Текст книги "Простая речь о мудреных вещах"

О католичестве

Нашел я в своих тетрадях несколько мыслей о католичестве с Папою. Христос сказал Петру: Ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь, и врата адовы не одолеют ю (Мф. 16, 18).

«На сем камени» – на исповедании Петровом Иисуса Христа Сыном Бога живого. Не Петр есть основание церкви, а Христос, Его слово.

Если б Он давал этим словам такое значение, какое дают им католики, то Петр должен бы, по крайней мере, по воскресении Христовом, занять, видимо первое место между Апостолами, но он никогда не занимал такого места.

Вскоре после этих слов Иисус сказал Петру: «отойди от меня, сатана; ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».

К Римлянам даже нет послания Петрова, а есть Павлово[53]53
  «Думаю, не первую проповедь надлежит приписать Павлу, ибо он писал к Римлянам послание, еще не быв у них, и писал уже к церкви, а не к не верующим. Но судя по тому, что Апостол Павел так много заботился о церкви Римской и несомненно трудился над ее распространением по крайней мере два года, когда находился в Риме в узах, действительно скорее Павлу, чем Петру, которого Римская деятельность исторически так не засвидетельствована, надлежало бы приписать первенство в церкви Римской, как основанной из язычников, чем Апостолу Петру, который принял в свой удел Иудеев».


[Закрыть]. С чего бы Павлу писать туда послание даже идти туда, если б там хозяином был Петр. Апостолы ни о чем не спрашивали Петра, и ведать не ведали о таком его назначении, совершенно между собою равные по всем свидетельствам. Павел, младший между ними, не очевидец, даже осуждает некоторые его действия.

В первом веке нет никакого свидетельства, намека, ни малейшего повода заключать, чтоб был где-нибудь вопрос о каком-нибудь первенстве, преимуществе, главенстве.

Павел пишет к Коринфянам: я разумею то, что у вас говорят: я Павлов, я Аполлосов; я Кифин, а я Христов. Разве разделился Христос? Разве Павел распялся за вас? Или во имя Павла вы крестились? (1 Кор. 1, 12–13)

Ясно ли, что здесь уравниваются все апостолы: Петр, Павел, Аполлос?

Так и в другом месте они уравниваются: Ибо когда один говорит: я Павлов, а другой – я Аполлосов: то не плотские ли вы? кто Павел, кто Аполлос? [в этом смысле могли быть упомянуты и все прочие апостолы – Иаков, и Филлип, и Иоанн, и Петр…] Они только служители, чрез которых вы уверовали, и при том по сколько каждому дал Господь (1 Кор. 3, 4–5).

Увидев, что мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных, ибо содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных, содействовал и мне у язычников (Гал. 11, 7–8). Не должно ли заключать из этих слов, что первая проповедь у Римлян (язычников) принадлежала Павлу, а не Петру?

И узнав о благодати, данной мне, Иаков, и Кифа, и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку, чтоб нам идти к язычникам, а им к обрезанным (Гал. 2, 9). Не уравниваются ли здесь Иаков, Петр, Иоанн? Если б Петру принадлежало первенство, то каким образом могли б быть сказаны такие слова? Напротив, здесь же Павел вот какой случай приводит о Петре: А когда Петр прошел в Антиохию, тогда я лично противустал ему, ибо он подвержен был нареканию. Потому что до прибытия некоторых от Иакова, он ел с язычниками; а когда они пришли, то стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи; так, что и Варнава увлечен был их лицемерием. Но я, видя, что они не прямо поступают по истине Евангельской, сказал Петру при всех; ежели ты, будучи Иудей, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники (Гал. 2, 11–14) и проч.

Наконец, следующие слова из Второго послания к Коринфянам (12, 11) представляют всего яснее, кажется, равенство апостолов: ничим бо лишихся первейших апостол; аще и ничтоже есмь (я ничем не ниже высших апостолов, хотя и ничто).

Ясно, что Христос давал не тот смысл вышеприведенным словам, как хотят того Папы, но они, равно как и трижды сказанные Петру по воскресении: паси агнцы моя, паси овцы моя, должны, однако ж, иметь какое-нибудь особое значение, которое толкователи, Православные и Протестантские, и объясняют в своих препираниях с католиками[54]54
  Лет двадцать назад мне случилось встретиться с Касимовским мещанином Иваном Сергеевичем Гагиным, глубоким знатоком Священного писания, который объяснил, казалось мне тогда, удовлетворительно, эти слова, но я не записал его объяснения и не могу передать его слова с точностью. Рассказываю это только в доказательство, что у нас, в простом народе, не переводятся люди мыслящие о высших вопросах человечества.


[Закрыть].

Петр, заметим здесь, кстати, был иногда грешен и в чувствах (отречении), и в делах (осужденных Павлом), а Папа, говорят, нет – начиная с нынешнего[55]55
  Речь идет о Римском папе Пие IX (1792–1878, папа с 1846). – Прим. ред.


[Закрыть]. А прежние-то как? А проклинавшие друг друга за еретичество? Почему так поздно спохватилось Папство говорить о своей безгрешности?

Воскресение Христово видевшее, поклонимся Святому Господу Иисусу, единому безгрешному… Если Римская церковь употребляла ту же песнь, то больше употреблять ее не может, и должна вычеркнуть из своего служебника. Теперь безгрешных двое по иезуитскому учению!!

Папа безгрешен с последнего собора, а прежде, до сих пор, был грешен? Что же случилось с его натурою, вследствие чего он так радикально преобразился? Какое снадобье обрели святые отцы иезуиты для сообщения ему непогрешимости?

Не пел, видно, петух за дверьми Римского Собора! А может быть, петух и пел, но Папа, заговоренный иезуитами, не расслышал его напоминовения! Или согрешил он столько мыслию о своей непогрешимости, что петух и не был послан для его обращения!

Читая многие проповеди протестантские, католические, православные, поражаемся их сходством; это плоды одного и того же дерева. В чем же состоит различие исповеданий? Не в верованиях ли, преимущественно, непостижимых, которые выражают они разными словами, или основывают на свидетельствах, различно понимаемых?

Дух Святой происходит от Отца, говорят православные, Дух Святой происходит от Отца и Сына, говорят католики. Но ведь ни те, ни другие, собственно не понимают ясно ни Отца, ни Сына, а и того менее исхождения Духа от одного или от обоих, от Отца ли, или от Отца с Сыном. Мы, православные и католики, повторяем слова, которым одни дают такой смысл наружный, другие иной. Ну, так «Бог с вами!», скажет иной простец, думайте, произносите, повторяйте слова, какие угодно, да живите только, как велят Отец, Сын и Дух Святой.

Так может сказать простец, но Богослов имеет свои основания, данные в учении церкви.

Отсутствие таинств у протестантов и главенство Папы, с новою непогрешимостью, вот, кажется, чем разделяются преимущественно вероисповедания. Припомню здесь кстати или не кстати слова покойного Иннокентия, которые сказал он мне однажды, среди рассуждений о разных философиях: Гегелева философия очень тонка, настоящая паутина, но зато также легко и разрывается. В Христианстве, понятом как следует, заключается такая выспренняя философия, пред которой все человеческие должны побледнеть и погаснуть.

Сомнения и недоумения

Чему учил Христос? Как заповедал Он жить? Что велел делать? Любить, верить, предаваться в волю Божию, молиться. Возлюбиши Господа Бога Твоего всем сердцем твоим и всею мыслию твоею. Возлюбиши ближнего твоего, яко сам себя. Здесь весь закон и все пророки висят (Мф. 22, 40). Возьмите иго Мое на себя, и научитеся от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем. Иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29, 40).

Нам остается верить, молиться и стараться об исполнении Христовых заповедей. О предметах веры дайте волю уму, и он, необузданный, заведет вас в дебри непроходимые. История самой церкви представляет тому множество примеров и доказательств: откуда происходят все ереси! Сильнейшие умы, как Ориген, впадали таким образом в заблуждения. Мало ли что может придти в голову уму беспокойному, неугомонному, любопытному, с чего-нибудь пьяному, больному, зараженному, поврежденному, искушаемому, больному, колобродному! (Господи! прости наши согрешения)! Мали ли чего не придумает человек, когда по пословице ум заходит у него за разум! Сколько сомнений, недоумений, вопросов, недоразумений!

Как представить себе Бога, – Отца, Сына и святого Духа до сотворения мира? О непостижимости Троицы есть прекрасное сказание об одном святом отце, который, стоя на берегу моря, размышляя об этом таинстве. Подходит к нему старец, и спрашивает, о чем он так задумался. Услышав ответ, старец поднял с земли раковину и сказал ему: ты хочешь вот такой раковиною исчерпать море!

В Отце были Сын и Дух Святый; в Сыне были Отец и Дух Святой; в Духе были Отец и Сын. Все три ипостаси были порознь и вместе. Как их соединять и как разделять?

Мог ли Бог оставаться без сотворения мира? Чем побудился к сотворению? Бог сотворил мир, следовательно, мир есть нечто особое от Бога; в каком же отношении к Вездесущему состоит мир, имеющий отдельное бытие от Божества? Бог сотворил человека, мужа и жену, и дал им заповедь.

А прежде еще сотворение Денницы, который обратился в Диавола; он соблазнит первого человека, и поведет род человеческий к гибели. Если Денница, Люцифер, совершеннейшее создание, оказался немедленно мятежником, восставшим против Бога, то чего же ожидать было от человека, получившего себе такого сильного врага даже до своего рождения?

Что было бы делать диаволу без человека? Человек оказывает преслушание, падает, и все изменилось! Не долго же мир красовался во всем своем блеске! Вся тварь воздохнула!

И труд, и болезнь очутились на земле! Как будто цель творения не достигнута. Мир оказался не таким, каким Бог желал быть ему. Но Бог предвещает спасение, и обещает человеку прислать Своего Сына для его спасения.

А Сын как участвовал в этом обещании?

Бог знал, что человек Его не послушает и согрешит, и что Он должен будет послать Сына, и Сын, бывший в Нем, это знал, и знали Они, тот и другой, что послание не будет принято, и будет Он распят, и распятием совершится искупление. Что значит эта последовательность, этот план божественный?

Того требует Божие правосудие, и исполняет Божие милосердие. Слова понятны, но смысл непостижимый.

Что такое земля во вселенной? Пылинка. А человек на этой пылинке, а всякая единица из числа современных миллионов, из суммы пребывавших миллиардов! Миллиардная доля пылинки, нет слова для наименования этого бесконечно малого. И неужели для этого бесконечно малого существует такой аппарат, как вселенная, из тьмы тем миров состоящая? Что за попечение об бесконечно малой песчинке, по которому оказалось нужным искупить ее грехи принесенным в жертву Сына Божия?

Для чего плодиться человеческому роду, который мог быть искуплен только Сыном, ниспосланным за его грехи на распятие?

Грехи людские наказываются всемирным потопом, а потом следует тот же разврат, и все благодеяния оканчиваются неблагодарностью даже народа избранного, н обращением к богам иным.

О науке Богословия

Что же такое все это?

Что такое жизнь диавола, с его служителями, который имеет как будто способность знать все н быть везде?

И что же такое – вся жизнь рода человеческого в этом смысле!

Борьба с диаволом, в которой он остается почти всегда победителем, и немногие святые пребывают чистыми после его искушения?

Диавол, если есть, то действует. В чем же могут проявляться его действия? В побуждениях на злое. И это чувствует человек на себе; жизнь есть борьба света со тьмою, добра со злом, плоти с духом.

Искушение есть житие человеку на земли (Иов. 7, 1).

Книга Бытия представляет нам, так сказать, наружную историю человеческого рода, условным языком, которого, во внутреннем его смысле, мы не понимаем, и должны принимать без дальнейшего рассуждения, ad interim, на веру! Прообразования, встречаемые в Ветхом Завете, поражают всякого чистого, непредубежденного человека своим исполнением: жертвоприношение Авраама, 12 колен Израилевых, неопалимая купина, воздвижение медного змия в пустыне и проч.

Но умы их ослеплены, – говорит святой апостол Павел, – ибо то же самое покрывало до ныне остается не снятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом (2 Кор. 3, 11).

Если в размышлениях о существе Божием, если о трех ипостасях Святой Троицы, ум человеческий изнемогает, как бы уничтожается, то и воплощение Сына Божия является ему в этом отношении столь же непостижимым.

Иисус Христос имеет Божие естество: исцеляет, повелевает ветру и морю, воскрешает и воскресает, и в то же время тужит, плачет, алчет, восклицает: Прискорбна душа Моя до смерти. Отче! Да идет мимо Меня чаша сия, обаче не якоже Аз хочу, но якоже Ты!

Как естество Божие соединилось в Иисусе Христе с человеческим?

Как в Его сознании совмещалось всеведение Божества с ограниченностью природы человеческой?

В чем состоит собственно искупление? В чем состоит задача искупленного человеческого рода?

Снизойдя на землю, Сын Божий был в то же время и на небе.

Куда он вознесся? Какой вид принял? Соединился с Отцом? Но Он был с Ним неразлучен!

Святое учение, которое имеет смысл, но тайный, тайный для ума, ясный только для сердца, сердца верующего, в минуту его умиления, или озарения свыше!

Бездна вопросов, в которых тонет ум человеческий, ни до чего не допытываясь! не получая никаких ответов!

Не лучше ли оставить их, отстраниться от них и довольствоваться… Чем?

Словом Божиим и ожидать прозрения от чистой жизни по заповедям. (22)

Состояние человека

Но к чему допытываться, сознавая невозможность успеха, к чему задавать себе эти вопросы и углубляться в эти таинства? Не есть ли это только напрасное любопытство? Довольно есть того, что筦 знать или понимать без этого. Нет, вотще стремиться к уразумению тайн Божиих путем ограниченного рассудка!

Не на этом пути они уразумеются! Слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы. Чтоб вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией. Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, совершенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей (1 Кор. 11, 4–7).

Догматика представляет нам систему науки, учения о Боге; можно б сделать опыт перевода ее положений на язык математический. Доказывал же, говорят, Пифагор своей теоремою о равенстве квадратов катетов с квадратом гипотенузы бессмертие души!

Впрочем, и теперь в языке есть почти математика в этом смысле: святые слова – Отец, Сын и Дух Святой, не служат ли нам только знамениями, нотами понятий, для нас непостижимых?

Наши вопросы и недоумения образуются по нашим человеческим, связанным со временем и местом, понятиям: многие из них происходят от недостатков языка, от употребляемых нами слов.

Наш ограниченный, условный человеческий язык, можно сравнить с азбукою музыкальных нот, которая ума не удовлетворяет.

Мы спрашиваем и отвечаем, приспособляясь к обыденным понятиям, чтоб объяснить как-нибудь явления и действия: такими словами ничего для верующих не объясняется, а другие, большинство, толпа, только кое-как успокаивается, останавливается на чем-нибудь…

Может быть, иногда мы не так выражаемся и делаем представления неправильные.

Мы отчасти, и отчасти пророчествуем, когда же достигнем совершенного, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенец, то по-младенчески говорил, а когда стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь я знаю отчасти, а тогда познаю, подобно, как я познан (1 Кор. 13, 9–12).

Я говорю обыкновенным языком человеческим, по немощи плоти вашей (Рим. 6,13).

Для вас нужно молоко, а не твердая пища. Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыкли, приучены к различению добра и зла (Евр. 5, 12–13).

Отвергают иные не потому только, что не понимают того или другого, а потому что понимают не так. Понятое превратно или криво, может, разумеется, показаться нелепым, и потому отвергается. Но кто же виноват? Из-за кривого толкования разве может быть отвергнуто то или другое явление? Должно быть отвергаемо только неправильное толкование.

Прежде думали, земля стоит, а солнце движется. Нет, солнце стоит, а земля движется. Так могут быть приписываемы многие явления внешнему миру, а они происходят внутри нас.

Господи! покажи нам свет!

Мы, слепые, рассуждаем о цветах; мы, глухие, толкуем о звуках; мы, заключенные в темницу пространства, хотим достать рукою безпредельность, ограниченные минутою, силимся понять вечность, и удивляемся, что не находим смысла в своих вопросах, и остаемся в недоумении.

Я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею; ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах. Потому что вы плотские (1 Кор. 3, 1–3).

Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он считает сие безумием и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень чтобы судить его? А мы имеем ум Христов, – говорит св. ап. Павел (1 Кор. 11, 14–16).

Никто не знает Сына кроме Отца, и Отца не знает никто же кроме Сына, и кому Сын восхощет открыть (Мф. 11, 27).

Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и кровь открыли тебе это [исповедание Христа], но Отец Мой, сущий на небесах (Мф. 16, 17).

Нам остается только в этом отношении верить, как повелел Иисус Христос. – Но и вера есть дар Божий. Так мы должны молиться о ней, и жить как можно лучше, – вот все, что человек может сказать себе, в чем может быть уверен, и где нет ему никакой опасности заблудиться, а там – что Бог даст, то и будет.

Почему не сознаваться в неведении, мы все подчас колеблемся в вере, в том или другом положении: почему в этом не сознаваться, если и на святых отцов находили такие минуты, которые приписывались ими искушениям злого духа?

Богословие для иных представляет только систему, теорию, науку, которую они изучают, развивают по законам логики, по правилам математики, убеждают, защищают и оспаривают положения. – Это суть ученые, служители науки, которая называется Богословием, но сердечная вера есть особое чувство, которое иногда соединяется с такою наукою, а иногда нет.

Напрасно берутся иные объяснять все – это можно сказать не только левой стороне, но и правой; богословам точно так же, как и философам. Таким образом, вы не докажете того или другого окончательно, а только возбудите больше недоверчивости и сомнения. Ваши объяснения условны, и если иное объяснится вами под разными условиями и подразумеваниями, то тотчас встанет кругом еще более новых вопросов и недоумений, – особенно в наше время, в нынешнем поколении, которое родилось как будто под каким-то особенным злым сочетанием звезд. (23)

А кто же там, в этих мирах? Никого? Что там делается? Это только мебель?

Да тебе-то что до этого за дело? Ты смотри и думай о том, что у тебя под носом. О делах тех миров тебя не спросят, и они до тебя не касаются.

Желательно было бы иметь вот какое сочинение: пусть представят нам прежде всего картину мироздания с его чудесами, и покажут непостижимость таких-то и таких явлений в природе и ее царствах, в человеке, как можно яснее, нагляднее, многостороннее, осязательнее. Потом докажите ограниченность разума на самых простых предметах, не только на высших; наконец приведите в пример особые события, или случаи, критически засвидетельствованные, которые убеждают предполагать существование другого мира, производят чаяние. На этих основаниях доказывается, де, или дается чувствовать бытие Божие, бессмертие души, существование другого мира, – три вопроса, тесно связанные между собою…

План желаемого сочинения был бы следующий: Есть природа видимая – вот она. Есть природа невидимая – вот ее явления, заставляющие предполагать ее.

Мы не понимаем в видимой и того, кольми паче в невидимой.

Отвергать не можем, и должны сознаться в ограниченности разума и необходимости веры.

Мы окружены чудесами, куда ни обернемся, то есть, мы не имеем силы проникнуть ни в одну высшую тайну, не смотря на все свои старания, и должны склоняться смиренно главою, и просить о помощи свыше.

Помощь и подана в Откровении. (24)

Христос говорил ученикам: этого не понимаете вы теперь, но поймете после.

Будем сперва жить, как там заповедано, тогда и поймем, и т. д.

И вот вера, необходимая на таком-то основании, предлагает нам такие-то положения, приведенные в порядок, в систему, под именем богословия или науке о Боге…

Вот как она объясняет эти положения, применяясь к человеческому условному языку и понятию, говоря, например, о гневе или милосердии Божием.

Некоторые положения имеют больше доказательств, понятнее; другие менее, например….

Многого мы не понимаем в Священном Писании, потому что иначе связываются у нас мысли, другой склад ума у нас, чем на Востоке, где первоначально оно произошло, да и вообще язык наш ограничен. Этот способ изложения обещает ныне более успеха, чтоб возбудить благоговение, произвести священный трепет, зародить страх Божий, названный от мудрого началом премудрости.

Что есть своего у человека?

Пусть разберет наилучшие свои действия, опускаясь в сокровеннейшие тайники своего сердца… Жалею о нем, если он найдет там что-нибудь хорошее, и останется довольным собою. Ничего своего не может открыть в себе человек, кроме дурного: мутен источник самых чистых, по-видимому, намерений. Ни о каком действии своем не можем мы сказать утвердительно, из какого внутреннего источника оно происходит, из доброго или худого. Сделаешь поступок, станешь искать источника, не найдешь с достоверностью, утонешь в бездне сердца.

 
Сердце наше кладязь мрачный
Тих, покоен сверху вид.
Опустись на дно – ужасно:
Крокодил на дне лежит.
 

Остается только молиться: Господи, буди милостив мне грешному!..

Что есть хорошего в нас, то не наше, мы получаем его откуда-то. Вы добры, положим, сердце ваше сострадает несчастиям ближнего, вам хочется помочь всякому угнетенному, вы не любите сердиться долго, не имеете ненависти в сердце, – ну, да это природные ваши свойства, – полученные вами при рождении: вы не можете жить другим образом, не можете питать зла, не можете поступать иначе. В чем же состоит заслуга человека? Все добродетели – дар Божий. Хвалиться ими нечего, вменять их себе в достоинство и того менее.

Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалиться, как будто не получал! (1 Кор. 6, 7)[56]56
  «Автор напрасно представляет, что в богословии ничего об этом нет». Ответ: Нигде я не представлял этого, а выразил только желание иметь систематическое сочинение по описанному плану. А.Н.М. указал мне на сочинение аббата Николя в этом роде. «Всякая наука имеет свою длинную сторию, которую нужно, конечно, внимательно исследовать, чтобы решительно судить о ней».


[Закрыть]

Дурное – вот это наше. И мы видим ясно, что это наше. Грехопадение доказывается для нас ограниченностью ума[57]57
  «Ограниченность ума не есть доказательство грехопадения. Ум Ангелов органичен, однако ж они не падшие существа».


[Закрыть], порочностью сердца, влечением ко злу, неудержанностью греховных помыслов, о чем говорит с такою горячей скорбью апостол Павел: Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр. А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть, в плоти моей, доброе: потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. И так, я нахожу закон, что, когда хочу делать добро, прилежит мне зло. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием. Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего, и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих.

Бедный я человек! Кто избавить меня от сего тела смерти! (Рим. 7, 14–25)

Следовательно, человек поврежден. Каким образом он мог сделаться поврежденным? как он мог пасть? Как, откуда и зачем явилось зло?

Это опять тайна.

Повторим опять, указывая на этот пример, что должно принимать тайны невидимые, неосязаемые, хоть бы мы и не могли понимать их: грехопадение было, натура наша повреждена, – мы чувствуем это, а не можем понять наказания Адамова, простирающегося на весь род человеческий.

Каким образом повреждение продолжается? Если есть физические болезни, которые передаются по наследству, то почему же не может передаваться и нравственное коренное повреждение? Но почему потомки страдают за праотца?

Не повторяется ли во всем роде человеческом первородный грех, то есть, не спадает ли всякий человек, как Адам, но каждый по-своему?

Всякий человек, обратив на себя внимание, заметит, что часто он слышит в себе чужие наветы, решительно несогласные с его образом мыслей. Откуда они происходят? Что они такое? Кто их шепчет? Не тот ли змей, что прельстил нашу прародительницу? И не всякий ли из нас в свое время простирает руку к роковому яблоку?

Иногда находят на тебя сомнения, помыслы, страшные мечты; хочешь отбиться от них, – нет, они так и лезут с насилием. Ощущаешь что-то чужое, напускное, – которое потом как будто удаляется, и ты чувствуешь себя облегченным, и дышишь свободнее.

Имеет человек внушения благие, к добру, имеет и внушения злые, к злу.

Сатана принимает иногда вид ангела светла; как их различить, и на каком основании невольная, кажется, ошибка влечет за собою опасные следствия?

Приходится решиться на что-нибудь, и мы, при всем желании поступить хорошо, не знаем, как поступить: так основания бывают в наших глазах сходны, или так мы слепы, что иногда без умысла предпочитаем худое или худшее, не различаем добра со злом.

Мудрено бывает разобрать, какому внутреннему голосу надо следовать, как в том, или другом, безразличном с первого взгляда, случае, поступить.

Человеку легче подниматься превыше небес, удобнее проникать в преисподняя земли, измерить миллиардные расстояния между отдаленными звездами, чем разбирать движения своего ума, ощущения своего сердца: познать самого себя – всего труднее для человека.

Ни о каком событии мы не можем сказать, к добру ли оно, или к худу. Разве скажем: все к лучшему.

Человек, преступая заповедь Божию, вкусил от древа познания добра и зла, но ведь не познал он добра и зла, что же это значит?[58]58
  «Не познал он добра и зла». «Как же? Прежде не знал он зла, а с падением знал его опытом. Добро же знал и прежде. Впрочем, фраза «знать добро и зло» может означать и просто всеведение. К сожалению, на этих страницах не всегда можно ясно отличить, своим ли языком говориться, или языком противников». Ответ: О добре и зле в этих словах говорено не в смысле способности, а в смысле приложения ко всяком данному случаю. Где я говорю своим языком, т. е. от себя, и где предполагаю противные мнения, т. е. речи противников, или вопросы естественные, должна отвечать вся книга.


[Закрыть]

Первородный грех искуплен, а между тем корень его или следствие в нас остается: в чем состояло искупление? Весь род человеческий грешит и грешит, Праведников мало. И пророк сказал: аще Ты, Господи, назриши, кто постоит? Как понять учение о наказаниях? Тело истлеет, что же будет мучиться? Дух? Какой другой огонь есть для его очищения? Да для чего это? Кому польза и какая?

Что такое долготерпение Божие?

Бог управляет миром и ведет всякого человека. Бог наказывает, награждает, попускает, ведет к лучшему, посылает болезни, искушения, смерть, исцеляет. Если все происходит по Его провидению, усмотрению, и ни один волос не падает с головы нашей без Его ведома, то что же остается человеку? Что может он делать сам по себе?

И если вперед все предопределено и все известно, то зачем же процедура попечений, искушений, и, наконец, мучений? Наверху написано! Так внизу только представление в лицах высших идей!

Для чего и для кого оно нужно?

Опять тайна. Совпадение свободы с необходимостью в действиях человека, общества, в истории.

У нас нет и нет ничего своего: мы как будто какие-то орудия! актеры с полученными ролями. Пожалуй хоть так. Ну, а как играем мы свои роли?

В том-то и задача, скажем, переводя мысль на этот язык.

Что такое долг? Голос совести? А если совесть неразвита, или если она искажена, по наследству, обычаем? В чем же состоит вина тех несчастливцев, которые получили от природы свойства, наклонности злые, и которые силою их стремятся, увлекаются ко злу? Как посудить о миллионах диких, которые родятся, растут и живут со зверским расположением?

Чтоб я не превозносился чрезвычайными откровениями, дано мне жало в плоть, [пакостник плоти], ангел сатанин, мучит меня, [да ми пакости деет], чтоб я не превозносился. О сем трикраты Господа молих, да отступит от мене. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор. 12, 7–9).

Ты скажешь мне, – говорит Апостол, – за что же еще обвиняет [Бог]? Ибо кто противостанет воле Его? А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его, зачем ты меня так сделал? Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого? (Рим. 9, 19–21)

Никто не может придти ко Мне, если его не привлечет Отец, пославший Меня (Ин. 4, 49).

Если то не дано будет от Отца Моего (Ин. 6, 65).

Кто же может спастися? Человеком это невозможно, Богу же все возможно (Мф. 19, 25–26).

Дать сесть по правую и левую руку Мою не от Меня зависит, но кому уготовано Отцом Моим (Мф. 20, 23).

О глубина богатства и премудрости разума Божия! Яко неиспытани судове Его. Кто бы разуме ум Господень? Или кто советник ему бысть!… Яко из того и тем, и в нем всяческое: Тому слава во веки. Аминь (Рим. 11, 35–36).

Кто исповедует пути Господни?

Все это вопросы, более или менее таинственные, отвлеченные, теоретические.

Но вот вопрос практический, великой важности для человека: произрастил ли ты свойства добрые, тебе дарованные, тобою как бы то ни было полученные? На доставшиеся тебе десять талантов, приобрел ли ты другие десять талантов? А если только восемь, пять, ни одного? А если расточил блудно, потерял, испортил полученное? Страшная ответственность!

И всякий добросовестный человек должен со страхом обращаться к себе с этими вопросами, и никто не осмелится отвечать с уверенностью, что может расплатиться сполна, и что он исполнил урок ему заданный.

Никто святой человек[59]59
  Так у М.П. Погодина. – Прим. ред.


[Закрыть] не может сказать о себе: я делал именно все то, что должен был делать[60]60
  «Сознания, что святые делали имнно то, что должны были делать, отрицать нельзя. Только никто из них не скажет, что он всегда и во всем так поступал». Ответ: Виноват, – я думаю, что полной уверенность в этом смысле ни у кого быть не может.


[Закрыть]. Вот почему самые праведники, Печерские угодники, Фомы Кемпийские, плакали о грехах своих, и надеялись только на милосердие Божие.

Как же исполнить задачу свою? Как сделать свое дело? Господи, научи нас творити волю Твою! Нам дан образец и идеал в Евангелии, к нему и должны мы стремиться по мочи, по силе, стараться, по крайней мере, быть лучше в середу, чем были во вторник, по выражению Карамзина, и верить. К свободе призваны все, братия, только б свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовию служити друг другу (Гал. 5,13).

Ум не удовлетворяет нашей пытливости: так что же остается, кроме Веры? Станешь озираться и рассуждать, – с одной стороны (в области ума), глубина недосягаемая без дна, и мрак. Оборотись на другую сторону (в область веры): там что-то светится… «Вдали в мерцании багряном…»