Текст книги "Боги ушли, твари остались"

Глава двенадцатая

Дома Альфред застал старика Виллигута спящим в кресле. Несколько окурков валялись у его ног. Бутылка виски была пуста. Стараясь не шуметь, Альфред направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Но Виллигут открыл глаза.

– Зря ты её отправил, – без всяких объяснений произнес он.

– Сложный вопрос, – Альфред был не готов к обсуждению своего поступка.

– Я долго обмозговывал… Она интересная штучка. Там внутри такое, что нам с тобой и не снилось.

– С чего вдруг такие выводы? – Альфред знал о способности старика тонко разбираться в людях. Поэтому невольно насторожился.

– Не знаю, что там у вас, но в ней кипят бешеные страсти. Кто её напитал такой энергией?

– Я не заметил…

– Потому что, подобно кошке, она еще не выпустила свои когти. Такую женщину нельзя отвергать. За ней стоят неведомые силы…

– Разведка? – напрягся Альфред.

– Разведка?! – старик от удивления прикрыл левый глаз. – Нет. Мистические силы. Она является отмеченной. Не знаю, за какие заслуги и страдания, но в ней – искупление…

Слова Виллигута можно было воспринимать, как бред перепившего мистика, к тому же ещё и бывшего пациента психиатрической больницы, но они возбудили в душе Альфреда новые эмоции. В них не было ни оправдания её появления, ни порицания. Просто констатация того, что он чего-то не понял и не почувствовал.

– Аделия уверяет, что много лет любит меня, – признался он.

– Сядь, послушай, – предложил Виллигут.

Альфред опустился в кресло. Виллигут закурил сигарету, скользнул взглядом по бутылкам, но не потянулся к ним. Альфред знал, если уж старик прекращал пить, значит, какая-то важная мысль занимала его сознание.

– Аделия послана ниоткуда. Не ищи объяснения её появлению. Она сама не сможет объяснить. Нам только кажется, что за нами стоят какие-то мотивы, в результате которых мы что-то совершаем. На самом деле, это всего лишь зигзаги судьбы. Что суждено, то суждено. Нужно только правильно понять и оценить.

– Не в наше время, – парировал Альфред, – сам знаешь, война не терпит компромиссов.

– Ты противоречишь себе. Мы обречены на борьбу. Должны брать свое там, где его находим. Если эта женщина волнует тебя, разрушь всё вокруг неё, оставь выжженную степь и стань её хозяином.

Альфред не ответил. Старику ничего не было известно про Аделию, но он с упорством маньяка талдычил своё. Неужели чувствует больше, чем понимает? Что в ней особенного? Альфред уже успел убедить себя в том, что происходящее – постановочная игра. Но она?.. Неужели такая хорошая актриса?!

– Думаешь, она мне нужна? – спросил напрямую.

– Ты ей нужен. Её женское начало готово подмять тебя, завладеть тобою, подчинить.

– Вряд ли. Я с ней больше не увижусь, – твёрдо произнес Альфред.

– И будешь всю оставшуюся жизнь ощущать комплекс проигравшего. Знать, что где-то существует женщина, оказавшаяся сильнее тебя, перед которой ты предстал слабаком?.. Какой же ты тогда воин? Одна слабость порождает другую: нужно либо побеждать, либо уничтожать.

– Я могу её уничтожить! – вырвалось у Альфреда.

– Так уничтожь!

Альфред взял себя в руки. Сентенции старика подтверждали его опасения, что внутренне он уже не сможет избавиться от своих чувств к Аделии.

– Тебе налить? – спросил старика.

– Нет. Прикажи Ульриху, чтобы отвез меня домой. Эльза заждалась. Чёртова тётка может накатать рапорт о моем отсутствии.

– Тебя охраняют, как национальное достояние.

– Гиммлер боится меня потерять. Пока я жив, в моих жилах течет кровь немецких королей. А значит, существует тонкая нить между великим прошлым и великим будущим Германии.

Произнес это Виллигут без всякого пафоса, даже с какой-то печальной интонацией. И тяжело поднялся из кресла.

Альфред проводил его до машины.

Аделия лежала с открытыми глазами. Сон никак не хотел завладеть её измученным сознанием. Высоко под потолком белел плафон люстры. Он казался неким небесным телом, выделившимся из мрака вечности. Мозг устал от навязчивых мыслей. Всё, что можно передумать, передумала. Возможные варианты перестрадала, даже последнее слово приготовила. Кому? Так… миру. Мысленно представила себе одинокий заброшенный холмик своей могилки, поплакала над ним. Никаких сожалений, угрызений, надежд больше не испытывала. Хотелось забыться, почувствовать себе бестелесной и также слабо отсвечивать, как бездушный плафон.

Аделия поняла, что больше не способна к активным действиям, к отражению ударов судьбы, к любым проявлениям воли.

Неожиданно ночную тишину прорезал женский крик. За ним последовало мужское бормотание. Аделия напряглась всем телом. Крик, но уже сдавленный, повторился. Потом послышались шлепки и удары. Тихие женские подвывания перешли в истерику, которую прервал мужской шёпот, состоявший из грязных ругательств.

Там, в номере напротив, совершалось насилие. Аделия от испуга зажмурила глаза и прикрыла уши руками. Но навязчивые звуки продолжали терзать её душу. И она не выдержала, встала, подошла к окну, приоткрыла тяжёлую штору.

В открытом пространстве соседнего номера просматривалась кровать, подсвеченная настольной лампой. На ней огромная туша, повернутая к окну волосатой задницей, подмяла под себя, судя по заброшенным худым ногам, тщедушное девичье тело. Маленькие круглые пятки колотили по мощной спине насильника. Он только похрюкивал от удовольствия.

На полу возле кровати валялись штаны и черный китель офицера СС. У тумбочки стояли начищенные сапоги.

Судя по стонам, девушка выбилась из сил и перестала оказывать сопротивление…

Аделия мгновенно вспомнила то страшное изнасилование, которому подверглась в бане. Чем больше кряхтел эсэсовец, чем жалобней скулила девчонка, тем отчетливее в сознании возникали картинки того кошмара. Она физически почувствовала, как в неё проникает грубая физическая сила. Содрогаясь всем телом, интуитивно принялась вращаться в привычном танце. Все энергичнее и отчаяннее разрезая воздух раскинутыми в стороны руками. Её ритм стал совпадать с ритмом движений подстёгиваемого страстью немца. В какой-то момент почувствовала, что он совсем рядом. Что стоит лишь захотеть – и её высвобождающаяся энергия накроет его с головой. Отдавшись движению в спирали, пересохшими губами прошептала: «Что б ты сдох! Сдох! Сейчас! Немедленно! Сдох…»

В себя её привёл всё тот же женский крик. Аделия остановилась. Подбежала к окну. В номере напротив, творилось нечто невообразимое: огромный волосатый мужчина валялся на спине у кровати. Его туша дергалась так, словно хотела оторваться от пола. Только голова оставалась неподвижной. Из пухлых почерневших губ вырывалась розовая пена. На бледном лице слегка топорщились короткие усики.

Девушка, почти подросток, бегала возле него, от ужаса не зная, что предпринять. Её хрупкая фигурка с двумя отметинами в виде грудей вызвала у Адели чувство жалости.

Через мгновение эсэсовец издал последний хрип и затих. Девушка опустилась на колени и заплакала.

Аделия с трудом передвигая ногами, добралась до постели. Легла и замерла от внезапного осознания того, что это она только что убила человека. Тут же вспомнила странное признание Лиды Померанец, воспринятое когда-то как шутка: «Если нужно, я могу на расстоянии десяти километров одной мыслью убить быка…» Произнесла это с жёсткой усмешкой. Сейчас Аделия почувствовала такую же на своих губах.

Ресторан «Захер» приятно радовал довоенной роскошью. Официанты в белых перчатках, бутылки шампанского в серебристых ведёрках, цветы в высоких вазах, джазовый пианист, игравший в стиле Чарли Кунца. Воли зарезервировал столик у окна с видом на оперу. Метрдотель предупредил Франца, что герр Мюльбахер задерживается. Франц попросил принести ему кофе с молоком – традиционный венский меланж.

Воли никогда не отличался пунктуальностью. Назначал несколько встреч в разных местах города в одно и то же время. Ни с кем подолгу не разговаривал. Решение любых вопросов перекладывал на завтра. Но при этом оставался незаменимым человеком.

Несмотря на тёплый вечер, он появился в «Захере» в котелке и с тростью-зонтом в руке. Танцующей походкой прошел по залу, приветствуя знакомых помахиванием этого самого котелка.

– Привет, Франц, я боялся, что тебя послали на Восточный фронт, – весело пошутил он и рассмеялся собственной шутке. После чего обнял Франца за плечи.

– Не заслужил, – в тон ему произнес Франц.

Воли сел напротив, официант мгновенно возник возле него.

– Для начала, как обычно, – Зипфер и бехеревку.

Как только официант отошел, круглое лицо Мюльбахера приняло серьезное выражение. Выпятил вперед губы так, что острые кончики усов завернулись вверх.

– Франц, тобой очень недовольны.

Франц скривил лицо в явном недоумении.

– Представь себе. Это касается текстильщика Фрица Фёглера.

– Я дал проверенную информацию. Он поставляет кальсоны из некачественного сырья. После стирки они садятся так, что их можно натягивать только на нос.

– К кальсонам вопросов нет. Но тебе поручили выявлять тайных еврейских промышленников, организовывающих саботаж в поставках.

– А это не саботаж?

– Повторяю – еврейских! Фриц Фёглер – чистый еврей. Он обвёл вокруг пальца всех конкурентов.

– Это ты сам так решил? А тебе известно, что его родственник, Альберт Фёглер, – член Промышленного совета. Он такой скандал устроил!

– При чём здесь я?

– При том, что этот Фриц не еврей, а истинный ариец.

– Но преступник?

– Доказать не удалось.

– А кальсоны проверяли?

– Со всяким бывает.

Франц рассмеялся.

– Слушай, Воли, вместо того, чтобы объявить мне благодарность, меня же назначают крайним.

– Ты на хорошем счету. Но неправильно понял задание. По-твоему, раз вор – значит еврей. А нужно доказать – еврей, значит, вор.

– Моё дело изобличать. А ваше классифицировать. Забудем. У меня серьезная проблема.

Официант принес высокий стакан пива и рюмку Бехеревки. Поставил перед Мюльбахером и замер в ожидании заказа.

Воли отпустил его небрежным взмахом руки.

– Позже. Иди, не до тебя… – отхлебнул пиво и кивнул Францу – излагай.

– Есть в Министерстве авиации такой Альфред фон Трабен, штандартенфюрер, бывший ас, пользуется поддержкой Геринга.

– Тоже еврей? – насторожился Воли.

– Нет-нет. Полагаю, любовник моей жены. Мы случайно познакомились в опере, и он с первого взгляда втрескался в неё.

– Уже интересно…

Франц сделал паузу, словно происшедшее глубоко оскорбило его. Нахмурился, потёр лоб пальцами. Это произвело на Мюльбахера впечатление.

– Заказать что-нибудь выпить? – предложил он.

Франц отрицательно покачал головой.

– Короче, из-за этого аса могут возникнуть неприятности.

– Дал ему в морду?

– Нет. Завязал дружеские отношения. Но мне кажется, что он постарается избавиться от меня.

– Каким образом?

– Чувствую, что Аделия с ним заодно.

– Вы же недавно поженились?

– Бывает. Но я не собираюсь её отдавать. Боюсь, накатает на меня донос.

– Куда?

– В гестапо, например.

– Что ж там, дураки работают? Разберутся. Лучше набей ему морду.

Франц помолчал, потом почти шёпотом потребовал:

– Я хочу, чтобы меня защитили от этого идиота. Доложи об этом.

Воли несколько растерялся. Ситуация ему казалась не стоящей выеденного яйца.

– Собрался его убить?

– Столкновения между нами не избежать. Хочу себя обезопасить.

– Хорошо, доложу. Только ты уж без глупостей.

– Не забудь, его опекает Геринг.

– Не уверен, что партайгеноссе будет вмешиваться в вашу любовную историю. А Аделия? Она?

Франц кивнул:

– Она мне изменила. Но об этом не распространяйся.

– Понял и забыл. Давай поужинаем, – и жестом подозвал заскучавшего официанта.

Глава тринадцатая

Аделия подошла к стойке портье. «С добрым утром, мадам!» – широко улыбнулся тот.

– А что это ночью какой-то шум был?

– О да, мадам, несчастный случай, – забыв убрать улыбку, печально сообщил тот.

– Умер кто-то? – дрогнувшим голосом спросила Аделия.

– К сожалению, мадам. Наш постоялец. Приехал с племянницей в отпуск. Хотел показать ей Берлин. И надо же – обширный инфаркт.

– А девушка?

– Плачет. Говорит, дядюшка был очень заботливым. Ни в чём ей не отказывал. Печальная история, мадам.

Аделия молча положила ключ на стойку и вышла из гостиницы.

Слова портье произвели на неё ошеломляющее впечатление. С самого раннего утра, только открыв глаза, Аделия пыталась убедить себя, что ночное происшествие – плод её изможденной психики. Окно напротив было наглухо закрыто и занавешено тяжелой шторой. Возникшая ночью уверенность в убийстве казалась бредом и требовала немедленного опровержения. Оставаться в номере было выше её сил. Наскоро приведя себя в порядок, она поспешила спуститься вниз. Аделия не вспомнила даже о предупреждении Франца никуда не выходить из отеля.

Теперь она шла по улице, совершенно не думая куда. В голове крутилась одна мысль: «Это не я… это просто обширный инфаркт. С каждым может случиться. Особенно в такой ситуации». Оправдание более чем убедительное. Но всё же где-то в глубине души внутренний голос навязчиво твердил: «Это ты его отправила на тот свет и нечего хвататься за общепринятое объяснение».

Чтобы как-то заглушить собственную причастность, Аделия глубоко вздохнула и осмотрелась. Она стояла у входа в зоопарк, стайка ребятишек выстроилась перед ней в очередь в кассу. Смотреть на зверей у неё желания не было. Раз уж она вырвалась на волю, почему бы ей не отправиться в универсальный магазин и не купить себе, к примеру, шляпку. Тем более, что сейчас она совершенно одна и независима, и никто не контролирует её передвижения.

Насчёт этого она ошибалась. От самой гостиницы, стараясь оставаться незамеченным, за ней следовал Альфред. А позади него на малой скорости ехал Ульрих.

Альфред тоже провел беспокойную ночь. В какой-то момент он почувствовал себя ничтожеством. На всём белом свете существует единственная женщина, которая его любит, которая пошла на всё, чтобы увидеться с ним, а он поджал хвост, испугался чьих-то интриг и провокаций. Что с ней будет теперь? Возможно, уже завтра её труп обнаружат в сточной канаве. Аделия – игрушка в чужих безжалостных руках. Он обязан эти руки отсечь, даже если они тянутся из самого Кремля.

С такими чувствами Альфред встретил утро. Первым делом призвал Ульриха.

– Мне нужно срочно найти эту женщину!

– Какую?

– Аделию. Где она?

– Я же вчера докладывал, – вздохнул Ульрих, – высадил их при выезде в город возле такси. А куда они поехали, не знаю.

– Почему не проследил?! – взорвался Альфред.

– Приказа не было, – пожал обиженно плечами тот.

– Да-да, извини.

Альфреду стало неудобно из-за вырвавшихся эмоций. Подошёл к Ульриху, по-дружески положил руку на его плечо.

– Твои усы всегда в курсе всех дел. Придумай что-нибудь.

Толстяк принял извинение, повеселел и довольно ухмыльнулся.

– Куда они поехали не знаю. А вот номер такси запомнил на всякий случай…

Альфред чуть не расцеловал старого вояку.

– Разыщи его немедленно! Хотя постой, поедем вместе. У меня ощущение, что ей грозит беда.

Такси оказалось найти несложно. Их количество сократилось в Берлине до минимума. Шофёр быстро вспомнил, куда отвёз эту нервную парочку. Так Альфред оказался возле гостиницы «Эден». На его удачу, почти тотчас из дверей отеля вышла Аделия. Альфред едва удержался, чтобы не кинуться к ней. Но сдержался.

При виде живой и невредимой, червь сомнений снова влез в его сознание. А вдруг очередная ловушка? Может, она идёт на встречу с какими-нибудь агентами? Ведь Франц уехал в Вену, во всяком случае, так утверждал таксист, отвозивший его после отеля на вокзал. Уехал ли? А может, просто заметал следы?

Так они и шли по Тауэнтцинштрассе. Аделия в надежде избавиться от навязчивой мысли об убийстве, а Альфред, стараясь оставаться незамеченным. Это было непросто, поскольку Аделия подолгу останавливалась возле огромных витрин, изучая не столько выставленные вещи, сколько своё отражение.

Магазины были пусты. Почти все товары отпускались по карточкам. Единственным местом, где еще можно было потратить рейхсмарки, оставался универмаг в конце улицы. В него-то Аделия и зашла.

Альфред, сделав жест рукой, дал понять Ульриху, чтобы тот подождал, и направился вслед за ней. Нашел её в отделе шляпок. Аделия стояла возле большого зеркала и примеряла одну из них. Особенно её занимала вуаль, прикрывавшее лицо почти до губ.

Когда в зеркальном отражении из-за её спины возникло бледное лицо Альфреда, Аделия от неожиданности вскрикнула. Властные руки схватили её за талию и развернули.

В этот момент в универмаге в громкоговоритель объявили воздушную тревогу «Люфтгафер». Завыла пронзительная сирена, посетители и персонал дисциплинированно двинулись к спуску в бомбоубежище. После того как английская авиация разбомбила Майнц, учебные тревоги стали в Берлине обычным явлением. Никто не верил, что самолётам противника удастся долететь до Берлина, но немцы привыкли подчиняться инструкциям.

Залы универмага быстро опустели. Альфред и Аделия продолжали стоять, прижавшись друг к другу, не в силах сделать ни шага.

Сигнал тревоги загудел с новой силой. Альфред первым пришел в себя, взял Аделию за руку и двинулся к лестнице. На этаже не осталось ни души. Проходя мимо отдела готового платья, Аделия резко остановилась.

– Там никого нет, – кивнула она в сторону опустевших примерочных.

Её глаза выражали такой восторг и изумление, возникшие от внезапности встречи, что, казалось, весь мир с сиренами, войнами, толпами исчез, оставив только источник её любви. Альфред ощутил гипнотическую силу её желания и без промедления подчинился вырывавшейся энергии их обоюдных чувств.

Совершенно потеряв ощущение реальности, они скрылись за занавесом примерочной. Чередуя объятия с лихорадочными движениями рук, срывали одежду друг с друга. Малое пространство стиснуло их тела в порыве страсти, и Альфред даже не успел подумать о неизбежной головной боли. А Аделия мечтала лишь о том, чтобы принадлежать ему. Раньше они никогда не занимались этим стоя. Поэтому испытывали новые неожиданные ощущения. Аделия сама запрыгнула на Альфреда и впилась пальцами в его волосы. Он почувствовал себя атлантом, властелином целой вселенной, и в этот момент оба слились в пронзительном экстазе…

Лёгкость, с которой всё прошло, окрылило обоих. Больше уже ничто не сдерживало их порывов. Ни ее воспоминания об изнасиловании, ни спазмы Альфреда. Всё затмили судорожные ласки и желание поделиться восторгом наивысшего блаженства. Энергия, таившаяся столько лет, требовала мощного выброса.

Они не услышали об отмене воздушной тревоги. Не заметили, как секция вновь наполнилась посетительницами. И только после того, как одна из них с платьем в руках приоткрыла занавес, поняли, что не одни.

– О… – молча, воскликнули округлившиеся глаза дамы.

– Да-да, сейчас освободим, – заверил Альфред, прикрывая спиной Аделию.

Они вышли из примерочной на суд восторженно-презрительных взглядов покупательниц.

– И ничего не купите? – кокетливо спросила молоденькая продавщица.

– Вот это платье, – ткнул пальцем Альфред в первый попавшийся манекен.

– Все платья по карточкам.

– Тогда отложите до завтра.

– Его и так никто не покупает, – призналась продавщица.

Аделия старалась ни на кого не смотреть. Не потому, что ей было стыдно, а потому что ни с кем не хотела делиться счастьем, расцветшим в её душе.

В холле гостиницы «Эден» Франц заметил несколько высокопоставленных чинов СС. Возле них крутились штатские с каменными лицами, наверняка сотрудники гестапо.

«Её арестовали…» – подумал он. И не решился подойти к портье. Взял на раскладке «Дас Рейх», опустился в кресло. Перелистывая еженедельник, стал прислушиваться. Эсэсовцы говорили почти шепотом и были крайне расстроены. Из обрывков фраз Франц понял, что ночью произошло нечто – не то убийство, не то случайная смерть. В этой истории замешана женщина. Сейчас она арестована и дает показания.

«Быстро они её взяли», – отметил про себя Франц.

Один из эсэсовцев предложил гестаповцам еще раз подняться на четвертый этаж и осмотреть номер. Именно на этом этаже жила Аделия. Но кого она могла убить? Ответ был очевиден – Альфреда! Очень романтично, совершенно в духе Шиллера.

Франц ясно представил, как в номере появился Альфред. Аделия бросилась к нему на шею, а он резко оттолкнул её, после чего ледяным тоном стал высказывать свои подозрения, требовал, чтобы она во всём призналась. Сначала Аделия пыталась свести всё к любви, но это уже не подействовало. После чего у неё случилась истерика. Альфред сменил гнев на милость. Уложил её в постель. Приласкал. Потом они долго предавались страсти. А ночью она призналась во всём. Альфред заявил, что, несмотря на чувства, должен заявить в гестапо. Аделия испугалась… И убила его. Как? Женщине это сделать не сложно, ведь мужчина не ожидает ничего такого от неё. Тем более Аделии.

Франц вспомнил, какой страшной силой обладает её взгляд. К тому же из уст эсэсовца вырвалось предположение – «Возможно инфаркт». Точно! Она заставила его сердце остановиться! Чепуха? Почему?

Франц подошел к портье.

– Слышал, у вас ночью кто-то умер от инфаркта?

– Да, – устало кивнул тот, – уважаемый человек, штандартенфюрер. Вас интересует?

– Нет-нет, – отмежевался Франц. Постучал ладонью по левой груди, – у самого сердце пошаливает. Боюсь, вот так вот, ночью…

– Лечитесь, – посоветовал портье и углубился в изучение списка постояльцев.

«Значит, она вызвала у него инфаркт», – заключил Франц и удивился тому, что это умозаключение не вызывает у него никаких сомнений. В таком случае, не всё потеряно. Единственный свидетель уничтожен. В гестапо Аделией вряд ли будут заниматься серьезно. А что потом? Операция провалена. Аделия больше не нужна. К Францу ни у кого никаких вопросов быть не может.

С этими мыслями он вышел из отеля. Франц не был мистиком, не верил в потусторонние силы, в существование Бога, впрочем, тоже. Был убежденным материалистом. К женщинам, как и к мужчинам, относился потребительски. Ценил в них покорность и ненавязчивость. Где-то в Сибири в эвакуации его ждала жена с десятилетним сыном Петькой. Но их существование было скорее вызвано требованиями анкеты. Никаких душевных мук от разлуки с ними он не испытывал. Раз положено, значит, должен быть коммунистом, мужем, отцом. Никаких привязанностей ни в личной жизни, ни на службе, ни в разведке у него нет. Франц понял главный принцип существования – выживает только тот, кто работает исключительно на себя. Исходя из этого, сейчас следовало думать не об Аделии, не о приказах из Центра, а о собственном будущем.

Судя по сводкам с фронтов, не сегодня завтра немцы возьмут Сталинград. Отрежут Москву от нефти и к зиме закончат войну. Дальше начнётся полный хаос. Завоевать Россию можно, удержать не получится. Даже Орде не удалось. А пресловутый германский порядок разобьется об отсутствие дорог, коммуникаций, о полное пренебрежение к любым законам. Придётся создавать марионеточное правительство. Белогвардейская эмиграция для этого не годится, она слишком патриотична. Будут набирать из тех, кто сейчас сидит в лагерях Гулага. Начнётся новая, уже внутренняя вражда. Каждый князек, как раньше бегали в Орду, будет обивать пороги ведомств в Берлине с кляузами на своих врагов. При такой ситуации страна превратится в лоскутное, сшитое немецкими нитками, одеяло. Служить немцам Франц не собирался ни в каком качестве. Он ненавидел фашизм, поскольку тот, как и коммунизм, апеллировал к массам. А Франц был по натуре законченный индивидуалист. Об этом догадывались на Лубянке и держали его в качестве тельца, обреченного на заклание.

Аделия была последней спасительной картой в этой игре… Чем дальше Франц удалялся от гостиницы, тем отчётливее понимал поспешность своих подозрений. Никого Алелия не убивала. Альфред в самый ответственный момент перенапрягся и умер, с мужчинами такое бывает. Тем более, он списан по ранению в голову… Значит, её отпустят. Самым правильным сейчас будет позвонить в отель и справиться о фрау Шранц.

Франц остановился возле ресторана «Хорхер». Пожалуй, это самое удобное место, откуда можно сделать звонок. К тому же он почувствовал острую необходимость выпить пару рюмок шнапса.

Привычка осматривать зал, прежде чем в него войти, не подвела Франца. Возле эстрады, стильно украшенной цветами, за маленьким столиком сидели Аделия и Альфред. Оба были настолько увлечены друг другом, что не могли заметить в широко раскрытых дверях вытянувшуюся физиономию Франца.