Текст книги "Камни Господни"

Чваня подковылял к Малюте и тихонечко подсунул в руку маленький холщовый мешочек:

– А ты солькою присыпь. Вишь, как раны играют?! Она, милая, почище каленого железа ему станет!

– Дело глаголешь! – Скуратов вытащил щепоть соли, размял ее пальцами, и принялся деловито натирать раны.

Снег был нетронутым, воздушным и почему-то теплым, словно птичий пух. Данила посмотрел вниз: он шел и не оставлял за собой привычных осторожных следов. «Словно по облакам, как ангел», – Данила улыбнулся и открыл глаза.

– Малюта! Глянь! – Чваня вскочил с замазанной кровью плахи. – Наш убивец-то очухался!

– Тьфу ты, черт! Левый глаз вовсе истек, а правый кажись цел, – рассматривая обоженное лицо, Скуратов медленно крутил головой Карего. – Имя свое назови, мигом в рай отправлю!

– Я… я… – разбитые, потерявшие форму губы не слушались и выдавливаемые звуки никак не складывались в слова.

– Так, говори, – Малюта припал ухом к губам Карего. – Христом тебя заклинаю, только говори!

– Возмутитель и отцеубийца, – с трудом выдавил из себя Карий.

– Хорошо, дальше! – возбужденно закричал Малюта. – Царя, значит, убить хотел. А подослал-то кто?!

Крутившийся подле Скуратова Чваня немедленно подскочил к хозяину, жалобно заглядывая в глаза:

– Батюшка, как имя-то, не томи…

Отмахиваясь, словно от надоедливой мухи, Малюта раздраженно ударил наотмашь по холопьему лицу.

– Душа моя, Христос с тобой, только сказывай!

Через мутную неживую пелену Данила посмотрел на рыжую бороду своего мучителя, на кривую волчью голову мелькавшего рядом палача и вдруг увидел между ними лицо своего отца, его поседевшие волосы, убитые горем глаза.

– Прости… прости, если сможешь…

– Пощады тать просит! – довольно хихикнул Чваня. – Видать, хорошо отделали молчуна!

Малюта досадливо плюнул в лицо крутившегося подле палача и вцепился руками в Карего:

– Братец, ты только не помирай! Прежде на подославших тебя бояр укажи! За то я всех попов заставлю по тебе заупокойную отслужить!

Солнце стремительно пряталось за горизонтом, последними лучами цепляясь за еще багряную полосу неба, ставшего уже ночным и иссиня-черным.

Стало тихо, так, что Данила перестал различать даже свое дыхание. Он оглянулся: надвигающаяся темнота стремительно скрывала необозримую прежде снежную равнину, а может и не снежную, а песчаную пустыню без берегов, по которой на золотом верблюде ездил солнечным днем вечно дремлющий и уставший ветхий днями милосердный Бог.

В надвигающейся на мир тьме Данила с тревогой вспомнил убиенного волками отрока Пахомку из строгановского Орла-городка, которого обещал уберечь и не уберег. «Как же ему, с перебитою шейкою дорогу-то сыскать? Не сыщет, заплутает, пропадет, – Данила с тоской посмотрел на ложащиеся окрест густые мазки мрака, поспешно заполняющего собой землю. – Хотя бы ничтожный знак, или даже след малый после себя суметь оставить!»

Он разжал сведенные судорогой ладони и уьидел, как выскользнула и упала на снег старая, серебряная монета с отчеканенным ликом Христа, окаймленная древними письменами. Смертные деньги, в уплату могильщику! Данила нагнулся, чтобы подобрать бесценную реликвию – и не смог, настолько непомерно велика стала ее тяжесть.

Последние багряные краски тихо сходили с края небес, превращаясь в непроглядную глубину опрокинувшейся вечности.

– Господи, – в отчаянье закричал небу Данила, – скажи, так есть ли еще надежда?

Его глаз коснулся Свет: легкий, льющийся, заполняющий через край, какой иногда приходит в снах, но только теплый, живой, пахнущий дождем и цветущими травами, легким дымом костра и теплым духом только что испеченного хлеба.

– Ты и есть Надежда.

Данила повалился на колени, в слезах припадая к ногам Спасителя:

– Проклятый душегуб, вот кто я!

– Разве не ты был рабом и стал свободным? Или не ты от ненависти пришел к любви? Разве не за друзей положил свою жизнь? – Христос нагнулся и, поднимая Данилу с колен, сказал. – Встань, нареченный Судом Божьим и Утешителем! Ступай и ничего не бойся.

Данила улыбнулся и сделал шаг.