Текст книги "Боги ушли, твари остались"

Глава десятая

Старик безмятежно посапывал в кресле. Альфред позавидовал ему. Как хорошо быть старым, уверенным в своих жизненных принципах, человеком. А ведь и ему не живется спокойно. Убегает от Эльзы, пьёт, хотя это совсем не по летам, страдает от предательства бывших учеников и последователей. Надеется вернуть расположение Гиммлера… Получается и он не так уж счастлив. Внезапно Альфреду показалось, что по-настоящему счастливым был не кто-нибудь, а он сам. До встречи с Аделией в опере. Так может, не теряя времени, приказать Ульриху, чтобы он отвез её и мужа обратно в Берлин? И навсегда забыть об этой встрече? Вернуться к прежней привычной жизни? Забыть как о странном несвоевременном сне? Он не станет сообщать об этой парочке ни в гестапо, ни в полицию. Просто забудет. Да… это единственно разумный выход. Вокруг война. Не время предаваться романтическим чувствам. Он солдат. Никакой любви, только воля. Железная, несгибаемая. Прав Вилленгут – истинный ариец создан не для женщины, не для плотских наслаждений, а для выполнения великой миссии – превращения скота в сверхчеловека. Судьба и Бог уготовили ему это испытание. Абсолютно адское искушение. Самое непредсказуемое, вырывающее из глубины души сокровенное, с чем жил последние десять лет. Если бы за это время ему удалось забыть Аделию, никаких чувств эта встреча не вызвала бы. К чему врать самому себе, он всё еще её любит. Возможно, даже сильнее. Пустота, столько лет смущавшая его душу, впервые исчезла. Он снова почувствовал себя молодым, любящим, желанным. И словно знак судьбы – боль, возникшая у него в постели, вернула к действительности. Не может продолжиться то, что не имеет продолжения…

– Альфред, сынок, кажется, я слегка вздремнул! Мне снился король Артур, он показал мне несколько карт Европы. На них была только одна страна – Германия. Её границы на Востоке омывала большая река. Я спросил – а что дальше? Но он лишь покачал головой.

– Правильно, мы уже на Волге, – пребывая всё еще в своих размышлениях, подтвердил Альфред.

– Да! Но за ней на картах ничего не было! Пустота. Пустыня Тартар… Король о чём-то меня предупредил… Налей-ка, стаканчик.

– Сначала позавтракаем.

– Сперва налей.

Альфред исполнил просьбу. Сделав несколько глотков виски, Виллигут взглянул мимо Альфреда и присвистнул, не то от неожиданности, не то от восхищения. Альфред обернулся. По лестнице спускалась Аделия.

Как она успела так преобразиться? На ней было легкое приталенное шифоновое платье синего цвета в белый горошек, отлично облегающее её стройную фигуру с маленькими точеными ногами. Каштановые волосы, заплетенные в две косы, были уложены так, что создавали ощущение короны. Горделиво приподнятый нос придавал лицу торжественно-повелительное выражение. При этом на губах играла смущенная улыбка. Но главное, глаза – они светились счастьем. Осторожно спускаясь по ступенькам в туфлях на высоких каблуках, она словно снисходила к ним из царства света.

– Богиня! – прошептал Виллигут.

Альфред не удержался, поспешил к лестнице, чтобы помочь преодолеть последнюю ступеньку. Она коснулась его руки, и у Альфреда от волнения защемило сердце.

– Позвольте познакомить – Аделия Шранц, внучка известного венского архитектора.

– Виллигут, Карл Мария – кивнул, очарованный её красотой старик.

– Мой учитель, – представил его Альфред.

Аделия подошла к Виллигуту и грациозно протянула ему руку для поцелуя. Старик не преминул с жаром приложиться к ней своими влажными губами.

– Сейчас Ульрих накроет завтрак. Пойду, распоряжусь, – Альфред покинул гостиную, стараясь не смотреть на Аделию и не встречаться с ней взглядами. Её красота, уверенность в себе, одухотворенность всего облика излучали такую мощную энергетику, которой невозможно было противостоять. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы рухнул выстроенный план расставания. Но разум Альфреда упорно апеллировал к его воле. Он обязан сделать это!

– Прошу за компанию со стариком, – Виллигут кивнул на столик с бутылками.

– С удовольствием, немного мозельского.

Виллигут, с неожиданной резвостью откупорил бутылку, наполнил фужер, себе подлил виски. Встал и произнёс:

– Не знаю, откуда вы возникли, но не понимаю, почему такую красоту столько лет скрывали в дремучих лесах.

«Альфред проболтался!» – испугалась Аделия, однако не подала вида, что застигнута этим замечанием врасплох.

– Мы с мужем приехали в Берлин несколько дней назад.

– Никакой он вам не муж, – скривил физиономию Виллигут, да так, что груша носа полностью перекрыла стриженые усики.

Аделия посмотрела на него с недоумением.

– А чего о нём говорить? В вашей жизни он – ноль… – небрежно пояснил Виллигут, протягивая бокал – выпьем за ваше появление. Оно предвещает многое…

Аделия предпочла промолчать. Ей действительно захотелось выпить. Виллигут одобрительно наблюдал за тем, как она быстро осушила пузатый бокал синего стекла. После чего, причмокнув, выпил сам.

Аделия присела на табурет, обтянутый кожей.

– Вы очень проницательны, – польстила она старику.

– Я – Виллигут. Люди для меня не представляют загадку. Вот в вас чувствую большое мистическое начало. Вы способны подавлять волю мужчин. И не только красотой. У вас хорошая основа. Предки передали вам магическую силу всего рода.

– Надо же! Никак не ощущаю этого.

– Достаточно того, что я ощущаю. Муж никакого отношения к вам не имеет. Скорее всего, выполняет какую-то служебную функцию. А за Альфреда становится страшно… – старик прищурил один глаз, а вторым старался рассмотреть в облике Аделии нечто невидимое.

– Вы меня пугаете, я не очень понимаю… – начала было она.

– Понимаю я. Вы любите Альфреда. Любите давно. Существует какая-то тайна. Ваши чувства страшны для обоих. Он обязан служить Германии, а не вам.

– Читаете мысли?

– Мысли? Нет. Чепуха! Какие мысли? Суть человека выражается набором простых действий. Вы вошли, он ушел, уж я-то знаю, как тяжко вам будет расставаться.

– Действительно, сложная ситуация, – призналась Аделия. В другое время прозрения старика не на шутку испугали бы её, но не сейчас, когда она решила бороться за свою любовь до конца. Всё остальное не могло взволновать её душу.

Виллигут наполнил вином бокал. Закурил любимый «Житан».

– Можно и мне? – спросила Аделия.

– Осторожно, крепкие.

– Всё равно.

Аделия закурила. Ничего тяжелого не почувствовала, особенно после лагерной махорки. В Германии она курила «Спорт».

– По-вашему, я не вправе любить Альфреда?

– Любовь мужчину расслабляет и отвлекает. Ваша красота должна служить нации. Рожайте от него детей. Возьмите дом в свои руки. Украсьте собой общество его друзей.

– Думаете, у меня получится?

– Мне поздно думать.

– Значит, видите меня здесь?

Виллигут снова сощурил левый глаз. Правым оглядел гостиную, словно ища в её атмосфере какие-то подтверждения.

– Вижу!

Аделия не сдержалась. Встала, подошла к старику. Поцеловала его в щеку.

– Спасибо. За это стоит выпить.

Второй бокал Аделия выпила столь же легко, как и первый.

– Вы не умеете пить, но это вас не портит, – заметил Виллигут. Сам он пил мелкими глотками, закусывая затяжкой сигареты.

– Мне надо многому научиться – согласилась Аделия.

– Прежде всего, избавиться от мужа. Чем скорее, тем лучше.

– Как?

– Глупый вопрос. Его роль в вашей судьбе закончена. Так не всё ли равно как? Можете отравить. Можете сдать в гестапо.

– При чём тут гестапо?

– Я ему не верю. А если не верю я, значит, не поверят и там.

– А мне верите?

– Верить женщине? Не в моих правилах. Женщина представляет собой стечение обстоятельств.

– А мужчина?

– Волю. Если он мужчина.

– Все-таки гестапо вряд ли заинтересуется Францем, – Аделия окончательно уверовала в то, что Альфред рассказал о своих подозрениях старику.

В гостиную вошел Альфред, одетый в военную форму. Весь он был напряженно-подтянутым.

– Прошу прощения, меня срочно вызывают на службу. Ульрих после завтрака отвезет вас в отель, – произнес он глухо, не глядя в сторону Аделии.

– А я? – расстроился старик.

– Вы, старина, отдыхайте в своей комнате. Дом к вашим услугам.

– Спасибо за гостеприимство, – выдавила из себя обескураженная Аделия.

– Не стоит. Мне было приятно провести время с вашей четой.

После этих слов Альфред кивнул на прощание, надел фуражку и вышел из залы. Аделия, едва сдерживая слёзы, рванулась вверх по лестнице в свою комнату.

Войдя в неё, рухнула на кровать и зашлась в рыданиях. Тут же вслед за ней вошел Франц.

– Я всё слышал. Это провал.

Аделия не отреагировала.

– Собирайся!

– Куда?

– Он первым делом отправится в гестапо. В гостиницу возвращаться нельзя. Там точно арестуют.

– У меня там вещи остались…

Франц презрительно хмыкнул. Нашла о чём сожалеть.

– Вставай, каждая минута дорога.

В подтверждение слов схватил её чемодан и стал бросать в него разложенные на кресле платья. Аделия вытерла слёзы, встала, почувствовала, что не способна ни к каким самостоятельным действиям. Мысль о потере Альфреда парализовала её. Зачем куда-то ехать, чего-то бояться, от кого-то прятаться, если её любовь оказалась не нужна. Более того, воспринята, как коварная попытка сыграть на его чувствах, чтобы втянуть в чужую безжалостную игру.

– Остолбенела, что ли? – прикрикнул на неё Франц.

Аделия не ответила. Слишком больших усилий стоило ей обрести уверенность в борьбе за свою любовь. И всё рассыпалось прахом. Осталось плыть по течению. Хоть в петлю, хоть к стенке.

Франц закрыл чемодан, подхватил его, второй рукой подтолкнул Аделию к выходу.

– Пошли, пошли…

Она повиновалась. Внизу в гостиной никого, кроме Ульриха, не было. На его лице сияла всё та же радушная улыбка.

– Хозяин приказал отвезти вас в отель.

– Да-да, спасибо за заботу, – отозвался Франц.

Ульрих взял из его рук чемодан, и все трое вышли из дома.

До самого Берлина Аделия не проронила ни слова. Франц был тоже не разговорчив. Лишь Ульрих трещал не переставая, рассказывал о скакунах, которых они до войны выставляли на скачки.

На берлинских улицах Франц стал высматривать свободное такси.

– Останови здесь.

– Зачем?

– Дальше мы поедем на такси, – и ничего не объясняя, вылез из автомобиля.

Аделия молча последовала за ним. Пыхтя от удивления, Ульрих достал чемодан из багажника и потащил его к стоявшему такси.

– А что сказать хозяину?

– Что у нас изменились планы. А в остальном очень ему благодарны.

Франц буквально втолкнул Аделию в салон такси. Подождал, пока таксист уложит чемодан и на вопрос:

– Куда едем?

Громко, чтобы слышал Ульрих, объявил:

– В Груневальд!

– Так я бы вас отвёз, – спохватился тот.

– Спасибо, дорогой Ульрих, вы и так оказали нам большую услугу, – и потрепал его по плечу.

Уже в машине Франц объяснил водителю, что сначала нужно заехать в отель «Эден» на Будапестерштрассе.

– Как скажете, – пожал плечами таксист.

– Зачем туда? – шепнула Аделия.

– Подальше от глаз Ульриха.

Франц несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что бежевый опель «Олимпия» не сел им на хвост.

Таксист остановился возле входа в «Эден». Франц предупредил водителя:

– Подождите, я устрою даму, и поедем дальше.

Когда вылезли из машины, Аделия спросила:

– Что я буду здесь делать?

– Сидеть в номере и не высовывать нос. На этаже есть буфет, с голода не умрешь. Вот, возьми пятьсот марок, тебе хватит.

Аделия спрятала деньги в сумочку. Известие о том, что Франц оставляет её одну, не только не испугало, но даже обрадовало.

– Долго мне здесь скрываться?

– Пока не объявлюсь.

– А ты куда?

– Есть места, – уклончиво ответил Франц.

Швейцар открыл перед ними массивную дверь отеля.

Глава одиннадцатая

Единственное окно комнаты выходило во двор-колодец. Всего в нескольких метрах напротив настежь было открыто окно чужого номера. Несмотря на солнечный день, здесь царил полумрак. Аделия сидела в кресле, курила и безучастно смотрела на чемодан, раскрытый у её ног. Нужно было развесить в шкаф платья. Но на это не было ни сил, ни желания. Да и какая разница, если за ней скоро придут? Кто конкретно, она не знала. Либо Альфред заявит в гестапо, либо сбежавший Франц доложит в Центр, что агент Литораль провалилась и её нужно уничтожить. Впрочем, о себе думать не хотелось. Внезапное решение Альфреда отправить её назад в Берлин явилось для Аделии полной катастрофой. Хотя на что она могла рассчитывать после своего признания? Но сейчас её заботило совсем другое. Она мучительно переживала разочарование, постигшее их обоих в постели. Секс, который был естественным выражением обоюдной любви, превратился в настоящее препятствие всплеску их чувств. В глубине души Аделия была уверена, что именно это, а не её признание вынудило Альфреда расстаться с ней. Она испытывала к нему безумную жалость. И нежность. Как же она не успела объяснить ему, что это не главное? Без секса она научилась жить. А вот любовь ни на секунду не выпускала из своего сердца. Даже Лиде Померанец полновластно завладевшей её телом, не удалось вытравить это чувство. А уж как она старалась! Ревновала, словно Альфред был где-то рядом. Не могла смириться с тем, что Аделия отказывалась полностью принадлежать ей. Между ними происходила изматывающая внутренняя борьба. Лида давила на психику методично, безжалостно, безапелляционно. Аделия сопротивлялась молча. Выяснилось, что она стала достойной ученицей своей подруги. За внешней хрупкой оболочкой формировалась жесткая неуступчивая натура, быстро овладевающая навыками манипулирования человеческим сознанием. В какой-то момент обе превратились из учителя и ученицы в спарринг-партнеров. Аделия на интуитивном уровне перенимала приемы психологического воздействия, базировавшиеся на учении неведомого учителя танца. Лида чувствовала, что девушка научилась ставить защиту и не пускать её дальше обозначенных границ. Однажды она сказала: «Когда-нибудь жизнь поставит тебя в такие жёсткие рамки, что в тебе откроется неведомая сила разрушения и повелевания, которая не будут знать преград».

– Куда уже жёстче, чем здесь, – пожала плечами Аделия.

– Куда жёстче? … здесь, почитай, курорт. Монастырь с цепными псами. Они могут мучить наше тело. Но ничтожны перед нашем сознанием. Самая страшная боль – боль души. Она возникает тогда, когда все остальное уже умерло.

– Ты о чём?

– О том, сколько впереди ждёт тебя разочарований. Когда-нибудь твоя жизнь перевернётся с изнанки на лицевую. Будешь нежиться в мехах и бриллиантах, а в тяжкие минуты вспоминать, как легко и хорошо тебе было здесь, рядом со мной, окружённой моей любовью и заботой…

– О таком и думать-то смешно.

– А ты не думай. Само всё образуется.

– Сгинем мы тут, – обреченно констатировала Аделия. В отличие от Лиды ей и в голову не могли прийти подобные мысли. Монотонная череда дней не оставляла по себе никакой памяти. После изнасилования лагерное начальство, а вслед за ним и вертухаи делали вид, что вообще не замечают её. Она стала самым настоящим придатком бани. Зэчки относились к ней с лёгким презрением, как к любовнице Лиды Померанец. И хоть ничего зазорного в этом не находили – ползоны жили семьями, все же по-женски завидовали. Но авторитет Лиды не позволял распускать языки. Аделия свыклась с такой растительной жизнью и лишь бессонными ночами давала волю своим воспоминаниям. Поэтому разговоры о будущем не вселяли в неё надежду, а значит, не о чем было и мечтать.

Нужно отдать должное Лиде, она об этом говорила как бы вскользь, как о само собой разумеющемся. Возможно, просто хотела показать, что знает больше, чем следует обычному человеку. Однажды на вопрос Аделии – «а что ждет тебя?», уклончиво ответила:

– Ничего. Я вещь в себе. Внешние изменения жизни меня не интересуют.

– И всё же, ты выберешься отсюда? – настаивала Аделия.

– Здесь я в безопасности, – призналась Лида – в мире существует несколько могущественных людей, которым лучше не напоминать обо мне.

– Где они?

– Один за высокой стеной, другой высоко в горах… А еще жив мой учитель, изгнавший меня. Если я окажусь на свободе, нам с ним будет тесно.

– В одной квартире?

– На одной земле.

От таких признаний Лиды Аделии становилось не по себе. Она достаточно прониклась мощью нечеловеческих способностей подруги. Ощущала её доминирующее влияние на психику окружавших её людей. Знала, что ей ничего не стоило повелевать не только зэчками и вохровцами, но и лагерным начальством. Подумать было страшно, куда и на кого могла распространяться её воля.

Сейчас в номере гостиницы «Эден» Аделия, со щемящей болью почувствовала всю правоту предсказаний Лиды. Как бы она хотела очутиться в своей тесной каптерке при бане. Там было и впрямь легче…

Очередной окурок обжёг пальцы, Аделия бросила его в пепельницу и подошла к окну. В номере напротив горничная в белом переднике делала уборку. Заметив Аделию, приветливо улыбнулась ей. Эта улыбка вернула её к действительности. На всякий случай задернула штору, отчего в комнате стало еще темнее. «Интересно, сколько здесь маяться?» – подумала Аделия. Она совсем отвыкла от одиночества. Даже когда пряталась в свою каптерку или сутками сидела в камере-одиночке на Лубянке, постоянно ощущала вокруг себя людей – охрану, таких же как она, бедолаг, начальство. А тут в центре Берлина вдруг оказалась в полном одиночестве. Впервые до неё никому не было дела. Она могла повеситься, могла покинуть номер, даже купить билет и уехать в другой город. Но уже не могла избавиться от одиночества… Снова вспомнились слова Лиды…

Не в лучшем состоянии духа находился и Альфред. В его кабинете на Вильгельмштрассе постоянно звонил телефон, отрывая от тяжких размышлений. В Министерстве авиации ждали приезда Геринга. Он должен был выступить с докладом о положении дел под Сталинградом. Собрание готовили с особым торжеством, учитывая, что рейхсмаршал объявит о блистательной победе вермахта. Альфреду трудно было настроиться на мажорный лад. Мысли об Аделии не отпускали его. Важно было понять, кто стоит за ней и как её хотят использовать. Устроить случайную встречу, разжечь старые чувства. А потом шантажировать его? Заставит передавать военные секреты Советам? Сделать из него предателя? И Аделия согласилась на эту роль? Допустим… Но почему они решили, что он пойдет на сотрудничество? Истинный ариец, заслуженный ас, человек приближенный к Герингу, допущенный в элиту великого рейха! Не такие же они в Москве дураки… Тогда что? Кто его пытается обмануть? Допустим, встреча в опере оказалась случайной. Если бы не она, Аделия и дальше сопровождала бы своего мужа, не предпринимая попыток встретиться с ним?! В это Альфред поверить не мог. Даже короткого общения оказалось достаточно, чтобы понять, насколько Аделией движет любовь. Сжигаемая ею, она вляпалась в какую-то историю. В Москве решили воспользоваться ею, а она, в свою очередь, схватилась за возможность встретиться с ним. Как она вообще смогла выжить у этих тиранов? Столько пережить мучений и страданий из-за их безоглядной любви?

В душе Альфреда кипела ненависть. Если раньше он воспринимал Советский Союз как жестокого врага рейха, то теперь ненавидел сталинскую страну по личным причинам. А может, и Аделия стала такой же подлой, как вся эта большевистская власть? Откуда он знает? Принимает на веру? По Аделии не скажешь, что столько лет провела в сибирской тюрьме. Может, она талантливая актриса? У них там есть Станиславский. Научили. Предположение казалось чудовищным. Он еще раз вспомнил глаза Аделии, её прерывистую речь, желание говорить только о чувствах. Словно всё остальное мелочи, ерунда. Чего она хочет? Чтобы он ей поверил? Об этом разговора не было. А муж? Он её вытащил из тюрьмы, сделал своей женой, а она с ним не спит? Для кого такие сказки? Франц не похож на слюнтяя. За всей его наигранной веселостью Альфред сразу ощутил цепкое стремление оказаться на дружеской ноге. Ясно, что первую скрипку играет Франц. Именно ему хочется втереться в доверие, а не ей…

От такого вывода Альфреду стало совсем тоскливо. Ну, зачем Аделия всколыхнула в его душе столько эмоций, о существовании которых он давно забыл. Если бы не привычный сбой в постели, эти эмоции захлестнули бы его с головой! Оказывается, ничего в его сердце не умерло… От этого стало еще невыносимей. Альфред почувствовал себя птицей, запутавшейся в расставленных силках.

Очередной звонок вывел его из оцепенения. Альфред поднял трубку. Дежурный проинформировал, что выступление рейхсмаршала отменяется. Его срочно вызвали в ставку фюрера. Альфред воспринял сообщение с облегчением. Быстро собрал бумаги со стола, спрятал их в сейф и вышел из кабинета.

Ульрих ждал его на стоянке министерства. С тех пор как у Альфреда начались головные боли и головокружения, он по совету Геринга не садился за руль. Сотрудники министерства отнеслись с пониманием, что его возит шофёр.

Когда выехали на шоссе, Альфред коротко спросил:

– Отвёз?

– Как положено.

Больше никто из них до самого дома не проронил ни слова.

Вена встретила Франца сонным спокойствием. Казалось, город окончательно отгородился от мира своей ажурной архитектурой. У Центрального вокзала Франц сел на трамвай и поехал на Моденаплац, где у него была маленькая двухкомнатная квартира. О её существовании никто не знал. Он купил её втайне от резидентуры. Слежку за собой со стороны советской разведки Франц не предполагал, поскольку на время внедрения агента Литораль у него были развязаны руки. Маршрут трамвая пролегал по утопающему в зелени рингу. На скамейках под липами сидели старики, читали газеты. Франц позавидовал им. Вокруг рушится мир, безумствует кровопролитие, а они обо всём этом узнают из газет и неспешно обсуждают перспективы скорого окончания войны. Гитлер сознательно превратил Вену в безмятежный уголок Европы. Но именно здесь гестапо работало особенно тщательно. Ибо агенты многочисленных разведок предпочитали Вену для нелегальных встреч.

В квартире Франц застал всё на своих местах. Пыль и затхлость подтверждали, что сюда в его отсутствие никто не наведывался. Первым делом распахнул окна, открыл в ванной кран и с удовольствием отметил, что из него под хорошим напором полилась вода. В Берлине с водоснабжением уже начались перебои. А здесь можно спокойно принять ванну.

Мелкие радости не могли заглушить сильнейшее внутреннее волнение. Он уже смирился с мыслью, что идея возобновления любовных отношений между Аделией и Альфредом лопнула, как мыльный пузырь. Немец оказался стопроцентным нацистом, сдвинутым на верности фюреру. Для таких личная жизнь – удел слабых. Себя же они считают рыцарями идеи и нового миропорядка. Такие вербовке не поддаются. Но как предугадать его дальнейшие действия? Нельзя было отбрасывать возможность того, что Альфред уже успел сообщить в гестапо. Однако интуиция подсказывала, что он это не сделает. В отличие от многих Альфред казался человеком чести. Крайне редко встречающееся качество как у нацистов, так и у коммунистов. Франц давно уже не делал особого различия между ними. Хотя честно продолжал работать на своих. В Советском Союзе у него друзей не осталось. Почти все они были репрессированы или погибли при загадочных обстоятельствах. А те, что остались, превратились в монстров. Они-то и жаждали его крови. Достаточно было одного незначительного промаха, его тут же отзовут в Москву, где ничего хорошего не ждет. Что ж, провал состоялся…

Франц наполнил ванную прохладной водой и с наслаждением погрузился в неё. Он, разумеется, считал себя непримиримым борцом с фашизмом. Ненавидел его всей душой. Но чем дольше работал в Европе, тем меньше разделял коммунистические догмы своих товарищей. Поначалу это его смущало. Но он никак не мог отделаться от понимания, что две человеконенавистнические системы борются между собой. И он не хотел пасть от рук ни тех, ни этих. Исходя из этого, нужно было решать, что делать дальше.

Прежде всего, следовало обезопасить себя. Ведь как только гестапо займется Аделией, она не выдержит и расколется. А там уж бросят все силы на его поимку. Бежать некуда, спрятаться негде. Лучше всего нанести предупреждающий удар.

Франц вылез из ванной, завернулся в полотенце и поспешил к телефону. Сейчас ему нужен был Воли Мюльбахер, человек, который служит всем и никому.

Слава богу, он взял трубку!

– Куда звоните? – глухо откуда-то издалека раздалось на том конце провода. Это была его манера начинать общение.

– Воли, это Франц!

– О, герр Франц, вы в Вене?

– Да, и намереваюсь срочно встретиться с тобой.

– Это не сложно… В «Захере» всегда заказан столик на моё имя.

– Тогда через два часа.

– Я могу сделать предварительный заказ?

– По возможности скромный.

– Понял, – и положил трубку.

Франц подошел к шифоньеру, открыл дверцу и принялся придирчиво изучать свой гардероб. Ему предстояло начать новую игру – на выживание. И в ней он должен быть комильфо. На операции «Литораль» можно поставить жирный крест.