Текст книги "Введение в конституционное право с разъяснением сложных вопросов"

Рождение конституции современного типа

Считается, что конституции, несущие идею ограничения власти, появились лишь в последней четверти XVIII в. Верно. Но это не было внезапным событием, не было чьим-то озарением. Это был итог длительного процесса, начавшегося еще в XVI в. В это время, писал Г. Еллинек, появляется понятие «основной закон (lex fundamentalis)», который «обладает высшей силой сравнительно с другими законами: даже сам король связан этим законом и не может по своему личному усмотрению изменять его. Во Франции, в эпоху Генриха IV Луайзо заявляет, что “lois fondamentales de l’Estat” (основные законы государства) ставят прочные границы королевской власти»[54]54
  Еллинек Г. Конституция… С. 11.


[Закрыть]. Эти акты и были прообразом современной конституции.

Крупные ученые, среди которых – Томас Гоббс (1588–1679), Джон Локк (1632–1704), Сэмуэль фон Пуфендорф (1632–1694), Христиан Вольф (1679–1754), Жан-Жак Руссо (1712–1778), Эмер де Ваттель (1714–1767), Уильям Блэкстон (1723–1780), Эдмунд Берк (1729–1797), начинают осмысливать природу основного закона. И при всех различиях позиций они согласны в том, что это есть общественный договор[55]55
  См.: Там же. С. 16–18.


[Закрыть].

Неудивительно, что первые американские переселенцы, бежавшие чаще всего от преследований по религиозным мотивам и видевшие свое будущее государство как государство свободы и равноправия, восприняли такую идею конституции. Будучи в большинстве своем пуританами, они исходили из понимания государства как христианской общины, возникшей «в силу соглашения, в силу общественного договора, который должен быть заключен единогласно всеми членами сообщества»[56]56
  Еллинек Г. Конституция… С. 12.


[Закрыть]. Наиболее важной из конституций колоний Г. Еллинек считал Конституцию Коннектикута – Fundamental Orders of Connecticut (1639 г.): «Здесь в форме торжественного договора изложена подробная конституция государства»[57]57
  Там же. С. 12–13.


[Закрыть]. В этот же период подобного рода акты были приняты и в некоторых других колониях (впоследствии штатах): Массачусетсе, Пенсильвании, Род-Айленде.

Конец XVIII в. можно смело назвать моментом цивилизационного прорыва человечества. А выразился этот прорыв главным образом как раз в появлении первых конституций современного типа – США (1787 г.), Польши (май 1791 г.) и Франции (сентябрь 1791 г.).

Соединенные Штаты. В ходе Войны за независимость (1775−1783 гг.) американские штаты (колонии) вышли из-под юрисдикции британской короны. Встал вопрос о характере будущего государства. Но колонисты не начинали с нуля: еще за 11 лет до момента принятия Конституции Второй Континентальный конгресс, в котором участвовали 65 делегатов от всех 13 штатов (г. Филадельфия, 4 июля 1776 г.), принял Декларацию независимости, в основу которой был положен текст, написанный Томасом Джефферсоном (1743–1826), впоследствии ставшим третьим Президентом США. Декларация в основном была посвящена объяснениям, почему колонисты не желают больше жить под властью короля Георга III. Однако наряду с этим в ней провозглашались те ключевые идеи, на основе которых американцы стали строить свою государственность, – естественные права человека и несовместимость с ними тиранического правления. Вот что говорится в одном из первых абзацев этого документа: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье. Разумеется, благоразумие требует, чтобы правительства, установленные с давних пор, не менялись бы под влиянием несущественных и быстротечных обстоятельств; соответственно, весь опыт прошлого подтверждает, что люди склонны скорее сносить пороки до тех пор, пока их можно терпеть, нежели использовать свое право упразднять правительственные формы, ставшие для них привычными. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа».

Отношение к Декларации «отцов-основателей» было таково, что она сама по себе уже была конституцией и составляла существенную часть общественного консенсуса[58]58
  См., например: Альберт Р. «Выгоды», доступные президентским республикам, в условиях парламентских демократий // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. С. 36; Merkel R. Separation of Powers – A Bulwark for Liberty and a Rights Culture // Saskatchewan Law Review. 2006. Vol. 69. No. 1. P. 129−130.


[Закрыть]. Это отчасти объясняет, почему в основном тексте американской Конституции, принятой 17 сентября 1787 г., отсутствуют нормы о правах личности. Разработчики сосредоточились на обеспечении такого устройства власти, которое бы служило гарантией от тирании, или, как сказали бы сегодня, от авторитаризма, от режима личной власти. Другое дело, что уже 15 декабря 1791 г. были ратифицированы первые десять конституционных поправок (некоторые из них, впрочем, закрепляли не столько конкретные права и свободы, сколько принципы правового положения личности). Они получили название Билль о правах (не путать с британским Биллем о правах 1689 г.). Впрочем, раздел о правах и свободах отсутствует и в Конституции Австралии, однако это не мешает стране быть одной из передовых в соблюдении и защите прав личности[59]59
  См., например: Храмова Т. Австралия: Конституция без прав и права вне Конституции // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 4.


[Закрыть].

Польша. Здесь Конституция, принятая 3 мая 1791 г. (формально именовалась «Государственный закон»), появилась как юридическое оформление компромисса между нарождавшейся буржуазией и потомственной аристократией (шляхтой). Считается, что принятие Конституции Польши погасило опасность гражданской войны. Эта Конституция не основывалась на идее естественных и равных прав человека (по крайней мере, в стране сохранялся крепостной строй), да и просуществовала она недолго: через четыре года государство утратило независимость (второй и третий разделы Польши). Однако польская Конституция рассматривается как вторая в мире и первая в Европе конституция современного типа потому, что была актом высшей юридической силы, ограничивающим власть монарха.

Франция. Особенностью первой Конституции, принятой Учредительным собранием 3 сентября 1791 г., стало включение в ее официальный текст Декларации прав человека и гражданина от 26 августа 1789 г., которая до сих пор является неотъемлемой частью Конституции Франции. Хотя особа короля в первой Конституции провозглашалась неприкосновенной и священной, одновременно закреплялось, что «во Франции нет власти, стоящей над законом. Король царствует лишь в силу закона, и лишь именем закона он может требовать повиновения». Еще больше оснований считать Конституцию Франции одной из первых конституций современного типа дает то, что она превратила каталог прав и свобод личности в составную часть конституции и связала реальность этих прав и свобод с принципом разделения властей.

Хотя все три конституции довольно сильно отличались друг от друга по структуре и формулировкам; хотя разным был общественно-политический контекст, в котором они рождались, все они относятся к первым конституциям современного типа, поскольку объединены идеей ограничения государственной власти. Первые конституции породили довольно бурный процесс принятия конституций в ряде европейских, а также латиноамериканских государств. Но почва для этого к началу XIX в. была уже взрыхлена: идея конституционализма охватила мыслящую часть общества и даже многие монархи поняли, что противиться этой идее опасно.

Большую роль в «конституционализации» Европы сыграли и Наполеоновские войны, что, вообще-то, являет собой некоторый парадокс: Наполеон пытался создать империю и в то же время нес антиимперские идеи. Выдающийся русский правовой мыслитель Б.Н. Чичерин (1828–1904) писал, что Наполеоновские войны оказали либерализующее влияние: «После падения Наполеона представительные учреждения скорее всего возникли в тех странах, на которых он оставил свои следы», именно там «законная власть и свобода соединились для низложения военного деспотизма»[60]60
  См.: Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб.: Наука, 2016. С. 210–211.


[Закрыть]. Это подтверждает и Г. Еллинек, который отмечал, что в конце 1810-х – начале 1820-х годов по инициативе самих монархов были приняты конституции ряда немецких княжеств – Баварии, Вюртемберга, Бадена, Гессена[61]61
  См.: Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 343.


[Закрыть]. Это не означало, что монархи были бóльшими «конституционалистами», нежели их подданные. Просто некоторые из них смогли понять: наступает новая эпоха, с требованиями которой нельзя не считаться. Как писал тот же Г. Еллинек, они хотели «согласовать долженствовавший быть созданным конституционный порядок с княжеским суверенитетом, который надлежало охранить от поглощения его революционными идеями»[62]62
  Там же.


[Закрыть].

В то же время оставались государства (к сожалению, Россия была в их числе), где конституционные идеи еще не овладели обществом и потому не было должного общественного напора. Поскольку требование конституции в те времена воспринималось как требование ограничить власть монарха, «конституция» ассоциировалась с «революцией». Образную иллюстрацию такого положения вещей можно найти у нашего замечательного писателя с острым сатирическим взглядом М.Е. Салтыкова-Щедрина (1826–1889).

В его сатире «Культурные люди» представлен распространенный тип человека тогдашнего (думаю, и сегодняшнего!) среднего класса. В уста героя писатель вкладывает такую ехидную самохарактеристику: «Я человек культурный, потому что служил в кавалерии. И еще потому, что в настоящее время заказываю платья у Шармера. И еще потому, что по субботам обедаю в Английском клубе». После этого герой рассказывает: «Говорят, будто утробистые люди частью в Москву перебрались, частью у себя, по своим губернским клубам, засели. Там будто бы они не только едят и пьют, но и разговаривают. Только об губернаторах говорить не смеют, потому что губернаторы строго за этим следят. А о прочих предметах, как-то: об икре, о севрюжине и даже о Наполеоне III – говори сколько угодно. Говорят, был даже такой случай: один утробистый взял да вдруг ни с того ни с сего и ляпнул: конституций, говорит, желаю! Туда, сюда – к счастью, губернатор знал, что малый-то выпить любит, стало быть, человек благонамеренный.

– Пьян, старик, был?

– Точно так, ваше превосходительство, заставьте Богу за себя молить!

– Ну, Бог простит – ступай! Только вперед, коли чувствуешь, что пьян, сейчас беги домой и спать ложись!

– Рады стараться, ваше превосходительство!

И таким образом, вся эта история измором кончилась. А будь-ка губернатор построже, да взгляни на дело с точки зрения “внутренней политики” – ну, и быть бы бычку на веревочке! Фюить!»[63]63
  Салтыков-Щедрин М.Е. Культурные люди [Электронный ресурс] // Книгосайт – библиотека для всех. URL: http://knigosite.org/library/read/84019 (дата обращения: 16.09.2015).


[Закрыть].

Это произведение вышло в 1876 г., т. е. в относительно либеральную эпоху – время правления Александра II, который через пять лет согласился с введением некоторых конституционных принципов, в том числе созданием представительного органа. Однако 1 марта 1881 г. император был убит бомбой террориста, и это оказалось еще одной роковой для России точкой бифуркации.

Конституционализм как родовой признак конституции

Итак, под конституцией стали понимать не просто акт высшей юридической силы и акт, закрепляющий основы строения и жизнедеятельности соответствующего государства, но акт, означающий, что в данном государстве нет какого-либо всевластного субъекта. Можно сказать и иначе: конституция в современном смысле этого понятия есть акт, основанный на конституционализме. Нет ли здесь тавтологии: с одной стороны, конституция основана на конституционализме, с другой – слово «конституционализм» обязано «конституции»? Попробуем разобраться.

Определений конституционализма к настоящему времени дано довольно много[64]64
  Среди сравнительно недавних работ отечественных авторов можно назвать две работы, содержащие обзор разных точек зрения: Арутюнян А.А. Конституционализм: проблемы постсоветской реальности. М.: Норма, 2013; Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. // Современный конституционализм: теория, доктрина, практика: сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч. – информ. исслед. Отд. правоведения; РАП. Отд. конституционно-правовых исслед.; отв. ред. Е.В. Алферова, И.А. Умнова. М., 2013.


[Закрыть]. Сразу скажу, что являюсь противником определений, в которых содержание того или иного понятия расширяется до чрезвычайности. Понятно желание учесть все стороны, проявления, эффекты. Но в итоге страдает определенность понятия, оно становится неспецифичным, аморфным, сходным с другими, короче, теряет свой смысл.

Хотя «конституционализм» происходит от слова «конституция», но в политико-правовом смысле именно он определяет сущность «материнского» термина. Так сложилось исторически: сначала появился феномен современной конституции, а уж потом выражающий ее суть термин «конституционализм». Но как идея конституционализм существовал задолго до появления первых современных конституций. Известный историк права Гарольд Берман (1918–2007) писал, что «хотя слово “конституционализм” было придумано Американской революцией, однако с XII в. во всех странах Запада, даже при абсолютных монархиях, широко высказывалась и часто принималась мысль о том, что в некоторых важных аспектах право переступает границы политики. Говорится, что монарх может творить закон, но он не может творить его произвольно, и до тех пор, пока он не переделает его, законным же образом, он связан им»[65]65
  Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. 2-е изд. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 26−27.


[Закрыть].

В России тоже были попытки связать осуществление власти правом. Но они не увенчались успехом. Как считал Б.Н. Чичерин, из-за того, что в XVI–XVII вв. «низы» не хотели, чтобы власть монарха ограничивали бояре. Он отмечал, что во времена земских соборов «бояре не раз старались при выборе царя ограничить его известными условиями. Но эти стремления не находили отголоска в земле, которая справедливо предпочитала самодержавие господству олигархии»[66]66
  Чичерин Б.Н. О народном представительстве. С. 349.


[Закрыть]. Но что самое печальное, когда попытки ограничения царской власти удавались, они не воспринимались как императив: «Если даже при выборе Михаила Федоровича боярами была взята с него запись, подобная прежним, то в русской государственной жизни она не имела никакого значения. Никто на нее никогда не ссылался; никто не стоял за утвержденные ею права. Напротив, понятия о безграничности царской власти высказываются постоянно на земских соборах того времени»[67]67
  Там же. С. 352.


[Закрыть].

Известный венгерский конституционалист Андраш Шайо сформулировал такую дефиницию: «Конституционализм – это ограничение государственной власти в интересах общественного спокойствия»[68]68
  Шайо А. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма) / пер. с венг. М., 2001. С. 20.


[Закрыть]. Тут схвачена суть конституционализма – ограничение власти. Однако определение не вполне точное. Конституционализм – это не само ограничение власти, а только идея необходимости такого ограничения.

Более верной представляется дефиниция, данная в учебнике С.В. Васильевой, В.А. Виноградова и В.Д. Мазаева: «Конституционализм представляет систему идей, взглядов, представлений, оценок, которые соответствуют модели справедливого демократического общества»[69]69
  Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Конституционное право Российской Федерации: учеб. 2-е изд. М.: ЭКСМО, 2011. С. 51.


[Закрыть]. Впрочем, и здесь не со всем можно согласиться. Прежде всего потому, что не очень понятно, что означает «модель справедливого демократического общества». В частности, слово «справедливое» в паре с понятием «демократическое» предполагает противоположное понятие «несправедливое демократическое общество». А это, в свою очередь, переводит проблему демократии в спекулятивное русло. Однако главное тут в другом.

Действительно, конституционализм часто определяют и связывают именно с демократическим государством. Например, видный отечественный государствовед В.Е. Чиркин пишет, что «доктрина конституционализма является составной частью общей теории демократии»[70]70
  Чиркин В.Е. Базовые ценности конституционализма в XXI в. С. 17.


[Закрыть]. Но в том-то и дело, что сама по себе демократия при определенных условиях может и противостоять праву, о чем будет сказано ниже. Так что ограничение власти необходимо не «для демократии», а для того, чтобы были обеспечены условия и средства правовой защиты личности. Вот почему даже без скидки на двухсотлетнюю давность нельзя не поразиться точности и емкости формулировки французской Декларации прав человека и гражданина, в п. 16 которой сказано без обиняков: «Любое общество, в котором не обеспечено пользование правами и не проведено разделение властей, не имеет конституции».

Таким образом, хотя термин «конституционализм» обязан термину «конституция», в действительности конституционализм как идея предшествует конституции как акту, кладется в ее основание. Отсюда можно предложить следующее определение:

Конституционализм – это лежащая в основе конституции и реализуемая на ее основе идея ограничения государственной власти в целях обеспечения каждому человеку равной возможности обладать правами и свободами, пользоваться ими и защищать их.

* * *

Между тем часто можно встретить определения конституции, где нет даже намека на конституционализм. Конечно, при определении феномена конституции в ее современном значении допустимы акценты на каких-то свойствах. Но в таких случаях необходимо оговаривать, под каким углом зрения рассматривается понятие конституции. Для одних целей взгляд может быть сосредоточен на конституции как «установлении», для других – на конституции как «устроении». Если же такой оговорки нет, определение будет попросту искажать сущность, смысл и предназначение феномена конституции. Именно этим «грешат» два подхода, которые можно назвать формально-юридическим и «социологическим».

Два односторонних подхода к пониманию конституции

Г. Еллинек понимал конституцию государства как «совокупность правоположений, определяющих высшие органы государства, порядок призвания их к отправлению их функций, их взаимоотношения и компетенцию, а также принципиальное положение индивида по отношению к государственной власти»[71]71
  Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 371.


[Закрыть]. В этой дефиниции внимание исследователя сконцентрировано исключительно на содержании (предмете регулирования) конституции как юридического акта. Это содержание сводится к двум моментам: 1) система, формирование, основные функции и полномочия высших органов власти и 2) основы правового положения личности. Тут, правда, нет указания на высшую юридическую силу конституции, но Еллинек ее подразумевал (если рассматривать эту цитату в контексте всей его работы).

В современной монографической и учебной литературе по конституционному (государственному) праву[72]72
  См., например: Конституционное право / отв. ред. А.Е. Козлов. М., 1996. С. 28; Конституционное (государственное) право зарубежных стран: в 4 т. Т. 1–2. Часть общая / отв. ред. проф. Б.А. Страшун. 3-е изд., обновл. и дораб. М., 1999. С. 44; Конституционное право / отв. ред. В.В. Лазарев. М., 1999. С. 53; Автономов А.С. Конституционное (государственное) право зарубежных стран. М., 2005. С. 58; Шаповал В.Н. Сравнительное конституционное право. Киев, 2007. С. 43−44; Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2008. С. 70−71. См. также: Авакьян С.А. Конституция России: природа, эволюция, современность. 2-е изд. М., 2000. С. 9.


[Закрыть] конституция также часто определяется исходя из формально-юридического подхода, т. е. как акт (совокупность актов[73]73
  Конституция – это не всегда один акт. Например, из трех конституционных актов состояла Конституция Франции (Третьей республики) 1875 г. Действующая Конституция Швеции включает четыре акта с названиями: «Форма правления», «Акт о престолонаследии», «Акт о свободе печати» и «Акт о Риксдаге».


[Закрыть]), который обладает высшей юридической силой и закрепляет (устанавливает) основы организации и жизнедеятельности общества и государства: права и свободы человека и гражданина, основы общественного строя, форму правления, территориальную организацию государства, систему органов публичной власти, основы их компетенции, государственную символику и столицу.

Для инструментальных целей (прежде всего для того, чтобы отличить конституцию от обычных законов государства) такого рода определения вполне приемлемы. Но они не в состоянии выразить главный смысл конституции. Ведь какую информацию получает человек из таких дефиниций? Что это важнейший акт государства, закрепляющий основы его устроения и функционирования, а также основы взаимоотношений государства и индивида. Однако подобные дефиниции не отвечают на вопрос, в чем смысл, значение, ценность такого акта. Соответственно, мы не сможем ответить, например, на следующие вопросы:

• почему главы государств, вступая в должность, присягают на конституции и клянутся защищать ее как одну из важнейших ценностей государства?

• почему в моменты кризисов разные политические силы в современном государстве апеллируют именно к конституции?

• почему, наоборот, в случае государственного переворота в первую очередь объявляется о приостановке действия или отмене конституции?

В том-то и дело, что современная конституция – не просто правовой акт, обладающий высшей юридической силой и устанавливающий основы организации государства и положения личности в этом государстве. Она призвана установить (закрепить) далеко не всякий государственный строй. Вот почему, если нам нужно понять сущность феномена, мы не можем ограничиться его юридическими признаками. В противном случае подлинный смысл конституции будет искажен. Например, государства с авторитарными и даже тоталитарными режимами станут считаться конституционными (обладающими конституционным строем) только потому, что у них есть свои юридические конституции.

Яркая иллюстрация – все четыре советские конституции, и прежде всего так называемая сталинская (Конституция СССР 1936 г.). «Прежде всего» – потому что именно ее сопровождает устойчивый миф, формулируемый в обиходе примерно так: Конституция СССР 1936 г. была самой передовой (демократической) в мире, только почти не действовала, плохо реализовывалась[74]74
  Ответы mail.ru. Лучший ответ [Электронный ресурс] // URL: https://otvet.mail.ru/ question/81484964 (дата обращения: 07.12.2015); Хандорин В.Г. Отечественная история: курс лекций. Томск, 2008 [Электронный ресурс] // Сайт «Учебные материалы. URL: http://txtb.ru/17/37.html (дата обращения: 07.12.2015).


[Закрыть]. Во многих нынешних учебниках по конституционному праву формулировки более осторожные и излагаются более академическим языком, но суть их та же[75]75
  См., например: Конституционное право: учеб. для бакалавров / отв. ред. В.И. Фадеев. М.: Проспект, 2013. С. 62; Колюшин Е.И. Конституционное (государственное) право России: курс лекций. М.: Изд-во МГУ, 1999. С. 34–35; Конституционное право России: учеб. / А.Е. Постников, В.Д. Мазаев, Е.Е. Никитина и др.; под ред. А.Е. Постникова. М.: ТК Велби; Проспект, 2007. С. 28–29; Нарутто С.В., Таева Н.Е., Шугрина Е.С. Конституционное право России: учеб. М.: РИОР: ИНФРА-М, 2013. С. 37; Васильева С.В., Виноградов В.А., Мазаев В.Д. Указ. соч. С. 59.


[Закрыть]. Я же утверждаю, что законы, именовавшиеся «конституциями», в том числе 1936 г., вполне соответствовали тому строю и тем общественным отношениям, которые закрепляли.