Текст книги "Черный квадрат"

Глава 33

Жара... жара... жара... Но вот скоро вечер, и тогда прохлада придет на берег моря Галилейского. И придет третий день моего пребывания в Кане Галилейской. Болтаюсь здесь без дела. Давно бы смотался в Эйлат, погужевался бы с нашими от души, но Хаванагила сказал, что именно в Кане и именно в этот день я увижу Лолиту. Она будет на свадьбе одного пацана, сына местного чиновника. Над парнишкой неделю назад совершили обряд бармицве, и он был готов к продолжению рода. Лицо невесты было скрыто под покрывалом. Молодые в сопровождении родителей, прошли по проходу синагоги и остановились под хуппой. (Для тех, кто недостаточно сведущ в иудейских свадебных традициях, сообщаю, что хуппа – полог, символизирующий шатер, в котором в древние времена жених впервые делал невесте любовь.) Они глотнули вина. Не так чтобы уж очень, а символически. Мол, невеста уже того... Поняли?.. Нет?.. Ладно, намекаю намеками. Чтобы не осквернить бытовухой святость иудейского брака. Итак, фильм «Рембо» видели? Как его полное название?.. Ну-ну-ну... Правильно! Первая что?.. И так далее.

– Дама в черном получает приз – «Книгу о вкусной и здоровой арабской кухне».

И раввин их благословил.

– Да не вас, дама в черном! Вы тоже хотите?.. Хаванагила, разберись с дамой в черном. Вон тот хасид с пейсами, запутавшимися в бороде, по-моему, неровно к ней дышит.

Потом жених надел невесте золотое колечко. Простенькое-простенькое... Чтобы не подумали, что невеста выходит замуж по расчету. Потом раввин зачитал кетубу – свадебный контракт. То есть расчет все-таки есть. Евреи все-таки. Без расчета все-таки никак. Но с обеих сторон. Ну и благословил молодых. А потом глотнули еще по глотку винища. Разбили бокалы к такой-то матери, и в хуппе остались вдвоем. Наедине. Чтобы закрепить! Символически.

– Дама в черном! Хасид с запутавшимися пейсами! Вы закончили?.. Я рад за вас... Родители, благословите детей... Кто у жениха?.. А, это вы, дама в черном?.. А отец где? Оставил жену и детей, все бросил и за каким-то Иисусом по Самарии шляется?.. Ну да ладно, Бог ему судья. А теперь родители невесты! А, это вы, хасид?.. А где мать?.. С отцом жениха ушла. Ну, евреи, вы даете! Да ведь у вас же все как у людей!

– Теперь для полного соблюдения традиций нужно еще пять благословляющих... Самых уважаемых... Ну?.. Кто?.. Вы кто, молодые люди? Наклонитесь, чтобы я мог расслышать, что вы говорите... А, понял... Стартовая пятерка баскетболистов «Маккаби». Правильный выбор.

– Ну, а теперь честным пирком и за свадебку. Налей вина, хозяйка, и хлеба дай, хозяйка.

И все сели за столы. Вино текло рекой, сосед поил соседа. Евреи пили весьма прилично, но в рамках приличия. Но вина все равно не хватило. А когда его хватало? А магазины закрыты. Дело происходило во времена ограничения.

И стояло тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две или три меры. И Хаванагила говорит баскетболистам:

– Наполните сосуды водой.

И наполнили их до верха.

– А теперь, – говорит Хаванагила, – почерпните и несите к тамаде.

Тот хлебнул и возрадовался:

– Спасибо тебе, о Адонаи, что дал вина нам для этой свадьбы! – И понеслось...

 
В семь-сорок он подъедет,
В семь-сорок он подъедет –
Наш старый, наш славный,
Наш агицын паровоз.
Ведет с собой вагоны,
Ведет с собой вагоны,
Набитые людями,
Будто скотовоз.
 

– Хаванагила, – прошептал я в благоговейном страхе, – ты – Он?..

– Кто «Он»? – спросил Хаванагила.

– Ну, Он, Спаситель...

– Михаил Федорович, ну что вы, в самом деле? Какие-то у вас русские понятия. Что, по-вашему, кто вам дал выпить, уже Спаситель?

– Да за кого ты меня принимаешь?! – неискренне возмутился я. Простите меня, люди.

– Тогда чего? – опять спросил он.

– Да вот, претворение воды в вино...

– А, это... Это всего-навсего чудо.

– Ну, ладно, – принял я как должное наличие чуда на иудейской свадьбе. И вспомнил: – Да, а где обещанная Лолита?

– Лолита, Лолита, Лолита... – пробормотал Хаванагила и повторил громче: – Лолита! – и добавил: – Открой личико!

Молодая откинула покрывало, и я увидел Лолиту. И привстал. И она увидела меня. И привстала. И узнала меня, хотя до этого видеть меня никак не могла. Но узнала сразу. Юная девочка, ставшая женщиной только символически. И есть еще время. Плевать я хотел на иудейские обычаи. Плевать я хотел, что и она и жених были последними представителями колена Вениаминова. Остальные, по преданию, сгинули на Востоке. И по гипотезе отдельных гебраистов от них пошли нынешние японцы. Вот уж поистине: «Евреи, б...дь, евреи. Кругом одни евреи». И плевать мне, что пресечется колено Вениаминово, пусть японцы об этом переживают. Кстати!.. В 25-м отделении нашего дурдома один больной все время называл меня Вениаминычем. По традиции. Так звали первого насельника этой койки в 1885 году. И всех его наследников так и называли Вениаминычами. Так что я в некотором смысле тоже из колена Вениаминова.

И мы с Лолитой сбежим в степи причерноморские, в леса гиперборейские, на речку Рось. Поставим там свой шатер. И Тот, кто предназначил нас друг для друга, молча благословит нас, и пойдут от нас племена росичей, кривичей, вятичей... И через века поднимется Святая Русь, рожденная от иудейского семени. Из колена Вениаминова. То-то заживем! Как японцы. (Сашка Проханов повесится, увидев себя в зеркале в пейсах.)

Так что хватаем Лолиту – и на самолет «Эл Ал» или «Трансаэро». И из Шереметьева прямым путем на речку Рось. И пошло-поехало...

Я привстал. Лолита привстала. Хаванагила привстал. Привстал, положил мне руку на плечо и сказал:

– А вы знаете, что будет, если вы сейчас уведете Лолиту?

– Жить будем!

– Не уверен. Точнее говоря, уверен в обратном...

Хаванагила прикрыл глаза и забормотал, раскачиваясь взад и вперед:

– Сиф (так зовут жениха) с Лолитой родят Еноса, Енос родит Каинана и Малелеила, Каинан родит Иареда, Еноха, Мафусаила, Малелеил родит Ламеха, Ламех родит Ноя, Ной родит Сима, Сим родит Арфаксада, Каинана, Салу, Евера, и так далее... Плюс Ефрема. Ефрем родит хрен знает кого, хрен знает кто родит х...й знает кого, х...й знает кто родит Давида, Давид родит Нафана, Матафая, Маинана, Маинан родит Мелеава, Мелеав родит Елиакима, Евер родит Иосифа, Иосиф родит Иуду, Иуда родит Симеона, Симеон родит Левия, Левий родит Матфата, Матфат родит Иорима, Иорим через Елиезера, Иоссию, Ирова, Елмодама, Косама, Аддия, Мелхия, Нирия, Салафиила, Зоровавеля, Рисая, Иоаннана, Иуду, Иосифа, Семеива, Маттафию, Маафу, Наггея, Еслима, Наума, Амоса, Маттафию, Ианная, Мелхию, Левия, Матфата, Илию родит Баруха де Спинозу. Я никого не забыл?..

– Как тебе сказать... По-моему, Мелеав помимо Елиакима родит еще Сенаха...

– О! Спасибо вам, Михаил Федорович, это крайне важно. Потому что через пять поколений потомок Сенаха Авив родит Феликса. Но об этом потом. Так вот, Барух де Спиноза. За свободомыслие его выгонят из семьи. Будет гужеваться параллельно с Френсисом Бэконом, не путай с Бэконом – прерафаэлитом.

– Как можно?! – почти искренне возмутился я. – Первый – это ого-го! А второй – эге-ге.

– Абсолютно верно, Михаил Федорович, но высшей формой власти Спиноза будет считать не монархию, а демократию и потребует ограничить влияние государства гражданскими свободами, в отличие от Гоббса.

– Какая сука!!!

– Кто? – спросил Хаванагила.

– Гоббс, конечно.

– Продолжим. От ветви Иосифа произойдет Фрейд по имени Зигмунд.

– Ну, этого каждый знает. Благодаря ему цивилизованный мир перестанет неосмысленно заниматься коитусом, а станет удовлетворять свое либидо.

– Верно. Продолжим наш экскурс в промысленный Господом ряд потомков Сифа и Лолиты. Через сто двадцать четыре года после смерти Матфата его праправнук Самуил Мендельсон родит Феликса Мендельсона.

– Это кто?

– «Свадебный марш» знаете?

– Да откуда?.. Если я, как говорила моя покойная бабушка Фанни Михайловна, внебрачный бродяга по сексу.

– Ладно, проехали. Маркса знаете?

– Еще бы! Изучал в институте... С тех пор с удовольствием смотрю, как на Театральной площади ему на голову гадят голуби.

– Уже хорошо. Гейне?

– Немного... «И зачихал волк Изергиль передним и задним местом».

– Действительно немного. Так вот, Гейне из ветви Ионакаана, который был внучатым племянником прапрапраправнучки Мелила, седьмого колена Сифа и...

– Что «и»?

– И Лолиты.

– Господи, Боже ты мой...

– Это я только начал. Через шестнадцать колен Матафиевых в семействе Прустов появится мальчик по имени Марсель.

– Это да! Это обязательно! От «а» до «б»... Дальше не смог. Очень умно. Даже для меня.

– Это не страшно. До конца его не дочитают даже переводчики. Теперь Шагал...

– Что? И он тоже потомок Сифа и Лолиты?

– В шестьдесят восьмом поколении. Кореш Модильяни – шестьдесят девятое поколение.

– Так... Сейчас ты скажешь, что и Гершвин...

– Скажу. Как Бернстайн и Шенберг. Но это уже ветви Сефиифа и Салаафила.

– Эйнштейн, конечно, тоже? От Сифа и Лолиты?

– Вот Эйнштейн – нет. Из каких он евреев – неизвестно. Следы теряются уже в третьем поколении обратно.

– Короче говоря, безродный космополит...

– Точно. Но мне кажется, Михаил Федорович, что Эйнштейн вообще не из евреев.

– Как это, как это, как это?

– Уж очень хреново играл на скрипке. Но потомки Сифа и Лолиты наследят-таки в физике: Нильс Бор, Сциллард, Ландау, Иоффе, Лифшиц Харитон, Гинзбург и несть числа Нобелевских премий, сплавленных ими в области физики. Одно время потомков Сифа и Лолиты даже перестанут принимать на физфак и мехмат МГУ. А скрипачей среди потомков Сифа и Лолиты... Больше, чем скрипок. Теперь Артур Миллер.

– Что «Артур Миллер»? Ну, драматург, ну, хороший, ну, очень хороший. Не Шекспир же, не Чехов...

– Не в этом дело. Артур Миллер – сбывшаяся еврейская мечта. Во-первых, по сведениям современников, его ни разу не назвали жидом, а во-вторых, и это самое главное, он женился на американской мечте.

– На Мерилин Монро?!

– Совершенно верно, Михаил Федорович.

– Конец света!.. Интересно, Хаванагила, а в чем заключается русская мечта?

– Мне кажется... Я повторяю, мне кажется, что... русская... мечта... заключается в том... чтобы сгинула американская.

– Не клевещи на русский народ!

– Ну, не всего русского народа. У части русского народа русская мечта, чтобы у него сбылась американская.

– Так, – несколько пригорюнился я, – что еще, что еще натворили потомки Сифа и Лолиты?

– Стишки пописывали. Мандельштам – из Елмодаамовых, Пастернак – из Еверовых, Бродский – из Ионаккановых. В шахматишки поигрывали: Ласкер – из Матфатовых, Ботвинник – из Зоровавелевых, Таль – от Семеива, Спасский – тот вообще образовался на пересечении колен Наггея и Еслима. Ну, и в революции вашей тоже много чего наворотили: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Землячка и тысячи других. Что не делает чести Иоссии, Ирову, Елмодаму, Косаму. Рвут пейсы на том свете. А Косам, к примеру, во искупление вины своего потомка отправился добровольцем в горячую точку: прямо в ад.

– Вот! Гады! Ввергли Россию! В пучину! Смутили доверчивый русский народ!

– Ну, не совсем так... В 1909 году один русский философ, Василий Васильевич Розанов, юдофил и антисемит в одном флаконе, писал одному литератору, Гершензону Михаилу Осиповичу, еврею и славянофилу в другом флаконе: «Не евреи русских, а русские развратили евреев. Развратили политически, развратили революционно».

– Ты все сказал?

– Нет. Семьдесят второе колено Иоссии, шестьдесят восьмое Мелхии, шестьдесят второе Амоса и Зороавава эмигрировали из Одессы в Америку. Так начался Голливуд. Ну и вас, Михаил Федорович, вся эта вакханалия с потомками Сифа и Лолиты тоже коснулась.

– Говори, все говори, – смирился я.

– Вы Утесова любите?

– Леонида Осиповича?! Спросил тоже!.. Да он мне путевку на эстраду дал!..

– Ну, в общем-то, это не самая большая его заслуга. Он – от Иосифа. Так вот, к его появлению на свет вы имеете самое непосредственное отношение.

– Что, – изготовился пошутить я, – у меня был интим с его матерью?..

– Лучше, я думаю, обойтись без пошлостей.

– Извини, – сказал я, густо покраснев.

– В один из весенних дней 1895 года Мясоедовская улица, что на Молдаванке в городе Одессе, огласилась истошным воплем: «Мадам Гуревич! Поторопитесь уже! Мадам Вайсбейн готова рассыпаться!» Мадам Гуревич, привилегированная акушерка города Одессы, поспешила и через три часа приняла младенца Ледю Вайсбейна, который впоследствии и стал Леонидом Утесовым. А мадам Гуревич – это ваша прабабка по отцовской линии. Мать матери вашего папы. Она – пятьдесят восьмое поколение Амоса.

– Так, – смирился я, – надеюсь, это все?..

– Нет, не все. В пятьдесят втором поколении Елиакима, что в шестнадцатом поколении Сифа и Лолиты, родится Иаков. Иаков родит Абрама, Ивана и Файтеля. Абрам и Иван станут известными русскими журналистами XIX века, а Файтель родит Александра, Георгия и еще двоих сыновей, имена которых мне неизвестны. Александр закончит Парижский университет и станет известным адвокатом. В 1911 году Александр родит Федора, названного так в честь Файтеля, а матерью Федора станет дочь привилегированной акушерки города Одессы мадам Гуревич. Федор родит Михаила, который станет Михаилом Федоровичем Липскеровым, с которым я сейчас и беседую. Таким образом, Михаил Федорович, если вы порушите брак Сифа и Лолиты, то эта беседа не состоится. Так как не состоитесь и вы. И не встретитесь с Лолитой здесь, в Кане Галилейской. А также и потом. И эта книга не будет написана. Так что выбирайте. Или хватайте Лолиту, порушьте мир и станьте собственным убийцей, или ищите Лолиту через потом...

– Господи! Великий Господи! Как же так?.. Всю жизнь искать!.. И вот... Господи Боже ж ты мой!..

Я рыдал на плече Хаванагилы, а свадьба меж тем катилась к своему концу. Вот Сиф встал из-за стола, помог подняться Лолите и повел к шатру. Чтобы взойти с ней на свадебное ложе. И на ложе познать ее. Это свадебное ложе. Так принято – познавать свою жену на свадебном ложе. Для этого и существует свадебное ложе. А для чего же еще нужно свадебное ложе. Как не познать свою жену. А потом свадебное ложе будет уже не свадебным ложем. А будет спальной кроватью. И ничем больше.

Лолита остановилась, глядя на меня. Я потянулся к ней, но остановился. И вот Лолита уже входит в шатер. Но застывает. Как и все остальные.

– Михаил Федорович, Михаил Федорович, – потряс меня за плечо Хаванагила, – подарите молодой колечко. Чтобы потом найти ее по нему.

– Да где я тебе возьму колечко?! Ночью! В Иудее! Без гроша за душой. (Понятия не имею, как в Иудее назывался грош.)

– А вот с пальчика у себя снимите.

– С какого, на х...й, паль...

Я посмотрел на свои руки. Ох, б...дь! На безымянном пальце левой руки у меня было нефритовое колечко.

– От-т-т-куда оно?

– А это вам бабушка Фанни Михайловна после смерти оставила. А вы просто позабыли...

Действительно позабыл... Как же я мог...

– Подарите его молодой... По этому колечку вы ее и найдете. Потом. Когда пройдут времена и придет время...

Я снял колечко и встал из-за стола. Подошел к Лолите, которая будто специально остановилась в ожидании меня, и надел ей на безымянный палец левой руки кольцо. Сиф стоял и вроде бы не заметил нашей с Лолитой общенки. Лолита обняла меня взглядом, погладила румянцем, поцеловала взмахом ресниц и спросила расширенными зрачками:

– Мы встретимся?

Я беспомощно обернулся к Хаванагиле. Он улыбнулся, глядя на нас, и произнес:

– Ищущий да обрящет. Алчущий да насытится. Плачущий да утешится.

Из шатра высунулась рука Сифа и втянула Лолиту.

Глава 34

БАХ. ФУГА ЛЯ-МИНОР

Глава 35

В Италии есть такое местечко, в смысле городок, под названием Кремона. Там испокон веку жили и работали великие скрипичные мастера, которые делали великие скрипки. И таких скрипачей было половина городка. А вторая половина, которая не умела делать скрипки, на них играла. И вот где-то в начале XVII века в Кремоне родился пацан, который умел и делать скрипки, и играть на них. Но была одна загвоздка. Этот пацан к тому времени, когда достиг высот в том и другом, вымахал до шести метров двенадцати сантиметров. И, прижимая струны пальцами, скрипки раздавливал целиком. Таким образом угробил скрипок на двенадцать миллионов долларов по нынешним ценам аукциона Кристи. И это бы еще ничего, потому что он сам их делал и платить ему было не надо. Но он хотел играть на них. Пацан долго думал и слабал скрипку под свои размеры. Правда, к тому времени, как он ее слабал, сам от старости усох до размеров нормального человека. Он уж хотел было этого скрипичного Гулливера выкинуть к porka Madonna, но другой пацан, по имени Микеле Тодини, посоветовал ему поставить эту скрипку на попа и играть на ней стоячим образом. Так была изобретена виолончель.

Глава 36

Почти знакомая комната. Такие комнаты я снимал на протяжении всей своей довольно-таки долгой жизни. Посреди комнаты – стол, в центре которого стоит тарелка с яблоками. Что странно, яблоки я терпеть не могу. Разве что в качестве закуски. Но в данный момент состою в длительной почетной завязке. На стене висит рама из-под зеркала. И копия «Белого квадрата» Казимира Малевича. А около стола стоит стул, а на стуле сижу я... Вот только таким я себя не припоминаю. На мне чья-то посторонняя лысина, окаймленная сальными волосами, рубашка без воротничка, которые носили когда-то, чтобы цеплять к ним целлулоидный воротничок. Кальсоны, конечно. Не без кальсон же я буду сидеть за столом, на котором стоит тарелка с яблоками. На ногах – теплые тапки с помпонами, а в руках роскошная виолончель. Ну, виолончель – это еще ничего. Мало ли где я мог надыбать виолончель в роскошном состоянии. Получил по почте, к примеру. Обменял на валторну. Хотя откуда я взял валторну?.. Ну ладно, не будем заморачиваться насчет виолончели. Не в этом проблема. Проблема в том, что я на ней играю. Раньше таких штук за мной не замечалось. Потому что играть я на ней не умею. Не учили. Да и с чего бы учить играть на виолончели ребенка с абсолютным отсутствием слуха. Скрипка – это еще куда ни шло. Даже если и без слуха. Зингерталь, мой цыпочка, сыграй ты мне на скрипочка... Скрипка-лиса, скрипка-лиса... Скрипач на крыше, бедный мой скрипач...

А! Вот и скрипочка. А при скрипочке девочка. Красивая. Самая красивая. А какая еще у меня может быть внучка. Самая красивая. Пятнадцати лет. Как две капли воды похожа на женщину в раме из-под зеркала. Лолитой(?) зовут. Вот только кого. Внучку или женщину. Опять проблема. Да и откуда у меня внучка, если детей (известных мне) у меня нет. Но это точно моя внучка. Потому что люблю я ее, как любят только внучек. Откуда я это знаю, если внучек у меня не было, так это не ваше собачье дело. Заведите себе внучку, тогда и поймете. Лолиту(?). И послушайте, как она играет на скрипке (весь дом начинает плясать, стою и, честное слово, пляшу, не могу устоять), тогда и поймете. Как можно любить внучек. И вот мы с ней едим яблоки и играем дуэт виолончели со скрипкой (есть такой?). Играем. Играем. Играем. И все хорошо, только в наш прекрасный дуэт звук трубы вперся. Наглый, настырный, синкопированный. И в комнату входит Мальчик. Это он играет на трубе. И внучка моя, Лолита(?)! Единственная моя! Дает этому мерзавцу яблоко. Вот, говорю я, женщине в раме из-под зеркала (Лолитой зовут?), кого ты воспитала. Первой встречной трубе яблоко давать. Воспитала и сгинула. Куда, почему, зачем? Я-то в чем виноват? Ну чуть-чуть, но ведь мы же современные люди. А я ищи. Годы, десятилетия... Уж и не упомню, сколько лет с тех пор прошло. Вроде при Помпее она была, а при Василии Темном уже нет... Или с Чингисханом слиняла?.. Нет, она исчезла как раз тогда, когда мы с Чингисханом к ушкуйникам на Волгу запилили. И нужны они мне были?.. Пили, конечно, много, а поутру я, веселый и хмельной, зачем-то персидскую княжну (Лолиту?) притопил. Дела... В общем, понять Лолиту(?) можно.

Но наша с ней Лолита(?) – вот тут она, со мной. Играет на скрипочке. Дуэт с виолончелью. Или нет, или уже не с виолончелью? Или уже с трубой? Точно. С трубой. В которую дует Мальчик. А в паузах они едят яблоки и семечками стреляют друг в друга. А потом выходят из моего дома. И тут я понимаю, что понятия не имею, как играть на виолончели. А женщина в раме из-под зеркала (Лолитой зовут?) улыбнулась и исчезла. Только сухая, изъеденная короедом стена в рамке осталась.

– Ну что, – спросил Хаванагила, – все не то?

– Не знаю, Хаванагила, не знаю. Не знаю, что то, а что не то. Только одно мне скажи. Если знаешь, конечно. Это Лолита?..

– Не знаю, Михал Федорович, не знаю... – ответил Хаванагила и отвернулся в сторону двери. Из которой вышла моя внучка Лолита (?) со скрипочкой и Мальчик с трубой. А вслед за ними вышел и Хаванагила.

А я остался ждать. Исчезла виолончель. А зачем мне виолончель, если ушла Лолита(?)? К тому же я не умею на ней играть. И вот я сижу на стуле, опустив ноги в таз с горячей водой. Подагра. Так и сижу, пока не растворяюсь во времени. И уже со стороны наблюдаю, как в мою комнату входит женщина (Лолита?) в темном платье, держа за руку маленького мальчика. Не того Мальчика. Но похожего на того. Футляром с трубой похожего. М-да, что-то не сложился дуэт трубы со скрипкой. И я уже никогда не узнаю, что там не строило...(Ударение на букве «и».)

Да и не моя это Лолита. И женщина в раме из-под зеркала тоже была не Лолита...

Потому что ни у той, ни у другой на безымянном пальце левой руки не было нефритового кольца...

Но уж очень хотелось...