Текст книги "Белая рабыня"

– Нас не интересуют ваши бандитские правила, – сказал дон Отранто.

– Напрасно, – улыбнулся капитан Фаренгейт, – всякое знание рано или поздно приносит пользу.

– Оставьте этот многозначительный тон, – прервал его дон Мануэль, – ваши взгляды на жизнь нас не интересуют. Вы у нас в руках, а не мы у вас.

– Не забывайте, что я предался в ваши руки добровольно.

– Это не имеет ровно никакого значения. Или по крайней мере только то, что результатов этого схода команды, как вы выразились, вы боитесь больше, чем нашего плена.

– Может быть, и зря, – мрачно сказал Бакеро, – слава о кастильском мягкосердечии распространилась, конечно, широко, но с вашей стороны было слишком наивно доверяться молве.

– Я и сам люблю мрачный юмор, – вежливо кивнул командору капитан Фаренгейт, – может быть, у нас будет случай посостязаться в этом искусстве.

– К делу, милорд.

– Так вот, вы, вероятно, уже поняли, что я решил не дожидаться результатов этого схода и перешел к вам.

– Ну, мы уже выразили свой восторг по этому поводу, – сказал сеньор Отранто, – что дальше?

– Дальше я хочу сказать, что считаю себя обвиненным несправедливо. Таких оскорблений, которых я наслушался за последнюю неделю, и таких обвинений я не слыхивал прежде ни в роли пиратского капитана, ни в качестве королевского губернатора. Народ сильно измельчал за те годы, пока я был не у дел. Оказалось, что руковожу бандой негодяев и идиотов.

– И вы решили отомстить? – вежливо улыбнулся дон Мануэль. – Я что-то не верю в столь стремительную перемену веры.

– В моей жизни случалось и не такое. Однажды, как вы знаете, мне пришлось пойти на подобную стремительную перемену. Но сейчас мною руководит не только мстительное чувство.

– Что еще? – наклонился вперед Бакеро, пожирая капитана круглыми черными глазищами.

– На первом плане у меня не мстительное чувство, а родственное.

– То есть?

– Понимая, что свою жизнь мне не спасти, решил попробовать спасти хотя бы своих детей.

– Детей? Дочь! – поправил его командор.

– Нет, я выразился правильно. Именно – детей. Помимо дочери Элен, для которой я пригнал сюда целую армию, где-то тут у вас сидит под замком мой сын Энтони.

Говоря эти слова, капитан Фаренгейт смотрел на алькальда, и поневоле взоры всех остальных тоже обратились на дона Мануэля. Он нехотя кивнул, и в ответ командор Бакеро нахмурился, а дон Отрандо пожевал губами – им не понравилось, что от них скрывался столь важный факт.

– И что же вы хотите предложить взамен за освобождение ваших детей? – обратился Бакеро к гостю.

– Немедленную и полную победу над моей взбунтовавшейся армией.

– Она у нас и так почти в кармане, – заявил Бакеро.

– Во-первых, до победы вам еще очень и очень далеко. Корсары знают, что в случае плена их не ждет ничего, кроме виселицы или, в лучшем случае, сахарной плантации, и драться они будут так, что ваша победа почти наверняка будет пирровой. А во-вторых, может статься, что она вообще достанется дону Диего. Насколько я знаю, за ним водится слава лихого вояки, и сил у него поболее вашего.

Только природная смуглость кожи скрыла то, как отчаянно покраснел дон Мануэль. Этот старый англичанин обнажил перед всеми самые затаенные его мысли. Впрочем, он напрасно боялся, у него были союзники в нежелании делить будущую победу с кем бы то ни было. Один командор чего стоил. Про себя ветеран решил уже, что предложение этого хитрого англичанина заслуживает того, чтобы его по крайней мере как следует изучили.

– Вы утверждаете, что можете способствовать нашей скорой победе над вашими пиратами?

– Очень скорой и почти с вашей стороны бескровной.

– И в чем состоит ваш замысел?

– Конечно, я не стану его скрывать от вас, но сначала мне нужно принципиальное согласие.

Все снова обратили взоры на алькальда; он не участвовал в разговоре и, казалось, думал о своем. Так оно и было. Он в отличие от своих подчиненных вынужден был рассматривать предложение перебежчика еще и с точки зрения личного интереса. С военной точки зрения оно выглядело заманчиво, превосходно, отказаться от него в присутствии командора Бакеро, дона Отранто и других офицеров и чиновников магистратуры было невозможно. Но принять его – значило отказаться от Элен. Это тоже было невозможно. Этот англичанин оказался хитрее, чем он о нем думал.

Все выжидающе молчали, нужно было что-то отвечать.

– Хорошо, – через силу сказал дон Мануэль, – допустим – только допустим, – что все, что вы сейчас наговорили, сэр Фаренгейт, не уловка, а правда. Хотя лично мне в это верится с трудом. В самом деле, как можно подставить под полное уничтожение целую тысячу пиратов, притом таких отменных, как вы сами только что говорили, вояк! Но, повторяю, допустим, что все это правда.

– Правда, – спокойно подтвердил гость.

– Так вот, я не могу согласиться на все выдвинутые вами условия.

Присутствующие испанские офицеры нахмурились. Открыто возражать начальству было не в их правилах, но поведение алькальда им не нравилось и они не собирались слишком уж это скрывать. Сначала он, выкрав девчонку, навлек на город пиратское нашествие, теперь он не хочет ее отдать, чтобы от этого нашествия город избавить.

– Я согласен выполнить только часть ваших условий.

– Какую именно?

– Я готов выдать вам только сына, Энтони Фаренгейта, а дочь я вам выдать не могу…

– Почему? – спросили одновременно и капитан Фаренгейт, и командор Бакеро.

– Потому, что мисс Элен венчается со мной сегодня и, таким образом, становится моей законной женой. «Да прилепится жена к животу мужа своего», – процитировал дон Мануэль.

Испанские офицеры одобрительно зашумели: таинство брака – вещь неприкосновенная. Дон Мануэль почувствовал, что ему удастся выкрутиться. Он вздохнул спокойнее и с вызовом посмотрел на сэра Фаренгейта. Бледное вытянутое лицо капитана побледнело еще сильнее.

– Согласитесь, господа, – обратился он к присутствующим, – я могу признать этот аргумент только в том случае, если моя дочь сама мне сообщит, что она выходит замуж за дона Мануэля. Не забывайте, что она была выкрадена вашим начальником, и, стало быть, у меня есть основания подозревать, что свое согласие она дала под принуждением.

Дон Отранто, командор Бакеро и остальные вынуждены были признать, что это требование законно, хотя и чувствовали, что их начальнику это не очень-то по душе. Дон Мануэль с ненавистью смотрел на своего будущего тестя. Как изворотлив этот англичанин! Его невозможно переиграть!

– А если я все-таки не соглашусь на ваше условие? – спросил дон Мануэль, скрипя зубами.

– Я не открою вам способа легкой и быстрой победы над корсарами.

Алькальд отвратительно осклабился.

– Есть много способов заставить человека говорить.

– Неужели вы думаете, что, направляясь сюда, я не подумал о таком повороте дела, и неужели вы думаете, я не подготовился к такому повороту? – спокойно глядя молодому испанцу в глаза, сказал капитан Фаренгейт.

– Под пыткой начинают говорить даже те, кто не собирался говорить ни при каких условиях.

– Я имел в виду другое. При осуществлении нашего замысла, если мы все-таки договоримся, надо будет в условном месте в условное время подавать некие сигналы. Так вот, вы сможете вытянуть из меня все, что касается времени и места, но вы не сможете вытянуть из меня мой голос. Сигналы, поданные другим голосом, восприняты не будут.

– Хорошо, – сказал, вставая, дон Мануэль, – я доставлю вам доказательство того, что ваша дочь становится моей женой по собственной воле. Только придется немного подождать.

– Что вы собираетесь делать? – тревожно спросил капитан Фаренгейт. – Вместо меня вы решили пытать Элен?

– Побойтесь Бога, – сказал дон Мануэль, поправляя перья на своей шляпе, – подумайте, каково мне будет с Элен в постели после того, как я пропущу ее через пыточную камеру! Я ведь все-таки собираюсь на ней жениться.

– Учтите, я не приму никаких сомнительных писем или чего-нибудь в этом роде.

Уже стоя в дверях, дон Мануэль обратился к командору Бакеро:

– В мое отсутствие обсудите детали плана с сэром Фаренгейтом, чтобы не тратить времени даром. Я вам полностью доверяю. Я скоро вернусь.

Из залы, где происходило заседание, дон Мануэль быстро прошел по сводчатой галерее в кордегардию и велел дежурному офицеру немедленно направить наряд из пяти человек в тюрьму с тем, чтобы они доставили заключенного Энтони Фаренгейта во дворец. После этого он вышел из здания магистратуры, сел на своего жеребца и поскакал на центральную площадь Санта-Каталаны, к собору Святого Бернарда. Взойдя на паперть, он велел служкам немедленно разыскать ему его преподобие отца Альфонсино. В ожидании он прохаживался перед входом, распугивая голубей.

Тучный настоятель, привыкший все в этой жизни делать медленно, счел нужным поспешить на зов молодого алькальда.

– Ну что, святой отец, – приветствовал его дон Мануэль, даже не подумав преклонить колено для того, чтобы принять благословение, – время пришло и час настал.

– То есть уже завтра, сеньор Мануэль?

– Сегодня, – улыбнулся алькальд.

– Но я же…

– Ничего страшного, и будьте наготове, я могу появиться у вас в соборе со своей невестой в любой момент.

– Но насколько я знаю, она…

– Да, она протестантка. Но мы ведь уже говорили на эту тему. И с вами, и с нею. Она готова принять католичество, но лишь непосредственно перед венчанием.

– Понимаю.

– Так что позаботьтесь, чтобы и перемену веры, и перемену семейного положения можно было произвести за один прием.

Отец Альфонсино неохотно обещал.

Уладив это дело, дон Мануэль пешком пересек мощенную камнем площадь и вошел во дворец, встречаемый приветственными манипуляциями стражников. Уже через несколько секунд он стоял на пороге покоев Элен. Аранта находилась у подруги. При виде напряженного лица дона Мануэля обе девушки замолчали и тревожно переглянулись.

– Вы обратили внимание, мисс, какой сегодня день? – спросил дон Мануэль.

Элен машинально посмотрела в сторону окна.

– Ничего особенного, разве что немного пасмурнее, чем обычно.

– А между тем день сегодня знаменательный.

Дон Мануэль вошел, сняв на ходу шляпу.

– Сегодня день вашей свадьбы.

Элен побледнела, но белое на белом не слишком заметно.

– Для меня это прежде всего день освобождения брата.

Дон Мануэль прошелся по комнате, внимательно ее осматривая, приглядываясь к каждой вещи, как будто собираясь здесь поселиться.

– Безусловно, мисс, безусловно. Я дал вам слово, и я его сдержу. Хотя в деле любви нарушить слово, данное женщине, не самый большой грех.

– Дон Мануэль! – гневно произнесла Элен.

– Шучу, шучу, – засмеялся испанец.

– Я хотела бы, чтобы вы избавили меня от шуток на эту тему.

– Избавлю.

В комнату осторожно заглянул офицер из кордегардии и сделал алькальду несколько знаков.

– А! – весело воскликнул дон Мануэль. – Вот и наш будущий родственник. Где он, Педросо?

– Внизу, сеньор.

– Приведи его сюда… м-м… через четверть часа.

– Энтони? – тревожно спросила Элен.

– Энтони, Энтони, – бодро ответил дон Мануэль, – я хотел бы, выполняя свою часть заключенного между нами договора, обезопасить себя от всех возможных последствий. Особенно от неприятных.

– Выражайтесь яснее.

– Сейчас все объясню. – Дон Мануэль подошел к входной двери, выглянул в коридор, потом притворил створку и продолжал: – Зная о том, как к вам относится ваш брат, можно предположить, что он никогда и на за что не поверит, что вы вышли за меня по доброй воле. Значит, надо, чтобы вы сами ему об этом сказали.

– Вы хотите, чтобы я сама…

– Это жестоко, братец, – крикнула Аранта.

Дон Мануэль недовольно покосился в ее сторону.

– Знаете, мне не хотелось бы остаток жизни провести в ожидании какой-нибудь мести со стороны вашего мужественного и неутомимого родственника. Хотя и не кровного.

– Вы негодяй! – прошептала Элен.

– Не в этом дело, а в том, что Энтони не оставит попыток убить меня до тех пор, пока не услышит из ваших уст, что вы идете замуж за меня по собственному желанию или хотя бы по собственному решению, если вы так хотите.

– Что ты делаешь, Мануэль, что ты делаешь? – разрыдалась Аранта.

– Кроме того, мисс, вы не можете не признать, что это мое условие ничего, по сути, не меняет. Оно лишь слегка более неприятной делает вашу роль, но тут уж… – Дон Мануэль картинно развел руками. – Я ничего поделать не могу.

– Господи, что же вы за человек!

– Об этом – потом, у нас будет время поговорить на эту тему, – мрачно усмехнулся алькальд. – Сейчас меня интересует, согласны ли вы на мое условие или нет?

– А что будет, если я не соглашусь? – с трудом выдавила из себя Элен.

– Ничего не будет, – спокойно сказал дон Мануэль, – его отправят обратно. Предварительно, правда, я покажу вам, в каком он находится состоянии, и сами поймете, на что обрекаете его своим упорством.

Элен молча встала и пересела на самое дальнее от входа кресло. Руки и губы у нее тряслись.

– Думайте скорее, сейчас его уже приведут.

Дон Мануэль оглянулся на дверь.

– И вот еще что, может быть, самое главное. Я ведь не заставляю вас лгать, вы не должны будете говорить, что любите меня.

– Что же я должна говорить?

– Только правду. Что бежали со мной от дона Диего по своей воле и замуж за меня выходите тоже по своей воле. Этого будет достаточно.

Элен прижала ладони к пылающим щекам.

– Вам не в чем будет упрекнуть себя.

– Вы говорите так, как будто считаете и себя не заслуживающим упрека.

– Это мое дело, мисс, и об этом мы поговорим позже.

Послышались шаги нескольких человек по коридору.

– Итак, мисс, все в ваших руках. Сделайте же как следует. Не надо, чтобы ваш брат по случайному взгляду или жесту догадался о вынужденности вашего поведения. Это будет во вред всем.

В комнату ввели Энтони. Узнать его было непросто. Спутавшиеся волосы, кровоподтеки, лихорадочно блестевшие глаза, лохмотья. Кандалы на ногах и связанные волосяной веревкой кисти рук.

Свою названую сестру он узнал сразу.

– Элен! – вырвался из его запекшихся губ тяжелый сиплый шепот.

Нечеловеческим, немыслимым усилием Элен удержала себя от того, чтобы не кинуться к нему. Они не виделись уже больше полугода. И какие это были полгода! Она так и осталась сидеть на кресле вполоборота ко входной двери.

– Элен! – снова позвал молодой офицер, пытаясь, но тщетно, вырваться из лап, сжимавших его предплечья.

Понимая, что так дальше продолжаться не может, дон Мануэль решил вмешаться.

– Мисс Элен попросила привести вас затем, чтобы сообщить кое-что. – Сказав это, алькальд сделал жест в сторону своей невесты, предоставляя ей возможность вступить в разговор.

Но Элен продолжала сидеть в позе каменной статуи. Она боялась говорить, она чувствовала, что вместо слов у нее изо рта вырвутся рыдания.

– Элен! – Голос Энтони – смесь ужаса и надежды – сотряс стены комнаты.

Аранта ушла за ширму в углу комнаты и там беззвучно расплакалась.

Дон Мануэль вынужден был продолжить свой изуверский конферанс.

– Мисс Элен считает нужным сообщить вам, что сегодня в городском соборе состоится обряд, в результате которого мы с нею станем мужем и женою.

После короткой страшной паузы, наполненной жутким всеобщим молчанием, Энтони спросил:

– Это правда?

– Да, – тихо, но отчетливо сказала Элен.

Спеша закрепить произведенный эффект, опять вступил дон Мануэль:

– И это не внезапная прихоть, не каприз. Считаю необходимым сообщить вам, сэр Энтони, что отношения наши имеют историю и начались в тот момент, когда мисс Элен согласилась бежать со мною, спасаясь из лап моего свирепого дяди – дона Диего.

– Это правда? – еще более загробным голосом спросил измученный пленник.

– Да, – сказала Элен. Она находилась уже в полуобморочном состоянии. На нее навалилось странное безразличие к происходящему, она казалась себе давно умершей. Все чувства как будто отключились.

– И в силу того, что мы теперь будем с вами довольно близкими родственниками, сэр Энтони, – продолжал заполнять паузы дон Мануэль, – а у нас не принято держать родственников в подвале вместе с крысами, я отпускаю вас к своим. Не позднее, чем сегодня.

– Он пытал тебя, Элен, он издевался над тобой?!

Эти слова выглядели странно в устах измученного и растерзанного человека, к тому же обращенные к ухоженной, холодной и неприступной на вид красавице. Элен, обжигаемая изнутри огнем, который почти невозможно было стерпеть, все же смогла произнести:

– Нет.

Энтони сразу как-то весь обмяк, обвис на руках стражников, словно из него выпустили воздух.

– Я не верил, до самого этого момента не верил. Что же ты сделала со мной, Элен! Безбожно, этому нет ни названия, ни прощения.

Тирада Энтони оказалась короткой – кончились силы. Все так же повисая на руках стражников, он в последний раз поднял голову и с исчезающей надеждой в голосе спросил:

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

Он хотел, чтобы она сказала «нет», чтобы продолжился разговор, чтобы оставалась хотя бы тень надежды, но Элен, спасая себя от надвигающегося помешательства, выдохнула:

– Да.

Дон Мануэль тут же сделал знак стражникам, и потерявшего способность что-либо понимать пленника уволокли.

– Помыть, одеть, накормить, – приказал дон Мануэль караульному офицеру, – и очень быстро.

Вернувшись в комнату Элен, он застал мизансцену неизменной. Элен не упала в обморок. Аранта продолжала рыдать за ширмой. Дон Мануэль имел вид человека, одержавшего большую победу.

– Я удовлетворен вашим поведением, мисс, и поэтому снимаю наказание, которое должен был бы на вас наложить за один ваш опасный и неприятный поступок.

– Что? – Элен повернула к нему залитое слезами лицо.

– Сейчас я вам объясню. – С этими словами алькальд подошел к секретеру и начал один за другим открывать его ящики.

– Как вы смеете! – слабым голосом возразила его невеста, не в силах встать с места.

– Я ищу флакон из синего стекла, который по вашей просьбе купила вам моя сестра-идиотка.

Аранта выбежала из-за ширмы. Элен вскочила со своего места и попыталась схватить дона Мануэля за рукав, но он коротким движением оттолкнул ее, и она вновь оказалась в своем кресле с куском кружевного отворота в руках.

– Вот! – Дон Мануэль с торжествующим видом поднял над головой отысканный флакон с ядом. – Люди всегда прячут свои ценности в одни и те же места. – Он расхохотался.

– Это я сама, сама захотела купить, – попыталась вмешаться Аранта.

– Так я тебе и поверил, – усмехнулся дон Мануэль и обернулся к невесте. – Так когда вы собирались плеснуть мне это в вино – до церемонии бракосочетания или все же после?

– Я не собиралась убивать вас, – тихо и неубедительно сказала Элен, комкая кружево. – Хотя вы заслуживаете самой страшной казни.

– Тогда зачем вам понадобился этот яд?

– Я хотела убить себя.

– Охота вам с моей сестрицей болтать всякую чушь.

Дон Мануэль опять рассмеялся, любуясь, как играют в свете гаснущего солнца синие грани флакона.

– Как я уже сказал, вы заслуживаете за этот умысел против своего будущего супруга весьма серьезного наказания, но за то, что вы так мужественно провели свою роль, я прощаю вас. Кроме того, мне даже понравилось, что вам приходят в голову столь преступные идеи, – это обещает в будущем нескучную совместную жизнь.

– Ведь Элен не любит тебя, братец, – неуверенно вмешалась Аранта, – ведь силой нельзя заставить человека полюбить.

– Мне удастся. Вспомни, сестра, что мне в жизни не удавалось? Я добился того, что мисс Элен выходит за меня замуж, я добьюсь того, что она полюбит меня. В крайнем случае, отравит. Что может быть прекраснее, чем принять смерть из рук любимой женщины!

С этими словами дон Мануэль отправился к выходу, в дверях остановился.

– Начинайте готовиться к свадебной церемонии, она состоится сегодня вечером.

И вышел.

Девушки некоторое время оставались в том состоянии, в котором их оставил брат и жених. Элен сидела в кресле, а Аранта стояла посреди комнаты с растерянным видом. У обеих было ощущение полной и окончательной катастрофы. Наконец у Элен появилась способность говорить.

– Аранта!

– Да, Элен.

– Вели сменить занавески в окнах своей комнаты.

– На красные?

– На красные.

– Ты решила бежать к Лавинии?

– Ты видишь сама, что у меня нет другого выхода.

– Я чувствую, что ее приглашение – это какая-то ловушка, Элен.

– Я тоже это чувствую, но даже если она меня убьет, то это не больше того, что я сама собиралась с собой сделать. Пусть Лавиния сыграет роль яда. Но главное не это.

– А что?

– Чтобы Энтони оказался на свободе.

Когда дон Мануэль вошел в помещение магистратуры, он увидел забавную картину. В торце стола сидел капитан Фаренгейт с гусиным пером в руке, перед ним лежал лист бумаги. За спиной англичанина толпились испанские офицеры и внимательно следили за перемещениями пера по листу; на их лицах было выражение живейшего интереса.

– Ну что, господа, вы нашли общий язык? – весело спросил дон Мануэль, испытывая укол своеобразной ревности. У него было такое ощущение, что его штаб изменил ему.

Командор Бакеро первым вернулся на свое место, гремя золоченой оснасткой своих ботфортов. Остальные тоже стали рассаживаться.

– Где моя дочь? – тут же спросил капитан Фаренгейт, положив перо поверх начертанного им плана.

Дон Мануэль сделал вид, что не услышал вопроса. Он медленно прошел к другому краю стола и встал там, опираясь о столешницу костяшками пальцев; все взгляды обратились на его изорванную манжету.

– Мне хотелось бы услышать мнение моих офицеров о плане сэра Фаренгейта.

– Если здесь нет подвоха, то, клянусь святым Бернардом, придумано толково, – значительно сказал дон Бакеро и пригладил свою бороду.

– Да, – подтвердил дон Отранто, – я, конечно, человек не военный, но скажу, что соображения нашего гостя кажутся мне убедительными.

– Стало быть… – Дон Мануэль сел. – Наша сделка может состояться?

– Нам осталось только узнать условный сигнал, который знают те люди, что пропустят нашу пехоту через передовые посты, – сказал Бакеро.

– И еще одна малость, – вступил в разговор капитан Фаренгейт, – я хотел бы увидеть моих детей.

– Увидите, – улыбнулся алькальд.

– И нелишне было бы, господа, чтобы вы все дали мне слово, что в том случае, если я выполню свои обещания, будут исполнены и ваши,

– Почему мы должны давать такое слово? – удивился командор Бакеро.

– Потому, – стараясь говорить спокойно, объяснил гость, – что я не требую у вас, чтобы вы отпустили их заранее, до начала операции. Другими словами, я не делаю даже попытки вас обмануть.

– Это верно, – согласился дон Отранто, – я думаю, при таком положении дел мы просто обязаны дать слово сеньору Фаренгейту, что выполним свои обязательства.

И дон Мануэль, и командор, и остальные офицеры вынуждены были обещать. Трудно сказать, что думал каждый из них в этот момент, но тем не менее процедура состоялась.

После этого дон Мануэль приказал, чтобы в залу ввели Энтони. Выглядел он несколько лучше, чем при свидании с сестрой: наспех отысканный камзол, великоватые панталоны, грубые чулки и башмаки.

Сэр Фаренгейт вскочил со своего места и, подбежав к нему, обнял со словами:

– Это ты, сынок!

Энтони был не в силах что-либо вымолвить – второе мощное потрясение в течение каких-нибудь трех четвертей часа лишило его дара речи. У него не было сил даже разрыдаться. Прижимая голову сына к груди, капитан Фаренгейт повернулся к дону Мануэлю.

– Где моя дочь?

Алькальд, не торопясь, поправил изуродованное кружево манжеты.

– А вы спросите у вашего сына.

– Что это значит?

– Спросите, спросите. Надеюсь, свидетельству из его уст вы поверите.

Капитан Фаренгейт взял Энтони за плечи и, слегка отстранив от себя, спросил:

– Что он имеет в виду, Энтони?

Лейтенант Фаренгейт с трудом разлепил губы:

– Она выходит за него замуж.

– Что ты говоришь?! Элен выходит замуж?

– Да.

– Она сама тебе это сказала?

– Сама. Только что.

– Ну что, сэр, вы удовлетворены? – спросил дон Мануэль.

– Признаться, это для меня неожиданность, – задумчиво сказал сэр Фаренгейт, – и я не вполне уверен, что здесь дело чисто.

Алькальд усмехнулся.

– Напрасно вы оскорбляете своего будущего зятя. Но так и быть, я вам прощаю. И теперь… – Он развел руками. – Не вижу никаких препятствий к тому, чтобы отпраздновать наше соглашение. А заодно и мое будущее бракосочетание – оно состоится сегодня. Приглашаю всех.

– Не слишком ли будет богат событиями ваш сегодняшний день? – спросил капитан Фаренгейт.

– На что вы намекаете?

– На то, что если вы согласны с моим планом, то приводить его в действие нужно сегодня ночью.

– К чему такая спешка, нельзя ли хотя бы завтра?

– Нам нужно подготовиться, – сказал Бакеро.

– Это ваши заботы. Люди, с которыми я обо всем условился, ждать не могут. До следующей ночи они, скорей всего, просто не доживут.

– Почему, черт возьми?

– Потому что всем в лагере известно, что они мои сторонники. И когда выяснится, что меня в лагере нет, а выяснится это завтра утром, они не проживут и часа.

Дон Мануэль задумался. Мысленно он проклинал этого хитрого англичанина – с ним никогда нельзя было быть уверенным, что ты обыграл его окончательно, всегда в запасе у него есть неожиданный ход.

– Ну что ж, – сказал он, – если положение дел таково, что нам нужно выступить сегодня ночью, мы выступим сегодня ночью.

– Около полуночи, – уточнил англичанин.

– Около полуночи, – как эхо, повторил алькальд, – стало быть, венчание переносится, и я приглашаю гостей в собор святого Бернарда не вечером, а ночью. Я намереваюсь жениться сразу после боя. Отпразднуем одновременно и победу, и свадьбу.

– Вы не захотите даже выспаться перед таким событием? – спросил дон Отранто.

– Я рассчитываю хорошенько выспаться сразу после него, – хохотнул дон Мануэль.

Только человек непосвященный мог расценить действия алькальда как странные. Такие тоже были в помещении. Но кое-кто уже давно догадывался, что дон Мануэль больше, чем англичан, боится своего дядю. Эти понимающе улыбнулись. Дон Мануэль, на их взгляд, поступал совершенно правильно. Пока эти волки из метрополии будут дрыхнуть, корсары будут благополучно перебиты, а свадьба сыграна. В этой ситуации сам сатана не посмеет вмешаться и настаивать на своих правах, каковы бы они ни были. Более того, можно будет просто-напросто запереть ворота Санта-Каталаны, и если одноглазый ревнивец попробует заставить свою испанскую армию осаждать испанскую крепость, она выйдет из подчинения.

Дон Мануэль размышлял и над тем, что неплохо было бы обвенчаться с Элен до выступления и отправиться в битву из-под венца, с бала на корабль. Но он понимал, что Элен никогда не согласится на это, не увидев Энтони на свободе, а отпустив его, дон Мануэль лишался возможности влиять на капитана Фаренгейта и, стало быть, на исход экспедиции против пиратов. Все досконально взвесив, алькальд принял то решение, которое высказал вслух.

Командор Бакеро и другие офицеры немедленно отправились в казармы. Решено было, для того чтобы добиться исчерпывающего результата в этой ночной атаке, употребить почти все наличные силы – шесть рот пехоты.

Испанцы испытывали инстинктивный страх перед рукопашными столкновениями с пиратами, особенно если это столкновение должно было произойти ночью. Поэтому сначала солдаты заволновались. Но когда им объяснили, что стрелять придется в спящих, они приободрились.

Капитан Фаренгейт остался сидеть в той же зале, где происходил совет, и под весьма усиленной охраной, что вызвало его ироническую улыбку. Дон Мануэль не слишком доверял своему неожиданному союзнику и будущему родственнику. На тему доверия ему обменялись мнениями и помощники алькальда.

– Не слишком ли безоглядно мы кинулись в объятия этого англичанина, сеньор Бакеро? – спросил дон Отранто.

– Когда бы я сам не видел в подзорную трубу, как он застрелил одного из своих людей перед палаткой, я бы поостерегся верить его байкам о бунте среди корсаров.

– И тем не менее я считаю, что дон Мануэль поступил правильно, посадив молодого Фаренгейта под замок до окончания экспедиции. В любовь этого волка к детям я верю больше, чем в ненависть к его бывшим соратникам.