики: Коржаков был одним из самых близких и родных Ельцину людей, фактически членом семьи. Малашенко остался в приемной, а Чубайса пропустили к президенту. Их разговор продолжался 25 минут: “Когда Чубайс вышел с абсолютно каменным лицом, я не знаю, о чем они там говорили, у меня сердце прямо упало, – вспоминала Дьяченко. – Потом секретарь на секунду отлучился, и Чубайс быстро сказал нам: «Все в порядке!»” ⁷⁰