Текст книги "Узют-каны"

– Давай, Ирша! Ули-лю! – вопит старичок.

– Ну-кась, Егор, не осрамись перед бабой! – орут другие.

Дзиньк! Лязг! Дзиньк! И вот бородач, издав быкоподобный рёв и уронив саблю, сжимая исполосованное брюхо, валится на пол.

– Переусердствовала, – бормочет атаман, расслабив пальцы на кружке.

Грохот тела подобен взрыву бомбы. Гулянка стихает.

– Никак прирезала? – набожно крестится Степан Кузьмич. – Ё-моё! Убивство!

– Ну! Кто ещё меня распробовал! – подросток с горящими глазами, опьянёнными брагой и схваткой, взмахивает саблей, разбрызгивая кровь с лезвия.

Молчание. Хотя ответить кое-кто мог…

И чудятся Шурику торопливые шаги на лестнице, хлопок двери, чмоканье, сопение на кровати…

– Есаул берёг дочку. Прощал ей многое. Избаловал, короче. Но следует вспомнить, что одиночество сделало из неё дикую кошку, которая всегда берёт то, чего хочет, – Ирина облокотилась об подоконник. – После разгрома банды атаманы с уцелевшими людьми, лошадьми и обозами отступили в тайгу и ещё несколько недель держали Туюзак и прилегающие прииски в руках. В дом свозили награбленное, потом увозили дальше на заимки, готовя новый путь отступления в Хакасию. Но часть перевезти не успели.

– А золото? – спохватился Сашка.

– Было и золото, – согласилась Ирина и выпросила ещё одну сигарету, прикурила от поставленного на подоконник подсвечника.

– Так может оно того… ещё где-нибудь здесь лежит? Есть подвал? – лихорадка охватила Сашку, нужно действовать, двигаться.

– Подвал есть. Но что толку. Ещё большевики всё переворошили. Да и потом находилось много кладоискателей из местных.

Ещё не окрылившаяся надежда рухнула, и руки опустились, но мозг, метавшийся в поисках выхода энергии, встрепенулся:

– А о Соловьёве что знаешь?

– Рыжебородый такой, огромный. Мужик, самый натуральный. Но когда насели красные, всё чаще ссорился с Зазвизиным, обвиняя того в малодушии и разгроме банды. А когда припекло по-настоящему, за жизнь цеплялись вместе. В тот день кто-то, видимо, предал, почувствовав безысходность ситуации. И атаманов захватили тёпленькими поутру, когда основные силы ушли с обозами. Но при них было ещё два десятка сабель, и завязалась резня на подступах к дому. Потом – окружение. Тут было не до приличий. Бандиты отстреливались, спотыкались о мебель, ругались…

Картины оживали, дополняясь запахами и ощущениями. Всё в пороховом дыму, щелчки выстрелов, брызги щебёнки. Пули рвут тело дома. Охнуло бомбой. Ещё один взрыв – рама и стекло на кусочки. Пыль клубом. Скрежет. Выстрелы. Строчит пулемёт. В прорези прицела части фигур, рука из-за дерева, нога за кустарником. Ползёт лента, выбрасывая стреляные гильзы. Высунулся? Получай голубчик! Ржание лошадей.

– Бежим, Ирча! Бросай к такой-то матери! К чёрту, – есаул в разорванной, окровавленной гимнастерке с наганом в руке носится по дому.

– Кентич, Кентич! Кони сорвались! – орёт рыжий человек и падает куда-то в окно.

– А-а-а, свиньи! Скоты! – есаул стреляет в противоположное окно и скрывается следом за Соловьёвым, и уже с тыльной, более безопасной стороны слышен его крик:

– Тикай, Ирча! Уходим!

– Беги, папка! Задержу! Сейчас! – срывается голос, и рвётся из рук пулемёт. Слёзы ручьями катятся по чумазым щекам. Но стиснуты зубы, так их сжимал папа. Расслабление – смерть.

И только когда осела пыль из-под копыт лошадей отца и атамана, пулемёт смолкает. Кончилась лента. Девчонка бежит, перепрыгивая поваленные стулья и ступеньки, через распростёртые, стонущие тела. Слабая рука хватает и держит ногу в последней мольбе о помощи. Каблуком в рыло! Вырывается на свежий воздух, хватает уздечку, ногу в стремя… Наваливается кто-то тяжёлый, сипит в ухо:

– Попался! Живым возьму!

Ира кусается, рвётся из-под громоздкой туши, удачно двинула ногой в пах, отпрыгнула. Но ещё чьи-то руки сзади за грудь рывком, останавливаются в изумлении, нащупав мягкое. Нож из-за голенища – и в брюхо. Но ещё и ещё руки! Их много, десятки… И, наконец, удар в челюсть, прямой, от души. И чернота….

Сквозь прояснившиеся сознание:

– А-а, ну это дочь есаула, подстилка бандитская! – знакомый юнкерский голос, и стыд за ту ночь после смерти бородача. Неужели этот голос шептал о любви красивыми, витиеватыми словами?

– Пре-ре-едатель! – земля отпружинивает, в безумном скачке руки сжимают тонкое, лебяжье горло. Выпученные в смертельном испуге глаза. Давить! Давить гниду! Хрип.

– Шустрая стерва! – вновь удар по голове. Боль под ребрами. Её пинают? Убивают? Пусть. Скорей бы только… Темно.

Через несколько часов подкашивающиеся ноги заставляют прижиматься спиной к прохладной стене. Невидящие зрачки выглядывают из синяков и вздутий – она ничего не сказала про приисковую заимку. Только бы папка догадался уйти оттуда побыстрее! Найдут падлы! Найдут! Всё этот разболтает! Глаза уходят от бледного, потирающего горло юнкерочка, останавливаются на сросшихся, корень в корень, ели и рябине. Гроздья только что налились красным, обнимаемые зелёной лапой, и вдруг вспыхивают, рвутся в глазах бордовыми шарами…

Шурик зажмурился и открыл глаза. Гроздья рябины всё так же недвижимы. Красные на зелёном. Он смотрит из-за плеча Иры в окно. Там всё ещё стоят шестеро с ружьями наизготовку. Был ли уже выстрел? Глаза останавливаются на седьмом, бледном, патлатом – кого он так напоминает? Юнкер поднимает голову, словно оторвавшись от захватывающего зрелища, и кивает… ему, Шурику, постепенно растворяясь в воздухе. За ним ночь зачерняет другие тени, последними исчезают штыки… Он смотрит в окно и видит там своё отражение, полупрозрачное, на которое накладываются темень и деревья. Чушь! Показалось! Руки скользят по талии.

Она не сбрасывает их и тоже смотрит в окно. Кто знает, что она там видит? «Вот она. Стоит передо мной. Мягкая. Дворянская кровь. И жар её тела передаётся, словно всё было вчера: гражданская война, кровь, расстрел» – мысли убегают, как капельки воды с длинных волос, в которые уткнулось его лицо. «Да. Я хочу её. Хочу её взять. Здесь. Сейчас. Как… раньше… в этой комнате. Хочу в тот миг, когда пули рвали её тело!» – мешанина в душе, в голове, во времени.

Пряди волос исчезают – движение – вместо них бледное нежное лицо. Мягкие, влажные губы. Руки нетерпеливые, ищущие, сильные. Толчком он сажает её на подоконник, с которого канделябрнулся подсвечник. Темнота усиливает нетерпение. Запрокинутая голова обнажает шею, в которую так и хочется впиться губами. Шура чувствует её прохладные ноги на своих бёдрах… И тут реальность взяла верх над происходящим, сотрясая его и без того на сегодня измученный разум. Слишком много он выпил, слишком тяжело похмелье. Тупо уставившись на атрофированную часть тела, которой положено было действовать, Сашка покраснел до корней волос.

«Тоже мне – рок-плейбой» – мерзко взвизгнул внутренний голос. Слёзы обиды брызнули сами по себе, и поддерживая штаны, Шурик ломанулся прочь из комнаты и дома. Пару раз упал, споткнувшись, и вмазавшись рукой в какашку, застонал и рванулся куда-то, увидел знакомое разрушенное (взрывом?) окно, вывалился и побежал, куда глядят глаза. Смотрели они на близстоящее дерево, потому что не помнили, куда нужно бежать. Шурик распластался на траве и зашёлся тихим плачем, из нутра. Ему было стыдно до боли меж ребер. Лопатки вздрагивали. Нос знакомился с остатками зелёной травы и случайно проползающим по ней муравьём, который не замедлил укусить. Взвизгнув от неожиданной боли, Сашка сел, ошарашено огляделся, вытирая об траву испачканную руку, другой смахивая сопли. Где он, чёрт побери! Слева дом, справа тайга. Одному не выбраться.

Темнота была ему ответом. Из неё вышагнула знакомая фигура в тёмном платье и с распущенными волосами.

– Уйди, – попросил Шурик, тут же забыв об обратной дороге, захотелось сорвать зло: ведь это она завела его сюда, рассказала байку, пыталась соблазнить – она, Ирка!

– Эге, сопли-то распустил, – фигура присела на корточки. – Тоже мне мужик!

– Уходи, – отрезал Шурик.

– Извини. Я про сопли… мужиком-то, – Ирина виновато взяла его за руку. – Пойдём.

– Куда? – поднялся Шурик, от её спокойного, уверенного голоса как-то сразу полегчало.

– В дом, – девушка подмигнула. – Не знаю как у тебя, а у меня там ещё остались дела…

21

 
…Если рождается новое значение,
память мечется от привычного
к привычному, не может найти приют
и замирает в страхе перед тем, что будет.
 

В. Райкин

Эта ужасная ночь добавила ещё прядь седины в бородку Сергея Карловича и коренным образом повлияла на всю его последующую недолгую жизнь. После волнений связанных с эвакуацией, формированием поискового отряда и сотней других мелочей, главврач абсолютно измотался. Тем более, он как бы являлся чужим в собственном доме, потому что парадом командовал Костенко. Сергею Карловичу выпала роль связанная с ожиданием.

Отправив отдыхающих по домам, он терпеливо ждал отъезда завербованных, которые очумело слонялись по зданию, надоедали стуком бильярдных шаров и бородатыми анекдотами. Он также с терпением выжидал, пока Бортовский оденет и военизирует своих подопечных, напоминая, а кому-то и объясняя на ходу устройство АКМ. Непривычно резкие в глуши выстрелы разминающихся у подъёмника Спортсмена и пацана болезненно были приняты Сергеем Карловичем, и он удалился в комнату отдыха и вновь уставился на телеэкран, покорно ожидая, когда помещение очистится от «временных» людишек.

Как-то исподтишка заныли шея и поясница. Мучительно приподнимая веки, Сергей Карлович обнаружил, что так и заснул в кресле в неудобном положении. И судя по всему, проспал достаточно долго. Телевизор мутнел снежестью и бегущими полосками, за окном опустилась ночь. Чертыхаясь, врач поднялся и, разминая шею, спину и ноги, поплёлся на третий этаж, надеясь ещё застать в своем кабинете Костенко. Кабинет встретил его пустотой, замусоренным окурками полом и запиской на столе: «Сергей Карлович, Вы так сладко спали, что не хотелось тревожить. Ушёл по-английски. Приятного отдыха. Ключи на столе. Костенко».

И вроде бы вежливые словосочетания, но Сергей Карлович поморщился. Казалось, неприятный, скрипучий голос полковника остался здесь. Лаконичность записки, говорившей о якобы заботе, насквозь пропиталась этим голосом, полным сарказма и пренебрежительности. Ключи лежали рядом. Брезгливо осмотрев помещение, врач покопался в ящиках стола, проверяя – не забыл ли он чего-нибудь, и заодно пытаясь понять причину возникшего чувства омерзения. Вначале его вежливо поставили «шестёркой», разгромили (у Сергея Карловича не нашлось другого слова) санаторий – его детище, выгнали из собственного кабинета, а потом «постеснялись будить». Или, проще сказать, забыли о нём, выбросили за ненужностью. Часы на стене показывали одиннадцать, значит домой раньше полпервого не добраться. Пока доедешь, поставишь машину… На глаза попалась круглая «именная» печать. Надо бы положить в сейф. И только сейчас Сергей Карлович уловил причину мерзкого ощущения – запах. Так пахнут протухшие консервы. В каком-то отупении главврач, стиснув в руке печать, подошёл к выкрашенному белым сейфу, достал ключ.

Когда дверца распахнулась, его взору предстало согнутое пополам тело, которое вначале медленно, а затем внезапно быстро выпало из сейфа и с противным деревянным стуком опустилось на пол. При падении рука взметнулась и шлёпнулась, задев кончиками пальцев начищенные ботинки врача. Широко открытые глаза уставились в пространство между ножкой стола и мусорной корзиной. Так нашлась пропавшая медсестра Маша.

В первый момент страх сковал движения, но затем Сергей Карлович, не сводя глаз с разметавшегося на полу тела, начал медленно отступать к двери, ткнулся спиной в косяк и выбежал. Как на ускоренно прокрученной кинопленке промелькнули коридор, лестничные перила, фойе. Очнулся уже в машине, когда одна рука вцепилась в руль, а другая судорожно вставляла ключ в гнездо зажигания…

– Припозднились, Сергей Карлович, – произнесённые прямо над ухом слова непроизвольно вызвали дрожь.

Главврач заставил себя повернуть голову, ожидая увидеть… Нет! МЁРТВУЮ ДЕВУШКУ! Но глаза уткнулись в небритое лицо грузчика, на голове замусоленная кепка, в зубах «бычок», у тельняшки разодран рукав.

– Да, знаете ли. Задержался, – пробормотал главврач.

– Так езжайте! – солидно посоветовал грузчик. – У Егорыча грудь прихватило, попросил меня подменить.

– Конечно, конечно, – лихорадочно ассоциируя «Егорыча» со стариком сторожем, согласился Сергей Карлович, возвращаясь в реальность и вспоминая, что является здесь начальником. – Проверь всё и закрой.

Наконец-то включилось зажигание!

– Нормалёк! Всё будет сделано. Счастливого…

Недослушав, Сергей Карлович отпустил сцепление, и белая «Audi» резко взяли с места, едва не сбив забытый кем-то шезлонг. Машина выехала в ворота и устремилась вдоль тёмного кустарника по ночному асфальту. Лихорадка била водителя, и автомобиль бросало по всей автостраде. Благо время позднее – нет гаишников и встречных машин.

Но что, собственно, произошло? Почему мёртвое тело так напугало? Мало ли он навидался трупов, когда работал в кардиологическом? Но эти смерти были, если так можно сказать, естественными, насколько смерть может быть таковой. Но покойник на больничной койке или в анатомичке выглядит более «на месте», чем на полу в его кабинете.

Пожившая «Audi» подскочила в выбоине и понеслись к краю асфальтированной полосы. Резкое торможение занесло, развернуло, и бампер уткнулся в живую изгородь кустарника. В грудной клетке, натолкнувшейся на руль, зашлось сердце. Сергей Карлович уставился на лобовое стекло облапанное теменью листвы и веток.

Вот именно! Дело даже не в том, что в его кабинете находится труп, а в том, что он находится в его кабинете! А поскольку ключ главврач всегда носил с собой, то как объяснить произошедшее? После института Сергей Карлович сразу и безболезненно бросил курить, и мысль о сигарете не навещала его в течение тридцати лет. Но сейчас за одну затяжку он отдал бы всю зарплату. Неужели вчера он забыл закрыть дверь? Такого за собой не помнил, склерозом не страдал. Тем более… ещё и сейф. Кустарник шелестел. Вот он поворачивает ключ… сейф открывается, и тело падает… прямо на ЛОБОВОЕ СТЕКЛО! Врач вздрогнул. Всего лишь ветка. Пора выбираться на дорогу.

Он вышел и осмотрел старенький автомобиль, повреждений, кроме нескольких царапин на капоте, не было. Ещё послужит! Мотор включился сразу. Дав задний ход, Сергей Карлович вывел машину на шоссе. Устало уткнулся в руки, обнимающие руль. Значит, дверь он закрывал. И сейф тоже. Кто-то взломал? Нет, нет. Замки целые. Просто открыли чем-то: дубликатом или отмычкой. По сути это не имеет значения.

Итак, напрашивается три варианта.

Медсестра всё сделала сама. Сама открыла дверь, затем сейф и… умерла? А потом встала и закрыла всё за собой?

Кто-то в сговоре с медсестрой забрался в его кабинет, а затем… убил? Что они делали в кабинете? Смутно: ощущение заботы. Он искал её целый день. Значит, преступление произошло ночью. Что могли ночью в кабинете делать два человека? Если то, о чём он подумал – столько более удобных мест. Так что произошло? Сексуальный маньяк? Сколько о них пишут! Но это отклонение от нормы. А убийца действовал логично: заметал следы, спрятав тело в сейф. А куда он ещё мог его спрятать? Тащить в тайгу через весь санаторий, рискуя попасться кому-то на глаза? И тут Сергея Карловича осенило: а что если убийство, если таковое было, произошло не в его кабинете? Но тут же отбросил эту мысль, представив, как убийца неторопливо подбирает ключ к кабинету, когда в коридоре лежит мёртвая девушка.

Главврач был некогда поклонником Кристи и Сименона. Он как будто находился не в чудом избежавшей аварии машине на пустой и тёмной автостраде, а в уютном кресле у камина с любимой книгой в руках. И как всегда, пытался раньше автора узнать финал. Вот такую шутку на какое-то время сыграло сознание, спасая от стресса. Но потом в голове прояснилось, и чётко обрисовался самый логичный и простой вариант. Кто-то забрался в кабинет, а Маша случайно застигла преступника с поличным.

Теперь всё встало на свои места, как пишут в детективных романах. Но облегчения не наступило. Наоборот. Ужас потряс измученного врача. Выходит, тело сутки пролежало в кабинете, в который заходило столько народа, включая «из органов», а он об этом не имел представления? На миг всплыло в памяти уныло-лошадиное лицо Костенко. Кто знает: он мог и в сейф заглянуть? Пот ручейками стекал по лицу Сергея Карловича, он понял, что как бы всё там ни было – он ПОСЛЕДНИЙ покинул помещение, да ещё в такой спешке. Что он сказал там? Проверь и закрой, кажется?

И вновь чётко, как в раскрытой книге, врач прочел как… поддатый и небритый грузчик, выключая в здании свет, в недоумении останавливается перед дверью в кабинет. А затем, естественно, говорит, что последним был он, главврач, хозяин этого кабинета, выскочивший из санатория с такой поспешностью, как будто он убегал. Именно! Он же в самом деле удрал! Так что может помешать какому-нибудь дуролому из прокуратуры решить, что он и есть УБИЙЦА!?

Сергей Карлович застонал, обхватив руками голову. Но почему, почему всё это произошло с ним и в этот трижды проклятый день? Маша! Такая наивная девушка и работает у них совсем недавно. Кто мог пожелать ей вреда? Что же делать? Итак: он обнаружил труп… и сбежал с места преступления, когда в его обязанности входит ответственность за свой персонал. Как ни крути – кругом оказался виноватым. Уехать домой и позвонить в полицию?

– Почему не сообщили сразу? – вот каким будет первый вопрос.

Надо вернуться! Да. Это будет самым правильным. Врач развернул машину и помчался обратно. А вдруг грузчик уже нашёл труп? Что ему сказать? Почему вернулся? Зачем ехать обратно? Ей уже не поможешь…

Свет в здании ещё горел. Сергей Карлович вписал автомобиль в ворота и осторожно проехал до автостоянки, которая находилась за корпусом, ближе к горе и подъёмнику. Можно, конечно, было оставить машину у входа, но… там, на стоянке, она будет в тени, незаметнее. Да, правильно. Приедет полиция, а всё нужно сделать так, будто он ещё не уезжал и только что обнаружил тело.

Санаторий встретил той особой гулкостью, на которую способны только ночные коридоры. Верещали сверчки, их стрекотание было единственным звуком и, может быть, поэтому – неприятным. Сердце учащенно вбирало кровь, не оставляя времени для дыхания. Ступеньки, как горные вершины. Только шарканье подошв, сверчки и мертвец в кабинете. Как назло, в голову вбежала старая детская песенка: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Ий-хо-хо…» и так же быстро выскочила. Вот и третий этаж. Пусто. Тихо. Кто бы мог поверить, что за той открытой дверью… Сергей Карлович зажмурился. Это какой-то неправильный сон! Сейчас он откроет глаза, и на полу не будет мёртвой девушки… Он открыл глаза – девушка лежала. На какой-то миг показалось, что она изменила положение… Только показалось. Так же откинута рука, тот же стеклянный взгляд в сторону мусорной корзины.

Осторожно, будто по стеклу, врач бочком приблизился к телу. Сердце забилось гулко, беспокойно. Боже! И как он не разглядел? Это же сразу бросается в глаза! Огромный, разлапистый синяк, словно пятилапый паук, разместился на горле. Её задушили! Одной рукой. Сергей Карлович почувствовал испарину над верхней губой, но заставил себя присесть у тела. Ведь он врач. Какая холодная кисть! Да, так и есть. Смерть наступила, как минимум, сутки назад. Он выпустил мёртвую руку и брезгливо вытер пальцы о брюки.

Что же он ещё хотел сделать? Ах, да. Заведующий обошёл девушку и заглянул в сейф. Дурак! Это нужно было понять с самого начала – морфин исчез. Всё так просто! Но какой силой должен был обладать наркоман? И почему Маша не убежала при виде взломщика? Почему не подняла крик? Она знала его? Никто из пациентов в этом, да и в предыдущих сезонах не был зависим от наркотиков и не обладал сверхфизическими способностями, ему как врачу, ознакомившемуся со всеми медицинскими картами, это было известно как никому. Постойте, она была приставлена к Новенькому? Ну и что? Рука! Одна рука. Сергей Карлович уже поднимал было трубку телефона, но замер. Боже! Вспоминая, какая рука у Новенького была на перевязке, невольно бросил взгляд на очертания синяка. Значит… убийца в тайге? С людьми. И ещё: полковник – его начальник. Большие люди – большие неприятности.

Сергей Карлович ещё долго раздумывал, сжимая в руке не поднятую с аппарата трубку, потом решился. Чёрт с ними, со всеми! Пусть всё летит в тартарары. Он не намерен отвечать за чужие преступления! Трубка, решительно сдёрнутая с корпуса телефона и прижатая к уху, ответила молчанием. В недоумении заведующий пощёлкал рычажком, даже дунул в ситечко – пустота. «Уже отключили», – запульсировала мысль. Схватился за мобильный, но батарея давно предательски села. И стало страшно. Он всегда знал, что кто-то где-то есть, можно куда-то позвонить, объяснить, предупредить, потребовать. Но сейчас, сжимая в руке молчащий телефон, растерялся. Показалось: мир провалился в неизведанное, и он остался один на один с мертвецом.

Заставив себя успокоиться, врач опустился в кресло, он не хотел видеть мёртвое тело, поэтому повернулся к нему спиной.

– Надо сосредоточиться, – в тишине голос прозвучал неестественно громко, но Сергей Карлович продолжал говорить и слушать свой голос, словно разговаривая с незримым собеседником. На всякий случай, он обращался к голубому креслу напротив. – В кабинете лежит мёртвое тело. Убийца известен. Телефоны не работают. Как быть? Ехать прямо в полицию?

Он вздрогнул. Конечно же, ничего не остаётся, как погрузить тело в машину и отвезти в ближайший РОВД, сообщить всё, что знает и успокоить совесть. Это ведь очень просто: взять, вынести, отвезти. Но было бы проще, если объект был, скажем, каким-нибудь ящиком или стулом, а не мертвецом. Но что-то же надо делать! Нельзя сидеть и ждать, что кто-то придёт… Грузчик! Скоро придёт грузчик, и они вдвоём… Чепуха. Сергей Карлович просто не может находиться рядом с мёртвым телом, в кабинете, вообще в санатории, чёрт возьми! – он же уехал. Как объяснить забулдыге то, чего сам до конца не понимаешь? Решено. Представим, что это стул…

Для стула девушка была не очень-то лёгкой и удобной, она, казалось, весила тонну. И ещё нельзя же вот так просто нести по санаторию мёртвое тело! Сергей Карлович достал свой халат и накрыл им лицо девушки – так-то лучше будет. Присел, пропустил одну руку под холодные ноги, другую под шею, поднатужился и выпрямился с обременительным грузом на руках. От тряски тело подёргивалось, руки повисли плетьми, голова прислонилась к плечу, халат сполз, стеклянные глаза возникли перед лицом главврача. Сергей Карлович сделал несколько шагов к двери, щёлкнул выключателем, осторожно выйдя в коридор, закрыл ногой дверь и пустился в долгое путешествие в темноту под верещание сверчков. Шаги тяжело и гулко отзывались в пустом помещении. Свет отключили. Почему убрали ковер? Почему убрали этот сраный ковер? Да-да, эвакуация, будь она проклята! Мёртвая голова при каждом шаге тыкалась в плечо. Руки начали неметь. Где лестница? Какая сволочь выключила свет? Темно, хоть глаз выколи! Ага, где-то здесь должен быть проём… Хоть луна посветила бы, что ли! Но тучи закрыли небо и свет. Какие холодные ноги! Он чувствовал, как замерзают пальцы, маленькие льдинки вцепились в них и колют булавками. Как бы не уронить её! Обильный пот сбегал по щекам, ел глаза, ноги подкашивались. Он представил, что точно такое же расстояние предстоит пройти на первом этаже, и застонал. Вот и лестница. От ступеньки до ступеньки – пропасть. Холодная нога соскользнула и застряла в перилах – нет! Он дёрнул, нога вернулась, а голова глухо ухнулась об стену. Ступеньки. Пальцы онемели. Запах стал невыносимым. Пролёт. Ничего. Сейчас он доберётся до машины и… Куда её положить? В багажник? Конечности уже не согнутся. Да и приехать в РОВД и извлечь труп из багажника?! Но в салон нельзя, он там возит жену и внуков. Куда же? Пролёт. Подгибаются колени. Голова стучится в плечо. Какая-то бесконечная лестница! Как сказать жене, что вёз в машине покойника? Что же делать? Ещё пролёт. Да где же коридор? Неужели?..

Он ошибся, просчитался и это после того, как утверждал, что знает санаторий как пять пальцев! Сергей Карлович стоял перед массивной открытой дверью в подвал. При мысли, что придётся вернуться на несколько ступенек вверх, а потом плестись по коридору до выхода – закружилась голова и тошнота подступила к горлу. А если?.. С самого начала его сверлила мысль – труп должен находиться не там, не в его кабинете. Там ему не место. А если вне его? И Сергей Карлович решительно шагнул в подвал, сразу же запнувшись об останки транспаранта к каким-то выборам. Странно, но ноша стала казаться легче. Он брёл мимо сплетения мокрых, смердящих труб, поминутно спотыкаясь об обломки стульев, ржавые фляги, вёдра и прочую рухлядь, не чувствуя никаких запахов, кроме трупного. Запах уже впитался в одежду, заполнил всё пространство. Запах тлена и разложения – не это ли запах человечества? И если вдруг явится Христос, не будет ли его суд скоротечным из-за намерения судить каждого по отдельности по делам его? Только последняя отечественная война унесла 50 миллионов. Сколько же мертвецов скопилось за два тысячелетия? И поспорит ли запах умершего накануне с запахом столетней давности? Или боги не чувствуют тлен? Тогда как они могут судить?

Перед ним появилась мокрая стена. Здесь кончается подвал и его мучения. Он аккуратно положил медсестру на поверхность огромной и скользкой трубы, хотел забрать халат, но представив, что собирающийся на потолке конденсат будет течь в её открытые глаза, отказался от этой идеи. Пусть себе. Он сделал всё, что мог. Когда ещё её найдут? И тогда его, Сергея Карловича, заподозрить будет нелегко. Это Новенький убил её и унёс в подвал. Это он, маньяк и наркоман, а не уважаемый всеми врач, накрыл её халатом и, повернувшись, зашагал к выходу. Сейчас он сядет в машину и поедет домой, к чёрту! к чёрту всю полицию и Костенко вместе взятых!

Сгорбившись, понуро Сергей Карлович плёлся обратно. И когда уже был на полпути к выходу, услышал металлический звук впереди, будто…

ПРОВЕРЬ И ЗАКРОЙ!

Кто-то закрывает дверь подвала и запирает её на массивный засов.

ПРОВЕРЬ И ЗАКРОЙ!

Надо крикнуть! Просто крикнуть, и возглас уже рвётся из груди… Но что он делает в подвале, если уже давно уехал? Что он здесь прячет? Мёртвое тело? Нет. Это не ему надо кричать, а убийце. Это не его, а Новенького сейчас пропойца-грузчик запирает в подвале. А он уже уехал, его «Audi» по дороге к дому…

Скрежет и лязг пропали. Сергей Карлович подошёл к закрытой двери и услышал эхо вразвалку удаляющихся шагов. Ещё не поздно! Надо крикнуть! Но в горле пересохло, язык онемел. И он выдавил из себя слабенькое:

– Эй…

Не услышит! Не услышит! Громче! Крикни этому дуролому, чтобы он не оставлял тебя вместе с мёртвой медсестрой! Кричи же!

– Эй! Э-э-э-й!

Сергей Карлович ждал и вслушивался. Ему отвечали только сверчки. Когда понял, что никто не придёт, силы окончательно покинули, он опустился на пол, подпирая спиной закрытую дверь, и обхватил лицо руками.

В таком положении и застало его утро…