Текст книги "Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом"

– Да, – искренне ответил Миша и пододвинул пакет к Немцову.

– Знаешь, – говорит Немцов, двигая пакет обратно в сторону Миши, – я очень хорошо отношусь к Артему, и мне очень нужны деньги. Я бы их взял. Но, понимаешь, я поставил себе цель – сделать политическую карьеру. И поэтому обязан оставаться абсолютно чистым. Поэтому возьми пакет обратно и передай Артему, что если вы честно победите в тендере, тогда получите контракт, а по-другому никак не выйдет. Пусть Артем на меня не обижается, ладно?” ³¹

Пять тысяч долларов покажутся копейками на фоне искушений, с которыми Немцов столкнется уже скоро, в течение следующих двух-трех лет. В России должность губернатора, прямо связанная с распределением собственности и государственных заказов, станет одной из самых коррупционных: несколько глав регионов станут миллионерами, а затем и миллиардерами, подавляющее большинство обеспечат себе крупные состояния. У Немцова первые деньги – и те даже близко несравнимые с типичным губернаторским достатком – появятся только после того, как он перестанет быть чиновником. Первым комфортным жильем Немцовых станет предоставленная ему в пользование как губернатору государственная дача в Зеленом Городе недалеко от Нижнего. “Что удерживало меня от взяток? – писал позже Немцов. – Честно скажу: страх разоблачения. У меня возникали всякие мысли при виде огромных денег. Представьте только: на столе лежит чемодан, набитый пачками стодолларовых купюр. Я понимал, что за такие деньги можно решить множество личных проблем. Но также отдавал себе отчет в том, что и жизнь изменится, возникнут неразрешимые конфликты… И второе: взятки – это серьезные репутационные риски. Любопытно, но рынок взяток, с одной стороны, очень закрытый, а с другой – на нем все обо всех знают” ³².

Немцов долго не мог позволить себе купить второй костюм. За границей ему не хватало денег даже на сувениры. Уже во время первой заграничной командировки – в Париж и в Лондон в ноябре 1993 года – его заместителю по международным вопросам Игорю Маскаеву было неловко: до того как поступить на госслужбу к Немцову, он поработал в бизнесе за границей, был лучше одет и имел больше денег. В Париже Немцов пролил на костюм вино, и, когда они прилетели в Лондон, Маскаев отдал костюм в экспресс-чистку при гостинице: Немцов должен был идти на прием к бывшему премьер-министру Маргарет Тэтчер. За 15 минут до выезда к Маскаеву прибежал взмыленный британский дипломат, из тех, что занимались визитом: Немцов до сих пор не спустился в холл, он у себя в комнате, там какая-то проблема, а уже надо ехать, на чай к госпоже Тэтчер ни в коем случае нельзя опаздывать. Маскаев пошел к Немцову в номер и обнаружил его в одних трусах.

– Ты что раздет? – удивился Маскаев. – Нам же уже выходить пора.

– У меня проблема.

– Какая проблема?

– Костюм, который ты сдал в чистку, еще не принесли.

– Ну так надень другой!

– Но у меня только один костюм! ³³

Тут Маскаев понял, что проблема действительно серьезная, и пошел за помощью к дипломату. Когда стало ясно, что срывается встреча с Тэтчер, британский МИД встал на уши. Через несколько минут к Немцову поднялась целая делегация во главе с менеджером гостиницы – с костюмом, фруктами, шампанским и извинениями.

Став губернатором, Немцов сразу принялся учить английский и через пару лет говорил уже вполне сносно. Из той лондонской поездки он привез полтора миллиона фунтов стерлингов – финансовую помощь на проведение аграрной реформы. Пиар и фандрайзинг – поиск денег для реформ – стали важной частью его работы.

Купцы, торговцы и теннисные турниры

Немцов задумал сделать Нижегородскую область полигоном аграрной реформы. “Я принял это предложение”, – вспоминает Виктор Хлыстун ³⁴. На Волгу поехали экономисты-аграрники, и так появилась нижегородская модель приватизации колхозной земли. Идти тем же путем, что и страны Восточной Европы – вернуть землю прежним владельцам, – Россия не могла: эта возможность была сведена к нулю коллективизацией и последовательным истреблением крестьянства. “В итоге решили сделать почти как Столыпин (имеется в виду аграрная реформа 1905 года. – М. Ф.). То есть выделить людям доли, а что с ними делать, пусть решают сами”, – пишет один из разработчиков нижегородской реформы, директор аграрного института Василий Узун ³⁵. Работники колхозов и совхозов получали паи и, объединяя эти паи, могли выкупать колхозную землю и инвентарь на внутренних колхозных тендерах. Глава небольшого городка Шахунья в двухстах километрах от Нижнего Новгорода Юрий Лебедев (потом он станет вице-губернатором) вспоминал, как он объяснял людям на собрании в одном из совхозов, что эта земля теперь их собственность, – можно всем вместе выкупить совхоз, можно из него выйти и организовать свое хозяйство. “Люди не верили. Я помню, одна женщина встала и меня спрашивает: «Это что, моя земля, что ли?» Я говорю: «Да, это ваша земля». – «Я не верю», – она сказала” ³⁶.

Немцов торопился – чем быстрее все колхозы превратятся в фермы, тем лучше. Хлыстун убеждал его не спешить: если люди не готовы, ничего не выйдет. Министр оказался прав. На первых этапах нижегородская модель – она получила название “ЗеРНО” (земельная реформа Нижегородской области) – показывала хорошие результаты: сформированные на колхозных землях фермерские хозяйства оказались и более урожайны, и более прибыльны. Но это получалось там, где у руля оказались крепкие фермеры из числа крестьян или даже председателей колхозов. А на других землях реформа уперлась в вечные российские проблемы: в пьянство и инертность людей, в саботаж со стороны руководителей, которые прятали в сейфы бумаги и отказывались разъяснять крестьянам их права и суть реформы, в скандалы между пайщиками при дележке прибыли от урожая и т. д. “[Нижегородская модель] была рассчитана на лидеров, крепких таких дядек, которые поведут всех за собой, – рассказывал потом Вячеслав Боляк, один из вице-губернаторов при Немцове, который позже стал главой городка Кстово, – а я уже знал, что в Кстовском районе таких нету… И тут Борис мне дает эту программу. Я сел, почитал и понял: если мы сейчас ее запустим – все, кранты. Тут надо сказать, что у Немцова была очень хорошая память. Его администрация работала как часы: он помнил, кому, какие и когда указания давал. И я понимал, что рано или поздно он потребует у меня отчитаться по этой программе. Вышел из положения я как обычно – просто пришел и сказал, что «ЗеРНО» у нас в районе работать не будет. Боря сразу вспыхнул: у всех работает, а у тебя не будет? Да я тебя уволю сейчас! Да увольняй, говорю, с кем останешься-то? Только помни, что ты обещал мне не мешать. Ну, он вспылил и поутих. Так Кстово и осталось без «ЗеРНА»” ³⁷.

Конечно, 33-летний губернатор, очень энергичный, но не имевший до того никакого управленческого опыта, неизбежно совершал ошибки. Их было достаточно. Например, Нижний Новгород, растянувшийся на огромные расстояния по обе стороны реки, испытывал острейший дефицит общественного транспорта: старые, ржавые, холодные автобусы, в которые люди набивались как сельди в бочки, разваливались на глазах, бастовали шоферы. Денег на зарплаты и на новые машины не было. Губернатор попробовал решить эту проблему, перенаправив на городские маршруты автобусы, которые обслуживали заводы и автобазы, – в итоге система перевозок перестала работать и там и там. Немцова критиковали и за то, что при нем расформировывались строительные техникумы, а он не уделил этой проблеме должного внимания, и это отразилось на темпах строительства в области.

Но в целом Немцов был успешен – и как реформатор, и как губернатор. Нижний Новгород на глазах превращался в третью столицу, в самый прогрессивный город своего времени. Туда стремился бизнес: при Немцове была быстро возрождена знаменитая Нижегородская ярмарка (как тогда говорили, национальная идея Нижегородской области), в область пришли инвестиции.

Туда ехали иностранцы: журналисты, бизнесмены, политики. Популярная в России еще с горбачевских времен, Маргарет Тэтчер побывала в Нижнем Новгороде с визитом – за три месяца до того, как угощала Немцова чаем в своем лондонском доме. В мемуарах она с восторгом описала их совместную прогулку по центральной Большой Покровской улице: “Большего контраста с серой монотонностью Москвы невозможно было себе представить. Один магазинчик врезался мне в память. В нем торговали молочными продуктами, а выбор сыров был таким, какого я не видела нигде” ³⁸.

Еще через полгода в Нижний Новгород приехал уже действующий британский премьер-министр, преемник Тэтчер Джон Мейджор – и даже поучаствовал в репетиции аукциона по продаже одного из колхозов. Большая Покровка при Немцове действительно выделялась на общем фоне – к середине 1993 года фасады на ней уже были подкрашены, на каждом шагу летнее кафе с зонтиками от солнца. По тем временам это был невероятный прорыв, едва ли не первый опыт городского благоустройства в стране. Исторически город купцов и торговцев, в начале 90-х Нижний Новгород расцвел вновь. В глазах общественного мнения это был полигон экономических реформ – и один из центров светской жизни. Известный российский кинорежиссер Никита Михалков снимал там своих “Утомленных солнцем” и привозил в город гостивших в Москве голливудских звезд, а Немцов устраивал теннисные турниры: поскольку Ельцин играл в теннис, то теннис быстро вошел в моду, и на турниры в Нижний приезжали министры, бизнесмены, звезды шоу-бизнеса. Мэр Самары Олег Сысуев познакомился и подружился с Немцовым на одном из таких турниров. “Нижний Новгород был модным местом, – вспоминает Сысуев. – Это было место, на которое хотелось ориентироваться, какие-то вещи хотелось повторять. И мы все время смотрели на Нижегородскую область как на передовика тогдашнего производства. Была ли она богатой? Думаю, что нет. Борис, безусловно, придавал, насколько это было возможно, европейского лоска этому русскому городу” ³⁹.

Выражение “край непуганых журналистов” применительно к Нижнему Новгороду появилось в 1994 году с легкой руки коллег из Ульяновска, где губернатором был бывший первый секретарь обкома КПСС. Дело было так. Пока Немцов опаздывал на одну из своих пресс-конференций, журналисты общались между собой, и приезжие допытывались у местных, как им работается: собирают ли у них заранее вопросы, о чем вообще можно спрашивать и надо ли получать аккредитацию, чтобы работать с областной администрацией? Конечно, спрашивать можно о чем угодно, а в администрацию пропускают всех, отвечали нижегородские журналисты. “В это время влетел Борис, знакомых девчонок-журналисток чмокнул в щечку, парням пожал руки, отпустил какую-то шутку и прошел в президиум, – вспоминает журналистка Наталья Лисицына. – После пресс-конференции кто-то из ульяновцев с тайной завистью вздохнул: «Да у вас тут просто край непуганых журналистов»” ⁴⁰.

“Я у него научился работать со СМИ, – признавался Юрий Лебедев. – Я из старого советского прошлого, во мне эта закваска есть: если начальник сказал, бурундук птичка, значит, птичка, и никаких зверьков. А тут, оказывается, надо с журналистами разговаривать, отвечать на острые вопросы, а то один раз соврешь, потом тебя поймают, будешь бледно выглядеть” ⁴¹. На самом деле свобода прессы, главное завоевание перестройки, в начале 90-х оставалась неотъемлемой частью политического ландшафта. Фотогеничный и общительный, Немцов просто хорошо умел использовать эту свободу: в редакциях его любили, а он отвечал взаимностью. Никогда не отказывал в комментариях, еженедельно, или чуть реже, отвечал на вопросы в телеэфире – потому что понимал, что ему это выгодно.

Контролировать журналистов Немцову было незачем – хватало харизмы и популярности. И он всегда придерживался мнения, что исполнительная власть не должна владеть СМИ (другое дело, власть законодательная, советы, это в те годы считалось естественным и нормальным). Когда вскоре после путча Немцову предложили перевести в ведение администрации области оставшуюся без учредителей газету “Нижегородская правда”, издание обкома КПСС, он отказался. Уже скоро в области работали семь телеканалов, а количество газет удвоилось. “В Нижегородской области сложился один из самых мощных медиарынков того времени, – вспоминает взглядовец Александр Любимов, – большое количество газет и телекомпаний, и все они как-то функционировали” ⁴². Любимов, который приятельствовал с Немцовым, и сам приезжал на несколько месяцев в Нижний Новгород, чтобы построить там новый независимый телехолдинг. Из этой затеи ничего не вышло, но и она свидетельствовала о том, что город становится точкой притяжения для знаменитостей из Москвы.

В 1992 году представление о том, что Нижний Новгород – столица прогрессивных веяний, быстро распространилось по всей стране. Именно в Нижний Новгород в сентябре 1992 года съехались 60 российских губернаторов, чтобы обсудить будущее реформ – беспрецедентное по тем временам событие для провинции. Президент мог быть доволен: его молодой ставленник не просто справляется, а задает новые стандарты.

О том, что Немцов фаворит Ельцина, московская бюрократия – и сам Немцов – узнали в апреле 1993 года, после того как на одном из приемов в Кремле Ельцин признался в разговоре с иностранной делегацией, что смотрит на него как на своего преемника. Новость быстро разнеслась по Москве. “Борис поверил в это, и ему это помогло, – говорит один из помощников Ельцина того времени, – он стал менее осторожен, потому что знал, что его прикроют. Он стал быстрее расти в политике”.

Тем временем над реформами в Москве сгустились тучи. Правительство Гайдара перестало существовать.

Глава 6
Двоевластие. Зима 1992 – весна 1993

Хасбулатов идет в атаку

Своим вознесением на самый верх российской власти Руслан Хасбулатов был обязан, во-первых, знакомству с Ельциным. Они познакомились еще в начале 70-х, когда Хасбулатов, тогда инструктор ЦК ВЛКСМ по агитации и пропаганде, приезжал в Свердловск, где Ельцин только начинал подниматься по партийной лестнице. А во-вторых, свою роль сыграло то, что по национальности он был чеченец. Главные национальные республики в составе России Татарстан и Башкортостан в то время заигрывали с союзным центром, то есть были как бы в оппозиции. И, продвигая в свои заместители представителя нетитульной национальности, Ельцин демонстрировал, что идет навстречу интересам национальных автономий. К тому же интеллигент, профессор экономики, демократ, пусть и не член ельцинской команды. “Свой пост первого заместителя [председателя Верховного совета] Хасбулатов, до того ничем не выделявшийся из шеренги претендентов, выиграл [на Первом съезде депутатов РСФСР], как в лотерею”, – писал потом депутат-демократ Виктор Шейнис ¹. А через год, когда Ельцин стал президентом, Хасбулатов, уже прозванный “верным Русланом” за свою лояльность Ельцину, фактически возглавил Верховный совет – как первый заместитель спикера – и стал одним из героев сопротивления во время путча: лично писал исторический текст воззвания, с которым с танка обратился к народу Ельцин, а потом руководил сопротивлением депутатов в Белом доме. В конце октября Хасбулатова избрали председателем Верховного совета.

Методичный, терпеливый, искусный аппаратчик и трудоголик – приезжал на работу первым, уезжал последним, – Хасбулатов быстро понял, что возможности первого российского парламента практически безграничны, надо только уметь ими пользоваться. Ельцин вскоре подметил, что в Верховном совете популярные социальные законы идут на подпись его первому заместителю – Хасбулатову, потому что именно в эти моменты он сам, Ельцин, по странному совпадению оказывался не в Москве. Возглавив Верховный совет, Хасбулатов перестроил под себя его бюрократическую машину, и уже скоро депутаты стояли к нему в очереди на поклон, чтобы получить какие-нибудь привилегии или просто деньги на очередную командировку. Без его подписи или кивка из-за стен Верховного совета не выходил ни один важный документ. Обязанности между своими заместителями он перераспределил таким образом, чтобы все существенные вопросы находились в ведении лояльных ему людей. Тогда, в 1991–1992 годах, Съезд народных депутатов и его постоянный рабочий орган, Верховный совет России, были настоящими храмами демократии, и Руслан Хасбулатов очень быстро стал их полновластным и всесильным верховным жрецом.

Много лет спустя Егор Гайдар признается, что еще в перестройку, будучи редактором, отклонял статьи Хасбулатова на экономические темы по причине их банальности ². Профессор экономики, осенью 1991 года Хасбулатов наверняка рассчитывал, как и вице-президент Руцкой, возглавить первое ельцинское правительство. И затаил обиду, когда этого не случилось. В ноябре, когда Гайдар встал во главе экономического блока правительства, а внутри Верховного совета наметился раскол по поводу отношения к рыночным реформам, интуиция подсказала Хасбулатову, что из Гайдара получится удобная политическая мишень. Руцкой напал на Гайдара и его команду первым, но и спикер Верховного совета не стал долго отсиживаться в окопе. Уже 13 января 1992-го, на одиннадцатый день реформ, Хасбулатов пошел в атаку, пока не на президента, а на реформы и на Гайдара, и предложил Ельцину “сменить практически недееспособное правительство” ³. А если этого не сделает президент, это может сделать и парламент, добавил Хасбулатов. Правительство не перчатки, менять не будем, ответил Ельцин.

“Соперничество «директора Верховного совета» с президентом может снова – как и во времена запутанных отношений [председателя Верховного совета СССР Анатолия] Лукьянова с Горбачевым – сделаться доминантой политической жизни”, – прокомментировала этот выпад газета “Коммерсантъ” ⁴. Прогноз оказался верным: началась война на уничтожение между ветвями российской власти – война, которая меньше чем через два года закончится стрельбой из танков по Белому дому, где и заседал Верховный совет России.

Ползучий переворот

“Первая фронтальная атака на реформы” – так потом Егор Гайдар опишет следующий Съезд народных депутатов в апреле 1992 года ⁵. Правительство было подвергнуто многодневной критике. Компромиссные предложения президента были отвергнуты, и депутаты, подталкиваемые Хасбулатовым, вынесли постановление, предписывающее Верховному совету принять закон о правительстве, а президенту – в течение трех месяцев представить кандидатуру премьер-министра. В этот момент было не столь важно, кого именно предложит Ельцин, – важен был сам факт унижения и подвешивания правительства. “Апрель 1992 перекликается с августом 1991, – писала тогда газета «Московские новости». – Агрессивно-послушное большинство российского съезда, как это ни парадоксально, предстает наследниками ГКЧПистов” ⁶. Гайдар решил не ждать у моря погоды и пошел на обострение: кабинет в полном составе подал в отставку. Шантаж сработал, и из первого правительственного кризиса Гайдар вышел победителем. Депутаты, испугавшись, что теперь ответственность за реформы ляжет на них самих, благословили – с оговорками – его команду работать дальше.

На самом деле это была только разведка боем, и Хасбулатов уже переключился на Ельцина. Их взаимная ненависть возрастала с каждым днем. Из одного личного конфликта, во многом предопределившего судьбу страны – Ельцина с Горбачевым, – страна сразу угодила в другой. Трудно было представить себе двух менее схожих людей. Один высокий и статный, другой худой и невысокого роста. Один прямой и импульсивный, другой мнительный и изворотливый. Один рубит сплеча, действует по наитию, другой осторожен и хитер, просчитывает каждый шаг. Один народный лидер и получил мандат доверия на прямых выборах, другой мастер аппаратной интриги.

Во время апрельского съезда Хасбулатов, нападая на правительство, добивался личной встречи с Ельциным. Ельцин его не принял, потому что Хасбулатов “лицемер и опять обманет” ⁷. Потом, по мере нарастания их вражды, Администрация президента будет пытаться насолить спикеру парламента в любой мелочи: однажды Хасбулатову отключат телефон прямо в самолете во время разговора с президентом Узбекистана Исламом Каримовым ⁸. Спикер тоже в долгу не оставался. Он будет шпионить за сторонниками Ельцина в Верховном совете, третировать их и хамить им, оскорблять самого президента, чем дальше, тем обиднее – вплоть до вошедшего в историю жеста, когда, уже в сентябре 1993-го, Хасбулатов щелкнет пальцем по горлу перед телекамерами, намекая на то, что Ельцин принимает решения в пьяном виде.

Однако, как это часто случалось в истории, борьба Хасбулатова с Ельциным была не столько схваткой двух разных характеров, сколько отражала расклад политических сил. Чем тяжелее шли реформы и чем слабее была их поддержка в обществе, тем решительнее Хасбулатов направлял парламент в атаку на правительство и на президента. В отсутствие устойчивых парламентских партий – а откуда им было взяться? – конфликт между Ельциным и Хасбулатовым превратился в конфликт между ветвями власти. Точнее, получилось наоборот: конфликт между президентом и парламентом перешел на персональный уровень.

Конституции демократических государств представляют собой инструкции для разрешения политических конфликтов мирным путем: не согласны между собой? Не можете договориться? Вот алгоритм действий. Главная проблема России в 1992 году заключалась в том, что такой конституции у нее не было. Принятие новой конституции было отложено осенью 1991-го, а действовавшая – еще советская, брежневская – подвергалась постоянной правке с конца 80-х, и в итоге в ней оказался нарушен базовый принцип демократического государственного устройства: разделение исполнительной и законодательной ветвей власти. Когда в России появился пост президента, в старую конституцию вписали положение о том, что президент – глава государства и исполнительной власти страны. Но еще до этого, в пылу борьбы с диктатом КПСС (и при активном участии самого Ельцина), в Конституцию была внесена поправка, которая гласила, что Съезд народных депутатов “правомочен принять к рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации”. Тогда эта поправка выглядела победой демократии. Теперь она вела к параличу власти. “Любой вопрос” – это значит вообще любой, и, опираясь на эту конституционную норму, направляемые Хасбулатовым депутаты теперь принимали и постановления о бюджетных кредитах конкретным предприятиям и хозяйственным отраслям, и поправки в Конституцию, урезающие права президента и его кабинета. Демократическая пресса называла этот процесс ползучим переворотом. Уже в апреле 1992 года в воздухе повис вопрос: как поведет себя президент, когда его прижмут к стенке? Чем это все может закончиться? “За примерами недалеко ходить, – писала тогда газета «Известия», – Горбачеву не удалось с помощью компромиссов умерить агрессивность аппаратной реакции. Теперь кому-то не терпится загнать в угол Ельцина, заставив делать выбор между демократической процедурой и демократическими реформами” ⁹.

Возможность мирного решения обсуждалась уже тогда, весной 1992-го, – референдум. На референдум можно было бы вынести вопрос о доверии президенту, съезду, реформам – и даже новую конституцию. Но право объявления референдума тоже принадлежало съезду, а Хасбулатов понимал, что такой референдум он проиграет: в рейтингах доверия Ельцин тогда значительно опережал и депутатский корпус, и Хасбулатова лично. В конце мая Ельцин предложил вынести на референдум вопрос о президентской форме правления в стране на переходный период. Это попытка государственного переворота, ответили депутаты. Ветви власти сошлись в клинче.

Ельцин жертвует ферзя

В январе 1992 года, едва приступив к реформам, Егор Гайдар отмерил себе и своему кабинету два года. Такой оптимистичный сценарий он нарисовал сам, когда его спросили, чего бы он желал достигнуть на своем поприще. “Отставки к концу будущего года, – отвечал Гайдар. – Под оглушительные крики народного негодования, но при соблюдении демократических процедур”. В такой отставке не будет никакой трагедии, рассуждал режиссер российских реформ, если правительству удастся осуществить главное – остановить инфляцию и добиться финансовой стабилизации. “Хирургическая операция проведена, надо выхаживать больного, – продолжал Гайдар, – и вот тут потребуется мягкое правительство, которое снизит налоги, создаст предпосылки для экономического роста, привлечет иностранный капитал. Это прекрасные задачи, и я искренне завидую тем, кому придется их решать” ¹⁰.

Но жизнь не оправдала эти надежды. Первые три-четыре месяца Гайдар и его команда с успехом сдерживали рост денежной массы. Трудности начались весной. Сначала повышения заработной платы потребовали шахтеры, и их требования были удовлетворены, причем через голову Гайдара, потому что шахтеры исторически были мощной политической силой и очень помогли Ельцину в его борьбе с Горбачевым и КПСС (а теперь, в противостоянии с Верховным советом, он рассчитывал на них снова). Вслед за шахтерами были подняты зарплаты бюджетникам ¹¹. Затем за дело взялся Верховный совет: при обсуждении бюджета на 1993 год (к этому моменту Ельцин уже уступил Гайдару место главы правительства и тот стал исполняющим обязанности премьера) финансовые обязательства государства были увеличены на 8 % ВВП. “Апофеоз финансовой безответственности” – так Гайдар охарактеризует эти решения ¹². Неподконтрольный кабинету министров Центральный банк с лета взял курс на денежную эмиссию. А затем правительство столкнулось с кризисом неплатежей. Проблема была вот в чем: плановая экономика перестала существовать, но предприятия продолжали производить и поставлять друг другу товары в расчете, что им заплатят. Сократив общую сумму задолженности взаимозачетами, правительство осталось один на один с кредиторами, которым по-прежнему был кто-то должен, но взыскать эти долги было невозможно. В результате Центральный банк просто напечатал деньги на нужную сумму. Затем под нажимом Верховного совета пришлось выдать огромные кредиты под северный завоз – должны же люди чем-то питаться на Севере, – и финансовая система не выдержала. “С точки зрения финансовой стабилизации страна оказалась отброшена на несколько месяцев назад, – вспоминает Андрей Нечаев, тогда министр экономики. – Все нужно было начинать сначала” ¹³.

В конце августа 1992 года курс рубля рухнул, начался новый виток инфляции: вместо планируемых 5 % в месяц осенью она составляла уже 20 %. “Угроза гиперинфляции, развала денежного обращения, утраты всех результатов политики реформ становится очевидной” – так в описании Гайдара выглядела экономическая ситуация в стране в середине осени ¹⁴. 1992 год ожидаемо стал самым тяжелым годом реформ в России, а с провалом финансовой политики замкнулся порочный круг: включение печатного станка вело к росту цен; рост цен – к росту социального напряжения; реагируя на социальное недовольство, Ельцин шел на уступки; оппозиция распалялась еще больше; снова росло давление на финансовую политику.

В течение всего 1992 года Ельцин еще рассчитывал договориться с Хасбулатовым и Верховным советом. В конце лета союзники в парламенте его предупреждали: на ближайшем съезде Хасбулатов будет добиваться отставки правительства. Но Ельцин колебался, демонстрировал нерешительность: Гайдара он не сдавал, зато жертвовал другими своими соратниками-демократами, министрами-рыночниками, да и сам публично критиковал правительство. Но, как говорил перед декабрьским съездом Гайдар, “умиротворение агрессора это худшая политика” ¹⁵. В ответ депутаты только повышали планку: стали звучать призывы объявить импичмент президенту. Отставки Гайдара Хасбулатову уже было мало: он планировал брать власть в стране, связав президента и правительство новыми поправками в Конституцию.

Съезд начался 1 декабря, и первые два дня ничто не предвещало бури. Но уже третьего числа на съезде случилась драка. “Кто-нибудь, защитите меня от этих людей”, – закричал Хасбулатов, когда несколько депутатов-демократов бросились к трибуне, протестуя против его внезапного решения перевести голосование по поправкам в Конституцию в тайный режим. На призыв откликнулись депутаты от оппозиции, и завязалась потасовка. Драться было за что: на повестке дня встал вопрос о переподчинении правительства съезду (и сокращении, таким образом, президентских полномочий до почти церемониальных), а тайное голосование резко повышало шансы Хасбулатова на победу. Именно в этот день антиельцинские силы взяли парламент под контроль. “Оказалось, что твердые сторонники президента не могут сегодня рассчитывать не только на 50 %+1 голос, но даже и на 1/3+1”, – писала газета “Московские новости” ¹⁶. Роковые поправки недобрали двух голосов: съезд остановился в полушаге от конституционного переворота.

Только в этот момент Ельцин осознал всю серьезность сложившегося положения. Однако его действия, как выразился потом Виктор Шейнис, представляли собой “цепь ошибок, в которой одна ошибка тянула за собой следующую” ¹⁷. Ельцин согласился на размен: пусть депутаты получат право утверждать министров-силовиков и главу МИДа, а Гайдар будет утвержден как полноценный премьер-министр. В итоге конституционная поправка о министрах прошла на ура – Гайдара же депутаты прокатили. Терпение президента лопнуло, он пошел в контратаку. Он решил обратиться с трибуны съезда к гражданам России с предложением провести референдум и одновременно призвать лояльных ему депутатов покинуть съезд и сорвать кворум. Узнав об этом, Шейнис и его соратники хотели удержать Ельцина, поскольку понимали, что его план не сработает. Они даже попытались пробиться к президенту, чтобы поговорить лично, но не смогли – путь преградили охранники. Оказалось, что попасть к Ельцину уже сложнее, чем год назад. “Мы попытались им объяснить, что от нашей встречи с президентом до открытия заседания зависит судьба парламента и более того – демократического процесса в России, – вспоминал потом Шейнис. – Нам бесстрастно отвечали, что Ельцин еще не приехал. Поэтому мы смогли подойти к нему, лишь когда он занял свое место в президиуме съезда, а Хасбулатов открывал заседание. Мы подошли сзади и стали произносить какие-то пронзительные, как нам казалось, слова. Ельцин сидел набычившись, не поворачивая к нам головы. Кажется, он ничего не сказал в ответ и только махнул рукой. Через минуту он уже стоял на трибуне” ¹⁸.

Как и ожидал Шейнис, на призыв Ельцина откликнулась небольшая часть депутатов, причем это происходило в прямом эфире, на глазах у всей страны. “Это был полный конфуз, в значительной мере девальвировавший сильное выступление Ельцина. Президент был в замешательстве” – так описана эта сцена в книге “Эпоха Ельцина” ¹⁹. После первого конфуза сразу же случился другой, когда в тот же день, 10 декабря, Ельцин приехал выступать на завод АЗЛК: вместо привычных оваций и поддержки рабочие встретили его жидкими аплодисментами. “Эта неудачная поездка стала для Ельцина своего рода уроком и рубежом в его публичной работе. Он понял, что этап «хождения в народ» миновал”, – пишут бывшие помощники президента ²⁰.