Текст книги "Простая речь о мудреных вещах"

(32). В. Гюго: «Постоянное воспоминание о могиле полезно для людей. На этой почве священник и философ сходятся. Необходимо умереть – аббат de lа Тrарре вторит Горацию».

(33). Бакон говорил: «Церковь – око Англии, и если что-либо находят в нем постороннее, то нужно вырвать именно это постороннее, а не самый глаз».

Часть вторая
Философам для объяснения

Вступление к описанию случаев так называемых сверхъестественных

Мы рассуждали почти а рriori, занимались отвлеченностями, носились в областях ума и слова: опустимся теперь на землю, и расскажем несколько событий, действительных, засвидетельствованных строжайшею критикою – событий, коих никоим образом приурочить к природе вещественной и отнести к тем действиям, коих нельзя подвести ни под какие законы, нельзя объяснить никакою наукою и никакою системою.

Опровергнуть эти события нет разумного основания: это неоспоримые факты, как говорится по-варварски, были, дела; отрицать же безусловно было бы крайним невежеством, или диким упрямством, с которым Чванкина в комедии Княжнина говорила «хоть вижу, да не верю».

Некоторые случаи были со мною, но я рассказываю их, не прося принимать на веру, а приводя вещественные доказательства; другие слышал я от своих знакомых, людей достоверных, третьи привожу из печатных источников – все с доказательствами, сколько найти их было можно.

Понятно, что в этой области, или в рассказах этого рода, очень обыкновенных, бывает много выдумок, обманов, лжи, злоупотреблений, часто играет фантазия и воображение; понятно, что здесь нужна еще более, нежели где-нибудь великая осторожность и разборчивость. Но думаю, что одно подобное событие, со всех сторон засвидетельствованное, строго исследованное, доказанное критически, имеет великую важность, – и нельзя считать иначе, как особенным счастьем в жизни, узнать такое событие, и вполне удостовериться в его истине; оно поведет к многим заключениям, ибо все важнейшие для человека вопросы соединены между собою неразрывными узами, и какой бы то ни было из них, по необходимости признанный, заставляет принять прочие и убедиться, что есть что-то, кроме того, что мы знаем посредством своих чувств, о чем, по замечанию Шекспира, и не пригрезивается философии.

Доморощенные наши прогрессисты не принимают таких явлений, и если не могут отвергнуть их существования, то относят их к разряду случаев. Им напомню я кстати следующие слова их любимца, Писарева, из его изложения системы Дарвиновой:

«Случая в природе нет, потому что все совершается по законам, и всякое действие имеет свою причину; когда мы не знаем закона и не видим причины, тогда мы произносим слово «случай», и произносим его не всегда кстати, потому что это слово никогда не выражает ничего, кроме нашего незнания, и притом такого незнания, которого мы сами не сознаем»[75]75
  Сочинения Писарева. VI, с. 102.


[Закрыть].

«Если человек чего-нибудь не знает, то он в одну минуту или выдумает что-нибудь, или уверит себя, что тут и знать нечего. Не знает происхождения породы, значит, и не было никакого происхождения, всегда была порода с тех пор, как мир стоит; не знает развития породы – значит, и нет никакого развития: все породы неизменны и неподвижны. А живая-то жизнь сейчас тут же и прихлопнет человека, и уличит в безтолковом и самонадеянном вранье неопровержимыми фактами»[76]76
  Сочинения Писарева. VI, с. 125.


[Закрыть].

Которые здесь и представляются.

Собрание таких фактов, (иные в нескольких экземплярах), убеждение в их действительности, историческом, так сказать, существовании, заставит, надеюсь, задуматься всякого безпристрастного, непредубежденного человека, который ищет истины, без задних мыслей.

Вместе с сим я прошу тех читателей доставлять мне такие факты, какие кто знает по собственным наблюдениям, или полученным достоверным сведениям.

Предчувствия

Смерть Василия Никитича Татищева[77]77
  В.Н. Татищев, один из молодых людей, посланных Петром Великим в чужие края для обучения, сочинитель первой Русской истории, издатель Русской Правды и Судебника, губернатор и устроитель Оренбургский, потом Астраханский, был, по преданию, известен в молодости своим вольнодумством.


[Закрыть]

(современное описание)

Во время царствования императрицы Елисаветы Петровны тайный советник Василий Никитич Татищев, по ложным на него доносам, жил под стражею в своей подмосковной вотчине Клинского уезда, в селе Болдине, при котором находились сенатской роты солдаты для стражи. С ним жил внук его, Ростислав Евграфович Татищев (от которого я, говорит описатель, сие повествование слышал). Сей Василий Никитич, почувствовав слабость своего здоровья, писал к сыну своему Евграфу Васильевичу, находившемуся тогда в Москве, чтобы он приехал к нему в Болдино с первой тогда его женою, для отдания ему последнего долга.

Накануне своей смерти Василий Никитич поехал верхом, взяв с собою и вышеописанного своего внука верхом же, к слушанию Божественной литургии в приходскую церковь, находящуюся в трех верстах, в селе, куда приказал явиться мастеровым людям с лопатками.

По отслушании Литугии, взяв священника на погост, показал ему, где лежат тела его предков и родителей, и, избрав порожнее подле их место, приказал рабочим людям готовить для себя могилу. Возвращаясь, он хотел было опять сесть на лошадь, но не был в силах, а сел уже в одноколку и с вышеописанным же своим внуком, приказав священнику на завтра приехать к себе для исповеди его и со Святыми дарами, и так же, – чтобы пригласить с собою священников, назначая сам оных для соборования его маслом, и потом возвратился домой. Там нашел присланного из Петербурга курьера с указом от Императрицы, что он найден невинным, и прислан ему орден св. Александра Невского. Василий Никитич, написав благодарственное письмо к Государыне, отослал орден назад потому, что уже приблизился конец его жизни, и отпустил присланного. Тогда же снята была находившаяся при нем стража.

В вечеру, когда по обыкновению пришел к нему повар француз для получения приказания, что готовить на следующий день, то он сказал повару, что «уже я более не хозяин ваш, но гость, а вот хозяйка, – указывая на свою невестку, Евграфа Васильевича жену, – она тебе прикажет, что надобно», – промолвил, что теленок начат, и есть из чего готовить.

На следующий день священник со всем причтом в назначенный час прибыл, исповедал его и причастил Святых Таин.

После сего Василий Никитич приказал призвать сына своего Евграфа Васильевича с женою, и с сыном их Ростиславом Евграфовичем, простился с ними, сделал им некоторые приказания и наставления; призвал всех находившихся при нем людей, простился и с ними, наконец, приказал начать действие соборования маслом, и при чтении седьмого Евангелия скончался на 76 году жизни своей, приказал наперед, что когда приметят, что его душа будет расставаться с телом, то чтобы не делали никакого шуму, дабы не продлить мучения тела, когда оное расстается с душой.

Когда хотели снять с тела мерку для делания гроба, то столяр объявил, что он уже, по повелению покойного, давно сделан, под который ножки он, покойный, сам точил.

* * *

«В Москве был странный случай, который рассказывала мне, – говорит графиня Блудова в своих записках, – (уже долго, долго после) Мария Алексеевна Хомякова, мать поэта, сама знавшая и лиц, и происшествие, и совершенно неспособная ко лжи. Один из наших генералов, возвратясь из похода на турок, привез с собой турецкого ребенка, вероятно, спасенного им в какой-нибудь свалке, и подарил его своему другу Дурнову. Мальчик вышел умненький, ласковый, добронравный. Дурнов полюбил его и стал воспитывать как сына, но не хотел его окрестить, пока тот сам не понял бы и не изучил истин христианской веры. Малый подрастал, с любовью и жаром учился, делал быстрые успехи, и радовал сердце приемного отца своего. Наконец, Дурнов стал заговаривать с ним о принятии христианства и святом крещении. Молодой человек с жаром, даже с увлечением, говорил об истинах веры, с убеждением о православной церкви, ходил с домашними на церковные службы, молился, казалось, усердно: но все откладывал крещение и говорил Дурнову: «Погоди, батюшка, скажу тебе, когда будет пора». Так прошло еще несколько времени и уже минуло 16 лет, и в нем заметили какую-то перемену. Шумная веселость утихла в нем; живые безбоязненные, светлые глаза подернулись грустью; звонкий смех замолк, и тихая улыбка казалась как-то преждевременною на цветущем ребяческом лице. «Теперь, – сказал он однажды, – я скоро попрошу тебя крестить меня, батюшка, отец ты мне более чем родной! Теперь скоро, пора; но прежде есть у меня просьба к тебе, не откажи: прикажи купить краски, палитру, кисти; дай мне заказать лестницу, как скажу; да позволь мне на этот один месяц не пускать никого в мою комнату; и сам не ходи». Дурнов уж давно привык не отказывать ни в чем своему приемышу; как желал он, так и сделали. Молодой турок весь день просиживал в своей комнате, а как стемнеет, придет к Дурнову, по-прежнему читает, занимается, разговаривает, но про занятия в своей комнате ни полслова; только стал он бледнеть, а черные глаза горели каким-то неземным, тихим огнем, каким-то выражением блаженного спокойствия. В конце месяца он просил приготовить все к крещению и повел его в свою комнату. Палитра, краски, кисти лежали на окне; лестница, служившая ему вроде подмостков, была отодвинута от стены, которая завешена была простыней, юноша сдернул простыню, и Дурнов увидел большой писаный во всю стену, святой убрус, поддерживаемый двумя Ангелами, и на убрус, лик Спасителя Нерукотворенный, колоссального размера, прекрасного письма.

“Вот задача, которую я должен был исполнить, батюшка: теперь хочу креститься в веру Христову, я жажду соединиться с Ним”. Обрадованный, растроганный Дурнов спешил все приготовить; и с благоговейною радостью крестился на другой день его воспитанник; когда он причащался, все присутствующие были поражены неземною красотою, которою, так сказать, преобразился неофит. В тихой радости провел весь этот день и беспрестанно благодарил Дурнова за все его благодеяния, и за величайшее из всех – за познание истины и принятие христианства, за это неописанное блаженство, говоря, что он более, чем родной отец для него, что он не преходящую даровал ему, а жизнь вечную. Вечером юноша нежно простился со своим нареченным отцом, обнимал, благодарил его опять, просил благословения; видели, что долго молился он в своей комнате, перед написанным Нерукотворенным Спасом: потом тихо заснул, – заснул непробудным сном. На другое утро его нашли мертвым в постели, с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, с сложенными на груди руками».

Кто вникнет в тайну молодой души? Какой неземной голос, ей одной внятный, сказал ему судьбу его, и призвал его в урочный час к пакибытию купели? Кто объяснит это необъяснимое действие благодати, призывающей к Отцу Небесному неведомым, таинственным путем, в глубине сердца избранников своих? Дурнов оплакивал родительскою любовью своего приемыша, хоть и упрекал себя за свое горе при такой святой, блаженной кончине. Комната, где скончался юноша, сделалась часовней или моленной, где ежедневно молился Дурнов. В 1812 году дом сгорел, но стена с образом уцелела, только изображение было очень повреждено; его реставрировали, и от оригинала остался только один из глаз и бровь. Однако набожные люди продолжали приезжать молиться тут, а впоследствии в нем была основана богадельня на 40 престарелых вдов и девиц; и комната молодого турка освящена в прекрасную домовую церковь, весь день открытую, куда со всех концов Москвы приходит служить молебны перед образом, писанным на стене. Что-то мирное, светлое, чистое веет там на вас, как светла и чиста была душа юноши, освятившего своим обращением и смертью это место. Богадельню зовут Барыковской, по имени основателя, а церковь Спаса, на Остоженке. Другое пристанище для бедных выросло и приютилось против богадельни – дом призрения убогих во имя Христа Спасителя. Такой светлый след оставил по себе этот ребенок, привезенный из чужой неверной стороны, принятый и приголубленный с безграничною христианскою любовью в России. По истине здесь показал Господь весь глубокий смысл Им некогда сказанных святых словес: Аще кто приимет отроча таково во имя Мое, приемлет Мя, а приемляй Мя, приемлет пославшаго Мя Отца.

* * *

Мать моего университетского товарища, известного профессора Кубарева, Анна Васильевна, рассказывала, что она, будучи по делам в Петербурге, совершенно чувствовала минуту, в которую умерла мать ее в Москве. «Такая тоска сделалась там со мной, – говорила она, – что представить себе не можно. Я прибежала в присутствие, в коем решалось мое дело, не помня себя, вся в слезах; рыдая, пала на колена пред присутствующими, и просила, чтоб меня отпустили в Москву». В этот самый час, как после она узнала, и умерла мать ее.

* * *

В «Русском Мире» рассказан следующий случай:

«На днях в Петербурге скоропостижно скончалась молодая девушка, Княжна М-я. Обстоятельства, сопровождавшие эту неожиданную смерть, любопытны в высшей степени. Княжна была совершенно здорова. В ночь, предшествовавшую ее смерти, она видела сон, в котором ей было сказано, что она в этот день умрет, и что ей поэтому необходимо исповедаться и причаститься. Утром девушка рассказала этот сон своим окружающим, и как она была сильно взволнована, то послали за доктором. Освидетельствовав, доктор нашел ее совершенно здоровою. Тем не менее, по настоянию княжны, послали за священником. Священник беседовал с ней около двух часов, исповедал ее и причастил. Так прошло время до вечера, когда неожиданно для всех княжна почувствовала себя дурно и умерла от разрыва сердца».

Прибавлю к этому известию, напечатанному в газетах, что слышал я вскоре от близких знакомых. Княжна, проснувшись, спросила себе именно священника не городского. Послали искать. Между тем в том же самом доме, у гр. Е. И. Т., оказался священник, приехавший к нему из подгородного села, известный в Петербурге отец Алексий, который призван был к княжне, исповедал и причастил Святых Тайн. Княжна скончалась не в тот же день, как сообщено в «Русском Мире», а на другой день поутру.

Наконец, мне случилось получить следующее обстоятельное известие.

«Я могу передать о кончине кн. М. С. М. только слышанное мною от других: сама же я не была свидетельницей ее последних дней, и поэтому не могу ручаться вполне за достоверность моих слов. Сестру ее, неотлучно бывшую при ней, я не решалась расспрашивать, и все, что знаю, слышала от домашних лиц, рассказывавших не всегда одинаково.

Во вторник, 10 января 1872 года, в семье все еще было благополучно, и в этот день было у них много гостей. В среду княжна почувствовала небольшое нездоровье, случающееся сплошь и рядом у всех. Никого это не смутило и не озаботило, тем более что она была подвержена ревматизму, и, при малейшей простуде или перемене погоды, жаловалась на него.

В четверг была у меня сестра ее, С.С. и говорила мне, что М.С. продолжает чувствовать себя не совсем хорошо, и от того сегодня не выехала, а осталась дома. В пятницу мы посылаем узнать об ее здоровье, и узнаем, что ей немного хуже, и что она проводит этот день в постели. Несмотря на это болезнь ее казалась настолько легкою и обыкновенною, что ни разу не был приглашен доктор, и если она была в постели, то более из предосторожности, чем из нужды. Потому в доме были все совершенно покойны. Ночь с пятницы на субботу прошла очень благополучно. Наутро, как только она проснулась, то попросила, чтобы поскорей пригласили к ней священника, говоря: “Я видела во сне, что скоро умру, гроб уже мне готов, а сама я не готова, позовите поскорей священника, я хочу исповедываться и причаститься”. В первую минуту слова ее приняли за бред. Но видя, что она уже не спит, и настоятельно просит исполнить ее желание, послали за священником; при виде его она очень обрадовалась. С какою верою и горячей молитвою она причастилась Св. Таин! И после еще целый час беседовала с духовником. Когда он от нее вышел, то сказал родным: “В первый раз в жизни Господь привел меня напутствовать такую чистую душу. Я благодарю Его, она там помолится за меня”. После причастия она тихо заснула и проспала до вечера. Вечером она пожелала со всеми проститься. Благословила сестру и брата, и уговаривала не жалеть о ней, так как ей будет гораздо лучше, когда она перейдет к Богу. Призывала всю домашнюю прислугу и со всеми прощалась. Было уже довольно поздно, сестра ее пришла ложиться спать и увидела ее молящуюся, на коленях, на постели. Лицо ее было просветленное и глаза подняты к верху. Заметя, что с нее спустилась кофточка, она хотела прикрыть ее. “Оставь меня, – сказала она ей и махнула рукой, – я блаженствую с Богом. Не мешай мне, я больше уже никогда не простужусь”.

Всю ночь она спала хорошо; наутро, когда проснулась, попросила себе чаю с лимоном; разговаривала со всеми и казалась бодрой и веселой. В половине первого часа, все еще были в ее комнате и беседовали; она, сидя на кровати, откинула голову на подушку, и тихо, неприметно для окружающих, отдала Богу свою чистую душу».

Я поместил нарочно все три известия для примера, как подобные события бывают разнообразны в рассказах, переходя из уст в уста.

Верного из всех предложенных известий можно вывеси то, что кн. М-ая, почти совершенно здоровая, имела, получила, так или иначе, внутреннее предвестие о своей кончине, и действительно, исполнив христианский долг, вскоре скончалась.

* * *

1813 года, в Великий пост на третьей неделе, Надежда Григорьевна Кругликова, молодая девушка, почувствовала себя дурно и ночью приняла рвотный порошок, который действовал слабо. Поутру она рассказала это своим сестрам, и выразила желание исповедаться и приобщиться Святых Таин. Те спросили ее, больна ли она? «Нет», – отвечала она. Сестры возразили ей, что она на первой неделе поста говела. Она отвечала: «Большая разница исполнять это по установленному обыкновению или при конце жизни; а я умру через три дня». Между тем, она была совсем здорова, спокойна и выходила к столу кушать. На другой день оставалась в прежнем положении и опять просила сестер призвать к ней священника, повторяя, что она скоро умрет, и они не успеют исполнить ее желание, ибо она будет в бреду. Сестры, видя ее довольно здоровою, уговаривали отложить свое намерение. Когда все разошлись спать, она призвала к себе свою маму и сказала: «Сестры не хотят позвать священника, чтобы меня исповедать; я могу исполнить и без священника мое желание». Приказала подать образ Спасителя, собрала всех здоровых людей, и пред всеми исповедовалась, потом написала брату своему письмо с просьбою исполнить некоторые ее завещания; по утру рассказала своим сестрам о происшедшем, сделалась тиха, чрез несколько времени пришла в себя и спросила свою маму: слышит ли она пение? Та отвечала: «Нет». Тогда она спросила сестер: не слышат ли они? Те отвечали также, что не слышат ничего. Тогда она сказала: «Благодарение Богу, я одна слышу пение», и запела тем же голосом: упокой, Господи, душу рабы твоей Надежды! Сделалась безгласною и через некоторое время вскричала с восторгом «Ах, как я счастлива!». Сестра спросила ее: «Ты почувствовала себя здоровою?» – «О, нет; ах, как я счастлива, я вижу Спасителя моего», – и с сим словом окончила свою жизнь.

(Рассказано Петру Хрисанфовичу Обольянинову теткой Кругликовой, Анной Петровной Жегулиной, которая жила вместе с Кругликовыми, как значится в чьих-то старых записках, доставленных издателю г-ном Благово, и исправленных им в слоге.)

* * *

Брат ключника сельца Нового, живший на хуторе Зайцев, Иван Никифоров Кудрявцев, из дворовых г. Мальцова, человек старый, однажды приходит к священнику села Колокольни и просит его исповедовать и приобщить Святых Таин, говоря, что он скоро умрет. Священник пытался его отговорить, но не успел и велел прийти на другой день. Кудряшов пришел, исповедался и приобщился. Возвратившись пешком домой (7 верст), выпил рюмку перед обедом, (он любил выпить), стал Богу молиться, поклонился в землю и… умер. Окружающие ждут: вот, он встанет, – наконец, подняли его, и пришлось хоронить.

(Сообщено А.Н. Величковым).

Предвестия

17 сентября (митрополит Филарет был в то время в Лавре), по окончании ранней Литургии в его домовой церкви, я явился к нему, – свидетельствует отец архимандрит Антоний, – с его обычным, повторяющимся каждый день докладом о состоянии обители. Он, после моего доклада, говорит мне: «я ныне видел сон, и мне сказано: берегись 19 числа». На это я заметил ему: «Владыко святый! Разве можно верить сновидениям и искать в них какого-нибудь значения? Как же можно при том обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в каждом году бывает двенадцать». Выслушав это, он, с чувством сердечной уверенности, сказал мне: «Не сон я видел: мне явился родитель мой и сказал мне те слова;

я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Св. Таин». Я сказал, что это желание доброе.

Через два дня после сего, 19 сентября, во вторник, во время Литургии в домовой церкви он причастился Св. Таин. В октябре он был в Москве, и 19-го числа, в четверг, так же причащался Св. Таин в своей домовой церкви. Наступало в следующем месяце ноябре роковое 19-е число, – это приходилось в воскресенье. Пред тем все время Владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался делами, выезжал иногда из дому. На неделе перед 19-м числом он принимал одного из своих почитателей, который, при прощании, передал ему просьбу одной почтенной дамы, также уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал: «Пусть придет, только прежде 19-го числа». Так глубоко укоренилась в нем мысль о девятнадцатом числе!

18-го ноября, в субботу, Владыка говорит своему келейному иеродьякону Парфению, что завтра он будет служить Литургию в своей домовой церкви, и чтоб все было приготовлено к служению. Старик Парфений, отличающийся прямотой и откровенностью, решился заметить Владыке, что он утомился от служения, и не будет, пожалуй, служить в Введеньев день, что лучше бы тогда отслужил. Но Владыка сказал ему: «это не твое дело: скажи, что завтра я служу».

Он отслужил Литургию, и в роковое 19-е число скончался.

Это известие, напечатанное в сочинении Н.В. Сушкова – «О жизни Митрополита» Филарета – я слышал также сам из уст отца архимандрита. О свежести, бодрости его в последние дни я могу также сам засвидетельствовать. За три дня пред кончиной, в четверг, мне случилось провести у него больше часа. Я поехал из дома собственно навестить больного Рамазанова. Не найдя его в квартире (им перемененной на Самотеке в соседстве с Троицким подворьем), я вздумал заехать к митрополиту, которого еще не видел по возвращении из путешествия в Иерусалим. Митрополит меня принял, расспрашивал о Святой земле, а на известие мое о распре в Александрийском Патриархате рассказал мне такие подробности, каких я не знал. Возвратясь домой, я сказал домашним, что давно не слыхал я от митрополита такой твердой и четкой речи; он как будто помолодел, и через три дня он скончался.

* * *

Первая супруга Карамзина скончалась в 1802 году, – рассказывает М.А. Димитриев в своих записках, – Карамзин любил ее страстно. Видя безнадежность больной, он то рвался к ее постели, то отрываем был срочною работою журнала, который составлял его доход и был необходимым для семейства. Утомленный, измученный, бросился он на диван и заснул. Вдруг видит во сне, что он стоит у вырытой могилы, а по другую сторону Екатерина Андреевна[78]78
  Речь идет о Е.А. Колывановой – побочной дочери кн. А.И. Вяземского, сестре поэта П.А. Вяземского по отцу. – Прим. ред.


[Закрыть], (на которой он после женился), и через могилу подает ему руку. Этот сон тем страннее, что в эти минуты, занятый умирающей женой, он не мог и думать о другой женитьбе, и не воображал жениться на Екатерине Андреевне. Он сам рассказывал этот сон моему дяде.

На Екатерине Андреевне он женился в 1804 году.

Князь Петр Андреевич Вяземский в письме своем ко мне замечает об этом известии:

«Признаюсь, я не верю, и никогда не слыхал о нем ни от домашних, ни от Дмитриева. Михаил Александрович вероятно что-нибудь похожее слыхал: и память его переиначила рассказ, а вот что было. Вскоре по кончине матушки моей, отец мой взял нас, т. е. меня, Екатерину Андреевну, и сестру мою, что была после за кн. Алексеем Щербатовым и отправились мы после обеда за город, кажется, в Свиблово.

Оказалось, что отец мой хотел навестить Карамзина, у которого жена была опасно больна. Приехав на место, отец вышел из кареты и пошел к дому, занимаемому Карамзиным. Мы остались в карете. Четверть часа спустя проехали мимо нас дрожки, а на дрожках гроб. Екатерина Андреевна послала лакея нашего узнать, для кого гроб. Лакей возвратился и сказал: барыня приказала долго жить. Это выражение, в первый раз слышанное мною, врезалось в меня и поразило меня. Мне было тогда лет десять».

* * *

«Если припоминать все, обстоятельства и соображать минувшее с настоящим, – говорила мать Мария (в миру генеральша Тучкова, урожденная Нарышкина, основательница Бородинского монастыря), – то много откроется необычайного, чему даже трудно поверить, если бы не существовали еще живые свидетели. Нечто особенное, можно сказать роковое, влекло меня к Бородину, и место сие было мне указано, когда еще никто не слыхал, что есть урочище Бородинское. Я была вполне счастлива мужем и сыном, когда однажды приснилось, за год до моей горькой потери, будто отец мой приносит ко мне в спальню одного моего младенца и говорит: «вот все, что тебе осталось!» и в тоже время мне послышался тайный голос; «Участь твоя решится в Бородине». Помню, что, проснувшись в большом волнении, я рассказала мужу то, что виделось мне во сне, и он приписал это игре пылкого воображения. Нам любопытно было узнать, что это за урочище Бородинское, которым мне угрожал сон? И мы напрасно искали его в окрестностях нашего полка, который тогда был расположен недалеко от западной границы. Кому могло придти на мысль искать Бородино на Смоленской дороге близ Москвы? Когда же совершилось страшное событие, я была при отце моем, и он действительно пришел мне объявить потерю мужа, с младенцем на руках, говоря: «вот все, что тебе осталось!» Тогда опять повторилось мне роковое имя Бородина: как объяснить такое горькое предчувствие?»

(Путешествие ко святым местам русским. Том I-й. С. 262. Бородино. У меня есть письмо о том же матери игуменьи, но я не могу теперь отыскать его в своих бумагах).

* * *

Анна Николаевна Веневитинова, благословляя пред кончиною меньшего сына своего, Алексея Владимировича, сказала умирающим голосом: Бог благословит тебя и Аполлинарию.

После А.В. Веневитинов действительно женился на графине Аполлинарии Михайловне Виельгорской.

Это рассказывал мне сам А. В. В., и, кажется, говорил мне, что мать его не имела никакого понятия о будущей его невесте и жене. Но в последствие времени, граф К.Е. Комаровский, зять ее, рассказывал мне, что была в семействе мысль об этом браке. В том и другом случае верно то, что не было ничего не только решительного, но дело и не начиналось при жизни Анны Николаевны.