Текст книги "Фугу"

50

Все молчишь, мой марципан-мандариновый?

А раньше говорил охотно и много.

Но ведь не на все время ты замолчал, мои ведь колесики как-то крутятся: я вот как-то хожу, хотя не всегда туда, куда несут ноги, и как-то говорю, хотя не всегда то, что собираюсь сказать. Но это ведь лучше, чем все время молчать и все время стоять на месте? Ты согласен?

Думаю, мой маракуйевый, что и в тебе не все так окончательно закостенело и ты меня внутри себя как-то слышишь. Почему нет? Может быть, вместо «думаю» следует сказать «надеюсь»? Или подумать что-нибудь другое? Но думаю все же, что слышишь. То есть, если я с тобой разговариваю, следовательно, ты слышишь. Правильный ход размышлений?

Может быть, все колесики уже давно закрутились бы, но моя красная кнопка закончилась – может, так? Вместо «закончилась» лучше было сказать «сломалась» – сказать или, по крайней мере, – подумать.

Я ведь, наверное, много раз нажимал эту красную кнопку, чтобы сойти с мертвой точки, но результат нулевой, как мы видим.

Может, можно что-то поправить в механизме, а?

Бу-планетянин вроде бы показывал нам устройство с четырьмя кнопками, и я теперь, кажется, понял, зачем могут быть эти кнопки. Я вижу такой пульт и четыре красные кнопки: одна кнопка желтая, другая – синяя, как на светофоре, и еще две красных.

И каждая кнопка давала бы свой откат времени – одна для движения тела (не отменяя ничего кроме), другая – для разговора, третья – для мысли. Ведь мы договорились, что для каждого процесса у нас как бы свое время (вместо «время» лучше сказать «порядок строя»).

Кстати, где он, этот зеленый человечек? Давно я его не видел.

Для отмены мысли – синяя кнопка, потому что правильная мысль лежит в начале всего. Я правильно мыслю?

51

«Кстати, где этот зеленый человечек? – думал Нестор. – Давно я его не видел».

Он стал вспоминать и вспомнил то, что хотел вспомнить.

Что хотел вспомнить, то и вспомнил.

Вспомнил, как зеленый показывал ему то самое устройство с пятью кнопками. Казалось, это было давно, а на самом деле недавно, условно говоря – почти что вчера.

А перед этим он несколько, условно говоря, дней (возможно – часов) шел вместе со всеми путем поперек за белым кроликом. Это Нестор тоже хорошо вспомнил.

Бу-планетянин был одет вполне как человек – в джинсы и куртку с карманами, и был уже не такой маленький и не такой зеленый, как в начале знакомства. От раза к разу он все более становился похож на человека, и в перспективе мог сделаться кем-нибудь вроде Ивана или Бориса. Мешало, что он не собирался отказываться от своего Бу-языка.

А с таким языком трудно представить человека в нормальном рассудке.

Такой язык не доведет ни до Киева, ни до какого другого места.

Так и случилось.

В одном переходе пол был выложен плиткой из полосатого камня. Полоски были темные и светлые, разной толщины. В этом таился соблазн. Если широкую полоску считать буквой Бу, а узкую – буквой Дю, то рисунок на каменных плитах можно было читать словно книгу, и маленький зеленый человечек (который к этому времени уже не был ни маленьким, ни зеленым) принялся с интересом ее читать.

А спутникам своим сказал «до свиданья».

На планете Бу живут самые разные инопланетяне: маленькие зеленые человечки, и синие двухметроворостые, и желтые с круглыми головами, и красные, как вареные раки. Язык Бу для них всех как родной. Им нет большего удовольствия, чем прочитать книгу, одну из тех, которые сами собой возникают в природе, надо только найти ключ для прочтения.

52

Нестор оставил в покое человека в шляпе и пошел.

Пошел, а потом вернулся.

Иногда Нестор оставлял человека в шляпе в покое и отходил, а потом возвращался.

Нестор отходил по прямой, возвращался кругами.

Уходил как бы с целью, а возвращался, не зная зачем.

Он проходил через толпу стоящих фигур, некоторые из которых были как бы из воска, третьи – из марципана, а другие смотрелись иначе. Белый шоколад был сладок на вид, а на ощупь, с закрытыми глазами, – горек. Среди них были знакомые, были незнакомые, а некоторые были ни то ни се. Старухи с розовыми лицами и милиционеры в черном. Маньяки, переходящие лицом в педофилов. С клюковатостью в правой руке, согбенные в коленях и локтях, тем более – в пояснице. А тех, что с желтыми лицами, было больше. Не один, не два, а как минимум три. Минимум, максимум – какая разница. Воск, марципан – не одно ли и то же. Маньяк Бенджамин, он же Борис Михайлович (по четвергам – Бони М). С поднятыми палками зонтиков и зонтиками палок. Один стоял тупо, другой стоял бледно, третий – по-деловому. Правая рука спереди, левая – сзади, в передней руке дубинка, в задней – пистолет-револьвер, на голове фуражка. Но ничего хоть немного похожего на шварную мибру.

Нестор проходил мимо всех, а иногда останавливался.

Иногда над своей головой Нестор слышал знакомый стеклянный звук. Он думал: «Я еще жив», когда слышал.

Но дул ветер, и Нестор начинал сомневаться в том, что думал.

Если педофилов считать вместе с маньяками, то маньяков было больше, чем милиционеров. А старух в черном было больше, чем тех и других, вместе взятых. Хотя Нестор не считал ни других, ни третьих – потому что зачем их было считать. Они были в ярких цветастых платках и таких же платьях. Клюковатые и согбенные, в чем бы они ни были.

Вблизи старух топорик Родион начинал шевелиться в своей петельке, но не мог выйти наружу, потому что сам стоял тут же в своем длинном черном пальто, а в другой раз бывало – голым по пояс, с пером в волосах и в боевой раскраске, каким красовался до того, как получил имя. Наверное, его тоже следовало причислить к маньякам (не к воинам же), и тогда маньяков стало бы значительно больше.

Иногда у Нестора болела нога, он даже прихрамывал в шаге, когда ее ставил. Он думал, когда болело: «Я еще жив». И ждал стеклянного звона.

Иногда среди неподвижных фигур Нестор видел белого кролика – единственное что-то, что могло двигаться в этом странном месте.

53

«Есть женщины в русских селеньях», – думал Нестор заемными, как всегда, словами. Женщин было две (остальные – Лариса, Роза, Рая и разные другие, не все знакомые, но почему-то все с именами, были не в счет – Нестор смотрел на них вскользь и проходил мимо).

А из двух одна скрывалась от взгляда – Нестор искал и не находил в толпе, – а другая, Настя, оказывалась время от времени рядом – со слезой на щеке, и на руках ребенок. А в другой раз – с улыбкой на том же лице, значит, предполагались варианты. Мальчика держала за руку. Он был старше, чем до того. Рос не по дням, а время от времени.

«Может, это судьба», – начинал думать Нестор. Теперь он знал, чьи пальцы касались его лба там, на далеких ступеньках. И голос узнал бы, если б услышал.

Но ничего больше не помнил, хотя чувствовал, там еще оставалось что вспомнить.

Останавливался в задумчивости и стоял какое-то время.

Но каждый раз возвращался кругами.

54

Ходя кругами, нестор каждый раз возвращался к человеку в шляпе, а однажды пошел за белым кроликом.

Но еще до того, как пошел за кроликом, случилось так, что он отломил от восковой фигуры человека кусочек уха.

Нестор так часто называл человека сладкими именами, что ему начало казаться, что тот действительно сделан из марципана, а то – из белого шоколада. Потому и захотелось, наконец, отломить и попробовать. Вместо «отломить» можно сказать «откусить» – не целый кусочек, а только часть – от мизинца или от левого уха.

У Нестора была тайная мысль, что от этого человек оживет, вроде проснется, как та принцесса, которая спала в стеклянном гробу, проснулась от поцелуя, и все вокруг тоже пришло в движение.

Но ничего не произошло. А ухо на вкус оказалось не восковым, не ватным, а просто никаким. Его даже не надо было выплевывать.

И Нестор побежал вслед за белым кроликом.

55

Нестор побежал вслед за белым кроликом.

Не вдоль эскалаторного туннеля, а поперек.

Он, конечно, и раньше мог, и ведь было, что шел, но сейчас только вспомнил, что – может.

Добежав до стены, ударил кулаком, рука прошла сквозь. Следом за рукой просунул и голову.

Осторожно открыл глаза и уши.

И тут же оглох и зажмурился.

Что-то вспыхивало вокруг, мелькало, кружилось, гремело.

Клубилось средь вспышек – это были облака?

Грохотал среди молний – это был гром?

Вращались со свистом – это были колеса?

Гром был похож на смех, который гремел над тучами.

Летели и сыпались – это были искры?

Опускался и поднимался, тяжелый и громкий – это был молот?

Скрещивались, как ятаганы, хвосты комет.

Толкались друг с другом поршни.

И в небе, обильном звездами, мерцало созвездие Кролика.

Нестор втянул голову обратно, как черепаха в панцирь.

В ушах у него еще звучал смех, как эхо далекого грома, и наполнял голову – смех над жалкими попытками свести увиденное-услышанное в одну картину, где было бы, может, небо, может, воздух или, может быть, кубической формы зал, уставленный странными механизмами.

Кажется, в последний момент Нестор успел обратиться к тому, кто смеялся, с просьбой – самой короткой, которая могла уложиться в одно или два слова: то ли «Господи, пронеси», то ли «Господи, отпусти».

С закрытыми глазами он почувствовал, что-то изменилось вокруг.

Осторожно открыл глаза.

Кругом было все новое и белое, даже резиновые поручни и ступеньки на эскалаторе были белые.

Ступеньки катились вниз.

Нестор чувствовал в этом конец пути.

Или это было исполнением просьбы?

56

Сидя на белой ступеньке, Нестор написал на боковой панели горбатыми буквами слово «верблюд».

А рогатыми буквами он написал слово «козел».

Это было вроде как проба пера – кривого фломастера.

Оба слова уплыли друг с другом наперегонки вниз, опережая движение ступенек.

«Здесь, в этом странном месте, где нахожусь, не зная, жив я еще или мертв… – написал Нестор. Помедлив, исправил «здесь» на «отсюда»: – Отсюда пишу…»

Отправил послание, как бутылку по волнам, и, когда скрылось из виду, закрыл глаза.

Ступенька мягко катилась вниз по шестеренкам, или что там у нее было.

И вдруг Нестор почувствовал знакомый сладковатый запах. Вдохнул, как дым отеческий. Услышал, как причитают и стонут старухи, одетые в черное.

Он открыл глаза, ожидая вернуться в тот старый прошедший момент, который, впрочем, был не момент, а скорее место. И вот оказался на знакомой ступеньке.

Теперь мог услышать за спиной стук каблучков по паркету. И вот услышал.

Это была она. Пробегая мимо, остановилась и села рядом.

– Привет, – сказал Нестор.

Все устраивалось лучшим образом.

– У тебя лоб синий, – сказала Лиля.

– Это в меня выстрелили из пистолета, – объяснил Нестор.

– Опять что-то натворил, – она улыбнулась.

Нестор снял у нее с ноги туфлю. Как раньше когда-то. «Но сегодня я буду другим», – думал он. В левой руке держал туфлю, а правую протянул к коленке, прикрытой краем широкой юбки с цветами и листьями. «Сегодня я буду другим». Он положил правую руку девушке на колено. «Сегодня буду другим», – прошла секунда, еще одна, потом Лиля взяла у него из левой руки свою туфлю и негромко ударила по лбу.

Сверху приплыло слово «козел», написанное рогатыми буквами.

И в этот момент Нестор испытал просветление.

57

Как дзенский монах, которого ударили по голове палкой, стукнутый по лбу Нестор испытал просветление или что-то такое. Он не задумывался над тем, чем именно было то, что он испытал, а если б задумался, то это уже точно не было бы просветлением.

– Свободен! – воскликнул он. – Наконец-то свободен!

Он рванулся вверх, он понял, что может, он бежал вверх по скользящей вниз лестнице, почти не касаясь ногами.

Но там его уже ждали розовые лица под козырьками фуражек.

С кюкелем наперевес он бросился, который был спрятан за пазухой.

Кто мог перед ним, расступился, кто не мог – развеялся ветром.

Но были еще и другие – желтые лица. С желтым цветом в наборе подавались монгольские скулы и узкий разрез глаз.

Нестор запустил в них топориком, и тот, забыв, что он – Родион, стал Чингачгук Большой Змей, весь в чешуе, боевой раскраске и перьях. И желтые перед ним лица растаяли словно сахар.

Но были еще старухи в черном. Целая толпа старух, и они окружили. Не числом, а умением брали, то есть наоборот. Их было так, что яблоку негде упасть, другими словами – словно сельдей в бочке. Нестор поднял шварную мибру в руке, и их ряды смешались. Высоко над головой он поднял шварную мибру, и старух не стало.

Вестибюль станции был пуст перед Нестором. Сквозь стеклянные двери он видел улицу и дома, отраженное в окнах солнце и людей, которые что-то кричали ему, смеялись и махали руками.

Но у выхода стояли двое. Один был милиционер в шляпе, другой – милиционер с бородой. Стояли поперек пути, и тогда в руку Нестора легло последнее его оружие – пистолет кармы.

Нестор отвел пистолет в сторону, чтобы не попасть под обратный выстрел, и спустил курок.

Тот, кто в шляпе, упал впереди, но судьбу не обманешь. Время растянулось, закрутилось узлом, оно то останавливалось, то шло толчками. Времени, собственно говоря, и не было, была выстроенная очередь событий – вспышка выстрела, звук, летящая пуля, пуля одна, пуля другая – обратная пуля, пуля, входящая в глаз, не лежащий на линии выстрела, в глаз, которым Нестор не целился.

58

Времени нет, есть выстроенная очередь событий.

А событие – это предмет и взгляд, выбирающий его из толпы.

Пистолет, вспышка выстрела, звук, летящая в воздухе пуля, входящая пуля в глаз. Пуля – дура, как говорится.

Но для повторного взгляда те же предметы могут выстроиться иначе.

Летящая в воздухе пуля, пуля одна, пуля другая, выстрел, вспышка, звук, лежащий на линии выстрела глаз, и другой, не лежащий на линии выстрела.

Нестор продолжал видеть предметы в разные мгновения их существования: пуля и пистолет, пуля в стволе, пуля, висящая в воздухе, одна пуля, другая пуля, пистолет со спущенным курком, пистолет со взведенным курком, выстрел как дым из дула, вспышка и звук, пуля и глаз, по отдельности – пуля и глаз, пуля и глаз. Стоящий в дверном проеме человек в шляпе (милиционер ведь тоже человек, это правильно), и он же лежащий на полу с простреленной головой, и рядом человек с бородой (милиционер, разумеется, это верно). И еще желтые розовые лица под козырьками фуражек, которые развеялись-растворились под ветром, как сахар, но все равно стояли, коснея, в своих старых позах. За ними старухи в черном, их зонтики, палки. Круг зрения стремительно расширялся. Нестор уже видел весь мыльный пузырь, внутри которого находился, со всей его радугой и бликами, со всеми отражениями в его стенках, и эхом слов, со всем многочисленным населением. Да он сам и был всем этим – всем, всеми и каждым – милиционерами, старухами, человеком с бородой и человеком в шляпе, и множеством других людей, имена которых он только сейчас узнавал. Безобидный маньяк Бенджамин – это тоже был он, и Родион, осужденный вечно проламывать головы старушкам, был он, и Борис, которого звали Боб, со своим гвоздем в сапоге, и даже Лиля, ею он тоже был (это странно было представить, но оказалось только щекотно). И кролик в белом, прыгающий по зеленой траве, тоже был он (по траве, потому что косыми заячьими глазами он видел траву и зелень там, где человечьими – только минеральное покрытие пола). Нестор поднимался вверх над картиной, смеясь и посылая из облаков молнии, и под собой видел сквозь толщу земли туннели, налитые электрическим светом. Он отпускал теченье событий вперед, давая свету погаснуть, подземной воде течь по стенам, в темноте обрушиться сводам. И тогда на пыльной и опустевшей к этому времени земной поверхности прорисовывался некий огромный, не подлежащий расшифровке иероглиф, видный из космоса.

И тут над головой Нестора раздался тихий стеклянный звук, который, собственно, не только сейчас раздался, а был слышен все время.

59

Нестор спал и слышал, как подает звуки его мобильник, нуждающийся в зарядке.

Но он спал крепко и не просыпался, поэтому можно сказать, что он ничего и не слышал.

А когда позвонил будильник, Нестор сразу проснулся.

Он всегда просыпался сразу. Иногда просыпался даже раньше звонка будильника.

Потому что у каждого человека есть внутренние часы в голове и красная кнопка в кармане.

Он встал, оделся. Не спеша позавтракал. Вышел на улицу.

В метро, когда Нестор спускался на эскалаторе, рядом с ним стояла женщина с хозяйственной сумкой, а ступенькою выше – два человека. Один был с бородой, другой – в шляпе. О женщине сказать нечего, а человек с бородой и человек в шляпе были не теми двумя, кого Нестор видел во сне, – ничего общего. Но он про это не знал – не мог знать, потому что в памяти ничего не осталось.

У Нестора не было ни клаустрофобии и никаких других страхов. И если бы на встречном эскалаторе поднимающиеся вверх люди начали кашлять один за другим, это, наверное, не смутило бы его, и он продолжал бы спокойно спускаться, не тяготясь неотвратимостью этого движения. И даже если бы кого-нибудь там стошнило, он не обратил бы на это внимания.

Вдруг – до низа было еще далеко – Нестор услышал короткий стеклянный звук, словно ложечкой стукнули о край стакана. Звук был тихий, но слышен был ясно. Он не был похож на тревожный сигнал мобильника, кроме того, звук шел откуда-то сверху, а телефон Нестор успел подзарядить утром.

Когда Нестор стоял на платформе в ожидании поезда, звук отчетливо повторился – тихий, стеклянный, – и тогда Нестор повернулся к стоящему рядом человеку в шляпе.

– Вы слышите, – спросил его Нестор, – или это звенит у меня в ушах?

Кумбу, Мури и другие
Микророман

1

кумбу воронин, депутат

Николай был кумбу. Анастасия была Мури. Владимир был Ипай.

Так получилось, что для обозначения карантинных классов стали использовать слова из языка австралийского племени камилару. Возможно, уже вымершего. Там, как и в других племенах австралийских аборигенов, общество делилось на четыре класса со строго регламентированными отношениями между ними.

Об этих австралийских корнях люди уже начинали подзабывать, но какой-то фрик пустил телегу о том, что это самое племя камилару (возможно, уже вымершее) обратилось в международный суд с требованием компенсации за нарушение прав интеллектуальной собственности. И все всё вспомнили.

Говорят, депутат, которому пришла в голову эта идея с классами, был в прежней жизни крутым антропологом или кем-то вроде. А потом стал депутатом и неплохо прижился на новом месте.

Фамилия депутата была Воронин. Он был Кумбу.

2

от мертвого осла уши

«От мертвого осла уши они получат, а не компенсацию», – сказал депутат Кумбу Воронин, услышав про требования австралийских аборигенов.

3

бумеранг, диджериду, вувузела

Кумбу Воронин утверждал, что австралийские аборигены являются хранителями древнего знания, переданного им пришельцами из космоса. И действительно, трудно представить, чтобы человек сам мог изобрести такие вещи, как бумеранг, диджериду, вувузела.

Впоследствии Кумбу Воронин удалил вувузелу из этого перечня.

4

кумбу, мури, ипай, кубито

Кумбу, Мури, Ипай, Кубито – вот названия карантинных классов, слова для которых были взяты из языка австралийского племени камилару. Депутат Кумбу Воронин считал, что в этих словах сохранилась частица древнего знания, переданного аборигенам инопланетными пришельцами. В доказательство он приводил тот несомненный факт, что с момента введения этих классов необходимости в карантинных мерах не возникло ни разу.

Однако на случай объявления карантина для каждого класса были заранее выделены отдельные места в общественном транспорте, барах, театрах, ресторанах.

Это должно было помешать распространению заразы.

5

ипай – это уже окончательно

В детстве он был не Ипай Владимир, а Мури Владимир. Но когда вышла новая редакция карантинных правил, в которой сыну запрещалось принадлежать к одному классу с матерью, Владимира приписали к отцовскому классу, что выглядело вполне логичным. Какое-то время он побыл Кумбу Владимиром, но процесс совершенствования правил подчинялся другой логике, и отцовский класс тоже стал запретным. Из двух оставшихся вариантов – Кубито и Ипай – он выбрал первый и перерегистрировался в Кубито Владимира. К этому времени он достиг совершеннолетия, поэтому процедура перерегистрации потребовала времени и денег.

Тем временем депутат Кумбу Воронин, вспомнив свое антропологическое прошлое, выяснил, что сыном Кумбу-отца и Мури-матери может быть только Ипай. Именно так было устроено у австралийских аборигенов племени камилару. Кубито Владимиру пришлось перерегистрироваться в Ипай Владимира.

Владимир надеялся, что Ипай – это уже окончательно, но иногда сомневался.