Текст книги "Скелет дракона"

Леонардо. Ничего. Любовь тоже можно изучить.

Екатерина (усмехается с нежностью). Ты как обезьянка. Тебе всё надо потрогать!

Леонардо. Изучить не значит потрогать. И если ты согласишься мне помочь…

Екатерина. У меня что-то часто стало сердце прихватывать. Я умру скоро.

Леонардо. Нет!

Екатерина. Вот это и есть любовь. Изучил?

Леонардо. Если бы всё было так просто!

Екатерина. А что же тут сложного?

Пауза. Леонардо снова трогает струны.

Леонардо. Мама, я что-то никак не могу вспомнить песню… Помнишь, ты пела мне в детстве?

Екатерина. Конечно, помню.

Леонардо. Спой, а?

Екатерина начинает петь, у Леонардо сначала не получается, но потом он подбирает и со второго куплета уверенно подыгрывает Екатерине.

Екатерина (поёт).

Подрастёшь и станешь птицей,

В небо улетишь.

Шустрой белочкой, куницей

Убежит малыш.

Львом косматым с рыжей гривой

Или бедным псом

Ты уйдёшь, – дырой тоскливой

Станет мамин дом.

А покуда спи скорее,

Я оставлю свет.

Никого тебя роднее

В целом мире нет.

Завтра нарисуем кошку,

Замок смастерим.

Испечём в горшке картошку

И опять поспим.

Загрущу – ты поцелуем

Боль угомонишь.

Мы покамест не горюем:

Ты со мной, ты спишь…

Леонардо откладывает инструмент.

Леонардо. Ну-ка, садись.

Екатерина. Куда?

Леонардо. Вот сюда, в это кресло.

Екатерина. Мне? Сюда? Здесь же сидят знатные дамы, которых ты рисуешь.

Леонардо. А теперь я хочу написать твой портрет.

Екатерина. Ой! Леонардо! Это тебе лет тридцать назад надо было! Чего сейчас-то?

Леонардо. Мне лучше знать, когда. Я художник.

Екатерина. Это да. Что мне делать?

Леонардо. Развернись к окну… так… Теперь голову в сторону… Лучше к левому плечу… Так… Нет, знаешь, так как-то прямо получается, скучно… Как будто ты в церкви сидишь… Встань! (поворачивает стул). Сядь!.. Теперь в пол-оборота. Руки на подлокотник. Одну сюда… А эту сверху… Расслабься, просто положи. Так. И смотри на меня… с любовью…

Екатерина. Ну! Это у меня легко получится!

Леонардо. Вот и славно. А чтобы тебе не было скучно….

Леонардо хлопает два раза в ладоши, входят музыканты и шуты.

Екатерина. Ой, Леонардо… А что же ты меня будешь рисовать на фоне грязных стен и всех этих корыт?

Леонардо. Сиди смирно! Не будет корыт… У меня в памяти хранится один удивительный пейзаж… Самый красивый из всех, что я когда-либо видел.

Екатерина со своим сморщенным лицом и расплывшейся фигурой принимает позу «Моны Лизы», она совершенно не похожа на даму со знаменитого портрета, но что-то неуловимое во взгляде, в улыбке – есть. Леонардо садится перед ней за мольберт и начинает работать. Екатерина смотрит на него с улыбкой любви и тихой гордости. Музыканты начинают играть, шуты прыгать и кувыркаться. И в череде шутов проходят все: Америго Веспуччи с сигарой, любовницы Сфорца, два французских короля, все герцоги Медичи, Александр VI, Чезаре и Лукреция Борджиа, Верроккьо, сер Пьеро, Салаино, Джорджо Вазари, Микеланджело, Савонарола, Сандро Боттичелли и Аньоло Бронзино, Франческо Мельци и Матурина, Якопо Сальтарелли, кардинал Спада, Никколо Макиавелли, Симонетта Веспуччи, Урбино, Маурицио, Чечиллия Галлерани, Лукреция Кривелли, Маттео Банделло, врач провозит безучастного Зороастро, бегут вереницей отравленные кардиналы, вельможи, французские солдаты, флорентийские заговорщики и полуголые ученики Леонардо… Над сценой болтается огромный шар Верроккьо, въезжает глиняный конь, но ни Леонардо, ни Екатерина не замечают всего этого… Леонардо работает, а Екатерина с тихой гордостью любуется сыном.

Занавес.

ЗАВЕЩАНИЕ ОБЖОРЫ

Комедия в двух действиях

Действующие лица:

Натали Валентина де Шай, вдова Фридриха Андрея де Шая, властная красивая женщина, 52 года.

Алексей де Шай, сын Фридриха Андрея и Натали Валентины, священник, худой вегетарианец, почти всю пьесу, кроме последней картины, в сутане, 30 лет.

Мария де Шай, жена священника, серая мышка, тень своего мужа, 35 лет.

Оливия Бедржих, дочь Фридриха Андрея и Натали Валентины, неестественно худа, всё время ест, 26 лет.

Иржи Бедржих, её муж, музыкант, бьющая через край бешеная энергия, 33 года.

Гай Смит, приемный сын Фридриха Андрея и Натали Валентины, студент-вундеркинд, игра во взрослость, напускная надменность и небрежение к миру, 16 лет.

Елизавета Вульф, нотариус, друг семьи де Шай, честный человек, 42 года.

Вольф Вульф, её муж, искусствовед, преданный искусству немного жантильный, 54 года.

Шура Халкомедýса, повариха, полная, добрая, всем родная, 56 лет.

Рейнальдо Халкомедýса, муж Шуры, дворецкий-слуга-распорядитель, чопорность и аккуратность, 58 лет.

Юрий Владимирович, министр нотариата, толстый, седой, добродушный, сама совесть, 82 года.

Двое молодых людей, технический персонал.

Действие происходит в парадной столовой дома № 43 по Гоголь-штрассе, центральной улицы города-государства Северная Тόнга, спустя два дня после смерти хозяина, ресторатора Фридриха Андрея де Шая.

Эх, Баклажанов! Зачем же мы с тобою расстегаи ели?

М. Булгаков. «Театральный роман».

ДЕЙСТВИЕ 1.

Картина 1. Завещание обжоры.

Парадная столовая в доме Фридриха Андрея де Шая. Посреди комнаты стоит большой стол, но люди, которые собрались здесь, не сидят за столом, а рассредоточились по всей комнате. Полумрак. В единственном, но большом окне с видом на роскошный сад – сумерки, но света ещё не зажигали. На стенах висят натюрморты, что-то из малых голландцев, обязательно с изображением еды: от яблока до разделанной говяжьей туши. На стене, по разным сторонам окна висят два зеркала, занавешенных черной материей. Стол накрыт на восемь человек, стоит графин с водкой, кувшин с молодым красным вином, кувшин с молодым белым вином (кувшины могут быть прозрачными, стеклянными). На столе стоит огромная ваза с фруктами, на которую из угла комнаты с вожделением глядит сидящая в кресле неестественно худая Оливия. Кажется, что она сейчас бросится на фрукты, и всё, что её удерживает, – это рука её мужа, Иржи Бедржиха, властно лежащая на её плече. Иржи стоит за её креслом, вцепившись в плечо жены: он не выглядит слабаком, но видно, что держать её не так-то просто. Симметрично от Оливии, в другом конце комнаты стоит Алексей де Шай, высокий священник в сутане карместанта. В его руке небольшой молитвенник, круглый, как это принято у карместантов. Раскрыв его, Алексей беззвучно шепчет молитву. За его спиной стоит его жена, Мария, серая мышка в сером платке с серой сумочкой под мышкой. Она заметно нервничает: кусает ногти, все время смотрит на дверь. Сзади стола медленно ходит взад-вперед, со скорбным выражением лица Елизавета Вульф. Скорбное выражение лиц тут у всех, но у Елизаветы оно ещё и какое-то испуганное: слишком округлившиеся глаза, какая-то неестественная бледность. Повернувшись к одной из картин, так, будто бы он только что разглядывал её, стоит её муж, Вольф Вульф. Он опустил взгляд от картины, закрыл глаза рукой. Перед столом, спиной к нему и ко всем, не глядя ни на кого, сидит строгая, красивая, властная женщина, Натали Валентина де Шай с плотно сжатыми губами, собрала волю в кулак, впрочем, держится она не через силу, она вполне владеет собой. Все собравшиеся одеты в черное. Несколько секунд скорбной тишины и неподвижности. Наконец, Оливии всё-таки удается вырваться от мужа, она вскакивает с кресла, резко сбросив с плеча его руку, бежит к столу, хватает яблоко, начинает тут же, не отходя от стола, его грызть с жадностью такой, как будто её не кормили три дня. Хруст и мельтешение Оливии отвлекает всех от скорбных мыслей, они поворачиваются к ней, глядят укоризненно. Предпоследней с некоторой жалостью смотрит на неё её мать, Натали. Последним отвлекается от молитвы Алексей. Оливия, смутившись под взглядами присутствующих, кладёт яблоко, ещё пару раз напоследок хрустнув откусанным куском во рту. Иржи с усмешкой отворачивается. Положив яблоко, Оливия, недолго думая, хватает кисть винограда, начинает объедать ягоды, это получается тише. Все отворачиваются, продолжают переживать свою тихую скорбь. Распахивается левая дверь, ведущая в кухню, появляется старый худощавый слуга Рейнальдо с подносом, на котором какие-то сладости, засахаренные орешки.

Рейнальдо (торжественно и громко, как бы объявляя название пьесы). Не угодно ли?

Натали (не поворачиваясь). Поставьте на стол, Рейнальдо.

Рейнальдо направляется к столу… Оливия, стоящая у стола, уже жадно смотрит на поднос. За Рейнальдо появляется тёплая уютная маленькая полненькая его жена, повариха Шура. У неё в руках – корзина с дымящимися пирожками.

Шура (мужу, с укоризной). Как же ты всегда кричишь… Вот, возьмите лучше по пирожку… Свеженькие, с мясом…

Елизавету на заднем плане передёргивает, но этого никто не замечает. Оливия, облизываясь, с вожделением смотрит на пирожки.

Вольф (немного более театрально, чем нужно). Разве нам сейчас до пирожков!

Шура. Я всё понимаю… Господина Фридриха Андрея всем нам жалко, но это не повод заморить себя голодом…

Оливия. К тому же папа наверняка хотел бы, чтобы мы поели!

Елизавета (тихо, с едва заметным сарказмом). О, да!

Оливия. Дайте мне, Шура.

Шура. Вот это хорошо, госпожа Оливия. Кушайте!

Шура идёт к Оливии, Оливия с аппетитом вгрызается в пирожок.

Алексей. Оливия, как ты можешь?..

Оливия (с набитым ртом). У меня диагноз!

Алексей (не разобрав). Чего?

Иржи. Она говорит, что у неё диагноз… Áсыть…

Алексей. Я знаю, но есть же какие-то приличия!

Шура. В любом случае ужин я подам.

Мария. Давайте хотя бы дождёмся Гая!

Оливия. Приедет Гай, снова придётся голодать из приличия… Шура, давайте поужинаем.

Рейнальдо (торжественно и громко). Ужин в шесть.

Иржи (тихо, жене). Жри пирожки пока, ладно?

Оливия (мужу). Возьми и ты один, а то мне стыдно.

Иржи. Не ври.

Оливия. Нет, правда. (Всем). Господа, почему бы вам ко мне не присоединиться? Лёш, съешь пирожок…

Алексей. Я вегетарианец.

Оливия. Ты дурак. В мясе так много питательных веществ… Нам всем нужно подкрепиться.

Ужин только в шесть, и мы могли бы…

Иржи (подражая интонациям Оливии). …не ждать эти полчаса!

Вольф хихикнул, но тут же покраснел и замолчал.

Алексей. Ты слишком рано начал шутить, Иржи… Тело отца ещё не остыло…

Елизавета (чего-то испугавшись). О, Господи!

Иржи (ёрничает). Простите, падре!

Елизавета. Мне надо выпить.

Елизавета подходит к столу, наливает рюмку водки, выпивает.

Оливия. Вот это правильно, Лиза! Чего сидеть-то? Под этими картинами у кого хочешь слюнки потекут! Я – вина…

Оливия наливает себе бокал белого вина. Елизавета, выпив водку, зажимает рот рукой. То ли слизистую обожгла, то ли силится, как бы не заплакать. Шура сует ей пирожок.

Шура. Закусите, закусите…

Елизавета (с какой-то непонятной брезгливостью отталкивает руку Шуры с пирожком). Не надо! Вы лучше поставьте на стол приборы себе и Рейнальдо.

Шура. Да вы что, госпожа Лизавета? Чтобы мы с моим Нальдо да за общий стол? Господин Фридрих Андрей не любил этого…

Елизавета (наливая себе вторую рюмку). Так надо. В завещании вы тоже упомянуты, так что…

Пауза. Рейнальдо мечет мрачный взгляд на Шуру, Шура испуганно – на Натали. Натали понимающе кивает. Елизавета выпивает вторую рюмку, не закусывая, отходит к мужу. Вольф пытливо смотрит на Елизавету, как бы пытаясь понять, что случилось. Всеобщее затишье, все застыли при слове «завещание», даже Оливия перестала жевать.

Елизавета. Впрочем, если Гай не приедет, никакого оглашения…

Внезапно распахивается правая дверь, ведущая из холла. Входит Гай, высокий, очень молодой человек, почти подросток, весь на нервах, одет по последней студенческой моде в очень хороший, элегантный костюм. Как бы он ни старался казаться взрослым, видно, что он ещё подросток. Елизавета, увидев Гая, мрачнеет. Снова идёт к столу, наливает себе водку. Гай, влетев, бросает чемодан, на чемодан свой плащ, который держал в руке, падает на колени перед Натали, утыкается ей в юбку и разражается громкими искренними рыданиями. Натали с грустной улыбкой с проступившими на глазах слезами, смотрит на Гая, гладит его по голове.

Натали. Ну, Гай… ну, всё… ну, возьми себя в руки… ну, всё… всё… Надо держаться…

Елизавета выпивает третью рюмку. Снова не закусывает.

Вольф (тихо, Елизавете). Да что с тобой такое? Зачем ты столько пьёшь?

Елизавета. Ничего! Скоро тут все напьются!

Вольф недоуменно смотрит на Елизавету.

Натали. Ну, успокойся, Гай. Неудобно… здесь же все…

Гай поднимает заплаканное лицо к Натали.

Гай. А он? Он где?

Алексей. Покойный в гостиной.

Гай резко встаёт, подходит вплотную к Алексею, смотрит ему в лицо, как злобный ребёнок и говорит так же.

Гай. А ты и рад, да? В своей стихии! Наконец-то можешь быть полезен отцу! Отпоёшь его по своим круглым карместантским обрядам!

Алексей. Не надо кричать, Гай. Я понимаю, тебе тяжело, но и нам всем…

Гай. Вам?! Да вам всё равно! Всем! Слетелись на наследство! Думаете, я не понимаю?

Натали. Ты несправедлив к нам, сынок. Мы все любили Фридриха Андрея…

Гай. И полюбите его ещё больше после оглашения завещания! Тётя Лиза, когда это у нас по плану?

Входит Рейнальдо, несёт ещё две тарелки, ставит их на стол.

Елизавета (смущена). После ужина.

Рейнальдо. Ужин в шесть.

Гай. Чего тянуть? Можно всё объявить прямо за ужином! Все же ждут не дождутся! Потому вы и сидите здесь… А не… там… как положено… у гроба…

Гай, пытаясь сдержать слёзы, убегает в левую дверь, ведущую во внутренние покои дома.

Вольф. Какой все-таки добрый и хороший мальчик.

Шура. Прикажете подавать, госпожа Натали?

Натали. Подождите, Гай только что приехал…

Оливия (крайне разочарована). Я так и знала! Щадим чувства ребёнка!

Мария. Может, пойти за ним? Чего он там так долго?

Оливия (откусывая пирожок, со злостью, с набитым ртом, неразборчиво). Ему надо побыть одному, не надо ему мешать, он так любил отца, они были так близки, так искренни во взаимной любви!

Мария (не разобрав). Что?

Иржи («переводит»). Сейчас он вернётся.

В дверях появляется бледный и тихий Гай. Его губы плотно сжаты. На него все смотрят с опаской и ожиданием. Он обводит всех ничего не выражающим взглядом. Тяжёлая пауза. Вдруг часы начинают бить шесть. Все вздрагивают, переглядываются. Гай опускает руку в жилетный карман, достаёт оттуда часы небрежным, «взрослым» жестом, открывает, легко, недоуменно вскидывает бровь.

Гай. Разве здесь теперь ужинают не в шесть? Я проголодался.

Шура. Я поняла, господин Гай! Несу!

Оливия. Вот тут ты молодец, братишка! Вот молодец!

Алексей. Мужчина должен уметь справляться со своими эмоциями.

Все усаживаются за стол. Гомон. Шура и Рейнальдо суетятся, несут разные блюда.

Гай. Это гораздо легче, чем их показывать… Простите, я, наверное, напугал вас. Но и вы меня поймите. Не каждый день у тебя умирает… (хочет сказать «отец», но осекается) человек, который дал тебе всё…

Натали. Спасибо тебе, Гай! Ты стал совсем взрослым…

Гай. Да… теперь уж, видно, придётся… Я как-то стал забывать, а теперь, очевидно, пора вспомнить, пока вы мне сами не напомнили…

Алексей. О чем, Гай?

Гай (твердо). О том, что я не имею права препятствовать вам. Вы приехали, чтобы узнать завещание Фридриха Андрея, и вы должны его узнать. Вы его дети, имеете на это право. Я – не имею.

Мария. Зачем ты об этом?

Вольф. Разве когда-нибудь тебя кто-нибудь чем-нибудь попрекал? Или ты бывал обделён?

Иржи. Не мелочись, старик!

Оливия (Шуре). Мне – супу! Мне!

Натали. Может, вообще не стоило тебе говорить, что ты подкидыш?

Алексей. Это было бы нечестно. Отец слишком любил тебя, Гай, чтобы позволить так с тобой поступить.

Оливия. И хлеба! И чёрного, и белого!

Гай. Нет, я должен был знать правду… Хотя бы для того, чтобы сейчас успокоиться и дать вам получить своё наследство.

Иржи. Можно подумать, ты ни на что не претендуешь?

Елизавета (немного захмелела). В завещании ты упомянут наравне со всеми…

Гай. Мне это безразлично. Мне ничего не нужно.

Иржи. Пока ты не совершеннолетний, легко так говорить! А вот если тебе уже тридцать, а ты беден, как церковная мышь!..

Оливия смеётся, разбрызгивая крошки изо рта.

Алексей (почти в ярости). У тебя нет ничего святого, Иржи!

Гай. Я понимаю… Жизнь идёт своим чередом… Был человек, и не стало его… И слетелись друзья и родственники, чтобы поделить то, что от него осталось…

Елизавета (хватает графин с водкой). О, Господи!

Рейнальдо. Позвольте мне!

Рейнальдо наливает ей водку, она пьёт. Потом берет стакан с водой, жадно пьёт воду.

Гай. Когда я стоял там, у гроба отца, я смотрел на этот пожелтевший лоб… мне показалось, что это вообще не он…

Елизавета поперхнулась водой. Рейнальдо смотрит на неё задумчиво.

Шура. Что с вами, госпожа Лизавета?

Елизавета. Все хорошо.

Натали (мягко, Гаю). Как это не он, Гай, что ты такое говоришь?

Гай. Я не знаю… я видел его только сквозь слезы, но… мне показалось… Разве этот холодный, грустный… труп… – мой отец? Отец всегда улыбался… Он был ласков и смотрел в глаза… Он никогда не молчал… он спрашивал, как дела в университете?.. И выслушивал… потому, что ему действительно было это интересно, он находил добрые слова… и никогда они не были формальны… Он никогда не был ко мне безучастен, даже когда бывал болен или… пьян… А сейчас… там… в гробу… он… лежит… и молчит… и губы… так плотно сжаты…

Гай не выдерживает, снова хлюпает носом. С ним вместе не выдерживает серая мышка Мария, потом идёт цепная реакция, начинают плакать все женщины: Елизавета, подперев кулаком голову, плачет пьяными слезами, Оливия, искривив рот, роняет куски изо рта и слезы в тарелку, Натали, аккуратно промокает под глазами, Шура передником вытирает глаза. Пустил слезу Вольф, Алексей стал молиться, Рейнальдо мрачно смотрит на Гая. Иржи наливает водку себе, потом, увидев взгляд Елизаветы, и ей. Гай протягивает свою рюмку, все тоже тянут рюмки, Иржи замечает, что водки в графинчике не осталось.

Иржи. Рейнальдо! Принесите, пожалуйста, ещё. Есть у вас там в холодильнике?

Рейнальдо (со странной интонацией). Конечно, господин Иржи.

Оливия. А мне – вина!

Елизавета (пьяна, но пытается держаться). Идите, Рейнальдо! Возвращайтесь с водкой и садитесь!

Рейнальдо уходит.

Елизавета. И вы садитесь, Шура! Мы же договорись.

Шура. Ой, я не буду!

Елизавета. Мы договорились! Давайте-давайте!

Натали. Садитесь.

Все шумно уговаривают Шуру, она отнекивается, в конце концов, усаживается. Возвращается Рейнальдо с водкой. Наливает в протянутые рюмки. Не пьют Мария и Алексей. Остальные – с рюмками.

Елизавета. Вот и муж ваш вернулся! Садитесь вместе! Ну? Себе налейте, Рейнальдо!

Иржи (встает). Что ж… Ты хорошо сказал о покойном, Гай. Я не смогу лучше… Поэтому – просто… Ты был неплохим человеком, де Шай! Пусть земля тебе будет пухом…

Пьют не чокаясь. Садятся.

Шура. Закусывайте, закусывайте!

Оливия. Салатику передайте, пожалуйста.

Вольф (жене). Съешь хотя бы пирожок.

Елизавета. Не хочу.

Натали (Гаю). Почему ты не ешь?

Гай (на вдохе). Не могу…

Натали (жуя). Знаменитое Шурино рагу.

Гай. Я лучше фруктов.

Гай начинает чистить апельсин.

Иржи. В этом есть логика: провожать обжору обильным и очень вкусным ужином.

Оливия что-то одобрительно говорит мужу, из-за набитого рта не разобрать, но он понимает, подливает ей вина.

Вольф. Фридрих Андрей был гурман!

Иржи. Вольфик, не кипятись. Когда я говорю «обжора», я вовсе не стремлюсь оскорбить его память. Он был обжорой милым, обаятельным и убеждённым.

Гай (слегка улыбнувшись сквозь грусть). Я бы даже сказал «профессиональным»…

Алексей. И потом, мы его ещё не провожаем. Он ещё не похоронен.

Гай. Да! Кстати, я хотел спросить, а почему? Почему понадобилось завещание оглашать до похорон? Разве это принято?

Алексей. Да, как правило, оглашают после… Но это обычай, который вряд ли закреплён законодательно.

Елизавета. Не закреплён. К тому же… в данном случае… так поступить было необходимо…

Иржи. В завещании нас ждут сюрпризы?

Елизавета. Ждут…

Иржи. Неужели он все своё состояние спустил на благотворительность?

Вольф не выдерживает, начинает смеяться. Идёт цепная реакция, в большей или меньшей степени смеются теперь все. Улыбается даже Алексей. Понятно, что натура Фридриха Андрея и благотворительность – две вещи несовместные. Не до смеха только Елизавете, и Рейнальдо сохраняет непроницаемое выражение лица.

Елизавета. Нет, конечно, этого Фридриху Андрею, наверное, никогда не пришло бы в голову.

Натали. Я полагаю, что нам беспокоиться не о чем. У Фридриха Андрея было много недостатков, можно даже сказать, пороков, но нас он любил. И был, в общем-то, неплохим человеком…

Шура (перебивает). И мы его любили… Ой, простите, госпожа Натали Валентина! Я только хотела сказать, что мы тоже любили его, несмотря на странные забавы и на то, что готовить ему приходилось много.

Оливия. Ещё бы! С таким брюхом!

Алексей. Что бы ни было в завещании, я свою долю отдам страждущим. Вы даже не представляете, как много в благополучной вроде бы Северной Тонге нищих! Я считаю просто недопустимым позволять себе жить в таких хоромах, скупать дорогие картины, в то время как…

Вольф. Картины он обещал передать в национальный музей Северной Тонги! Картины принадлежат искусству!

Иржи. Но они недешёвы!

Вольф. Мне они не нужны. Музею!

Оливия. Все, что нужно мне, – это маленький ресторанчик на Гегель-штрассе, который папа когда-то для меня и открыл.

Иржи (ласково, жене). Обжора, дочь обжоры.

Натали (Марии, доверительно). Все-таки, кое-что возьмите себе. Хотя бы на медицинское обследование. Тебе уже тридцать пять, Мария…

Алексей (Натали). Мама!

Мария (набожно). Если Господь детей не дал, стало быть, так тому и быть.

Иржи. Господь дал нам медицину. И не пользоваться ею – святотатство.

Шура. Был бы у нас с Нальдо маленький домик где-нибудь на окраине, где виноградники, – что нам ещё надо?

Натали. Я уверена, Шура, что Фридрих Андрей вам с Рейнальдо что-нибудь оставил.

Шура (смущена). Так… я ничего… просто… госпожа Лизавета говорила…

Натали (продолжает). Но вы все-таки погодите. Вы нам ещё пригодитесь здесь!

Гай (Натали). А ты так уверена, что дом он оставил тебе?

Пауза.

Иржи (пытается сгладить неловкость). Чего гадать? Надо взять да посмотреть.

Елизавета. Может, все-таки после ужина?

Гай (с лёгким налётом презрения). Всем так не терпится…

Все начинают наперебой уверять, что это не так, что им совершенно неинтересно, что они совершенно не сомневаются, что «Фридрих Андрей неоднократно сам говорил… и обещал…», и что «оглашение завещания – это всего-навсего формальность». Слушая все это, Елизавета мрачно обводит всех взглядом. Общий гомон прекращает Натали.

Натали. Хватит! Лиза, завещание с тобой?

Елизавета. Конечно.

Натали. Читай.

Дрожащими руками Елизавета достаёт папку, оттуда – бумагу.

Вольф. Да… как это ни печально, но это только Фридриху Андрею можно больше не думать о земном… Нам, грешным, приходится…

Алексей. Осознание греха – первый шаг к покаянию.

Иржи. Или к повторению.

Оливия смеётся.

Елизавета (встала, читает). «Я, господин Фридрих Андрей де Шай, проживающий по адресу Гоголь-штрассе, сорок три, находясь в твёрдом уме и трезвой памяти, настоящим завещанием делаю следующие распоряжения».

Оливия (с улыбкой). Очевидно, завещание писалось ранним-ранним утром, раз в трезвой памяти…

Алексей укоризненно смотрит на Оливию.

Елизавета (продолжает). «Я завещаю дом, находящийся на Гоголь-штрассе, сорок три, с кухней и погребом, принадлежащий мне по праву собственности, на основании сто шестьдесят третьей статьи ГК СТ, своей жене, госпоже Натали Валентине де Шай и приёмному сыну, господину Гаю Смиту, с возложением на госпожу Натали Валентину де Шай опекунских обязанностей по отношению к господину Гаю Смиту до достижения им совершеннолетнего возраста».

Натали. Нечего было и сомневаться, Гай.

Гай закрывает глаза рукой.

Вольф. Никто не должен сомневаться во Фридрихе Андрее! Я вот, например, совершенно не сомневаюсь. Я готов даже спорить с кем угодно на какую угодно сумму, что картины отойдут галерее.

Иржи. Решил подзаработать на пари, Вольф?

Вольф презрительно фыркает.

Елизавета. «Я завещаю также все рестораны сети «Еда от де Шая», расположенные по всей Северной Тонге, исключая ресторан «Оливия», своей жене, госпоже Натали Валентине де Шай и приёмному сыну, господину Гаю Смиту, с возложением на госпожу Натали Валентину де Шай опекунских обязанностей по отношению к господину Гаю Смиту до достижения им совершеннолетнего возраста».

Оливия (с набитым ртом). Ресторан «Оливия» мой, я так и знала!

Алексей. Что?

Иржи машет рукой, мол, не обращай внимания.

Елизавета. «Ресторан «Оливия», находящийся на Гегель-штрассе, пятнадцать, с кухней и погребом, я завещаю своей дочери, госпоже Оливии Бедржих, пусть съест его хоть целиком!»

Оливия (шепчет). Спасибо, папочка!

Натали. Там так и написано? «Пусть съест целиком»?

Елизавета. Да.

Натали. Странная какая-то формулировка. Не очень… как это… юридическая…

Елизавета. По нашим законам такие формулировки допускаются в завещаниях. При толковании смысла они просто игнорируются.

Натали пожимает плечами.

Шура. Госпожа Мария, надо поесть. Вот рагу. Там постное масло. Ничего животного.

Мария. Спасибо, Шура.

Натали. Продолжай, Лиза.

Мария. А вы почему не едите, Шура? Стесняетесь?

Шура. Нет, я просто напробовалась, пока готовила.

Елизавета (продолжает). «Я завещаю пятьсот тысяч тόнгеро наличными своему сыну, падре Алексею де Шаю и пятьсот тысяч тόнгеро его жене, госпоже Марии де Шай с тем, чтобы они распоряжались этими деньгами по их усмотрению».

Алексей (не скрывает восторга). Целый миллион! (спохватывается, осекается) В конце жизни он все-таки подумал о страждущих…

Иржи. Нет, он подумал о тебе, своём сыне. Вряд ли он был бы очень доволен, если б узнал, что ты собираешься раздать миллион бедным.

Алексей. Он знал. Я от него не скрывал. Выпью, пожалуй, красного вина. Машенька, хочешь?

Мария, преданно улыбнувшись мужу, кивает. Алексей наливает ей и себе.

Елизавета. «Я завещаю концертный зал «Гайдн», расположенный на Ганди-плаза, один, с рестораном и баром, своему зятю, господину Иржи Бедржиху, чтобы ему было, где давать концерты».

Иржи (с иронией). Ах, какая приятная неожиданность! В конце жизни господин де Шай понял, что музыка в его семье никому на хрен не нужна! Ну, кроме меня… Выпью, пожалуй, водки! (Оливии) Будешь?

Оливия смеясь, отказывается.

Алексей (Иржи, со злостью). Шут и… дурак!

Вольф (автоматически). Это одно и то же…

Елизавета. «Я завещаю охотничий дом, расположенный на Гендель-стрит, двадцать семь, с садом, огородом, погребом и всеми прилегающими территориями, в равных долях моим верным друзьям и служащим господам Рейнальдо Халкомедýса и Шуре Халкомедýса. Спасибо, друзья!»

Шура (растрогана). Святой человек! Святой!

Натали (тихо). Не преувеличивайте, Шура.

Шура мотает головой, начинает всхлипывать, её успокаивают соседи по столу: муж и Оливия.

Елизавета. «Я завещаю кондитерскую фабрику, расположенную на авеню Рагно, шестьдесят, многолетнему другу семьи, нотариусу, госпоже Елизавете Вульф, пусть обогащается на сладостях, её кислое лицо нуждается в этом!»

Иржи. А это бестактно. Хотя и в духе Фридриха Андрея!

Вольф (Елизавете). Могла бы этого и не читать.

Елизавета. Нет, я должна прочесть всё. (Продолжает) «Свою коллекцию картин, так называемых, «малых голландцев де Шая» я завещаю искусствоведу, другу семьи и просто душевному человеку, господину Вольфу Вульфу. Пусть поступает с ней, как ему заблагорассудится: пусть отдаст в национальную галерею, продаст или оставит себе».

Вольф. Я был уверен… Это национальное достояние!

Иржи. Есть варианты, господин Вульф. Есть варианты…

Вольф. Как я не сомневался в господине де Шае, так и вы можете не сомневаться во мне! Всё до последней картины отправится в национальную галерею!

Оливия. Доходов от Лизиной фабрики хватит и на двоих.

Вольф (не выдерживает). Если ты станешь нашим постоянным клиентом!

Оливия аплодирует Вольфу, мол, шутку оценила.

Иржи. О! Уже «нашим»! Быстро!

Вольф с презрением отворачивается.

Елизавета. «При составлении и удостоверении настоящего завещания присутствует по просьбе завещателя в качестве свидетеля господин Рейнальдо Халкомедуса. В его обязанности будет входить исполнение и контроль над осуществлением дополнительного условия данного завещания».

Шура удивлённо смотрит на Рейнальдо.

Алексей. Не знал, что вы были так близки с отцом, Рейнальдо.

Рейнальдо. Поверьте, эта обязанность – не слишком приятна…

Вольф. Нет, какой же все-таки благородный, добрый человек был Фридрих Андрей де Шай! Ведь, как я понимаю, все мы получили, что хотели, верно?

Оливия кивает, жуя.

Гай (глядя на чету священников). Кое-кто даже больше.

Мария (глядя на Гая). Миллион – это действительно, очень много.

Иржи. Подождите. Вы рано радуетесь. В завещании сказано о дополнительном условии…

Натали. Какая-нибудь новая выдумка Фридриха.

Вольф. Когда человек богат, он может ничего не делать. Когда ничего не делает, – ему скучно. Когда скучно, начинает выдумывать забавы…

Шура. О, да! Сколько мы их видели, Нальдо?

Рейнальдо. Некоторые даже готовили…

Шура. Да… кашу из баобаба помнишь? Еле истолкли! А леденец-петушок? Размером с флюгер на башне на Ганди-плаза!

Рейнальдо (мрачно). Почти все его забавы носили гастрономический характер.

Вольф. Гурман!

Натали. Читай дальше, Лиза.

Елизавета (ей трудно держать равновесие). «Все наследники, поименованные в данном завещании, будут обладать всеми правами и правомочиями, предоставленными законом собственнику имущества, в том и только том случае если после моей смерти они, разделив поровну мясо, полученное после разделки моего тела, съедят его приготовленным по лучшему рецепту госпожи Шуры Халкомедуса».

Все замерли. Кто, – накладывая себе салат, кто, – наливая вино, кто, – откусывая пирожок.

Алексей. Че-го?! В каком смысле – «съедят»?

Рейнальдо (мрачно). В прямом.

Елизавета. «Если условие не будет выполнено, мой дом на Гоголь-штрассе, сорок три, с «малыми голландцами де Шая», наличными деньгами и моими останками; кондитерская фабрика на авеню Рагно, шестьдесят; сеть ресторанов «Еда от де Шая», включая ресторан «Оливия» на Гегель-штрассе, пятнадцать; концертный зал «Гайдн» на Ганди-плаза и охотничий дом должны быть сожжены дотла по истечении двух месяцев с даты моей кончины. Приятного аппетита, господа! Остаюсь, как никогда ваш, Фридрих Андрей де Шай».

Немая сцена. Все тихонько переглядываются. Все в недоумении, шоке. Наконец, не выдерживает Натали, выхватывает бумажку у Елизаветы, благо сидит она рядом. Пробегает глазами завещание.

Натали. Я не понимаю… Это что… это – завещание?

Елизавета (садясь). Да.

Натали. И оно имеет юридическую силу?

Елизавета (наливая себе водку). Да.

Натали. Ничего не понимаю… и что же это… мы должны его…

Гай, сидящий рядом с Натали, выхватывает у неё бумажку, пробегает глазами.